Шли долго, пыль ела глаза и забивалась под одежду. Триен порой поглядывал на повозку, но Лась не показывалась. Ей было лет шестнадцать, вряд ли больше. Триен мало что знал о вендах. Когда Петнаб напал Кисорию, он был еще мальчиком. В ту пору на всю их небольшую страну насчитывалось не больше десятка венд, и все они были старыми. Когда родились сестренки, отец, как повелел закон, отвез их в стольный город к вендам. Но девочек, к великому облегчению матери, вернули назад, в них не было способностей к ведовству.
- Что ты понимаешь, женщина! – незло огрызнулся отец, когда мать запричитала над сестренками. – Без венд мы не выстоим в войне.
Впрочем, он тоже был рад, что его дочери не станут вендами: самыми могущественными и самыми бесправными в мире. Их сила была сродни силе природы, когда цветок прорастает из семени, не зная, какие законы тянут его к солнцу. Ни одна венда не понимала, как она лечит умирающего и как дает силу высохшей земле. Их сила была созидательной, но испокон веков было принято ограничивать их. В Кисории им запрещено оставаться одним и выходить замуж, а в некоторых странах, как в Петнабе, венд сажали на цепь.
Лась была совсем девочкой, но Триен видел, как воины беспрекословно слушаются ее, и не мог понять этого.
От резкой остановки Триен снова чуть не упал в пыль. Теперь, когда он был здоров, воевода приказал привязать пленника к обозу, чтоб тот шел пешим шагом, но оставил веревку достаточной длины, позволявшей Триену сохранять равновесие и не шлепаться лицом в пыль.
Отряд остановился у развилки дорог, и воевода приказал привести пленника, чтоб узнать, куда сворачивать.
Давно, еще когда отец был жив, он показывал Триену несколько убежищ на случай погони. Кисория была маленькой и спокойной страной, в свистопляске войны, развязанной Пентабом и соседней с ними Кальмой, у них не было шансов остаться в стороне.
- Хватит размышлять! – толкнул Триена один из воинов. – Направо или налево?
- Налево! – уверенно ответил пленник. Он хорошо знал эти края. – Еще двое суток пути.
Воин позвал Сюона и передал ему эти слова.
- Двое суток - не такой большой переход, - задумчиво протянул Сюон.
Он хотел принять решение сам, не советуясь с воеводой. Триен усмехнулся: слишком много власти захотел этот воин, если у воеводы есть хоть немного ума, он вышвырнет Сюона как напакостившего щенка.
- Думаю, что знаю, где их убежище. Но кисориец нам все равно пока нужен, - сказал честолюбивый воин.
Триен отметил про себя, что никто не поинтересовался его именем.
Кто-то из воинов вытащил котел и разжег под ним огонь. А кисорийцы прятались в родных лесах, голодая и не рискуя привлечь к себе внимание. Последний раз Триен ел горячую похлебку несколько месяцев назад. Завоеватели чувствовали себя свободно на чужой земле.
Паренек помладше поставил перед пленником миску супа и сухую горбушку. Откусить ее не вышло – пришлось размачивать в похлебке. Воины сидели в стороне от кисроийца и негромко разговаривали, поглядывая в его сторону. Триен знал, о чем они говорят: о том, что они бы на месте этого парня… да ни за что на свете… конечно, все эти трусы…
Но он знал и о чем они думают. Каждый из них был спокоен и уверен в себе сейчас, имея силу. И никто не знал, как повел бы себя он, окажись на месте умирающего противника. И им, воинам, было не по себе. Они осознали, что никто не застрахован от предательства.
Из повозки вышла Лась, она выглядела больной и уставшей. Сюон подбежал к ней:
- Будешь есть? – заботливо спросил он, но девушка только отмахнулась.
Не обращая ни на кого внимания, она подошла к пленнику, и положила руку на то место, где несколько часов назад была рана.
- У тебя еще болит? – озабоченно спросила Лась.
- Нет! – удивился Триен. Ему казалось, что между ними протянута ниточка, и венда должна все время ощущать его боль или отсутствие ее.
Девушка яростно потерла лоб.
- Я не смогла разорвать связь, - тихо призналась она, видимо, ощущая ту же нить, что и Триен. – Но теперь часть моих сил уходят непонятно куда.
Она долго смотрела, не мигая, на небо, и, словно прочитав ответ в облаках, велела Триену прийти вечером к большому костру.