Дорогой читатель! Я не знаю, кто ты и как тебя зовут, но я уверена, что ты человек образованный, а потому тебя вряд ли удивит, а потому тебя вряд ли удивит то, что когда-то нашу планету населяли удивительные создания, подоб-ных которым в нашем мире уже не найдешь. Но я не собираюсь рассказывать тебе о диплодоках и тираннозаврах, не хочу отправлять и в мир мамонтов и пещерных людей. Нет, моя история начнется гораздо раньше, в ту далекую, полузабытую эпоху, которую ученые называют пермским периодом, поскольку первые образцы породы тех лет, доставленные ученым Европы, были вывезены из Пермской губернии Российской империи, из глубоких недр старых Уральских гор. Тогда все материки, которые мы знаем сейчас, еще не существовали. Не было ни Африки, ни Евразии, ни Америки, и хотя те пласты суши, из которых они, спустя сотни миллионов лет, должны были образоваться, уже существовали и даже были населены живыми организмами, всю сушу на Земле представляли единый исполинский мегаконтинент – Пангея и гигантский остров Сибирь. Климат в то время был прохладен и сух, потому что по земле расползлись белые снеговые шапки Великого Пермско-каменноугольного оледенения, и мир не знал ни птиц, ни зверей, ибо его населяли амфибии и рептилии. Холод заставил их присмиреть, забиться в норы и затихнуть, но была тогда и еще одна группа сухопутных животных, которая сумела сбросить с себя ледяные оковы и в эти тяжелые времена подчинить себе суровый, неласковый мир. Имя их – синапсиды, или тероморфы, т.е. «звероподобные». Что ж, многие из них действительно напоминали волков, быков и крыс, да и по своему поведению они резко отличались от своих собратьев по планете, умудрившись и в царстве холода оставаться быстрыми, ловкими, энергичными созданиями. Не блистая ни гигантскими размерами, ни пышным букетом форм, тем не менее, синапсиды более 80 миллионов лет являлись элитой наземной жизни, и по своему расцвету ничуть не уступали грядущему поколению динозавров. Среди них были крошки, размером меньше спичечного коробка и гиганты, величиной с африканского слона, были вегетарианцы и хищники, рыболовы и любители насекомых – на любой вкус! Впрочем, в этом они ничуть не отличаются от млекопитающих, своих прямых потомков. Да-да, ты не ослышался. Именно тероморфы в самом начале триасового периода, следующего за пермским, где-то около двухсот сорока миллионов лет назад, еще до того, как появились первые динозавры и птицы, породили удивительных существ, покрытых шерстью и выкармливающих свое потомство молоком, которым Мать-Природа пророчила великое будущее – судьбу завоевателей планеты. А наши предки постепенно, вымерли, сошли со сцены жизни – медленно, неохотно, почти незаметно, - уступив дорогу новой, более совершенной ветви эволюции…. И, к сожалению, мы, люди, цари природы, забыли своих далеких предков, а сегодня мало кто из нас, столь увлекающихся исполинскими динозаврами, свирепыми саблезубыми тиграми и мохнатыми хозяевами Ледникового периода - мамонтами, вспомнит забавного тероцефала, огромного дицинодонта или могучего горгонопса. Но знаешь… Я не хочу их забывать! Я знаю о мире, что царил на просторах нашей планеты 250 миллионов лет назад и о фантастических созданиях, словно бы пришедших из другого мира, его населявших. Это был удивительный и странный мир, столь непохожий на наш и, должно быть, один из самых необычных, что когда-либо создавала природа, но именно там, именно в те забытые времена начнется мой доисторический рассказ….

Все началось прохладным солнечным утром, ровно четверть миллиарда лет назад, в том краю, который люди впоследствии назовут пустыней Карру, маленьким песчаным миром, затерянным среди Капских гор Южно-Африканской Республики. Но тогда это была не пустыня, а обширная степь, кое-где пересеченная невысокими грядами холмов и изрезанная голубыми лентами мелководных рек, берега которых одевали зеленым покровом густые хвощовые заросли. Среди них тут и там вздымали к небу пышные изумрудные кроны древние папоротники и глоссоптеры («языкоперые») – примитивные хвойные, родичи нынешних пихт и сосен, а на глинистых берегах, цепляясь за почву тонкими нитям корней, колыхались на ветру невысокие кустики дикроидиума, чьи блестящие кожистые листочки ярко переливались, отражая солнечный свет. Вокруг жужжали, стрекотали и скрипели самые разные насекомые, в речке изредка всплескивала хвостом причудливая рыбина, смахивающая на осетра-переростка, а в воздухе, точно маленький аэроплан, проносился целурозавравус – изящная крылатая ящерица, похожая на современного южноазиатского летучего дракона. Но если мы не хотим пропустить начало нашей истории, то нам лучше поспешить в кустарниковые кущи, туда, где почти месяц назад молодая самка лиценопса (кто это, узнаете чуть позже) устроила гнездо для своей первой кладки яиц под вывороченным бурей старым деревом. Сейчас она ненадолго покинула свой пост, чтобы хоть немного утолить голод, и этим тут же решили воспользоваться любители дармового обеда. Хотя, если смотреть на мир с точки зрения трех яиц в гнезде, то ничего не предвещало беды. Подумаешь, мама в кои-то веки отлучилась! Тоже мне, нашли проблемы…. Они еще не подозревали, как умело пользуются любой подвернувшейся возможностью мелкие воришки! И кое-кто решил не упустить и этот шанс. «Кем-то» оказался некрупный процинозух, «первый собакокрокодил», ежели по-русски. Что ж, внешне он и вправду напоминал…э-э-э… этакого приземистого пса с длинной, немного крокодильей головой и толстым хвостом, прям как у ящерицы, если не считать редкой щетинистой шерсти, торчавшей у него меж чешуек. Короче, это ископаемое чудо-юдо высунуло свою любопытную морду из кустов и принюхалось. Пахло лиценопсом, но самого его видно не было, а в гнезде притаились наивкус-нейшие яйца. Осторожненько, аккуратненько, он выбрался из кустарника и ползком устремился к заветному логову, то и дело поднимая к небу нос – не дайте небеса, если его хозяйка застанет, проглотит ведь и не подавится! На-конец, он добрался до упавшего бревна и сунулся в гнездо. Ой, как же там вкусно пахло! У голодного хищника аж слюнки потекли. Но сейчас есть нельзя, дома же супруга голодная, надо сперва ее накормить. Быстро разворошив подстилку, он нашел одно из трех отложенных туда яиц – большое, белое, в кожистой скорлупе. Процинозух взял его в зубы (чуть не раздавил, такие спазмы начались в пустом желудке, но, к счастью, удержался, иначе наша история закончилась бы чересчур рано) и задом выбрался из логова. Запах яйца витал у него в мозгу, и, кажется, пока ничем более не пахло, так что он неторопливо затрусил прочь. Эх, зря не поторопился….
Неожиданно раздался страшный треск, и, в тот же момент, как наш мох-натый друг собирался проскользнуть в кусты, до его ушей донесся яростный рев, и, откуда ни возьмись, на поляне появилась разъяренная хозяйка гнезда. Такое и в страшном сне не приснится! Она вся подобралась, ощетинилась, оскалила два огромных десятисантиметровых клыка и на всех парах помча-лась прямо на воришку. Тот, перепуганный до полусмерти, со всех лап бросился под колючий куст. Это его и спасло – лиценопсиха не рассчитала прыжка и напоролась на шипы, но вслед удирающему процинозуху еще долго неслись вопли оскорбленной до глубины души матери похищенного яйца. Которое, между прочим, ничуть не пострадало, и все так же покоилось в пасти своего похитителя, когда тот, наконец-то почувствовавший себя в безопасности, остановился у родной норы, что он и его подруга вырыли у подножия невысокого холма, поросшего молодым папоротником. Убедившись, на всякий случай, что за ним никто не гонится и сожрать на месте не намеревается, процинозух вздохнул с облегчением, сунул голову внутрь и тихо, ласково повизжал. В ответ откуда-то снизу донесся еще один визг, и отцу было по-зволено войти.
Мама-процинозух лежала, свернувшись клубочком, в своей маленькой подземной комнатке, согревая своим теплом три маленьких округлых яичка, прячущихся под ее мягким животом.
- Дорогая, я дома! – негромко позвал ее супруг.
- Я слышу, милый. Заходи. Только тихо, не разбуди детей.
- Я тебе поесть принес.
- Ой, я пока не голодна. Можно я поем чуть-чуть попозже?
- Конечно. Я оставлю это здесь, ладно?
Он носом откатил яйцо подальше, в темный теплый уголок, зевнул и лег рядом с подругой – так вымотался, что даже о еде думать не хотелось….
Не знаю, сколько он там проспал, и какие сны ему снились, только вот спустя какое-то время спиной он ощутил сильный толчок. Потом еще один. Так, непорядок.… Надо проверить. Еле-еле разлепив глаза, он обернулся, чтобы узнать, кто это там толкается. Но сзади ничего не было, кроме яйца. Странно… и тут оно снова дрогнуло! Процинозуху это показалось весьма интересным, и он решил понаблюдать, ведь по природе вещей яйца вот так дергаться не могут. Однако оно неожиданно успокоилось и вновь стало обычным яйцом. Попялившись на него еще немного, он решил, что ему просто показалось, и через мгновение уже спал, как говорится, без задних лап (и без передних, кстати, тоже). Но и на сей раз ему не дали покоя…
- Дорогой, вставай! Вставай!
- А… Что… Что случилось?
- Дети! Они вот-вот вылупятся!
- Что?!
Сон как рукой сняло, и он сунулся в гнездо. От волнения и него перехва-тило дыхание, и было слышно, как детеныши пищат и скребутся внутри яиц. Внезапно одно из них громко хрустнуло – и показался нежный розовый носик малыша. Двое родителей с улыбкой смотрели, как тот упорно карабкается, пытаясь выбраться из своего хрупкого белого жилища, пока не покинул его пределы. Мать тут же подхватила его пастью и поднесла к своему животу. Подтолкнув его носом, она потянулась за следующим, и вскоре уже все трое новорожденных, сопя и причмокивая, сосали свое молоко, а счастливые супруги терлись лбами и тихонечко повизгивали, не в силах сдержать свою радость. Но тут их внимание привлек шум в дальнем углу, а когда они оберну-лись, то увидели большое яйцо. Оно дрожало, и изнутри доносилось шебур-шание, пока – хрясь! – хрупкая белая стенка не лопнула, словно непрочный шов разорвался, и наружу не высунулась толстая лапка с розоватыми когот-ками…. Потрясенные процинозухи смотрели, как крошка-лиценопс разрывает оболочку своей темницы. Наконец последний обрывок был сброшен с его тела, и малыш предстал перед изумленной четой. Он был голенький, почти слепой и пищащий, зовущий маму….
- Во имя небес, - только и выдохнул отец.
- Что… что нам с ним делать?
- Не знаю. Съесть, что ли?
- Что ты, что ты, не надо! Он же такой маленький!
- А что тогда? Выкинуть?
- На смерть, да? Он не выживет один!
- Ну и? Твои варианты.
- Может… может оставить?
- Смеешься? Это же лютое чудовище! Его мать чуть не сожрала меня! Такие, как он знают жалости! Мы приютим его, а в один прекрасный день он решит, что мы вкусные, и всех нас слопает!
- Не говори глупостей! Если мы заменим ему его настоящую семью, то он будет нас защищать, а не есть…
- А если нет? Софира, это свирепый хищник! Да и, к тому же, сколько ему надо корма!
- Ничего. Пока что он поживет с нашими малышами, а потом и сам пойдет на охоту.
- О, делай что хочешь! Если мое мнение уже ничего не значит…
- Да, не значит, если ты хочешь беспомощного младенца бросить на произвол судьбы!
Гневно взглянув на мужа, Софира осторожно взяла маленький пищащий комочек в зубы и опустила среди собственных детей. Лиценопсик попищал, потыкался, но потом нашел свободное местечко и ткнулся туда же, куда и остальные. И тут ему на нос попала сладкая струйка. Он, не задумываясь, слизнул ее, и она ему так понравилась, что он потянулся к ее источнику, и вскоре уже с удовольствием зачмокал вместе со своими новым братишкой и сестричками. Мама-процинозух облизывала всю компанию с одинаковой нежностью, а смирившийся отец со вздохом лег рядом и задремал.
Но давайте пропустим несколько недель, прошедших с того дня, как семейство процинозухов пополнилось на еще одного малыша. За это время пищащие розовые детеныши немного подросли, выровнялись, окрепли. У них открылись глаза и начали прорезываться молочные зубы, так что маме с папой от них порядком доставалось. Особенно прошедшее время сказалось на лиценопсике. У него уже проявлялись признаки будущей силы. Малыш имел завидную грудь, широко расставленные лапы и мускулистое тело, которым он пользовался с завидной для его возраста ловкостью. В веселой возне, которую, бывало, устраивали ставшие весьма игривыми малыши, он всегда оказывался победителем. Но больше всего на свете ему нравилось донимать отца. Бывало, придет тот насмерть уставший с охоты, с тяжелой ношей, накормит семью, а сам уляжется в углу и уж соберется поспать, и тут как тут, переваливаясь на нетвердых еще лапках, появляется наш малыш и начинает его дергать. И тут уж не до отдыха, смотри лучше, как бы он тебе уши не сжевал да хвост не отгрыз. То через спину перекатится, то коготками по боку пройдется, а то и вовсе начнет что-то совершенно немыслимое вытворять! Уж он его и журил, и уговаривал, и наказывал – ничего не понимает! Энергия в нем так и кипит!
Но вот минули две луны. Пришло время вести детей в стаю. Да, проци-нозухи не были одиночками. Каждую весну молодые самки выбирали себе пару и селились на незанятом участке, который после этого мог считаться их до конца их дней, но каждый год все семьи, и старые, и молодые. Вели своих детенышей на знакомство со стаей. Это случилось в полнолуние. Отец и мать разбудили всех четверых малышей, что сладко сопели в уголке и вывели их наружу. Была замечательная ночь, и призрачно-белое мерцание заливало долину, в воздухе стрекотали крылья гигантских стрекоз, а где-то вдалеке паслось стадо зеленоедов – было слышно, как хрустят хвощи и хлюпает вода под тяжелыми лапами. Родители выстроили детей вереницей, и повели к холмам. Они шли долго. Еще никогда маленькие процинозухи и их названый брат не были так далеко от родного дома. Они прошли и открытую равнину, и кустарниковые заросли, и хвощовые гущи. Даже реку, и то пересекли вброд, а уж она-то вообще казалась детенышам неприступной!
- Еще долго, папа? Далеко еще, мамочка? – то и дело спрашивали они.
- Терпите, скоро. Мы почти пришли, - улыбалась Софира, хотя на душе у нее было ох и неспокойно….
- Ты в порядке, дорогая? – заботливо спросил ее супруг.
- Да, да, конечно. Все хорошо, не волнуйся.
И вот они дошли. Целью путешествия оказалась широкая поляна в глоссоптерисовой чаще, посреди которой одиноким стражем возвышалась каменная скала. На ее вершине лежал крупный старый процинозух с высеребренной временем шерстью. При каждом движении по ее шее и спине прокатывалась волна лунного света, а глаза у него горели, точно угольки. Чуть пониже его сидели еще двое, помоложе – седина лишь немного высветила им бока, а вокруг по всей поляне расположилось не менее двадцати процинозухов с детенышами. Шум там стоял невообразимый, но, стоило нашему семейству появиться на глаза, как почти мгновенно наступила гробовая тишина. Все взоры обратились в их сторону, и по толпе пронесся шепоток, причиной которого был лиценопсик, стоявший чуть позади своей матери, которая даже ухом не повела, а просто зашагала вперед, прямо к скале. Муж ее мгновение колебался, но потом вздохнул и пошел следом. Идя рядом с мамой, лиценопсик слышал, как со всех сторон доносятся обрывки неясных разговоров: «убийца», «чего они его сюда притащили», «таких, как он, топить надо». От всего этого ему стало не по себе. Но Софира, делая вид, что ничего и не произошло, первая подошла к скале и обратилась к вожаку – это он, кстати, лежал на вершине.
- Приветствую, Иргон, вождь племени! Мы привели своих детей на твой Совет…
- СВОИХ детей?! А это тогда кто? – неожиданно крикнул кто-то в толпе, указав на лиценопсика.
- Он тоже мой сын, Велион, - спокойно ответила ему Софира.
- Да? С каких это пор мы считаем острозубов за своих детей? – с вызовом спросил он, и среди собравшихся послышались одобрительные возгласы.
- Острозубы убили моего отца! – вдруг закричал какой-то молодой процинозух с разорванным ухом.
- А у меня брата загрызли! – подхватила молоденькая самочка.
- И моего мужа они разорвали! – прошамкала беззубая старуха.
- И у меня… и моего… и моего…
Шум нарастал, но тут, перекрыв все, грянул голос вожака:
- ТИХО!
Он уже стоял, и его пронзительный взгляд скользил по собравшимся.
- Те преступления, о которых вы все говорите, совершили другие, взрослые острозубы! Детеныш тут не при чем! И никто из нас, будь он остро-зуб или кто иной, не должен караться за грехи всего его рода, совершенные в далеком прошлом! А потому, Софира, - добавил он уже помягче, - ты и твоя семья можете занять свое место.
- Спасибо, - с горячей благодарностью в голосе ответила ему та и отвела детей в дальний конец поляны, где еще оставалось немного места….
Вот так малыш-лиценопс был принят в стаю. Но, надо сказать, несмотря на то, что сказал вожак, относились к нему, мягко говоря, недружелюбно. Пинки, щелчки, а то и укусы сыпались, как горох из худого мешка. При дележе добычи ему всегда доставались одни лишь объедки, и хотя мама делилась с ним своей едой, ему приходилось туго. Совсем недавно округлые, упитанные бока запали, сквозь кожу были видны ребра. Другие детеныши или чурались его, или, что еще хуже, набрасывались на него всей сворой, ясно понимая, что взрослые и не подумают их отругать. А уж не дайте небеса кому-нибудь из стаи встретить на охоте или на прогулке не то, что лиценопса – самый застарелый, полусмытый дождями след его – не жди пощады! Такого наговорят о жестокости и кровожадности этого племени, что бедный малыш забивался куда-нибудь в кусты и дрожал там по полдня. Хорошо еще, если не найдут, а то так отколотят, что едва ноги унесешь. Пару раз за него вступался сам Иргон, но на следующий день все повторялось сначала.
- Почему они так ненавидят меня? – со слезами в голосе спрашивал он у него, - Я в жизни никого из них не обидел, а они все меня растерзать готовы!
- Понимаешь, сынок…. - со вздохом отвечал тот, виновато опуская голову, - Они продолжают упорно видеть за тобой лишь страшную тень других острозубов, не желая видеть тебя самого, таким, каким ты появился на свет. Они мстят тебе за то горе, что принесли им твои родичи... и, наверное, этого им нельзя поставить в укор. Многие из них потеряли тех, кого любили…
- Но я же этого не делал! И никогда не сделаю! Я люблю маму, отца, своего брата, сестренок, и никогда не смогу причинить зло их сородичам! А им кажется, что я… что я чудовище какое-то!
- Конечно, ты не чудовище, - Иргон ласково погладил его по спине, - Я знаю, что у тебя доброе сердце, малыш. Обещаю, рано или поздно об этом узнают и остальные. Это пройдет.
Но, к сожалению, мало кто в стае был того же мнения. А потому молодой лиценопс все чаще и чаще уходил подальше в кустарник и бродил там часами, целиком погруженный в свое несчастье. Однако и там он не мог считать себя в безопасности. Однажды он чуть не стал главным блюдом на обеде у огромной хищной амфибии – двухметрового, закованного в прочный панцирь пелтобатрахуса. Честное слово, после этого случая наш герой был на все сто уверен, что ее зовут «живое бревно»! Это чудище затаилось в тине, выставив наружу лишь конец морды, а когда ничего не подозревающий лиценопсик подошел к реке, чтобы попить – бросилась на него, точно спущенная стрела. Ударь она на мгновение раньше – и у этой истории был бы весьма трагичный конец, но, на счастье, несостоявшаяся добыча успела спрятаться за корягу. Хотя пилообразные зубы земноводного и раскололи корягу на мелкие кусочки, попутно малость задев его грудь и разорвав кожу, но он все же успел удрать, чтобы в безопасном месте зализать рану, на месте которой так и остался светлый шрам в виде бесформенного пятна. А в другой раз он чуть не поплатился шкурой, когда встретил взрослого титанозуха, «гигантского крокодила». Вот уж правильное название! Он так на него рявкнул, что бедо-лага бросился напролом через кусты и просидел там до полуночи, боясь носа высунуть – вдруг вернется? Возвращался домой он всегда после заката, уходил до рассвета, ища себе еду – ящериц, насекомых, рыбу. Друзей у него не было, и ему некому было пожаловаться на свое горе. Он был один в этом мире. Один-одинешенек…
Но вот однажды, спустя луну, после того, как он появился в стае, случи-лось нечто, заставившее его принять окончательное и бесповоротное решение. Как всегда, он пришел на поляну только после полуночи и, зевая, побрел вдоль кустов, стараясь держаться как можно тише и как можно подальше от спящих процинозухов. Его брат и сестры, видно, здорово набегавшиеся за день, спали бок о бок, свернувшись клубочками, и он уже прикорнул рядом, надеясь побыстрее заснуть, как услышал приглушенные голоса. Говорили папа и мама. Решив, что взрослые обсуждают какие-то свои важные дела, в которые ему совершенно незачем совать свой любопытный нос, он повернулся на бок, но тут разобрал слово «острозуб» и навострил уши.
- Дорогая, ну а что прикажешь делать? Ты же прекрасно знаешь, что здесь ему никто не дает проходу!
- Но Аганор, милый… наверняка есть другой выход!
- Какой? Пойми, для него это самое лучшее!
- А вдруг он не выживет там? Погибнет?
- Если он останется здесь, то, скорее всего, здесь и умрет.
- Но мы же рядом… семья…
- Софира, ты же видишь, теперь даже наши дети боятся с ним дружить! Он вечно где-то бродит…. А что, если кто-нибудь из стаи захочет его убить? Мы не сможем его защитить, ты же видишь, как к нам относятся!
- Может быть, ты и прав. Но он еще так юн, он не выживет один!
- Выживет. Должен выжить, если того захочет. Это заложено в природе каждого из нас. Чему не научит собственный опыт – научат голоса предков… Ладно, уже поздно, Софира. Обсудим это утром.
Лиценопсик услышал, как шуршат сухие папоротниковые листья под лапами родителей. И тут мама подошла к ним. Он притворился спящим, а она с нежностью облизала каждого из своих чад, и напоследок ласково прошлась своим мягким языком по его спинке, тихо-тихо прошептав: «Доброй ночи, малыш». Две горячие слезинки упали на бок лиценопсика, но он не ше-вельнулся, хотя сердце и стонало от боли. Мама же, едва сдерживая плач, мягко развернулась и улеглась где-то неподалеку. Вскоре ее прерывистое дыхание выровнялось и стало бесшумным – она заснула. А нашему герою сон ни в один глаз не лез. Он долго и беспокойно ворочался, пытаясь уснуть, но потом вдруг резко поднял голову и встал. Он принял решение. Все эти беды из-за него. Это из-за него вся стая ополчилась на его родителей, это из-за него другие детеныши так недружелюбны с его братом и сестрами. Все из-за него. А потому он уйдет, уйдет далеко-далеко, туда, где его никто не найдет. И тогда все будет хорошо. И маме, и папе… и всем остальным тоже. Эта мысль прочно засела в его голове, и он даже не подумал о себе самом. Сейчас главным было уйти и осчастливить семью. А уж о себе он сам позаботится…. И поэтому он подкрался к спящим родителям, лизнул их на прощание, кинул последний взгляд на своих спящих братишку и сестричек, тяжело вздохнул, всхлипнул, прогоняя горькую слезу, и отправился прочь…
- Уходишь? – неожиданно раздался тихий голос. Лиценопсик так и подпрыгнул от неожиданности.
- Вы? – задохнулся он от изумления, увидев стоявшего неподалеку Ир-гона, едва заметного в тени папоротника, - Откуда? Я думал, все давно спят!
- Так оно и есть, малыш, да только в нашем беспокойном мире всегда най-дутся сумасшедшие, идущие наперекор общепринятым правилам, - усмехнулся тот, - К тому же, ночью, когда лунный свет приглушает мелочи суетливого дня, иногда видишь то, что незаметно при свете солнца.
- То есть? – не понял лиценопсик, - Вы говорите какими-то загадками!
- Ничего удивительного, мой юный друг. Ночь – пора размышлений, пора тайн. А также, как я вижу, подходящее время для того, чтобы некий молодой господин тишком сбежал неизвестно зачем неизвестно куда.
- А вы разве не догадываетесь, почему я ухожу? – грустно и с некоторой долей иронии усмехнулся он.
- Нет, - простодушно ответил тот, - Объяснишь?
- Да не надо притворяться! Все вы отлично знаете! И про то, что я уже це-лую луну досыта ни разу не ел, зато несколько раз был меньше чем на волосок от гибели, и то, что моя семья из-за меня страдает, и… а, неважно.
- Ты так уверен в этом?
- В чем? В своем решении? Да, совершенно уверен. И отговаривать меня бесполезно.
- Я и не имею права. Я тебе не отец, я твой друг. Просто мне хочется уз-нать, подумал ли ты как следует, прежде чем самому изгонять себя из стаи. Твое решение – это твое решение, и оно не лишено доброты намерений, но… но ведь оно может тебе жизни. Жизнь одиночки опасна…
- Моя жизнь не столь ценна, и то, ради чего я ухожу, стоит десяти таких же, - спокойно ответил он, - И это мой выбор, моя жертва, которую я готов принести. Спасибо вам, за то, что помогали мне… и прощайте.
- Я не хороню тебя прежде времени, - покачал седой головой старый процинозух, - И я буду надеяться, что мы еще встретимся… Радангар.
- Кто? – удивился тот, - Тот самый… из легенды?
- Да. Радангар. Так звали одного нашего сородича, о котором теперь говорят лишь в старых сказках, сильного, мудрого и бесстрашного. Он был поистине великим, справедливым и благородным существом. И я думаю, что в чем-то ты на него очень похож.
- Спасибо, что верите в меня, - улыбнулся получивший имя лиценопс, весьма польщенный словами старого мудрого процинозуха, - Я постараюсь оправдать ваши надежды.
- Уверен, что ты справишься, - Иргон ласково потрепал его по загривку, - Удачи тебе, Радангар.
Лиценопсик кивнул ему и исчез в тени густого кустарника. Он шел очень долго. Никогда еще ему не приходилось заходить так далеко одному. Кустарниковые заросли сменились хвощами, земля из сухой и песчанистой становилась все влажнее и глинистей – приближалась река. Память безоши-бочно вывела его к давно знакомому броду, и он, не слишком раздумывая, пересек водную преграду, не оглядываясь назад. На другом берегу он был в безопасности, но не лег спать, хоть и устал невмерно – здесь его легко мог найти голодный пелтобатрахус или кто-нибудь пострашнее, поэтому он поскорее выбрался на равнину, где нашел старую, заброшенную нору, где когда-то жила семья процинозухов. Знакомый запах еще не выветрился, и лиценопсик решил там заночевать. Земля кое-где обвалилась, но в целом жилье было в довольно приличном состоянии. Наш герой залез поглубже, свернулся калачиком и вскоре заснул…
Спал он долго, и проснулся только на закате следующего дня, с голодной резью в пустом животе. Потянувшись, он выбрался из норы и огляделся. Что ж, симпатичное место. Тут вот кустарник, там река, а во-он там – холмы. Не слишком роскошно, но пока сойдет. И он отправился на поиски еды.
М-м-м-да, а это нелегко – охотиться! Первую свою добычу – мелкого мохнатого цинодонта, родича процинозухов, он все-таки упустил, и на зубы ему попала не зверушка, а лишь сухая земля. Раскашлявшись, Рад только и успел заметить, как в зарослях мелькнул длинный хвост, да услышал, как ликующе пищит его мохнатый обладатель. Не повезло-о-о,… но зато кое-чему научило. К следующей своей жертве – похожей на толстую ящерицу милеретте он подполз против ветра, на этот раз совсем близко, и… и… и та хрустнула у него на зубах! Не деликатес, конечно, но в последнее время он не привередничал, а потому мигом сжевал ее, облизнулся и пошел дальше – ведь что такое, в конце концов, какая-то крошка-ящерка для голодного хищника? Второй жертвой своей неосторожности стала еще одна милеретта, а уж на третий раз Мать-Природа, видно, пожалевшая его тощие бока, послала Радику настоящий пир! Им оказался молодой оуэнодон, дицинодонт, зеленоядный родич цинодонтов. Внешне он напоминал крупную морскую свинку, только с двумя впечатляющими клыками, торчащими из пасти, которые, впрочем, использовались в основном лишь для выкапывания сочных корневищ, а потому вряд ли сошли для схватки с настоящим бойцом. В длину он был где-то с локоть человека, но Радангар, несмотря на неважное питание, к тому времени вымахал на полметра, так что его это мало смутило. Зеленоед что-то выискивал, копаясь в мягкой земле, и, целиком поглощенный этим занятием, проворонил подкравшегося лиценопса. Прыжок… короткий поросячий визг - и Рад с гордостью выволок добычу за жирный загривок! О, это был настоящий триумф! Столько еды – и все для него одного! И пусть только кто-нибудь попробует ее отобрать! Он ел и ел, не в силах остановиться, пока не почувствовал, что в него уж не влезет ни кусочка. Шатаясь от усталости и сытой слабости, он неторопливо затрусил домой, счастливый, как никогда в жизни. Он с честью вышел из самого трудного испытания в своей жизни, и теперь ему оставалось только наслаждаться своей победой….
Но не каждая его ночная вылазка заканчивалась так же удачно, и не каж-дая ночь отмечалась сытным обедом. Были и досадные промахи, и жестокие неудачи. К тому же, приходилось остерегаться и крупных зеленоедов, и других хищников, и собственных собратьев, а этих в зарослях хватало. И Радик уже точно знал, как опасно заходить в воду или пить рядом с глубокими омутами – там владения зубастых амфибий; лучше держаться подальше от густых хвощей – там можно встретить крупных вегетарианцев: листрозавра, канимейрида или мосхопса; не стоит заходить далеко в кустарник – рискуешь напороться на титанозуха или взрослого лиценопса, которому вовсе не кстати попавшийся на дороге одинокий детеныш…. Все эти премудрости, увы, не приходили просто так, а постигались на горьком опыте, добавляя Радангару не только знаний, но и шрамов, царапин и заноз. Каждую ночь он покидал свое песчаное убежище и отправлялся странствовать по залитым лунным светом равнинам. В темное время суток его главным козырем было острое, ловящее самые слабые потоки света зрение, в то время как земноводные и зеленоеды подобным не обладали, но зато с успехом пользовались слухом и чутким обонянием, а пелтобатрахус – еще и способностью жить в воде и часами пролеживать в ней, выставив наружу лишь глаза да кончик крокодилоподобной морды. Два или три раза Рад опять едва не попал к нему в зубы: в первый раз он опять спутал его с бревном, а во второй раз водоплавающий сам едва не утащил его на дно, когда наш герой пришел на водопой. К счастью, ловкий лиценопсик успел отскочить, заставив громадные челюсти щелкнуть в пустоте, но теперь его и калачом нельзя было выманить к тому омуту, и он пил на мелководье, где вода, может быть, и не такая чистая и холодная, но зато безопасная…. В остальном же ему относительно везло. И в отношении еды тоже. «Ящерки», мелкие цинодонты, не слишком крупные зеленоеды, а то и рыба - ничего даром не пропадало. Шли в дело и остатки пиршества другого хищника, например, титанозуха, после которого на костях его жертв оставалось порядочно мяса, и даже падаль. Хотя, это не значит, что он ел все подряд, вовсе нет! Если был выбор, тогда уж он предпочитал закусить свеженьким, а так… в общем, ел, что приходилось, не привередничал, помня, что еда – вещь относительная: сегодня тебе повезло, и ты наелся, а вот завтра можешь остаться голодным. Но ни разу в его клыках не нашел смерть процинозух, даже если и представлялась такая возможность. В память о своей семье он не трогал их, только прогонял подальше, продолжая жить тихой, незаметной жизнью хищника-одиночки….
Со временем он подрастал. Детские неуклюжие пропорции сменялись гармоничными очертаниями тела прирожденного охотника. У Радангара было мощное поджарое тело, уже не такое тощее, как прежде – по крайней мере, на боках его уже не так легко можно было изучать анатомию острозубов – сильные упругие лапы, вооруженные острыми кривыми когтями, крепкая мускулистая шея и великолепно очерченная голова со светло-золотистыми глазами, горящими во мраке ночи, точно угли. Хвост у него был довольно невелик, как у волка или собаки, тонкий и гибкий, точно хлыст. Тонкие чешуйки и редкая шерсть его были окрашены в темно-песчаный цвет, а голова, шея, спина, лапы и бока были причудливо расписаны темными полосами и пятнами, образующими неповторимый мраморный рисунок. На равнине такая раскраска гарантировала почти полную невидимость, а в зарослях свою черную вуаль накидывала ночная темнота. В общем, где-то к шести месяцам Рад вымахал в длину более чем на метр, причем не переставал расти и крепнуть. К тому же, у него сменились зубы, а верхние клыки начали безудержно расти. Сначала его это порядком раздражало – он не привык, чтобы они вот так торчали у него даже из закрытой пасти, но только до первой охоты. С их помощью ему удавалось переходить с мелкой добычи на более крупную, ведь вместе с телом рос и аппетит. В его меню все чаще начали входить молодые листрозавры и мосхопсы, а это сулило все новые и новые проблемы. И не только охотничьи – усложнялись и отношения с сородичами. Большие размеры не позволяли ему более прятаться и дрожать, надо было учиться заявлять о себе, как о полноправном члене дикого общества, имеющем свое право на существование. Впрочем, к собратьям Радангар относился довольно прохладно, да и те больше не всегда осмеливались злобно рычать на него или прогонять прочь. Этот угрюмый молчаливый одиночка, хоть и, по молодости, еще не слишком крупный, внушал им какой-то почтительный страх. Вся его крепкая, мускулистая фигура и горящие холодным огнем глаза говорили о том, что он никому не даст спуску, но и не станет использовать свои силы без веской причины. Поэтому его предпочитали обходить стороной, кроме уж самых могучих самцов, которые могли вызвать у нашего героя хоть какой-то страх, а так довольно приличных размеров территория на этом берегу реки была предоставлена ему в полновластное распоряжение. Он не хотел ни славы, ни почета, он жил одинокой жизнью, а потому жаждал только покоя.
К восьми месяцам Рад превратился в довольно крупного зверя для своего возраста – сказывалось хорошее питание и жизнь вольного хищника, мигом выбивающая из тебя все, связанное со слабостью, причем на всем его теле не было видно ни следа дряблости или ожирения – кости, мышцы и сухожилия, как и полагается настоящему хозяину равнин. Ростом он почти не уступал взрослому лиценопсу, но еще не достиг своих максимальных размеров. Зато у него сменились зубы, и хоть он и походил некоторое время без своих ставших довольно привычными клыков, но очень скоро они у него выросли вновь, и он смог использовать свой первоклассный охотничий набор в полную силу. Его жертвой пал молодой листрозавр, которого он, здорово оголодавший, съел почти целиком, и, бросив остатки уже поджидающим их цинодонтам, разлегся под старой глоссоптерой, дававшей мягкую, приятную тень (он, кстати, уже охотился и днем – а почему бы и нет?), и, гордый и спокойный, медленно погружался в дремоту….
Но нельзя сказать, что теперь его наконец-то зауважали и полностью оставили в покое! Нет, в хвощовых зарослях он еще уступал могучим канимей-ридам, в воде побаивался крупных пелтобатрахусов, с легкостью могущих схватить его за голову и утащить на дно речное, а среди кустарников предпо-читал не связываться со взрослыми титанозухами, чьи зубы, может быть, и не были столь остры, но уж точно могли доставить кое-какие вовсе ему не нужные неприятности. То же самое можно было сказать и о самках-лиценопсихах – их он обходил сторонкой, а если уж доводилось встречаться, то предпочитал даже не вступать с ними разговор, слишком уж запомнилась ему встреча с одной из них. Это случилось не так давно, спустя недели три или четыре после того, как он очутился здесь. Он как раз с трудом, но все же справился со своей добычей – тогда еще редко пребывающем в его питании молодым мосхопсом, а потому здорово вымотался и самым позорнейшим образом прозевал, как из кустов за его спиной вышла… в общем, она – так он ее про себя называл.
- Добрая охота, юнец, - насмешливо сказала она, сощурив изжелта-зеленые глаза, - Может, поделишься?
- Ты-то кто такая? – по привычнее ощетинился тот, пытаясь скрыть досаду, - И что здесь делаешь?
- Да так, гуляю, - последовал беспечный ответ, - Хожу, где вздумается, куда глаза посмотрят – туда и ноги несут. Бывала я и в здешних местах, а вот тебя что-то раньше не замечала!
- Я здесь… в общем, недавно, - несколько смутившись, ответил Рад.
- Хм, а у тебя губа не дура, малец. Выбрал-то себе местечко в самый раз! Хотя, когда-то это был мой участок…
- Чего же ты отсюда ушла?
- А захотелось. Время от времени я захожу сюда, чтобы поохотиться, вот и в этот раз зашла. А ты, оказывается, его уже к лапам прибрал!
- Так уж получилось.… Если хочешь – присоединяйся, поешь. Тут на обо-их хватит.
- О, вот это другое дело. Люблю воспитанных острозубов, - слегка усмех-нувшись, сказала она и направилась к туше, явно намеренно начав с самых лакомых кусков – мясистых лопаток. Рад же, делать нечего, посторонился и продолжил трапезу.
- А ты не знаешь, малец, - через какое-то время спросила его незнакомка, - где тут брод поблизости? Мне надо на другой берег перебраться.
- Да вон там, возле холмов, - махнул лапой Рад.
- Ты мне тут лапой не отмахивайся, не стрекоза я тебе. Покажи толком!
- Ну вон там же…, - начал было наш герой, но тут что-то тяжелое уда-рило его по подбородку – и он рухнул на землю, как подкошенный. А когда очнулся, солнце уже было над горизонтом, незнакомки и след простыл, а туша была обгрызена так, словно над ней потрудилась стая цинодонтов, и обсыпана землей. «Дурень! – злобно выругал он сам себя, - Пень древесный! Попался, как последний простак! Она же этого и добивалась, тупица! Если бы это был ее участок, она бы уж лучше меня знала, где тут что, а про брод и подавно весь берег знает!» Зарычав от ярости и обиды, он бросился по следу, но без-успешно – вскоре следы затерялись в прибрежной грязи, а он остался стоять, слыша, как голодно бурчит в животе и чувства его обуревали самые от-вратительные.
- Да чтоб я еще хоть раз кому-нибудь помог, - пробормотал он, - Нет уж, спасибо. Теперь ученый…
Больше он с этой зеленоглазой не встречался, и, честно признаться, не испытывал особой тягости от этой разлуки. Он жил, и был по-своему счастлив. Но его испытания еще не закончились. И все его мелкие (ну, может быть, иногда, и не слишком мелкие…) проблемы и неприятности оказались детскими шалостями по сравнению с той бедой, что обрушилась на равнину, ибо ей стала пришедшая с далекого севера засуха.
Происходило все это, надо сказать, довольно мирно. Ну, подумаешь, ма-лость упал уровень воды в реке, слегка поредели стада зеленоедов, немного усилилась жара. Но постепенно все это стало более ощутимым. Река здорово обмелела, и многие прибрежные заросли остались без воды, высохли и по-желтели. Зеленоеды почти полностью покинули эти неприветливые места, которые всего луну назад были их домом, и Радангару было все труднее и труднее добывать себе пропитание. Он бродил по всему кустарнику, выискивая всякую мелочь, начиная от ящериц и кончая оуэнодонами да их родичами – робертиями, и еле-еле наскребал себе на более или менее приличный обед. Однажды он даже не погнушался схватить мезозавра – метрового водного ящера, похожего на современного индийского крокодила-гавиала, только гораздо меньше, но такого же приверженца строгой рыбной диеты. Ох, и воняло же от него! Если бы наш герой не был в таком отчаянном положении, ему бы и во сне не привиделось есть эту чешуйчатую гадость, но пришлось, хоть и с выражением крайнего недовольства на лице. А уж листрозавры и вовсе попадались все реже и реже, но именно они подарили Радангару его первого настоящего друга….
Все произошло туманным утром. Засуха властвовала в полную силу, и Рад целую ночь бродил по своей земле, прежде чем нашел какого-то зава-лявшегося старика-листрозавра, которого прикончил одним укусом и еле-еле вытащил его из шелестящих зарослей сухого хвоща. Скудная диета порядком подорвала его силы, и он едва не надорвался, прежде чем свалил добычу на небольшой поляне. Привычным движением лапы он разорвал толстую шкуру на брюхе зеленоеда и жадно принялся есть. Жестковато немного, но сойдет. Он уже почти утолил свой дикий голод, но тут его внимание привлек посторонний шум. Чуткие, как локаторы, уши тут же навострили слух, а зоркие глаза лиценопса тут же уставились на гущу хвощей. Сначала все было тихо, но потом шорох возобновился. Кто же это?.. Рад поднял нос и принюхался. В тот же миг щетина на его загривке встала дыбом. Это был не дицинодонт. И не процинозух. Слабый ветерок донес до его ноздрей запах его сородича. Только нарушителей ему сейчас и не хватало!
- Кто там? – свирепо зарычал Радангар, - А ну выходи!
В ответ густые заросли хвоща медленно раздвинулись, а из-за них осторожно высунулась полосатая мордочка, размером едва ли побольше ладони. Детеныш! Но это обстоятельство ничуть не смягчило настроя Рада – эта засуха его здорово ожесточила. Где детеныш, там должна быть и голодная мать. Которая ничуть не погнушается попытаться отнять у него с таким трудом добытую еду, и эта схватка вполне может кончиться для него либо тяжелыми увечьями, либо голодной смертью, а ни то, ни другое его совсем не устраивало. Поэтому наш герой оскалился и злобно зарычал на малыша:
- Проваливай!
Детеныш сжался в комочек и заскулил. На его темных глазах, выглядев-ших огромными на истощенном лице, с которых еще не сошла младенческая голубоватая пленка, показались слезы.
- Чего встал? Иди к своей матери, пусть она тебя накормит! – заревел Радангар, замахиваясь окровавленными когтями. Маленький лиценопсик в ужасе отпрянул прочь, с явным усилием дернувшись всем своим тщедушным телом, и мигом исчез в сухих хвощах. Он не ушел, нет, только головы больше из зарослей не показывал, и Рад продолжил трапезу. Но вот почему-то мясо вдруг потеряло свой долгожданный вкус у него на зубах, и он глотал его, точно сухую грязь, а вот на душе гнездилось странное чувство, уже давно не посещавшее его – чувство вины и жалости. Из-за него он то и дело оглядывался на хвощи, но детеныш, видно, запуганный до полусмерти, больше не подавал о себе знать. В конце концов Радангар, сквозь силу проглотив застревающий в горле кусок, рявкнул, не поднимая головы:
- Ладно, хватит там сидеть! Иди, ешь!
Ответа не последовало.
- Эй, ты где там? Глухой, что ли? Иди сюда!
Детеныш не отозвался и на этот раз. Радангар знал, что он там – в этих во-просах на его нос можно было полностью положиться, но, видно, он несколько погорячился с этим малышом, раз тот настолько перепуган, что даже звуком себя не выдаст! Тогда он нехотя поднялся и направился к зарослям. Немного поворошив их лапой, он быстро нашел лиценопсика – тот от голода так ослабел, что даже убежать далеко не смог, но в глазах у него отразился дикий ужас, когда на его загривке сомкнулись огромные клыки, только что размалывающие толстые кости, а Рад аккуратно подхватил на удивление легкое тощее тельце и положил его рядом со своей добычей. Малыш сперва лежал ни жив ни мертв, видно, гадая, что же произошло, пока манящий запах не раздразнил его, и он не заставил свои дрожащие лапки слушаться. Подобравшись к туше, он понюхал, полизал кровоточащую плоть, но потом, видя, что грозный хозяин на него больше не рычит, решился – и запустил в нее свои острые, как иголки зубы. Ворча и повизгивая, детеныш в упоении рвал мясо, глотая его целыми кусками и по уши погрузив мордочку в разорванную утробу зеленоеда, а Рад стоял рядом и наблюдал.
- Все, хватил, - наконец сказал он, отодвигая его лапой, - А не то лопнешь. Иди к матери, - а сам занялся едой.
Когда он кончил и поднял голову – от туши к тому времени мало что оста-лось, то с удивлением обнаружил, что мелковатый еще здесь.
- Ты чего? И впрямь глухой? Иди к маме!
В ответ малыш жалобно заскулил.
- Ну, чего тебе?
Он подошел к нему, осторожно ухватил зубами за лапу и потянул, как дети порой тянут родителей, уговаривая их зайти в магазин игрушек. Радангару стало любопытно. Чего он добивается? Поэтому он отправился за этим интригующим субъектом, дабы выяснить, чего ему в конце концов надо.
Идти было недолго – едва ли с четверть дня пути, но это уже было не на территории нашего героя, а на соседнем участке, которым – он знал это – правила отнюдь не самая дружелюбная и слабая самка. Здесь он был очень осторожен, но, судя по запахам, хозяйка этой земли давненько не обновляла пограничных меток, и он потихоньку успокоился. А детеныш все трусил впереди, покачивая набитым брюшком, пока не привел нового знакомого на широкую поляну, посреди которого лежало тело взрослого лиценопса. Это была его мать. Вначале Радангар подумал, что она просто спит, но тут же осекся – вокруг было тихо, но он все равно не услышал привычного рокочущего дыхания, не увидел и мерно вздымающихся боков. Обойдя тело, он с ужасом увидел, что живот бедняжки распорот как ножом, половины внутренностей не хватает, и сама она обглодана так, что страшно смотреть. А малыш все бегал и бегал вокруг мертвой матери, скуля и тыча ее носом, лизал ее холодную голову, не понимая того странного и страшного чуда, что с ней произошло…. Следы на земле правдиво и бесстрастно поведали Радангару историю кровавой схватки, что произошла здесь несколько дней назад. Убийцей был другой лиценопс, довольно крупный самец, прихрамывающий на левую заднюю лапу. Видимо, уже умирая от голода, он забрел на земли этой самки и напал на нее сзади. Она этого явно не ожидала, и не сумела дать достойный отпор – чужак почти мгновенно сломал ей шею и всласть полакомился ее еще не остывшим телом, но не доел – по следам было заметно, что в какой-то момент он в ужасе отпрянул прочь, после чего почему-то еще долго бродил по кустарнику, петляя и кружась на месте, но потом ушел. Детенышу еще повезло, он успел спрятаться в кустах и переждать опасное время, после чего вернулся к маме… вернее, к тому, что когда-то было его мамой.
Вот что рассказали отпечатки на песчаной земле. А Радангар посмотрел на маленького, но уже познавшего горе вечной разлуки малыша, который смирно сидел рядом с телом, точно ждал, что мама вот-вот проснется, встанет на ноги, и все, случившееся с ними, окажется лишь дурным кошмаром.
- Пошли, - сказал ему Радангар, но тот не шелохнулся.
- Идем, - повторил он, - Здесь уже ничего не сделаешь.
Малыш и не сдвинулся. Тогда Рад взял его за шиворот. Тот не сопротив-лялся, будто оцепенел, и его глаза неподвижно уставились в пустоту. И они вместе покинули это страшное место, над которым кружил дух Смерти, по-хожий на огромного черного стервятника…
Радангар взял осиротевшего малыша под свое покровительство, и забот у него прибавилось. Перво-наперво он дал ему имя, которое не успела дать ему мать. Он назвал его Сарперраном. По легенде, именно так звали младшего брата Радангара. Мы же будем его звать просто Сарпик, пока не подрастет. Он был еще совсем маленький, едва ли месяца три от роду. В его возрасте наш герой еще скитался по кустарнику на том берегу реки. Свирепая засуха едва его не убила, поэтому Раду приходилось кормить его по возможности сытнее, чтобы тот совсем лапы не протянул. Но добывать еду становилось практически невозможно, ибо жара не спадала, которую неделю лютуя в полную силу, река почти пересохла, и от недавно могучего голубого потока остался лишь едва заметный мутный ручеек, на одну половину состоящий из ила, а на вторую – из жирной грязи, перемешанной с водой, в которой еще плескала хвостом умирающая мелкая рыба.
- Хм, дело плохо, - пробормотал Рад, окуная в него лапу и задумчиво глядя на тягучие коричневатые капли, стекающие с его когтей, - Надо уходить, пока еще есть возможность. Здесь нам эту напасть не переждать.
И вот они отправились в путь – вниз по реке, к югу. Шли ночью, когда не так палило солнце, на день останавливаясь под деревьями и скалами, в тени. Еды было с воробьиный нос, так что пришлось попоститься. Промышляли то ящерицей, то зверушкой, а то и мелким дицинодонтом. И лишь на исходе пятой ночи они увидели первые зеленые растения и воспрянули духом. А вскоре чуткий нос Радангара уловил запах зеленоеда. Это был взрослый канимейрид. В былые времена он бы ни за что не стал бы нападать на такого гиганта, но положение с едой было на грани кризиса, и он решился. Приказать Сарпику сидеть тихо, он по-змеиному пополз к добыче. Вскоре стали различимы шелест хвощей и хруст сгрызаемых стеблей. К счастью, ночь выдалась безветренной, так что у Радангара были все шансы остаться незаме-ченным.
Канимейрид стоял прямо посреди хвощовых зарослей. Это был исполин-ский самец, размером с гиппопотама, старый и дряхлый, но, тем не менее, еще вполне опасный. Толстые массивные кости были кое-как обтянуты целой грудой мускулов, большая голова была украшена множеством выростов и утолщений, лапы напоминали каменные тумбы, зато хвост был тонким и коротким, как у слона. Весом это чудо-юдо удалось тонны в три, не меньше, но на ногах, видно, стояло не слишком твердо – одна из них была здорово ис-кривлена, видно, сломал когда-то в юности, да так и не смог срастить как следует. Дряблая кожа со множеством морщин и налитые кровью маленькие глаза с огромными мешками придавали ему какой-то скорбный вид доисто-рического бассетхаунда. Да и цвета, какого не разберешь – то ли зеленого, то ли бурого. Что ж, понадеемся, что изнутри он все же лучше, чем снаружи.
Его надо прикончить. Так? Так. Отсюда логически вытекает следующий вопрос: как именно? Шея толста и мускулиста, до брюха не достанешь – слишком уж оно низко над землей висит, а в голову – все зубы попереламываешь. Интересная задачка…. Над ней бы думать и думать, но тут Сарпик, как говорится, все карты смешал. Вкусные обеды сделали его жутким непоседой, вот и на этот раз он, нарушив приказ, отправился следом за наставником. Ну а какой детеныш устоит пред тем, чтобы доказать свою храбрость и кинуться к добыче прямо и напролом? Короче говоря, увидев на поляне канимейрида, Сарпик, не медля ни мгновения, с радостным визгом выскочил из кустов и на всех парах помчался на зеленоеда.
- Куда?! – рявкнул Рад, - Стой!!!
Куда там! Канимейрид и опомниться не успел, как Сарпик, подбежав к нему, совершил одновременно очень смелый и очень глупый поступок - подпрыгнул вверх, точно резиновый мячик, и всеми своими зубами вцепился зеленоеду
в хвост. Тот хрюкнул от боли и попытался стряхнуть с себя лиценопсика, но это оказалось не так-то просто! Сарпик держался крепко, точно маленький зубастый капканчик, и, кажется, совсем не собирался разжимать челюстей. Но вдруг он не выдержит, устанет и сорвется?! Тогда канимейрид растопчет его в лепешку! У Радангара не было выбора, и он решился атаковать. В два прыжка наш герой покрыл те шесть метров, что отделяли его от беснующегося зеленоеда, а еще один великолепный скачок, описавший идеальную дугу, вознес его прямо на широкую спину животного. И тут уж было не до раздумий – в дело пошли клыки и когти. Почувствовав на спине нового врага, дицинодонт заметался еще неистовее, сметая по дороге целые участки сухого папоротника и хвоща, а Радангар мертвой хваткой вцепился ему в толстый затылок и лапами располосовывал его дряблую шкуру. Острые клыки еле-еле разрывали плотную массу мускулов на шее зеленоеда, каждую секунду норовя сорваться, и Рад, точно ковбой, обхватил его толстую тушу. Вот только ни одному ковбою, ни в прошлом, ни в будущем, не было так страшно, как ему. Потная, крепко пахнущая кожа скользила у него из-под когтей, щипля ноздри кислым, прогорклым запахом, мир вращался вокруг в какой-то до дурноты бешеной скачке, и казалось, зеленоед вот-вот его сбросит... Но кинжалы его клыков уже захватили роковую жилу, сомкнулись, рванули – и ВСЕ! Канимейрид дернулся куда-то в сторону, покачнулся, точно пьяный, и со всего размаху грохнулся наземь, как мешок с зерном. Но Рад еще долго сжимал зубы, точно боялся, что страшный враг оживет. От удара о землю из него будто бы вышибло весь воздух, и земля раскачивалась, как лист на воде, а он вцепился в тушу убитого зеленоеда, как моряк, терпящий кораблекрушение, цепляется за обломки. Постепенно к нему немного вернулась координация, и он осмелился открыть глаза. Туша не шевелилась, и он не то сполз, не то свалился с нее. Тут же пустые кишки стянуло узлом, желудок вывернулся наизнанку, и изо рта потекла желчь и слюна. Подождав, пока живот успо-коится, Радангар с отвращением сплюнул и потащился к Сарпику. Тот неподвижно лежал на боку, так и не отпустив этот злополучный хвост, и Рад уже испугался, что он мертв, но тут же с облегчением заметил, что нет, не мертв – худые бока едва заметно вздымались и опадали. Он тронул его лапой, перепачканной в крови, и Сарпик, открыв глаза, радостно вильнул хвостиком.
- Ну, Сарпик, ну ты даешь!
В ответ тот проурчал нечто вроде «ауоурр».
- Вот тебе и «ауоурр». В следующий раз будь, пожалуйста, осторожнее.
«А все-таки храбрый малыш, как ни крути», - подумал Радангар и улыбнулся. Сарпик, видя, что он, судя по всему, не намерен больше сердиться, отпустил едва ли не откушенный хвост и завертелся у него между ног. Рад же неспешно подошел к их трофею и так же неспешно разорвал канимейриду брюхо – там-то кожа была куда как потоньше. Лапы премерзко дрожали от слабости, и он не сел, а скорее лег рядом, по уши вгрызаясь в столь долго-жданное мясо. Что до Сарпика, то он оказался живучей, и отдыхать совер-шенно не собирался, а просто забрался на самый верх – на округлый бок зеленоеда, и вцепился в шкуру, с такой яростью дергая и кусая ее, будто вознамерился съесть эту тушу в один присест – сотни килограммов костей и мяса. И если его старший друг (или брат) ел спокойно и размеренно, тщательно обрабатывая каждый кусок, то Сарпик глотал их целиком, мало заботясь о том, чтобы хоть как-то их прожевать. Как говорится, качество заменяется количеством. И наоборот. А отошли они от туши только через пару часов, с животами, отвисшими чуть ли не до земли, но не бросили ее на произвол судьбы, как, бывало, делали когда-то, в более сытные времена. Засуха научила их бережливости и предусмотрительности – они прекрасно понимали, что их победа недолго останется в тайне, а голодные обитатели этих зарослей не успокоятся, пока не урвут хотя бы кусочек. Это мясо спасло им жизнь, но даже оно не в силах было мгновенно вернуть им подточенные силы. Поэтому они улеглись на краю поляны и принялись ждать гостей. Незваных гостей…
Первых нахлебников не пришлось дожидаться долго. Ими оказалась пара мелких цинодонтов. Радангар, отяжелевший после сытного обеда, даже головы не повернул в их сторону, зато Сарпик пришел в негодование пополам с бешеным восторгом, и с радостным визгом бросился прямо на них. Однако, «зверушкам» вовсе не светило попасть ему в зубы, а потому они не сглупили – взяли, да и нырнули прямо под тушу, чтобы снизу, тихо да незаметно, подъедать мясные запасы двух удачливых охотников. Сарпик, было, сунулся за ними следом, чтобы, естественно, обрушить на них весь свой справедливый гнев на месте преступления, но не смог пропихнуть туда и носа, а уж сдвинуть громадную тушу с места было уж делом более чем невозможным. Впрочем, он все же попытался. Стоит добавлять, что безуспешно?..
Ночь и весь следующий день они провели здесь, каждый раз наедались до отвала и спали как убитые. И уже через пару дней их было не узнать. Сарпик существенно оправился, округлился, да и сам Радангар чувствовал себя куда лучше. Теперь желающих подзакусить находилось все больше, и в перерывах между сном и едой Сарпик только и делал, что гонял их по всей поляне, заставляя кого-то забираться на дерево, кого-то – забиваться в кусты, а самых изобретательных – под тушу. Правда, разочек в этой забаве пришлось поучаствовать и по-прежнему невозмутимому Раду – на поляну к ним наве-дался крупный титанозух, размером с южноамериканского каймана – то есть метра по два-два с половиной, и нашему герою пришлось здорово поворчать, прежде чем он убрался прочь (правда, с приличным куском мяса в зубах). А так он всегда спокойно лежал под старым деревом, чувствую приятную сы-тость и вполглаза наблюдая за играми Сарпика. Мелкие воришки, слабые преступления… стоит ли из-за них шум поднимать? Он еще не знал, что приготовила ему его неугомонная судьба….
Это случилось спустя четверть луны после того, как наши герои одолели канимейрида, чья изрядно обгрызенная туша все еще лежала посреди поляны, соблазняя похитителей, одного из которых – мохнатого цинодонта, смахивающего на толстую короткохвостую мышь средних размеров, Сарпик сейчас гонял по всей поляне, заливисто тявкая от восторга, а Радангар, лежа под деревом, лениво за ним наблюдал. Теперь он практически восстановил свои силы, но засуха еще не кончилась, и оставалось лишь надеяться, что мяса хватит, чтобы ее пережить. Однако, не все наши желания совпадают с дейст-вительностью, и в этом нашему герою пришлось убедиться еще раз, когда он, уже хотев спросить своего неугомонного воспитанника, когда же тот успоко-ится, увидел, как Сарпик, точно налетев на скалу, неожиданно остановился, как вкопанный и прислушался.
- Что такое?
Он заурчал и взлаял, точно говоря: «Послушай».
Рад тоже поднял голову. Много чего можно услышать в залитом лунным светом воздухе! Пронзительный писк удирающего цинодонта, на этот раз все же избежавшего клыков молодого острозубика, треск стрекозиных крыльев, шорох папоротника, крики ночных животных…
- Ну? И что, собственно, тебя так взволновало?
Ответ донесся даже раньше, чем это сделал Сарпик. Неожиданно над равниной, неподалеку от них, прерывая всю ночную симфонию, грянул про-тяжный рычащий вой, прерываемый короткими отрывистыми рявканьем, от которого у Радангара – а он был далеко не труслив, как вы знаете, - внутри все сжалось.
Это были звери. И недобрые звери, хотя они и приходились ему сороди-чами, но он отлично знал, насколько они могут быть свирепы, особенно во время засухи. Такую песню, какая сейчас гремела в воздухе, могли исполнять только одни существа на свете. Это были острозубы….
- Да, дружок, кажется мне, у нас проблемы, - пробормотал Рад притих-шему Сарпику, - Они знают, что мы здесь. И скоро появятся. Только вот мне что-то не очень хочется с ними знакомиться….
Он встал и вышел на середину поляны. Сарпик тут же пристроился рядом. Наверное, ему тоже было не по себе – первая встреча со взрослым острозубым (кроме мамы, конечно) для него чуть не обернулась смертью.
- Я тебя в обиду не дам, - сказал Радангар, улыбнувшись.
Вскоре в кустах замелькали яркие золотые огоньки, а стая острозубов вышла на поляну. Но тут же застыла, потому что на их пути стоял Радангар. Их было четверо, и хотя они были здорово истощены, его это не успокоило, и он пристально следил за пришельцами. Трое из них были самцами, сильными, взрослыми зверями, а вот четвертая… Радангар не дрогнул и ничем не выка-зал своих чувств, но глаза его полыхнули огнем, когда он узнал в худой самке ту самую зеленоглазую бестию, что не так давно оставила его голодным и, должно быть, на досуге вдоволь посмеялась над наивным простаком, каким он себя ей показал. Теперь, правда, гонору в ней было куда меньше – ведь на боках еще недавно вполне гладкой, красивой самки можно было пересчитать все ребра, да и смотрела она как-то затравленно, и уж всяко не с той презрительной миной, что присутствовала в ее взгляде в тот памятный нашему герою день…. Заметив его, она в страхе остановилась, глаза ее расширились, но он уже даже не смотрел на нее, наблюдая за ее товарищами. Силы были явно не равны, но голова его была гордо поднята, губы чуть изгибались в предупреждающем оскале, а под песчаной шкурой бугрились твердыми узлами напряженные мышцы. Сарпик ощетинился рядом, глаза его горели двумя яркими огоньками.
И наконец вперед выступил крупный самец с серебристой гривой и из-рытым шрамами телом, от которого, тем не менее, веяло завидной для его возраста силой. Некоторое время двое острозубов, старый и молодой, молча разглядывали друг друга, точно пытаясь прочесть чужие мысли. И первым, как и положено гостю, заговорил незнакомый пришелец.
- Доброй ночи, брат.
- Доброй ночи, - ответил наш герой, однако, продолжая пристально сле-дить за стаей, - Кто вы такие, и что привело вас сюда?
- Мое имя Гравгон, и я предводитель этой стаи. Мы кочевники, - ответил старик, но, заметив удивление Радангара, пояснил, - То есть мы путешествуем с места на место в поисках пищи. Этой ночью мы учуяли запах мяса, которого не видели уже много дней, и, думая, что это павшее животное, пришли сюда. Мы не знали, что это твоя добыча.
- И тебя мы, кстати, тоже не знаем! - неожиданно вылез вперед другой самец, помоложе, - Хватит с ним любезничать, Гравгон! Это не его земля, а значит, и добыча, пойманная здесь, ему не принадлежит! Так какое право он имеет здесь охотиться? А? Что ты на это скажешь, меченый? – с издевкой спросил он у нашего героя, имея в виду рваный светлый шрам в виде довольно бесформенного пятна у него на груди – память о встрече с пелтобатрахусом, что когда-то, много лун назад, едва не завершила историю о нашем герое. Но Рад ничего не ответил, ни одна черточка его лица не дрогнула, хотя в его глазах и появилось несколько опасное выражение.
- Сивар, помолчи! – одернул того Гравгон, - Это не его земля, но и не наша. Тем более, сейчас засуха, и многие из нас, чтобы выжить, вынуждены охотиться на чужих участках. Так что отойди.
- Нет, не отойду! – свирепо заорал он до пены на губах, - Мы тут с голоду подыхаем, ищем, где бы кусок урвать, а всякая мелкота обжирается мясом, как зеленоед какой-то! Считаешь, это справедливо? А я вот – нет! И пусть хоть кто-нибудь мне скажет, что я не прав! Я есть хочу, слышишь? Меня один запах этого мяса сейчас под землю загонит!
- Это не наша добыча, Сивар.
- Нет? Нет, значит? – с безумным блеском в глазах переспросил Сивар, - Сейчас будет! – и, заревев во все горло, он бросился на Радангара, явно намереваясь растерзать его на месте. Наш герой, доселе холодно за ним наблюдавший, не сдвинулся – лишь слегка пригнулся, и передние лапы противника, нацеленные ему в грудь, пролетели над ним, а Рад неожиданно выпрямился – и лиценопс кубарем покатился по земле. Среди зрителей послышались смешки. Сивар вскочил, кипя от ярости, и тут же вновь бросился в атаку. На этот раз Радангар уворачиваться не стал. Противники сшиблись и, не устояв на ногах, вместе повалились на землю. Целая туча мелкой, точно нюхательный табак пыли взвилась в воздух, поднятая их телами, и было лишь слышно, как стучат когти по сухой почве, как клокочет свирепое рычание и щелкают челюсти. А когда эта мутная завеса немного рассеялась, то онемевшие товарищи Сивара и маленький Сарпик, испуганно наблюдавший за битвой – никогда он еще не видел своего друга таким! – увидели Радангара, чьи сильные лапы крепко прижимали к земле порывисто дышащего, мокрого от пота противника, что смотрел на него красными от злобы глазами. Все шепот-ки тут же стихли. Гравгон заметно напрягся, в его глазах появилась нешуточная тревога. Терять членов своей стаи он совсем не хотел, но ничего не сказал. Не дело ему вмешиваться. Бой был честным, это могли подтвердить все. И сейчас жизнь Сивара зависела лишь от милости победителя. Кажется, и он это понимал….
- Ну, чего ты медлишь? – прохрипел он, с заметным трудом шевеля разбитыми в кровь губами, в его глазах пылала дикая злоба, - Давай, что ли, прикончи меня! Все равно мне подыхать с голоду! Так лучше уж сразу умру, без мучений!
В ответ Рад довольно странно посмотрел на него, покачал головой и… от-пустил!
- Дурак ты, - просто сказал он, и, встряхнувшись, направился прочь.
- Ты… уходишь? – удивленно спросил его Гравгон, явно не веря, что это действительно так, - Почему?
- Мне здесь делать нечего. Все-таки, - он впервые посмотрел на свою старую знакомую, и та съежилась от страха, но в его глазах не было ненависти или обиды – только что-то вроде печали, - я неисправимый глупец, который не умеет идти наперекор собственной совести, и, наверное, никто так и не сумеет научить меня уму-разуму…. К тому же, я проиграл.
Предводитель, другой лиценопс, она, все еще лежащий Сивар, даже Сарпик недоуменно на него уставились, а Рад пояснил:
- Если бы мы встретились с ним в другое время, в сезон дождей, например, то он бы вполне мог меня одолеть. Я, уже четверть луны каждодневно наедав-шийся до отвала, вел себя нечестно, приняв вызов от столь истощенного соперника, хоть и храброго, но едва держащегося на лапах от голода. А потому – да, я проиграл, – и он внимательно посмотрел на Сарпика. Тот, явно не до конца все понявший, но подчинившийся немому приказу наставника, побежал следом. Наш герой слегка потрепал его по загривку и уже почти скрылся среди густых зарослей, как старый Гравгон окликнул его:
- Постой! Погоди, незнакомец!
Он обернулся, слегка улыбнувшись.
- Радангар, - и пропал во мраке...
Прошло несколько дней, а Радангар и Сарперран по-прежнему скитались по зарослям в поисках пищи, промышляя, чем небеса пошлют. Когда мелким дицинодонтом, а когда и ящерицами. Не голодали, и ладно. Засуха длилась уже полтора месяца, но она уже потеряла силу, и теперь пошла на спад. Правда, еды от этого пока не прибавилось. Но неугомонный Сарпик и тут умудрился заварить для них новое испытание. Однажды, во время их ежедневных обходов, он насторожился, потянул воздух – и со всех лап бросился в кусты. Только его и видели.
- Что… куда ты? – окликнул его Рад, но Сарпик в ответ лишь едва слышно тявкнул и зашуршал сухим папоротником. Шуршал-шуршал, шур-шал-шуршал, а потом вдруг призывно и очень встревожено залаял. Немного сбитый с толку, но привыкший к подобным выходкам воспитанника Радангар со вздохом полез следом.
Сарпик, как оказалось, сидел рядом с неотчетливой цепочкой следов, нетерпеливо переминался с лапы на лапу и тихо скулил. Странно…. Радангар склонился над так его заинтересовавшими отпечатками. Запах был явно ему знаком, только он никак не мог вспомнить, откуда. А следы… ну что следы? Оставлены острозубом… кажется, взрослым самцом, и довольно приличных размеров… и хромающим на левую заднюю лапу! Тут он вспомнил. И понял все возбуждение Сарпика. О, каким ненавистным, должно быть, казался ему этот запах, ведь существом, что оставило на земле эти отпечатки, был не кто иной, как убийца его матери!
- Что, братишка, плохого острозуба чуешь?
Сарпик утвердительно заворчал.
- Ну что ж, торопиться нам особо некуда, так что давай гульнем немного, а заодно посмотрим, куда это наш с тобой хороший знакомый направляется... и зачем.
Сарпику не надо было повторять дважды. Удовлетворенно вильнув хво-стом, он побежал вперед, а Радангар зашагал следом.
Да-а, приятного в этой прогулке было довольно мало. Рад вообще не был уверен, что они его настигнут – ведь сколько времени могло с тех пор пройти! Следы были явно несвежие, не менее двух дней от роду, а то и больше, но Сарпик уверенно шел вперед, и Радангар старался лишь не отставать. Цепочка постоянно петляла, создавая довольно странное ощущение, что ее обладатель не знал, куда идет. Пару раз он натыкался на встречное дерево, а потом мог три или четыре раза обойти его по кругу, прежде чем свернуть в сторону. Сарпика, впрочем, это нимало не смущало – Он попросту срезал подобные углы и бежал дальше, и, судя по тому, как жутковато поблескивали его глаза, вряд ли он был настроен дружелюбно к этому острозубу, что, наверное, и поныне еле-еле тащил свои лапы по земле где-то далеко впереди. Кое-где заросли были смяты, видимо, лиценопс потерял равновесие и со всего размаху завалился на бок. Наверное, он очень страдал, и в душу Радангара закралась толика жалости к этому несчастному существу, которое убило когда-то, и теперь жестокая, но справедливая судьба заставляла его расплачиваться за свои злодеяния. Сарперран же подобной сентиментальности был абсолютно лишен, он знал лишь одно – впереди, в конце этой извилистой линии, сейчас находится его заклятый враг, палач его матери, достойный только одного приговора – смерти, а потому он скалил зубы и прибавлял шагу. К полуночи запах усилился, они его явно нагоняли. Походка же острозуба становилась все более и более неуверенной, он сам себе наступал на лапы, спотыкался и падал, на его отпечатках и на ветвях кустарника виднелись бурые пятна крови. Натыкаясь на них, Сарпик удовлетворенно ворчал, а Радангар качал головой – и побыстрее проходил мимо.… Вскоре следы стали совсем свежими – некоторые еще матово блестели в свете луны. Сарперран, видимо, ничуть не уставший, а только раззадорившийся ощущением того, что цель уже близка, бежал почти галопом, Рад рысил за ним. Но неожиданно Сарпик резко бросился куда-то в сторону и прыгнул в кусты.
- Стой! СТОЙ!!!
Куда там! Даже не оглянулся. Рад сунулся было за ним, но если малень-кому и юркому, да к тому же еще и мало чего замечающему от ярости Сарпику удалось проскользнуть между ветками, то его более крупного спутника отпугнул целый частокол твердых и острых шипов, длиной с палец, поэтому он, побегав туда-сюда, решился – и просто-напросто перепрыгнул через них, даже не оцарапав брюха. Да и правильно, пожалуй, сделал, потому что, опоздай он на пару мгновений, исход этой их прогулки был бы куда неприятнее.
Посреди небольшой полянки лежал огромный острозуб. Он тяжело дышал, ему, видно, нездоровилось. Тощ он был неимоверно – из-под туго натянутой, как на барабане, кожи, покрытой редкой свалявшейся шерстью, выпирали ребра, лапы, похожие на какие-то сухие сучки, раскинулись в стороны, и, видимо уже умирал, как и всякий дикий зверь, забравшись в эту глухую чащу, чтобы испустить последний дух. Но вокруг него злобно кружил рычащий Сарперран, похожий на маленького, но невероятно свирепого черта, явившегося за своей жертвой прямо из преисподней. И, судя по его поведению, никакого сочувствия он к этому несчастному не испытывал. А острозуб, словно почувствовав на себе взгляд нашего героя, с трудом поднял голову и посмотрел тому прямо в глаза… вернее, сделал вид, что посмотрел, а Радангар тихонько охнул от ужаса. Кожа постепенно рубцевалась, но и это не могло скрыть страшную правду. Там, где у него самого располагались глаза, у этого зверя зияли две скверно зажившие впадины, пустые, словно пересохшие лужи, и, глядя на это жуткое лицо, Рад просто не мог поверить, что когда-то оно было почти таким же, как у него самого. Кто мог это сделать? Другой острозуб? Еще одна мать, защищавшая детеныша? Или просто темной ночью, преследуя желанную добычу, он не заметил шипастой ветки, и та хлестнула его своими колючками?.. Наверное, ответ знал только он один, да ведь не скажет,… но какая разница? Так или иначе, над ним хорошо поработали. Теперь-то стало ясно, почему его следы были такими запутанными, почему он так часто падал. Слепота окутала его беспроглядной тьмой, а засуха, в которую гибли животные и в двадцать раз зорче, совсем его доконала…. Теперь он ждал только смерти. А она вот сыграла над ним еще одну злую шутку, прислав себя вместе с тем, кто ему едва до груди доставал! Однако, Сарпик, может быть, ростом и не вышел, но вот ярости ему сейчас было не занимать. И единствен-ное, чего он сейчас хотел – как можно быстрее вцепиться своему врагу в глотку.
- Сарперран, стой! – крикнул Радангар, но тот, словно подстегнутый его окриком, на мгновение замер – и бросился к горлу беспомощного острозуба. Но Рад оказался быстрее. Его мощное тело вытянулось струной, распластав-шись в стремительном прыжке, и ударь он тогда когтями или клыками – Сарпику пришлось бы плохо, но, на его же счастье, за непослушание он был наказан лишь хорошим тычком в ребра, отшвырнувшем его к краю поляны, а когда он поднялся, еще мало соображая, что же произошло, между ним и острозубом уже стоял его наставник. Стоял – и было ясно, что, беги на него сейчас хоть целое стадо канимейридов, он бы не попятится. Ни на шаг. Черты его лица были непривычно резки и тонки, а в глазах появился холодный огонек. Пока же ошеломленный до глубины души Сарп пытался что-либо сообразить, умирающий повернул голову в сторону Радангара и спросил, едва слышно, как прошелестел:
- Кто ты? Я не вижу вас, но знаю, что вы здесь…. И кто этот детеныш, которому ты не дал со мной покончить?
- Кто бы ты ни был, мое имя тебе уже ничего не скажет, - ответил Радангар, - Как и имя того, чью мать ты убил полторы луны назад, чтобы насытить свое голодное брюхо. Или ты уже забыл ее, ту, чей обглоданный труп ты оставил на поляне у реки?
- Я? – по иссохшим губам скользнула едва заметная горькая усмешка, похожая на гримасу, - Ты слишком плохого обо мне мнения, незнакомец. Я не хотел ее убивать. Просто так получилось. И она была для меня не просто острозубой, такой же, как и сотни других, что живут на этих равнинах…
- Что-то не верится.
- Да ты просто ничего не знаешь! Это была моя жена!
- Что?
- Да, когда-то я называл ее так. Позже мы расстались, и я стал бродягой, но я никогда не забывал ее.
- Так почему же ты ее убил? Что она тебе сделала?
- Говорю же, я не хотел! Но эти проклятые глаза… это один из бродяг меня ослепил, когда я убил зеленоеда, а он решил отнять у меня добычу,… мы дрались, и… я не знал, что это она! Я был так голоден, что не соображал, что творил…. Я понял, что наделал, когда Зарила уже была мертва… я до сих пор помню запах ее крови, вкус ее на своих губах, - в голосе его слышалось отвращение к самому себе, но Рада это не тронуло – в его душе все кипело, как в котле, и он спросил, едва сдерживая ярость.
- А ее сын? Ты о нем подумал?
- Не ее, наш! Я пытался его найти, но, наверное, он видел, что случилось, поэтому не выходил на мой зов. Это ведь он, да? – он слабо кивнул куда-то в сторону, - Это ведь сын Зарилы? Так зачем? Зачем ты не дал ему меня убить?
- Потому что сын не обязан быть похож на отца. - Он оглянулся на Сар-пика – тот слушал их разговор, глаза у него были круглы, точно луны, - Месть – дело слишком жестокое. Я не позволю ему стать убийцей, запятнать свое имя кровью собственного отца. А ты, если ты сказал правду, и без того достаточно наказан, - но тут он заметил, как на лице Сарпика мелькнуло непокорство, и прищурился, - Ты считаешь иначе, Сарперран?
Сарпик посмотрел на него, пошевелил губами. А потом….
- Он убил маму.
- Я знаю, - ничуть не удивившись, ответил наш герой, - Я понимаю, что ты чувствуешь, Сарпик, но поверь мне – так будет лучше. Я не вправе запрещать тебе, но, пожалуйста, Сарпик, если моя дружба хоть что-то для тебя значит – не делай этого.
О чем в тот момент подумал маленький Сарперран? Его лицо было столь же загадочно, сколь у Джоконды. В нем смешались и ненависть, и грусть, и ярость,… а может, что-то еще? Взгляд его замер, лицо окаменело…. Простояв так некоторое время, он опустил голову и медленно подошел к Радангару. По лицу его катились слезы.
- Спасибо, - просто сказал Рад, - Пошли, нам пора.
- Погоди, - просипел умирающий, безошибочно повернув слепое лицо в сторону Сарпика и протянув к нему худую, как жердь лапу, - Я знаю, я не вправе даже называться твоим отцом, но окажи мне хоть последнюю честь перед смертью… подойди.
Сарперран посмотрел на него, покосился на Рада. Тот грустно улыбнулся.
- Я думаю, он не всегда был таким, каким помнишь его ты, и достоин он не одной ненависти. Он уже почти мертв, Сарпик, так дай ему умереть с миром. Умей прощать чужие ошибки, и будут прощаться твои.
Сарпик опустил глаза,… но не отодвинулся, когда сухая, почти старческая лапа дотронулась до его лица, а на обтянутом сморщенной кожей лице появилась улыбка.
- Ты очень похож на маму… такой она была в юности… но простишь ли ты когда-нибудь меня?
- Не знаю, - прошептал Сарпик. Наверное, ему очень хотелось сказать «нет», но пересилить себя он не смог. А его отец оглянулся на Радангара.
- Береги его, ладно?
- Не волнуйся, - кивнул тот, - Он мне братом стал. И я его не покину.
- Тогда хорошо, - он опустил голову на лапы и вздохнул, - Спасибо те-бе… за все. И удачи вам, дети….
Больше он не промолвил ни слова. Его последние силы иссякали прямо на глазах. Бока его еще тихонечко поднимались и опадали в такт замирающему дыханию, но потом на мгновение остановились, он приподнялся, испустил последний страшный вопль – и упал на песок мертвым. А наши герои молча развернулись и скрылись в кустарнике, чтобы уж больше никогда сюда не возвращаться.
Прошло еще несколько недель, и вот засуха наконец-то подошла к концу, а в мире измученной ею природы наступило долгожданное облегчение. Скоро, скоро прольются живительные дожди…. Осталось только дотерпеть.
И вот наступил этот долгожданный день. С самого утра на небе клубились хмурые серые тучи, полные влаги, но дождь все не шел.
- Почему он не идет? - спрашивал у своего друга Сарпик, - Смотри, какие тучи! А дождя нет.
- Скоро и он прольется, - улыбнулся Радангар, - Надо просто подождать. Засуха так просто никогда не уходит, так что еще посмотрим, кто, она или дождь, одержит верх…
- Ты говоришь о них так, будто они живые.
- В своем роде, можно сказать – да. Все мы живы, Сарпик. Но только каж-дый – по-своему…
Маленький лиценопс хмыкнул. Дескать, не перестаю тебе удивляться… А Радангар, улыбнувшись, молча смотрел, как сгущаются грозовые облака, как темнеет небо, и даже солнечный свет меркнет, скрытый плотной пеленой облаков. Все вокруг точно замерло, затихло, наблюдая за небесами, и над равниной повисла неестественная тишина, но потом яркий свет озарил ее, и по небу, разорвав его на две части, серебристой змеей проскочила ветвящаяся молния, а еще через мгновение раздался грозный рев обрушившегося на них грома. Сарпик, завопив от ужаса, тут же спрятался за спиной Радангара, прижавшись к нему всем телом и дрожа, точно на холодном ветру – он еще никогда не видел ничего подобного. Рад же понимающе улыбнулся – он сам точно так же спрятался за спину Софиры, когда в первый раз попал под грозу. Теперь он стал старше и, видимо, храбрее, потому что он не испугался и продолжал спокойно сидеть и наблюдать за буйством небесных стихий. И в какой-то момент, точно вспоров светящимися когтями молний полные дождя бока облаков, на землю сплошным потоком хлынул отвесный ливень. Тяжелые капли дробно застучали по сухой земле, по кустарнику, по телам наших героев, и Сарпик, радостно завопив, бросился ловить их открытым ртом, а Радангар блаженно поднял голову к небу, чувствуя, как многомесячная грязь смывается с его тела теплыми струями долгожданной воды. Из сумрака уже доносились радостные крики животных – все они с ликованием приветствовали наступление нового сезона, нового Круга Жизни. Уцелевшие во время засухи зеленоеды, ревя во все горло, скакали по сухим папоротникам, мелкие цинодонты, вереща от восторга, ловко уворачивались от струй дождя, а из зарослей хвощей уже доносилось низкое, горловое «анкх, анкх, анкх» – от спячки очнулись гигантские амфибии, которые впали в нее еще несколько месяцев назад, и все это время провели в плотных слизневых коконах, уберегших их от неминуемой смерти в пересохшей реке, по которой теперь хлынул пока еще мутный и не слишком большой, но все-таки самый настоящий, журчащий, несущий жизнь всей жаждущей этой воды равнине поток.
- Кончилось! - радостно кричал Сарпик, скача по лужам, - Кончилась за-суха! Мы пережили!
- Верно, - улыбнулся Рад, - Мы продержались.
- А что это было, такое огромное и грохочущее? Это и была молния, да?
- Да.
- А я совсем не испугался! Просто… это… не ожидал.
- Охотно верю, - усмехнулся наш герой, - Да и разве мог ты испугаться?
- Верно, не мог, - он ухмыльнулся от уха до уха и, зачерпнув целую при-горшню жидкой грязи, бросился ею в брата, а тот, засмеявшись, с притворным рычанием бросился на него, и вот уже оба острозуба, точно расшалившиеся малыши, прыгали по раскисающей земле, под грохот грома, озаряемые светом молний… но теперь уже никто, даже Сарпик, не боялись этого.
А дождь все шел и шел, даже не думая кончаться. Постепенно первое впе-чатление улеглось, и вымокшие до предела жители равнин спрятались кто куда, отряхиваясь и вылизываясь, с веселым блеском в ясных, смеющихся глазах. Сарпик с Радом последовали их примеру, укрывшись под кроной развесистой глоссоптеры, и теперь они наблюдали, как бушует все набирающая силу гроза (а про себя, наверное, радовались, что их дерево растет на пригорке, и, поднимающейся воде до них, по крайней мере, пока не достать. Однако, сидеть там им пришлось не слишком долго – к счастью, эта часть равнины, близкая к истоку реки, находилась на возвышенности, и вода не скапливалась на ней, а стекала вниз, так что, хоть они и переночевали с пустыми животами, но на следующий день все-таки смогли покинуть свое убежище. Отправились они, естественно, к реке. Теперь это была действительно река, а не пустое русло, покрытое слоем засохшего ила, и они, конечно – не потому, что умирали от жажды, а просто так, ради удовольствия – попили воды из вернувшейся реки.
- Вкусно, - облизнулся Сарпик, - Очень вкусно.
- Да, неплохо, - Радангар по-кошачьи вытянул спину, царапнув когтями по грязи, - Вот только я бы посоветовал тебе отойти от воды.
- Это еще почему?
- А вот поэтому! – рявкнул он и неожиданно резко, в мгновение ока сменив вальяжную безразличность на хищную стремительность движений, прыгнул к самой кромке реки, замахнулся и что есть силы полоснул когтями по воде. В тот же миг раздался свирепый рев, и от берега, взметнув облачко грязи и ила, рванулось прочь что-то огромное, размером с порядочное бревно, оставившее на воде расплывающееся мутное пятно темной крови. А наш герой, как ни в чем ни бывало, заметил, - Возле реки, друг мой, надо быть вдвое осторожнее, чем на равнине, ведь вода притягивает не только зеленоедов, но и хищников. А кое-кто из них даже нам с тобой может носы пооткусывать.
- Это… это в-водножил был? – глаза у Сарпика были круглые.
- Ага, - кивнул Радангар (это они, кстати, о пелтобатрахусе рассуждали – надеюсь, вам не надо разъяснять, почему его так обозвали?), - Еще бы чуть-чуть – и ты бы точно отправился к нему в его голодное брюхо.
- Да я понял, - Сарпик сглотнул, наблюдая за рекой, - Вон он, мой несостоявшийся, поедатель. А здорово ты ему врезал!
И верно, на середине реки, развалившись на отмели, за острозубами злыми желтыми глазами наблюдал огромный пелтобатрахус, у которого через всю морду шли пять четких следов от когтей. А что, сам виноват. Не по себе добычу выбрал – на себя только и пеняй. Радангар, усмехнувшись, на-смешливо ему кивнул и отправился прочь, а Сарпик, показав водному чудищу язык, самодовольно задрал хвост и побежал за ним следом. Они направились на охоту, и на этот раз им повезло – они задрали крупного листрозавра и наелись до отвала, бросив остатки стае тощих цинодонтов. Правда, мясо было довольно сухим и жестким, но молодые и голодные хищники почти без проблем справились с ним и отправились на реку – запивать еду водой. Рас-царапанный пелтобатрахус по-прежнему лежал на отмели, но уже не один – на нем, растянувшись на его панцире, лежал небольшой, примерно метр от носа до кончика хвоста, мезозавр – или рыбоед, как его звали на равнинах. Видимо, умный ящер сообразил, что сейчас хищники не слишком привередливы в выборе пищи, и он вполне может показаться кому-нибудь из них лакомой закуской, а вот на спине пелтобатрахуса попробуй-ка кто-нибудь его схвати! И при этом, распаренные дневной жарой – все-таки не так давно была засуха, и природа не спешила об этом забывать! – рептилия и амфибия до того похоже раскрыли зубастые пасти, позволяя влаге беспрепятственно испаряться со слизистой, попутно охлаждая тело, – таким же, кстати, приемом пользуются и современные крокодилы – что острозубы, не удержавшись, расхохотались во все горло, а оба речных жителя, скосив на них почти одинаковые блестящие глаза, так же одновременно повернули головы в противоположную сторону, и наши герои, на этот раз вполне спокойно полакав из реки – чуть не подавились, правда, со смеху – удалились прочь…
А Радангару, между прочим, шел уже одиннадцатый месяц. Он сущест-венно вытянулся, покрупнел, стал гораздо сильнее, а на его шее появились первые признаки наступающей зрелости – нежный пушок, прообраз уже готовящейся пробиться настоящей гривы, достояния взрослых острозубых (только у самцов она гораздо длиннее и выглядит впечатлительнее, чем у самок). Но не спешите представлять себе волка с львиной гривой, ибо у лице-нопсов она была гораздо скромнее, и больше походила на лошадиную – жесткие и густые волосы вдоль загривка да вихор на голове. В минуту опасности или волнения эти волосы всегда поднимаются едва ли не торчком. Цвет такого «украшения» предугадать невозможно, хотя чаще всего можно встретить рыжие и бурые тона. Но у Радангара грива была не рыжая и не бурая, а золотисто-желтая, точно солнечный свет на поверхности реки в погожий денек. Правда, теперь он выглядел немного неряшливо из-за торчащих в разные стороны волосков – расчесок в те времена, как известно, не было. Сарпик то и дело на него завистливо поглядывал. Ему самому исполни-лось уже пять месяцев, близился конец шестого. За это время он вырос почти на метр в длину, здорово окреп. К тому же, у него начали меняться зубы, и ему постоянно хотелось что-нибудь пожевать, будь то палка, кость или хвост незадачливого зеленоеда, которого угораздило попасться им на обед. Аппетит у него, надо добавить, рос под стать хозяину, и Радангар благодарил Мать-Природу за то, что она постепенно возвращала стада на родину - Сарпику уже надо было учиться охотиться. Правда, вслед за вегетарианцами возвращались и хищники, так что нашим героям, во избежание неприятностей, пришлось в срочном порядке откочевывать домой, на север, где остался принадлежащий им участок. Сухая погода сменялась дождливой, поэтому, чем дальше они продвигались вперед, тем чаще их нагоняли тяжелые серые тучи, несущие обильные теплые дожди. Растительность, чувствуя свершившиеся перемены, оживала прямо на глазах, и все реже и реже встречались сухие и безжизненные места – их быстро уничтожала молодая зеленая поросль. Так что, когда Рад и Сарпик взглянули с невысокого холма на свою равнину, то едва узнали ее. Если два месяца назад, когда они уходили, за их спинами расстилалась желтая пустыня, то сейчас буйные гущи нежного молодого хвоща и папоротника совершенно преобразили ее. Как и прежде, на ветру шелестели кроны могучих глоссоптер, ярко светило ласковое, и уже совсем не испепеляющее своим жаром солнце, а по старому руслу журчала вернувшаяся с далеких гор река. Откуда-то из зарослей донеслось глуховатое мычание листрозавра, и наши герои, переглянувшись, с улыбками исчезли среди папоротников. Они наконец-то вернулись домой.
- Хорошо, - промурлыкал Сарпик, растягиваясь в тени дерева и выстав-ляя вверх набитый животик, - Наконец-то мы дома….
- Да уж, - Радангар почти не слушал его, глядя куда-то за реку.
- Эй, ты чего? Не рад, что ли?
- Нет, ничего, - он со вздохом отвернулся, - Просто вспомнилось кое-что. Мама… братишка с сестренками…. Они же там, за рекой живут… если только с ними все хорошо.
- А-а, ты о тех самых мохнолапах, что тебя, когда маленький был, из стаи едва не прогнали?
- Они не хотели. Они заботились обо мне, как могли, и не их вина, что ос-тальным я поперек горла встал. И не моя – что родился острозубом. Да и никто меня не прогонял, я сам ушел. И не жалею о своем решении.
- Ну, так чего же ты к ним не сходишь, не проведаешь, раз скучаешь?
- Так уж мне там рады будут, - Рад горько усмехнулся, - Я и маленький всем в стае безумно нравился, а уж вот такого они меня просто обожать начнут!
- А тебе-то до этого какое дело? Знаешь, Рад, ты меня извини, но порой ты ведешь себя просто смешно! Ну, придешь ты туда, увидят они тебя, и дальше что? Хотел бы я посмотреть на того мохнолапа, что тебе хоть слово против осмелится сказать! Тебя острозубы здоровенные побаиваются, а ты какой-то мелочи испугался!
- Может, ты и прав, Сарпик... Ладно, терять мне все равно нечего. А тебе?
- А я всегда за тобой. Куда бы ты ни пошел, брат, я всегда буду рядом.
- Тогда решено, - Рад зевнул, - Спокойной ночи, - и, повернувшись набок, он вытянулся на земле и вскоре уже крепко спал, давая роздых своему уста-лому телу.
Наутро он встал рано, с первыми лучами солнца и растолкал Сарпика.
- Ну что, братишка, готов познакомится с другой своей семьей?
- А то, - Сарпик от души потянулся, захрустев костями, - Куда идти-то?
- К броду, - ответил Радангар, уже спускаясь с холма, - Ты же не хочешь попасть на завтрак к какому-нибудь водножилу?
- Не-а, - усмехнулся тот, - Мне, знаешь ли, того воот так хватило...
Что ж, кажется, он еще не совсем забыл дорогу, по которой шел почти год назад! Теперь он, правда, пересек реку, даже не замочив брюха, чего не скажешь о Сарпике – тому кое-где пришлось даже плыть, но он вынес эту не слишком приятную переправу без жалоб, и они вступили на территорию стаи процинозухов. Тут, в общем-то, мало что изменилось. Те же густые кусты, которые он видел еще двухмесячным, те же неясные тропки, опушки и про-галины. Время и дождь смыли с земли все, напоминающее о тех днях, но все же некоторые отметины Радангар разыскал, будь то коряга, расколотая зубами пелтобатрахуса, или ветки кустов, сломанные, когда он, насмерть перепуганный, удирал от громадного титанозуха. Замечая эти неотчетливые, едва заметные следы своего невеселого детства, Радангар лишь горько усмехался - и проходил мимо.
- Ты слышишь? – неожиданно насторожился Сарпик.
- А… что? – удивился Рад, стряхивая с себя пелену воспоминаний и поднимая голову. Какие-то мгновения он прислушивался к шелесту листвы на легком ветру, но потом – уж этот звук он бы ни с чем не спутал даже во сне! – до его ушей донесся рев титанозуха и… одинокий пронзительный крик.
- Это кто-то из стаи! – ужаснулся он и, не медля ни мгновения, сорвался с места, Сарпик помчался следом за ним, хотя, честно признаться, догнать Радангара было не так-то просто! Он несся сквозь кустарник, не обращая внимания ни на колючки, ни на острые сучки, а, едва заметив среди ветвей приземистое коричневато-серое тело – зарычал и. пружиной взвившись с места, приземлился прямо на спину огромного титанозуха! Гигантский, длиной больше двух метров, он уже хотел схватить загнанного в самую гущу колючих ветвей молодого процинозуха, когда в его шкуру впились острые кривые когти, а клыки лиценопса тисками зажали его загривок. Заревев от боли, огромный хищник попытался сбросить невесть откуда взявшегося противника, но Радангар держался крепко, а шея титанозуха, держащая тяжелую массивную голову, была не столь длинна и гибка, чтобы, извернувшись, вцепиться во врага. Потрепав его для порядка еще немного и оставив на память несколько приличных царапин, – надо же хоть как-то расквитаться за кое-какой неприятный момент из далекого прошлого! – Рад наконец отпустил своего врага и спрыгнул на землю, ощетинив загривок и оскалив длинные клыки.
- Проваливай! – свирепо зарычал он, - А не то опять у меня получишь! - и, замахнувшись, угрожающе полоснул когтями воздух в каком-то волоске от морды чудовища, - Пошел прочь!
Некоторое время титанозух нерешительно топтался на месте, словно раздумывая, одолеет ли он этого нахального острозуба лоб в лоб, но тут, разодрав себе плечо о какой-то злостный сук, из зарослей выскочил Сарпик, и, видно, увидев, что число его врагов удвоилось и сообразив, что для него это может плохо кончиться, клыкастый хищник, решив отыграться как-нибудь в другой раз, неуклюже развернулся и вперевалочку отправился куда-то в сторону реки.
- Слушай, Рад, ну ты жадина! – тут же начал возмущаться Сарпик, - Все Самое интересное себе загреб, ничего мне не оставил!
- Извини, так уж получилось, - несколько виновато улыбнулся наш герой и повернулся к процинозуху. Тот стоял ни жив, ни мертв. Видимо, решив, что эти острозубы прогнали титанозуха лишь для того, чтобы самим им по-лакомиться, молодой самец съежился и вздыбил редкую шерсть, готовясь защищаться. Радангар с некоторым одобрением посмотрел на него, отметил разорванное ухо – и неожиданно усмехнулся.
- Арон, да ты никак?
- А… а откуда ты знаешь, как меня зовут?
- Ты что, забыл меня? – теперь прищур Радангара стал несколько насмешливым, - Не ты ли гонял меня по всему кустарнику? Вот, - он расправил грудь, показывая светлое пятно, - Теперь вспоминаешь?
Кажется, вспомнил…. Во всяком случае, глаза стали круглее, чем луны, а было пригладившаяся темно-серая шерсть вновь встала торчком, как иглы у ежа. Наверное, решил, что теперь-то ему точно конец. Теперь этот огромный острозуб, которого он когда-то избивал и оскорблял вместе с другими детенышами, прихлопнет его одной своей громадной лапой, и даже мокрого следа не останется! Но Радангар и не подумал воспользоваться своим шансом отомстить былому врагу. Нет, не таков был наш Радангар… Он лишь тяжело вздохнул и неторопливо направился в сторону поляны Совета, небрежно бросив через плечо:
- Ну, ты идешь?
Арон покосился на Сарперрана – тот сидел на месте, но, заметив его взгляд, нарочно зевнул во всю пасть, продемонстрировав нешуточные клыки. Процинозух со страху взвизгнул и припустил за Радангаром, а Сарпик, посмеиваясь про себя, зашагал в хвосте этого своеобразного эскорта.
- Куда мы? – наконец осмелился спросить Арон.
- Куда-куда… к водножилу в пасть, вот куда, - ворчливо ответил Рад, явно думая о чем-то своем, - Домой. Мать твоя, небось, уже все глаза проплакала, - и, подумав, добавил, - Интересно, плакала ли моя…
- Софира? Да она же весь берег после того, как ты ушел, оббегала, тебя искала! Все сокрушалась, думала, тебя кто-то съел… это ей потом Иргон сказал, куда ты ушел. Она и за реку хотела сходить, да он ей почему-то не позволил. Сказал: «Он сам решает свою судьбу».
- И как всегда оказался прав. Хотел ли он дать мне шанс?.. – задумчиво пробормотал Рад, - Ладно, вот сейчас у него и спросим.
Они уже стояли перед той самой последней полосой кустов, что отделяла их от поляны совета. Оттуда доносился гул – видимо, вся стая была в сборе. Готов ли он к встрече с ними?.. Рад медлил не более мгновения. Лазейка между ветвей была для него слишком узка, но он отлично помнил ширину кустарника, поэтому не задумался – и прыгнул.
О, эффект неожиданности, помноженный на его, мягко говоря, впечатляю-щую внешность и приличные размеры, сработал на все двести! Нестройный гомон тут же стих, словно ветром сдуло. Все головы повернулись к ост-розубому, что точно сотворился из воздуха у края их поляны. Несколько процинозухов тут же шмыгнули в кусты, остальные неподвижно застыли на своих местах, и в их глазах читался неподдельный страх. Радангар же молча и внимательно их всех разглядывал, про себя гадая, кто ж из них пошевелится первым, но тут раздался высокий пронзительный крик, и к ним, протол-кавшись сквозь толпу, со всех лап бросилась мать Арона, Креана, довольно молодая, но уже успевшая набрать изрядное количество седых волос самка. Не обратив ни на Радангара, ни на Сарпика ни малейшего внимания, она крепко прижала к себе сына – и расплакалась от счастья и облегчения, положив голову ему на плечо.
- Сыночек… живой…
- Мама, - он гладил ее по спине, - Мамочка, ну не плачь. Все хорошо.
- Я думала, что тебя уже больше не увижу, - всхлипывала она, - Что я тебя потеряла, как когда-то Кирола… хвала небесам, ты жив.
- Лучше не небесам, а ему спасибо скажи, - он улыбнулся, кивнув на Радангара, - Это он мне жизнь спас.
По толпе тут же пробежал удивленный шепоток…
- Тогда и тебе поклон низкий, - она с трудом оторвала заплаканное лицо от шеи Арона, - Спасибо.
- Всегда пожалуйста, - по губам Радангара тоже скользнула легкая улыбка, и он направился к скале, на которой лежал Иргон. Он шел, не опуская взгляда, спокойно и уверенно, с несколько царственной величавостью переставляя когтистые лапы. А старый вожак, видимо, не был ни испуган, ни встревожен. Более того, вид у него был удивленно-довольный, будто он только что получил приятный сюрприз (что, в общем-то, так и было). Подойдя к подножию каменной громады, наш герой посмотрел прямо ему в глаза, а потом слегка склонил голову в вежливом поклоне – что для него, не признающего над собой никакой власти, было весьма значимым жестом! Сарпик стоял у него за спиной и понимающе хмыкнул – вот же до чего причудлива бывает судьба: по идее, настоящий острозуб этих мелких в два счета бы по всей поляне раскидал, или, что вероятнее, прикончил бы на месте, а тут сам Радангар, самый могучий из всех ему известных представителей его племени… поклонился старику-мохнолапу! Иргон же улыбнулся и сказал.
- Ну, здравствуй, Радангар. Давненько не виделись. Но, вижу, что ты вполне оправдал мои надежды.
- Благодарю, - он слегка кивнул, - Рад видеть вас в добром здравии. Как пережили засуху?
- Как видишь, вполне успешно, - с некоторой гордостью в голосе ответил тот, - По крайней мере, никаких рискованных путешествий вдоль пересыхающей реки нам, в отличие от тебя, вынести не пришлось.
- Как всегда всеведущи? – прищурился Рад.
- Да нет, просто я умею слушать. А о тебе, друг мой, на обоих берегах из-вестно, так что узнать что-либо не составляет особого труда… Своеобразная плата за силу и размеры – но не слишком высокая, правда? А этот вот молодой господин, полагаю, твой воспитанник, Сарперран?
Сарпик молча кивнул.
- Что ж, рад знакомству. Приятно воочию увидеть живое подтверждение слухов, которым порой не знаешь, верить или нет….
- Я пришел, чтобы…
- Знаю, - темно-желтые глаза Иргона, казалось, заглядывают ему в самую душу, - Увидеть родителей, верно?
- Да, - кивнул Радангар, внимательно глядя на него, а в толпе послыша-лись робкие шепотки: «Да это же он… я его и не узнал… тот самый… Софиры и Аганора… ну он и вырос… я-то понадеялась, что он давно погиб… что же теперь с нами будет…».
- Я могу их увидеть? – спокойно спросил он.
- Конечно. Сейчас они на охоте, но если ты никуда не торопишься…
- Мне незачем торопиться, - ответил наш герой и, тряхнув длинной золотистой гривой, уселся под скалой. Тем временем парочка молодых проци-нозухов скользнула в кусты – только их и видели. Должно быть, на поиски отправились.
Оставшееся время прошло в гробовом молчании. Все присутствующие по-дозрительно поглядывали на двух острозубов, и только вожак смотрел на них с благодушным выражением лица. И его улыбка стала еще шире, когда из густого кустарника, сломав несколько ветвей своей грудью, вылез запы-хавшийся Аганор, а за ним выскочила встрепанная Софира…. Выскочила – и тут же замерла на месте, потому что навстречу ей поднялся Радангар. Не-сколько мгновений она с каким-то странным испугом смотрела на молодого острозуба, а он улыбнулся и сказал:
- Здравствуй, мама. Привет, папа.
- Сынок! – ахнула Софира и бросилась к нему на шею, но он так вырос, что ему пришлось здорово наклониться, чтобы дать ей себя обнять.
- Ой, мам… задушишь…
- Дорогой мой, родной! Я тут вся извелась, я так за тебя переживала…
- Софира, тише! Тише! – уговаривал ее отец, хотя и он улыбался – Ну, как ты, путешественник?
- Нормально. Жив пока, - усмехнулся Рад, - Кстати, познакомьтесь. Это Сарперран, он же Сарпик, Сарп, или как вам там понравится его называть,… но для меня он уже давно стал младшим братом.
- Очень хорошо, - улыбнулась Софира, - Было у меня два сынишки, ста-нет трое. Добро пожаловать в нашу семью, Сарпик.
- А, кстати, насчет сыновей…. А как там все остальные наши?
- Ой, да ты их даже не узнаешь! Они все так выросли! Уже и нас с папой обогнали, а уж красивые какие!
- Но тебя-то они точно не узнают, - фыркнул Аганор, - Ты же уже с дво-их… хотя нет, с троих таких, как я, а всего-то прошло… сколько там?
- Всего девять лун, отец. Но по мне – так полжизни промелькнуло…. А где они сейчас? На охоте?
- Да, они где-то там. Но не на охоте. Арона вот искали… да только тебе с этим больше повезло. Тебе и той твари, что его чуть не сожрала. Это был длиннорыл, да?
- Ага. Он самый. С которым Рад так и не дал мге повеселиться. Только ему, между прочим, ох как не повезло, - негромко вставил Сарпик, и все четверо засмеялись.
- Думаю, они скоро придут, - улыбнулась Софира, - Мы договаривались встретиться на рассвете, здесь, на поляне, так что не думаю, что они сильно задержатся, хотя, наверное, пожалуют мрачнее дождевой тучи… о, а вот, похоже и они.
И, верно, из кустов уже показалась вся компания. Все они ростом ничуть не уступали родителям, а один из них, брат, казался даже крупнее. Вид у них и вправду был несколько понурый, шли они медленно, опустив головы, и словно не замечали, какая тишина вокруг. Но тут одна из сестричек – Рад ее сразу узнал по небольшому белому пятнышку на голове, - подняла глаза и, увидев его, испуганно остановилась. Как по команде, замерли и остальные, изумленно таращась на огромного острозуба, стоявшего прямо посреди целой толпы мохнолапов и даже не пытавшегося их растерзать. Заметив рядом с ним родителей, брат не замедлил взъерошиться и даже малость оскалил клыки, но тут напряженный взгляд Радангара потеплел, и он улыбнулся, как только он один умел… Какое-то время несколько сбитый с толку молодой процинозух пристально изучал его внешность, а потом вдруг его готовые ощериться губы расползлись до самых ушей, и он воскликнул:
- Радангар, неужели ты?
- Привет, - улыбнулся тот и шагнул навстречу. Опомнившись, все трое со всех лап кинулись к брату. Тот не успел и глазом моргнуть, как они навали-лись на него всей оравой, едва не сбив с ног. Самая бойкая из сестер даже умудрилась запрыгнуть на его широкую спину и вцепиться в гриву.
- Дети, успокойтесь! Тише! – смеялись родители, пытаясь их утихомирить, но куда там! Наконец Радангар поднялся на лапы, вытянувшись во весь рост, и лишь тогда им волей-неволей пришлось немного посторониться. Даже брат едва доставал ему до груди, а уж про клыки и когти и говорить нечего – о таких им, наверное, и не мечталось!
- Радик, ну ты и вырос! – пискнула его младшая сестренка.
- И вы тоже выросли, - ответил он, оглядывая их с головы до ног. Да уж, куда подевались те маленькие пушистенькие комочки, какими он знал их в далеком, и, кажется, уже почти забытом детстве? Куда исчезли пухловатость щек, нетвердость в лапках, округлые бока, покрытые шелковистым пушком? Все выросли, вытянулись,… повзрослели….
- Да, а мы же так и не представились! – ухмыльнулся брат, - Нам же имена уже после твоего ухода дали, на пятую луну…. Короче, я – Менас!
- Эгона, - улыбнулась старшая сестра, та самая «всадница», что только что оседлала его спину – теперь она, правда, чинно сидела рядом, хотя в глазах по-прежнему сверкали задорные огоньки.
- Ирида, - подхватила младшая, что с пятнышком.
- О, а это кто? – удивился Менас, заметив Сарпика – тот с любопытством их разглядывал.
- Это Сарперран, мой младший брат.
- Ну, тогда привет и тебе, братишка, - Менас протянул ему свою лапу. «Братишка», кстати, будучи месяцев на пять-шесть его младше, ростом и сложением мало ему уступал, но лапу пожал с удовольствием.
- Ну, так ты расскажешь нам, где был да что видел?
- А чего тут особо рассказывать? Вдоль реки бродил, где ж еще?
- Да? А мы-то думали, что ты на другой край света успел уйти. Порядком озадачились, когда о тебе снова услышали.
- Чего ж не пришли, не удостоверились? Путь-то не ахти, какой далекий.
- Да мы… как-то не решились. Думали, ты на нас в обиде за то, что… в общем…
- Ясно, - вздохнул Радангар, - Но на будущее учтите – я никогда не буду мстить, пусть даже обида и будет слишком глубока, чтобы ее забыть.
- Теперь поняли. Ладно, пошли, расскажешь нам все…
- Дети, дети, - с укором в голосе сказала им мать, - Вы хоть спросили бы, не голоден ли он, не устал ли…. Где ваши манеры?
- Мам, все нормально. Мы с Сарпиком вчера воот такого зеленоеда за-валили, так что сыты. Верно, Сарп?
- Верно-верно, - откликнулся тот, хотя, чуть погодя, негромко заметил, - только я никак не могу понять, когда это ты выучился от даровой еды отказы-ваться?
Ответом ему был сдержанный, но все равно веселый смех, и Рад, шутливо хлопнув его кончиком хвоста, вместе со всей своей семьей покинул по-прежнему безмолвствующую поляну.
Весь следующий день наш герой провел в обществе родных. Мама ни на шаг не отходила от него, и без конца предлагала поесть, так как, по ее мнению, у него и Сарпика был какой-то больно несытый вид, а брат с сестрами таскались за ним хвостом, заваливая его вопросами о жизни на том берегу реки. А уж когда Сарпик умудрился разболтать им, как Радангар завалил взрослого острозуба, одолел Сивара и расправился с титанозухом – тут они и вовсе остались стоять с разинутыми ртами, не веря собственным ушам, так что Раду пришлось потом раз на десять пересказывать эту, по его мнению, довольно скучную историю, так как они рассказали об этом своим друзьям, и возле него тут же образовалась кучка любопытных молодых процинозухов. Такая неслыханная известность его порядком смутила: это ж надо, раньше к нему только с презрением и злобой относились, а тут на тебе! Причем не только молодежь – и взрослые процинозухи не оставили его персону без внимания. Правда, среди них мнения о нем быстро разделились: кто-то, например, Креана, относились к нему вполне дружелюбно, а вот другие явно были настороже, и отнюдь не спешили принимать громадного острозуба в свое общество. С одним из таких довольно агрессивно настроенных членом стаи ему очень скоро пришлось столкнуться лоб в лоб. Это случилось на поляне, вечером, когда Радангар с Сарпиком уже собирались возвращаться домой – все-таки надолго оставлять свой участок без присмотра весьма рискованно. И когда они уже прощались с родителями…
- Радангар, - неожиданно раздался голос старого вожака, и все тут же стихли, - Я думаю, что пришло время нам перед тобой извиниться. Мы были неправы, когда отвергли тебя из-за твоего происхождения, и я, от лица всего моего племени, прошу у тебя прощения за то горе, что тебе пришлось пере-нести. Ты поступил очень благородно, не ожесточившись против нас – хотя мог бы это сделать! Теперь я понимаю, что значили те слухи о странном острозубе, поселившемся на том берегу, который ни разу не сумел поднять коготь ни на одного мохнолапа! И я считаю, что пришло все-таки то время, которое наступало или наступит в жизни каждого из нас, - он вздохнул и торжественно продолжил, - Радангар, Сарперран, я прошу вас о чести, которую вы нам окажете, если согласитесь стать полноправными членами нашей стаи.
На несколько мгновений вокруг воцарилась тишина. Но потом, словно бурная река прорвала плотину, раздался дикий шум. Кто-то разразился одобряющими криками, кто-то возмущенно вопил, а вот наши герои стояли, как громом оглушенные, силясь переварить то, что им сказал Иргон. Острозубы – члены стаи? Злейших врагов мохнолапов предлагают принять в стаю, как сородичей?! Радангар, конечно, уже порядком привык к странноватому характеру Иргона, но вот такого он от него точно не ожидал услышать…. В стаю. Да он был бы просто счастлив, если бы ему позволили хоть изредка приходить сюда, чтобы повидаться с семьей! Сарпик, кажется, тоже был здорово растерян, не зная, что и сказать. Так они с ним и топтались на месте, пока вперед, протолкавшись сквозь бурлившую толпу, не вышел огромный - конечно, по их меркам, - процинозух, ростом чуть поменьше Сарпика, зато куда массивней на вид. Радангар сразу узнал его – Креггир, угрюмый и малоразговорчивый, но невероятно сильный самец, еще в юные годы жену и двоих маленьких детей по вине голодного острозуба, а потому и по сей день питающий лютую ненависть ко всему этому племени. Вот и сейчас из-под вечно сдвинутых, кустистых и жестких, как проволока бровей на Радангара взглянули полные злобы и ярости глаза, а немного погодя раздался и голос – скрипучий и неприятный, такой, словно его хозяин давным-давно отвык разговаривать, и теперь кое-как пытался вспоминать, как же это, собственно, делается:
- Да уж, Иргон, всю жизнь я слышал от тебя одну глупость за другой, а вот подобную чушь, право молвить, слышу впервые! И о чем мы, интересно, думали, когда выбирали тебя вожаком? Да ты, видать, совсем спятил, коли тебе в голову такие мысли начали приходить! Не бывать этому, слышишь? НЕ БЫВАТЬ! Пока я жив, и пока я здесь стою, ни одному из этих… этих… убийц никогда не бывать среди нас по праву братьев!
В толпе послышались редкие возгласы, видимо, кое-кто был полностью со-гласен с Креггиром. Остальные же напряженно молчали, видимо, ожидая, как на эти слова отреагируют Иргон или сам Радангар – на последнего, кстати, при таком раскладе посмотреть было бы куда интересней! Но старый вожак словно и не слышал, что сказал ему соплеменник, или же весьма успешно сумел скрыть свои чувства. А Радангар, не желая тешить честную публику кровавой бойней, остался так же спокоен – на его загривке не дрогнул ни один волосок, хотя, если бы он захотел расквитаться с нахалом, тому пришлось бы очень даже туго. Однако, Креггир, видно, решивший, что ему просто боятся отвечать, на достигнутом не остановился.
- Где это видано, - продолжал рычать он, - чтобы острозубы, те самые подлые ночные убийцы, что десятками губят наши семьи, становились заодно с нами? И разве вы не догадываетесь, почему этот выродок своего племени пришел сюда?! – он указал на Рада, - Нет? Вы тут все уши развесили, по-верили, что он не со злом, но я-то не столь доверчив! И я себя провести не дам! Вот примете вы его в стаю с распростертыми объятиями, а он ночью перекусит вам глотки – и дело с концом!
- Верно! Пусть убирается, откуда пришел! – послышался чей-то крик. Радангар в его сторону даже глазом не повел, а вот Креггир, явно ободренный, продолжал свою тираду:
- Не место ему среди наших братьев! Пока такие, как он, бродят побли-зости, мы не можем чувствовать себя в безопасности! И пусть этот гнусный пожиратель наших детей, этот паршивый изгой наших равнин, перепачканный в крови нашего племени, этот него… - но закончить он не успел. Неожиданно раздался свирепый рык – и на него, как ураган, обрушился разъяренный Сарперран. Креггир, явно не ожидавший нападения, повалился на землю, а молодой лиценопс, мало что замечающий от застилавшей глаза кровавой пелены, насел на него сверху, и они, сцепившись в клубок из клыков и още-ренных когтями лап, покатились по земле, оглашая всю поляну воем и рычани-ем. Никогда еще Радангар не видел своего воспитанника в такой ярости. Пожалуй, с этим могла сравниться лишь та жуткая злоба, с которой он пре-следовал слепого убийцу своей матери, но тогда она тлела в его душе, точно ледяное пламя, а сейчас все его немалое бешенство выплеснулось наружу, словно дождь из грозовой тучи, и ничто и никто не мог остановить этого секущего ливня….
- Не смей… так говорить… о моем… брате! – рычал он, полосуя про-тивника когтями, и голос его едва был слышан за яростным рычанием, - Не смей, ты, куча вонючего дерьма! Понял меня?
- Убийца! – ревел в ответ Креггир, пытаясь схватить его за горло, - Гнусное отродье! Чудовище! Да я тебя…
Но неожиданно…
- Хватит!!! – раздался громоподобный рев, и двумя сильными ударами лап Радангар отшвырнул их друг от друга. Сарпик. более ловкий, сумел перекувырнуться в воздухе и приземлиться, как положено, а вот Креггир, все-таки уже не столь молодой, упал боком, сильно зашибив себе лапу, и теперь ему оставалось лишь с ненавистью пилить обоих острозубов взглядом. Драка ему дорого обошлась – ухо было оторвано напрочь, по широким плечам стекали капли крови, да и на боках хватало глубоких ран. Сарпик пострадал не так сильно, но и он теперь мог похвастать разодранным плечом и царапиной над левым глазом. Оба противника с ненавистью смотрели друг на друга – они еще не закончили, а злоба схватки и не думала угасать!
- Хватит! - рыкнул на них Рад, и, хотя теперь он сделал это едва ли в чет-верть голоса, получилось довольно-таки страшно, - Довольно на сегодня. Пошли, Сарпик. Нам надо возвратиться до заката.
- Почему ты не дал мне с ним разделаться?! Он ведь поносил тебя, точно мерзавца какого-то, а ты даже слова не сказал в ответ! – казалось, Сарпик сейчас лопнет от ярости, - Почему?!
- Мы поговорим об этом позже, Сарп…
- Нет, давай сейчас! Чтоб они все слышали! ПОЧЕМУ?
- Сарперран, - в голосе Радангара послышался неприятный холодок, черты лица стали резче и тоньше, да и в глазах зажегся опасный огонь, - То, как я поступаю, зависит только от меня. И я не позволю, чтобы вопросы моей чести решались подобными способами! Мы охотники, а не убийцы, готовые, если что, тут же лезть в драку, ясно? А теперь – живо домой! – причем в последних его словах уже явно звучали отголоски рычания. Теперь он не просил, не уговаривал – он приказывал, и Сарпик, несмотря на противоречивые чувства, что им обуревали, все же успел сообразить, чем для него может кончиться, если он не подчинится. Поэтому юный острозуб, злобно взъерошив загривок, неохотно затрусил прочь, а Радангар, напоследок отыскав глазами родителей и брата с сестрами – они смотрели на него, округлив глаза, - улыбнулся и сказал:
- Я буду рад, если вы навестите нас с Сарпиком на том берегу реки. Вам некого опасаться – кроме нас, там никого из нашего племени нет, и никто не причинит вам зло. И – простите за столь неприятное расставание, - после чего он повернулся к вожаку, - Иргон, вы очень добры, но, к сожалению, сейчас мы не можем принять ваше предложение. Боюсь, мы с Сарпиком слишком любим свою свободу, чтобы так просто потерять ее. Но все равно, спасибо, - и, высоко подпрыгнув в воздух, он перемахнул через кусты и побежал вслед за Сарпиком. Тот успел достаточно далеко уйти вперед, так что догнал он его только на другом берегу. Сарпик лежал в одном из их временных логовищ, где они иногда ночевали, спиной к входу и положив голову на лапы, а потому даже не пошевелился, когда вошел старший брат. Радангар же только тяжело вздохнул и покачал головой.
- Сарпик, - он говорил не слишком громко, и голос его вновь стал мягким, как и обычно, - Ты хотел заступиться за меня, и я тебе, пожалуй, в какой-то мере даже благодарен, но пойми, что дракой ты этот спор не решил бы. Отвечать злом на зло – значит, лишь его множить. К тому же, я довольно хорошо знаю Креггира, и уверяю тебя – он бы не отступился, даже если бы понял, что не прав. Он бы дрался до конца, пока ты бы не был убит или он не умер сам. Поверь, я не стремился тебя унизить или оскорбить. Я лишь хотел оградить тебя от ненужной крови.
- Так ты всегда будешь… стоять на страже, чтобы я чего плохого не натворил? И тогда, с отцом… ты тоже не дал мне с ним разобраться! – Сарпик повернул голову и внимательно на него посмотрел, - Скажи, неужели твоя честь так мало для тебя значит? Или же ты просто не посмел обидеть этих мохнолапов? Объясни!
- Моя честь не пострадала, - покачал головой Радангар, - Вот если бы ты мне сказал то же, что и он, тогда бы я уже мог задуматься. Или же ты считаешь, что он сказал правду?
- Нет! Нет, конечно!
- Вот и я о том же. Слова, оскверненные ложью, пусты, как реки во время долгой засухи. В данном случае Креггир, намереваясь вымазать меня грязью, сам попал в ту же лужу. И, думаю, очень многие это поняли.
В ответ Сарпик вздохнул.
- Ты разве не согласен?
- Да нет, не в том дело. Просто мне стыдно, что я оказался таким дураком. Все поняли, а я нет. Вот бы мне быть хоть вполовину таким же мудрым, как ты или Иргон!
- Мудрость – дело наживное. Она приходит вместе с опытом. Так что не волнуйся, - усмехнулся Рад, польщенный, - Но все равно спасибо. Вот уж не думал, что меня когда-нибудь этаким словом назовут!
Сарпик замурлыкал, и даже не отодвинулся, когда Радангар пристроился рядом – наоборот, он даже повернулся к нему и обнял лапами за шею, а тот засмеялся, устраиваясь поудобнее….
Ну что ж, после встречи с родственниками жизнь Рада стала намного приятнее. Согласитесь, знать, что где-то там, за рекой, есть те, кому небез-различна твоя судьба – это весьма ободряюще, особенно если они еще изредка тебя навещают. По крайней мере, Менас с сестрами бывал почти через день, и засиживался с ними допоздна, а в оставшееся время наши герои разгуливали по своим довольно-таки обширным владениям, охотясь и патрулируя границы, а также, разумеется, выслеживая и изгоняя чужаков – хотя, насчет последних говорить сложновато, этими судьба их редко баловала. Мало кто из Радангаровых сородичей рисковал пересекать границы его участка, кроме уж самых «крутых» (с этими разговор был весьма короток и предельно ясен) или нездешних (та же картинка, хотя и в более мягких тонах). Сарпик находил такие вылазки увеселительными прогулками, Радангар – легкой разминкой. Правда, иногда попадались противники, которым одного угрожающего рычания было маловато, и уж тогда дело явно могло закончиться дракой. Одним из таких был Страшун. Настоящего имени этого седого острозуба не помнило ни одно существо на свете, в том числе, пожалуй, и он сам, но достаточно было взглянуть на этого мускулистого, покрытого сетью шрамов громилу, чтобы понять – тот, кто дал ему это прозвище, как в воду глядел! Самое меньшее – раза в полтора больше нашего Радангара – а уж он-то никак на чрезмерную хлипкость пожаловаться не мог! Пока этот гигант ходил себе за границей его участка, наш герой относился к нему терпимо, но время от времени наглый одноглазый бродяга решал, что все законы этого мира говорят не про него, а потому захаживал на их территорию, причем самым открытым образом, охотился на кого душа возжелает, а потом, набив брюхо и бросив порядочное количество мяса на потребу гнилости и падальщикам, неспешно убирался прочь. Если Рад не успевал застать его, так сказать, на месте преступления, все могло обойтись миром, но когда он сталкивался с ним средь бела дня посреди своей земли, тут уж приходилось принимать жесткие меры! И не потому, что наш герой был уж таким скупердяем, берегущим каждого зеленоеда на своей земле – одно время он даже пытался по-человеч… по-острозубьи объяснить не слишком понятливому Страшуну, что это его земля, но, кажется, вместе с молодостью старик растерял и последние крупицы здравого рассудка, а потому неудивительно, что вел себя как носорог, и, обнаружив, что дорогу ему загородил какой-то молодой наглец, не находил ничего лучшего, чем с нечленораздельным ревом бросится на него, стремясь не сбить с лап, так разорвать. Ни того, ни другого у него почему-то никогда не выходило… Обычно их стычки заканчивались тем, что вдоволь набегавшийся туда-сюда в поисках неуловимого противника Страшун сам удирал прочь, преследуемый визжащим от восторга Сарпиком. Для малыша эти драки были просто неизменным удовольствием, словно он и не понимал, насколько близок бывает к смерти и увечьям его любящий всегда по необъяснимым причинам оставаться в живых наставник. Но в тот раз Страшун напал совершенно неожиданно, видно, решив раз и навсегда расквитаться со своим врагом. Ветер дул на него, и он лежал совершенно неподвижно, притаившись в густом кустарнике, а потому ни Рад, ни Сарпик его не учуяли, и даже не ожидали нападения, проходя мимо этих зарослей, когда из-за них с ревом поднялось в воздух большое массивное тело. Радангара спасла только его природная ловкость и изрядная доля удачи – ударь тяжелая лапа старого самца чуть левее, и у нашего героя точно треснул бы позвоночник, а так когти лишь скользнули по его боку, и он тут же отпрыгнул в сторону. Страшун же, видя, что его противник по-прежнему на лапах, не остановился и бросился на него стенобитным тараном. Попади его голова в грудь нашего Радангара – и никакие ребра не выдержали бы, но кто сказал, что наш герой настолько глуп, чтобы стоять на месте и ждать этого? А потому он выждал, пока старый хрыч подбежит меньше чем на шаг, и за мгновение до того, как страшные челюсти клацнули у его горла – подпрыгнул высоко вверх и приземлился точнехонько на спину так ничего и не сообразившего Страшуна! С поля боя тот убегал с чертовски располосованными боками, рыча от ярости. К счастью, до родителей вести об этой драке не дошли, иначе бы Рада ждали крупные неприятности, а так все обошлось довольно мирно. Но ведь мир – понятие относительное. Кто знает, как долго он сумеет продержаться?
Все началось ранним утром, причем абсолютно неожиданно. Радангар с Сарпиком как раз ждали гостей из-за реки, обещавших зайти на обед, ждала и туша листрозавра, которого они завалили этой ночью. Но время шло, а их все не было. Пять минут… десять… пятнадцать… Через полчаса Рад уже начал беспокоиться, ведь раньше они не заставляли себя долго ждать (особенно когда речь шла о еде, тем более – в таких немаленьких количествах), еще через пять минут начал безостановочно ходить туда-сюда, не находя себе места, а потом и вовсе разволновался.
- Что-то случилось… Я чувствую!
- Может, они еще спят? – предположил Сарпик, хотя и без особой уверенности в голосе, - Устали, поди, за ночь.
- Да я же заранее их предупредил! Нет, тут что-то не так! За мной! – и он галопом помчался к броду. Подняв целый каскад разноцветных брызг, они пересекли реку и опрометью помчались кустарнику. Ничего не замечая вокруг, Рад не заметил, как споткнулся обо что-то мягкое, и, едва не упав, в полном изумлении увидел неподвижно скорчившееся на тропе, израненное и окровавленное тело.
- Креггир! – он с трудом признал в этом похожем на кусок освежеванного мяса, обтянутом драной шкурой процинозухе старого, но еще недавно полного сил Креггира, - Что случилось?
Некоторое время тот молчал, словно не слыша, а потом поднял голову и жутковато усмехнулся Радангару, отчего у нашего героя сперло дыхание – половина губы у него отсутствовала напрочь, содранная с лица вместе с мясом, и теперь висевшая дряблыми лохмотьями.
- А-а-а… это ты… Что, теперь доволен? Видишь, что твои грязные со-родичи со мной сделали?
- Где они, Креггир? Что случилось?
- Они напали так внезапно… На рассвете, исподтишка… Хотя, чего еще можно ждать от подобных мерзавцев! Это же бродяги, те самые, что когда-то убили мою жену, мою дочь! Это те самые уроды!
- ГДЕ, КРЕГГИР?
- Да там, на поляне… где ж им еще быть…им нужны наши земли… а до нас им и дела нет… они никого не пощадят… Мы обречены.
- Ну, это мы еще посмотрим, - решительно заявил Рад, - Сарпик!
- Что? - задыхаясь, спросил он, мгновение назад выскочив из кустарника, - Бежим дальше? В чем тут дело-то? – тут он заметил Креггира, - А эта мразь что еще здесь делает?
- Потом объясню, - торопливо сказал Рад, - Останься здесь и присмотри за ним. Я скоро… надеюсь.
- Чего-чего?! За кем это присмотреть, за ним?!
- Что слышал! Сарпик, у меня нет времени! Это приказ! – и, гневно сверкнув глазами, он помчался дальше. Сарперран так и сел, округлив глаза.
- Ну ничего себе, - присвистнул он, - Это за что ж мне такое счастье-то? – он посмотрел на Креггира, - Эй, кто же с тебя так неаккуратно шкуру содрал? Скажи хоть, я у него поучусь!
Но Креггир его не слушал Мутнеющим взглядом он смотрел вслед убежавшему Радангару и едва слышно сипел, пуская кровавые пузыри:
- Что, присоединиться захотел? Впрочем, чего еще от тебя ждать… а, пле-вать… беги, беги, авось, успеешь ухватить себе кусочек… только попроси их перед смертью и моей семье, и о моих словах вспомнить…
- Не смей так про него! – ощетинился Сарпик, но старый мохнолап уже его не слышал, без сознания вытянувшись на песке…
А Радангар во весь дух мчался вперед огромными скачками, проламывая кустарник. Сердце бешено стучало у него в груди, разгоняя по жилам кровь, глаза пылали… Лишь бы не опоздать. Лишь бы не опоздать! До его ушей, сквозь обычные звуки тихого утра, уже долетали крики, стоны, рычание, вопли – видно, процинозухи не собирались так просто сдаваться! И, должно быть, несчастный Креггир стал их первой, но отнюдь не последней жертвой. Ибо когда Рад, взлетев над кустарником, точно на крыльях, приземлился на залитую кровью землю поляны, его глазам предстало страшное зрелище. На земле, залитой кровью, валялось несколько трупов процинозухов, разносились стоны раненых, едва слышно хрипели умирающие, а те, что еще остались в живых, отчаянно боролись за свою жизнь, цепляясь за тот призрачную надежду на спасение, что легкомысленно дала им судьба… хотя, был ли у них выбор? Должно быть, нет. И их решимости могли позавидовать многие даже побольше их размерами, ибо не ведают страха те, которые уже стоят на краю пропасти, и знают, что выжить не получится, но продолжают сражаться, пока бьется сердце, пока живо сознание – до конца! Однако, что может сделать одна отвага против сильного и безжалостного врага? Против полутора десятков напуганных и израненных процинозухов билось пятеро взрослых, здоровых, полных сил острозубов, которые явно не собирались отступать. Еще двое – жестоко подранный молодой самец и юная самка с серьезной рваной раной на плече, явно оставленной кем-то из сородичей – лежали на краю поляны, но и без них на стороне острозубов был явный перевес.
- Самонадеянные глупцы! – один из врагов, огромный бурогривый самец с хохотом отшвырнул от себя убитого им детеныша, - Думали, вам против нас устоять? Вам, жалким недомеркам, против нас, хозяев равнин? Мы предложили вам сдаться, но вы отказались, и теперь поплатитесь за это своими жизнями! – и, зарычав, он бросился на лежавшего неподалеку молодого процинозуха. Тот в ужасе попытался отскочить, но сильная когтистая лапа смяла его, как сухой лист, и приподняла над землей. Пронзительно-желтые глаза посмотрели прямо ему в лицо, а длинные желтые клыки оскалились в усмешке.
- Что, малыш, страшно? – прорычал он, обдавая его смрадным дыханием, - К маме хочется?
- Отпусти меня! – закричал тот, отчаянно дергаясь, - А не то я тебе так покажу, своих не узнаешь!
- Надо же, какой грозный, - расхохотался острозуб, от смеха едва не выпустив добычу, - Просто поджилки трясутся! Но не слишком ли ты нахра-пист, сопляк? Может, мне стоит немного укоротить тебе язык? Скажем, вместе с головой?
- Тебе меня не запугать! Я тебя не боюсь! Дай только выбраться…
- С удовольствием тебе помогу, - усмехнулся он и что есть силы швырнул его на другой конец поляны, явно рассчитывая, что удар если не убьет его, тот серьезно обобьет о землю. Но ни того, ни другого не случилось. Неожиданно чья-то гибкая тень метнулась в воздухе, на лету поймав легкое тело, а когда она коснулась лапами почвы, то оказалась молодым, но уже довольно крупным светлогривым острозубом-самцом, что бережно опустил свою ношу на землю и спросив, еле сдерживая рвущееся из глотки рычание.
- А не стыдно маленьких обижать?
- Ты-то кто такой и откуда взялся? – недовольно спросил тот, пристально изучая незнакомца (вот уж не кстати так не кстати, еще один острозуб выискался!) – Теперь это наша земля, и мы здесь хозяева, так что убирайся, если не хочешь тут же и сдохнуть!
- И не подумаю. Эти земли принадлежат стае, к которой ни ты, ни те, кого ты с собой привел, не имеют никакого отношения, так что лучше сам выметайся, а иначе будешь иметь дело со мной!
- А ты, недоросток, что, хочешь по носу получить? Нашелся, защитничек! Мамку-то свою давно оставил, молокосос?
Радангар не ответил, только ниже склонил голову, а в его груди загрохо-тало рычание. И когда противник вскинулся на дыбы, готовясь прыгнуть, он опередил его едва ли на мгновение, но и этого мгновения оказалось достаточно – они столкнулись в воздухе.
О, это была великолепная битва! Бурогривый не уступал Радангару ни си-лой, ни весом. Его поджарое мускулистое тело было сплетено из железных мускулов, а за широкими плечами была целая жизнь, прожитая в бесконечных драках, жизнь, которая научила его и хитрости, и изворотливости, и коварству. Рад же еще был слишком молод, слишком мало он успел повидать на своем веку. Он ничего не знал о настоящих битвах с сородичами, потому что вырос в лесу, и дрался как и всякий лесной житель, в то время как его соперник был воспитан в совершенно ином мире – мире ему подобных, где были свои законы, свои правила, свои обычаи. И если наш герой бил в открытую, то он заходил сзади, изворачивался и хитрил. Рада взрастили дикие справедливые законы, не ведающие ни лжи, ни предательства, а из его врага жизнь бродяги полностью вышибла даже остатки этих нравственных моралей. «Бей, или будут бить тебя» - вот что он знал почти с рождения, и вот чего не мог понять Радангар. У него был единственный козырь – он видел, что остальные острозубы уже собрались вокруг, напряженно следя за схваткой, а из-за их спин – сердце ему обожгло болью, - смотрят и другие, испуганные и взволнованные глаза, в которых – он это ясно видел! – снова затеплилось робкое пламя надежды…. А потому он решил не отступать, решил сражаться, как они сражались: до последнего издыхания, до последней капли крови! Умереть – но не сдаться, растерять последние силы – но не склонить упрямой головы! Рыча и скалясь, они то кружили друг против друга, выжидая удобный момент, чтобы прыгнуть, то, привстав на задние лапы, старались, как можно сильнее ударить противника передними, разодрать ему ненавистную шкуру, ощутить на своих когтях теплую кровь… ее запах был повсюду, он опалял ноздри и подогревал ярость….
- Неплохо дерешься! – насмехался бурогривый, выгадывая новый шанс, чтобы напасть, но Радангар не спускал с него глаз, - Пожалуй, ты меня даже удивил! Может, хоть скажешь, как тебя звать, чтобы потом я знал, чьи кости оставил на потребу падальщикам, а старики могли рассказать о единственном безумце, что в кои-то веки осмелился бросить вызов самому Тартогу Непобедимому с западных равнин? А?
Тартог! Страшное имя, точно двойное щелканье огромных клыков! Так вот с кем довелось сразиться нашему герою! А ведь слухи об этом тиране дошли даже до его чуждых свежим новостям ушей, а это, как-никак, кое-что да значило. На обоих берегах матери пугали им своих непослушных детей, а отцы боязливо оглядывались, выходя на охоту. Никто не ведал от него поща-ды – ни в воде, ни на земле, ни зеленоед, ни хищник! Каждого могли настиг-нуть его жадные челюсти, и каждый дрожал от ужаса, когда над равниной разносился его грозный вой. Но Радангару было все равно, кто стоял перед ним. Сердце его билось так же, как и мгновение назад, не пропустив ни удара, а пламя в глазах и не думало угасать. Он оскалил клыки и сказал.
- Меня называют Радангаром.
Может быть Раду это только показалось, но вот при этих его словах среди собравшихся явно послышался чей-то неровный вздох… Только вот Тартог ничего особенного не заметил.
- Радангар… Что за имя такое? А-а, вроде припоминаю. Так ты, мохно-лапов защитник, оказывается, еще и имечко себе под стать друзьям придумал? – и, расхохотавшись, он бросился вперед, ударил лапой – и хотя наш герой сумел устоять на ногах, на груди его появилась еще одна страшная кровавая отметина. Его шкура уже пестрела множеством ран, а песок, вздымаемый их лапами, присыпал их, причиняя невыносимою боль…. Зачерпнув его горстью, Тартог швырнул его ему в лицо, и хотя Рад успел заслониться лапой, ему пришлось зажмурить глаза, чтобы не ослепнуть, а этим тут же воспользовался противник. В тот же миг он с ревом взвился в прыжке, опрокинув Радангара на спину и прижав к земле лапами. От боли, пронзившей его позвоночник от загривка до хвоста, наш герой едва не вскрикнул, но сумел себя пересилить, и яростно забил когтистыми лапами по брюху Тартога, пытаясь подняться на ноги.
- До чего ж ты упрямый, - усмехнулся Тартог, едва не сидя на нем, - Но мне это даже нравится. Не люблю одерживать слишком легкие победы. Ну, чего ты рыпаешься? Неужели так трудно признать себя побежденным? Взгляни правде в глаза, Радангар: тебе со мной не справиться!
- Ошибаешься! – свирепо рявкнул Рад, по-кошачьи подогнул под себя задние лапы и, уперевшись ими в чешуйчатое брюхо врага, с силой отшвыр-нул его прочь. Получилось неплохо – ему удалось отбросить от себя Тартога на длину добрых трех прыжков. Звук при падении получился несколько жутковатый, однако, темногривому острозубу удалось подняться, хотя он и пришиб себе заднюю лапу, но это его нисколько не остановило. Однако, и Радангару теперь мало кто осмелился бы встать на дороге! Молодость, гибкость и ловкость сослужили ему неплохую службу, и в нем, точно в жерле вулкана, кипела ярость, которая жгла его душу ледяным, но таким свирепым пламенем…. Сейчас он казался воплощением самого дьявола – намокшая, вся алая от пропитавшей ее крови шерсть, ужасные рваные раны, клыки, обнаженные в бешеном оскале, широкая грудь, сотрясающаяся от рычания, а глаза… глаза его горели так же ярко, как и солнце, палившее их своими жаркими лучами, и он наступал, наступал неудержно и неотвратимо, и казалось, ничто, даже сама смерть не в силах его остановить. И тогда Тартог дрогнул. Он шагнул назад, не в силах выдержать этот лютый, полный горящей ненависти взгляд, однако, Рад и не вздумал останавливаться!
- Стой! – крикнул Тартог, - Довольно! Твоя взяла! Мы уйдем!
Радангар привстал. Очень нескоро огонь в его глазах потух, и он, коротко и глухо рыкнув, повернулся к врагу спиной, намереваясь уйти, но тут….
- Берегись! – раздался отчаянный девичий голос, и Рад едва успел обернуться, как тяжелое мощное тело нависло над ним в невероятном прыжке. Клык ударился о клык, плечо – о плечо, коготь – о коготь, противники сшиб-лись и покатились. Вот тогда-то Радангар разозлился по-настоящему! Рычание его слилось в неясный рев, и это был первый и последний раз в его жизни, когда дикая ярость пересилила разум, когда он окончательно утратил над собою власть, когда он дрался – и упивался боем…. Он смутно осознавал, что поступает неправильно, что позволяет темной стороне своей души вырваться на свободу, и последствия могут быть ужасны, но ничего не мог с собой поделать, ибо в тот день он впервые узнал, что такое убийство не ради пищи, не ради земли, и даже не ради подруги, а ради того, чтобы просто убить…. Но когда поединок кончился, то глазам обеих стай предстало ужасное зрелище: два огромных острозуба, два великолепных зверя лежали на земле, изорванные, в лужах растекающейся крови. На мгновения воцарилась тишина, но потом раздалось отчаянное: «Радангар!» - и, протолкавшись вперед, к телу его бросилась хромающая Софира. Горючие слезы полились из ее глаз, когда она приникла к его голове.
- Сыночек… Ну, очнись, очнись же! Ты не умер, я знаю… Не умер! – вос-кликнула она, рыдая, - Давай, вставай, мой хороший… Радик, вставай!
Наконец он застонал и с трудом открыл глаза:
- Мама… это ты?
- Я, я, Радик, только тише, хорошо? Лучше не говори. Не надо.
- Надо, - вздохнул он и, напрягшись, с трудом поднялся на ноги, шатаясь, точно хвощ на ветру. Первым делом он взглянул на своего врага. Тартог лежал неподалеку, раскинув лапы. Огромная рана на его шее и пустые, ос-текленевшие глаза не оставляли никаких сомнений в том, что он мертв. Но неожиданно над поляной раздался дикий вой – и, откуда не возьмись, на него упала тень, а мощная когтистая лапа что есть силы ударила его в плечо, отчего он, ясное дело, не удержавшись, свалился на землю, нелепо взмахнув лапами и чуть не закричав, но резкая острая боль в голове окончательно погасила его едва тлеющее сознание.
- Убийца! – прогремел полный безудержной ярости голос, - Гнусный убийца! - и нестарая, сильная самка-острозубиха, похожая на Тартога лицом и с такой же каштановой гривой, полоснула еще раз его и без того израненное тело, и еще, и еще, но тут чье-то изящное тело врезалось ей в бок, и она кубарем полетела в пыль, а когда поднялась, то над бесчувственным Радангаром, вздыбив шерсть и оскалив свои маленькие, но все равно еще очень острые клыки, стояла Софира.
- Не смей трогать моего сына! – грозно зарычала она, - Не смей, слышишь, ты?!
- А ну, с дороги! - заревела та, - Как ты посмела! Да я тебя на куски ра-зорву! Он убил Тартога, и должен держать за это ответ!
- Убийце – смерть убийцы, - отрезала Софира, не чувствуя ни малейшего страха, - А он всех нас спас от гибели! Если бы не он, мы бы все здесь погибли! Он дрался с Тартогом, это был честный бой, и мой сын победил!
- Нет! - завизжала та, - Неправда! Тартог был непобедим! Он не мог проиграть! Никогда! Никогда!
Голос ее сорвался, и она бессвязно завыла, раздирая когтями сухую землю и запрокинув голову к небу. А от стаи острозубов отделился один - крупный самец, немного моложе Тартога, с взлохмаченной темной гривой. Софира напряглась, готовясь, если что, броситься на него и погибнуть, но не под-пустить к телу сына, однако тот, словно и не заметив этого, подошел к воющей острозубихе и негромко, почти ласково сказал:
- Хватит, мама, она права. Ты не можешь убить его только за то, что он выиграл эту битву. Не по законам это…
- Да плевать мне на все эти законы! – зарычала она, - Плевать, слышишь? Он твоего брата убил, и должен за это ответить!
- Ответит, - негромко сказал тот, и его зеленые глаза недобро сверкнули, - Но не сейчас. Я еще заставлю его нести ответ за Тартога, но потом. Пойдем, - и он, подставив ей плечо, увел ее, шатающуюся от горя, прочь, а Софира склонилась над Радангаром. Тот едва дышал.
- Радик, - она со стоном ткнулась ему в шею, - Не умирай, сынок…
- Он не умрет, - неожиданно раздался тихий ласковый голос, и она, испуганно оглянувшись, чуть не оскалилась, увидев, что рядом с ней стоит, поджав больную лапу, еще одна самка острозуба, но не та, что едва не добила Радангара, а другая, гораздо моложе, что еще до битвы пыталась заступиться за несчастных процинозухов – чего, ясное дело, Тартог никогда и ни от кого не мог стерпеть.
- Он не умрет, – повторила незнакомка, - Во всяком случае, пока. Но его надо унести куда-нибудь, где есть вода. Знаешь такое место?
- Да, здесь недалеко река… но мне его туда не дотащить, я его и с места-то не сдвину…
- Я помогу, - улыбнулась острозубая. Она была очень хороша собой – изящная, легконогая, с зеленоватыми глазами и мягкой гривой цвета облитого солнцем сухого папоротника, - Нельзя, чтобы умирали храбрецы – ведь и без того в нашем мире полно трусов, - она презрительно глянула на мертвого Тартога и взяла Радангара за лапу, пытаясь поднять, но тут чье-то сильное плечо оттерло ее в сторону.
- Элена, у тебя же лапа ранена, - прогудел над ухом знакомый голос, - Дай-ка я тебе помогу.
- Спасибо, Сивар, - улыбнулась ему она, - Но ведь ты тоже ранен… хотя, ты, как всегда, очень кстати….
- Ну, мне этот острозуб не чужой, - усмехнулся тот, - Я ведь тебе про него рассказывал, помнишь? Мы его встретили на юге, когда я еще в стае старого Гравгона был. Тогда он помог мне, а теперь я помогу ему, - и, подобравшись под Радангара, он с трудом, но все же взвалил его себе на спину, выдохнув, - Уфф, а он тяжелый. Тогда я этого не почувствовал…. Веди нас, - обратился он к Софире, а та, удивляясь и радуясь одновременно, побежала впереди, указывая дорогу.
Путь был не больно далекий, так что вскоре уже они очутились на берегу реки, здесь течение было тихое и неторопливое, а дно усыпано мелкой галькой и разноцветным гравием. Солнечные блики весело играли на гладких, отполированных водой камнях-голышах, переливаясь и сверкая живым золо-том погожего дня. Там Сивар осторожно, стараясь не тряхнуть, хоть и с явным облегчением, опустил еле дышащего Радангара на землю. Раны нашего героя, присыпанные песком и пылью, больше не кровоточили, но выглядели весьма скверно, и Элена оттащила его в реку, на мелководье, где тщательно протерла его бока и спину.
- И как он еще жив, ума не приложу, - пробормотала она себе под нос, - с такими-то увечьями!
- Он будет жить? – спросил Сивар.
- Не знаю, но надеюсь, выкарабкается. У него сильное сердце и, видимо, упрямая душа. Так просто он Смерти не отдастся.
- О, мой Радангар, - на глазах Софиры опять выступили слезы, - Все это из-за меня. Из-за меня…
- Не из-за вас, - негромко буркнул Сивар, - а из-за того мерзавца, кото-рого он умудрился победить. И что его только заставило…. Вы, видно, с ним не просто знакомы, коли он из-за какого-то мохнолапа с самим Тартогом осмелился сцепиться! И, я слышал, вы его сыном называли. И перед самой Арассией за него не побоялись вступиться, а ведь она даже своим сородичам, острозубам никогда спуску не дает! Почему? Неужели вы ради него, как и он ради вас, не боитесь умереть?
- Он родился на моих глазах. Я кормила его своим молоком, так что для меня он совсем не чужой.
- А как он к вам попал?
- Мой супруг принес его еще яйцом. Лишь каким-то чудом оно уцелело, и Радангар родился вместе с моими родными детьми. Он остался с нами, и две луны ничем не отличался от своих новых брата и сестер, но потом, когда пришло время привести его в стаю, наши сородичи ополчились против него, и он сбежал. Долгое время я считала его погибшим, но совсем недавно он пришел к нам… вместе с Сарперраном.
- Сарпе… А, это, если я не ошибаюсь, с таком мелким острозубиком? Помню-помню такого. Это его брат, что ли?
- Названый. Мать Сарпика убил другой острозуб во время засухи, вот Радик и взял его на воспитание… он всегда был добр к другим… особенно к тем, кто слабее его самого.
Неожиданно, словно поняв, что говорят о нем, Радангар пошевелился и застонал. Все замолчали и повернулись к нему. Рад чуть повернул израненную голову и тяжело приоткрыл глаза.
- Радик, - ласково позвала его Софира.
- Мама, - одними губами прошептал Радангар и даже предпринял героическую попытку улыбнуться, - Вот видишь, ты мне говорила, не надо, а я не послушался… и получил… О-о-ох-х-х…
Резкая острая боль пронзила его затылок, и он опять уронил голову в во-ду. Но тут в поле его зрения возникла Элена. Он удивленно на нее уставился и хотел, было, что-то сказать, но она отрицательно покачала головой.
- Тише, Радангар, тише, лучше ничего не говори. Маму не послушался, так меня послушай. Тебе силы еще очень даже понадобятся. Дай-ка я тебе помогу подняться…
- Я сам, - протестующе ответил он (возятся ведь, как с малым детенышем, стыдобища-то какая!) и, подобрав под себя лапы, с трудом приподнялся над землей. Конечности почти не слушались, дрожа от слабости, как у новорожденного, так что он не вылез, а каким-то невероятным образом выполз на берег, где тут же лег на мокрый песок, тяжело дыша и чувствуя, как в голове тупо стучит боль – ему эти несколько шагов дались намного труднее, чем весь путь с того берега, проделанный утром.
- А ты молодец, - улыбнулась Элена, помогая ему улечься поудобнее.
- Это точно, - заметил Сивар, а когда Рад, уловив знакомые нотки в его голосе, повернул к нему взгляд – добродушно сощурился, разглядывая его от носа до хвоста, - Помнишь меня?
Некоторое время Рад разглядывал его, морща лоб, но потом лицо его прояснилось, и он неуверенно спросил:
- Сивар?
- Он самый, - усмехнулся молодой острозуб, - А ты немало изменился с того дня, как мы встретились! И гриву, смотрю, отрастил, и шрамов приба-вилось… Если б не это пятно на груди да не имя, я бы тебя и не узнал!
- Я тоже сперва не понял, откуда мне твое лицо знакомым кажется… Теперь-то ты явно не похож на тот полуживой скелет, без малейших признаков мяса на костях, каким был раньше! Только вот что ты делал в стае этого Тартога?
- Мы оказались там не по своей воле… Я и Элена, моя младшая сестра, - пояснил он, кивая на красавицу-острозубую, - Когда наши родители бросили нас – так поступают почти все бродяги, ведь им бывает нечем и себя прокор-мить, не то, что детей, – мы оказались разлучены. Я вскоре оказался в стае старого Гравгона, которого тебе удалось застать в живых, и долгое время я думал, что вся моя семья меня покинула, но совсем недавно случилось так, что на нас, как и на эту стаю мохнолапов, напала банда Тартога. Вот только за нас вступиться было некому, и оставалось надеяться только на собственные силы. А они были явно не равны – ведь нас было всего четверо, и засуху мы пережили гораздо хуже, чем стая Тартога. Гравгон погиб, Тартог сам его прикончил, когда тот отказался подчиниться его воле. Я до сих пор помню его лицо…. Вместе с ним погибла и одна из нас, Ивелла… ты, наверное, помнишь ее… она про тебя рассказывала…
- И что? – равнодушно спросил Рад.
- Только хорошее. Сказала, что никогда еще не встречала более благородного зверя своей породы… который умеет прощать даже таких, как она… сказала, что сожалеет, что оставила в твоей памяти неприятные воспоминания… вы, видно, с ней встречались раньше?
- Было дело. Но я не хочу о нем рассказывать и порочить имя Ивеллы. Мир ей. Все мы умеем ошибаться.
- Твоя воля, - кивнул Сивар и продолжил рассказ, - Ну, а второй же наш товарищ предпочел перейти на сторону врага. Я остался один против шесте-рых. У меня не было выбора. Конечно, можно было драться до конца и уме-реть, но не сдаться, но, должно быть, я не столь благороден…. К тому, смер-тью своей я бы ничего не добился, а так у меня был шанс отомстить или, на худой конец, сбежать. И я не стал его упускать. Но оказалось, что в тот день судьба дважды отвернулась от меня, потому что в стае Тартога я встретил Элену.
- Да, - она грустно вздохнула, - Мой путь был не легче и не счастливей, чем у брата. И, должно быть, не стоит даже рассказывать, через что мне пришлось пройти. Но если еще утром передо мной была лишь тьма, то теперь впереди сияет свет. Его зажег ты, Радангар. И за это я тебе вовек благодарна.
- Мне? За что?
- За то, что избавил мою сестру от пренеприятнейшей перспективы стать женой Тартога. Свадьба должна была состояться завтра, именно поэтому он и решился напасть на мохнолапов – чтобы захватить новые земли для себя и своих товарищей. Но, хвала небесам, ты появился как нельзя вовремя и сорвал ему все планы.
- Свадьба? Что-то я сомневаюсь, что ее причиной послужила взаимная привязанность!
- Ха, взаимная! Да ничего бы и не было, если б не та история с отцом!
- Так, что-то я окончательно запутался. Отец-то ваш тут с какого третьего бока затесался, он же вас бросил!
- Бросить-то бросил, а вот рассказать, что с ним случилось на охоте не удосужился. В общем, много сезонов назад, когда нас с братом еще и на свете не было, наш отец отправился на охоту, и случайно набрел на одинокого старого большеголова (читай: «одинокого старого канимейрида»)… ты же встречался с такой бестией?
- Она еще спрашивает! - засмеялся Сивар, - Ты бы видела, какую грома-дину он сам завалил! И как ее успел ободрать до того, как мы на ту поляну всем скопом заявились!
- Зато это чуть не стоило нам с Сарпиком жизни, - заметил Рад.
- Вот, и с отцом такая же история случилась, только с более печальным для всех нас концом. Он вовсе не хотел нападать на эту громадину, просто проходил мимо, но это глупое зеленоядное, вместо того, чтобы продолжать спокойно пастись, заревело, как бешеное, и поперлось прямо на него. Отец хотел убежать, но, как нарочно, вокруг был лишь только густой колючий кустарник, да такой, что никак не продерешься, а эта туша все ближе! В общем, так бы и протянул папочка свои молодые лапы, да, на счастье – хотя для будущей меня это было не таким уж и счастьем, - поблизости оказался другой острозуб. Он-то его и спас – отвлек внимание большеголова на себя, и, рискуя жизнью, дал отцу шанс убежать.
- Здорово, - сказала Софира, с интересом слушавшая рассказ.
- Здорово. Да не очень. Тот храбрец, которого, кстати, звали Нельгон, оказался еще и на редкость везучим – ему тоже удалось спастись, и потом они вдоволь посмеялись над обезумевшим зеленоедом. В благодарность же за свое спасение, отец пообещал отдать одну из своих дочерей в жены его старшему сыну… угадай, кем он был?
- Да быть того не может!
- Еще как может. Это и был отец Тартога. Правда, я не думаю, что наш отец знал, в кого превратится жених его дочери – глядя на Нельгона, вряд ли можно было подумать плохое о его детях. А через пару сезонов стало известно, что спаситель отца погиб, растоптанный обезумевшими зеленоедами. Волей или неволей, нашей семье пришлось держать слово, хотя бы ради того, чтобы почтить память убитого. Должно быть, это была одна из причин того, почему родители нас покинули. Наверное, они выбрали меньшее из двух зол, оставив детей на произвол судьбы и думая, что так у на с больше шансов никогда не встретиться с Тартогом, хотя, как видишь, нам с братом пришлось испытать оба. В полной мере. Тартог все-таки нашел меня, и, если бы не ты, моя жизнь стала бы еще тяжелей, но сегодня сын отправился к отцу, и я наконец-то свободна.
- Да, - улыбнулся Сивар, - Все кончено. Гравгон отомщен, и Элена тоже. Жаль, конечно, что это не мне удалось порвать Тартогу его гнусную глотку, но, пожалуй, даже я не смог бы это сделать, как это сделал ты. Так что я не жалею. Не все ли равно, чьи клыки остановили зло?
- Надеюсь, это не было последним делом, которое хозяин этих клыков успел совершить на своем веку, - сквозь силу пошутил Радангар, - И, кстати, кто-нибудь объяснит мне, кто была та острозубая, что на меня налетела? Кажется, еще бы чуть-чуть – и она бы меня точно прикончила. Я такой злобы еще ни у кого не встречал!
- Эта была Арассия, мать Тартога, - пояснила Элена, - Она тебя не сильно помяла?
- Да нет, не очень. Мать, говоришь? Понятно. И как она меня только на клочки не разодрала!
- А за это спасибо можешь своей названой матери сказать, - усмехнулся Сивар, - Это она тебя отстояла, и, клянусь гнездом, где я появился на свет, я встречал многих существ, которые превосходят ее размерами, но не имеют и наималейшей доли ее отваги!
- Я лишь выполняла свой долг, - улыбнулась Софира.
- Но все равно спасибо, мама, - улыбнулся в ответ Радангар, - Хотя, чувствуется, мне эти раны еще зализывать и зализывать.
- Это ничего, - она ласково лизнула его в плечо, - Я тебе помогу. Пожи-вешь пока с нами, подлечишься, отдохнешь. Думаю, теперь только глупец или законченый неблагодарный дурак посмеет тебя прогнать!
- Приятно слышать, – усмехнулся он краем рта, пытаясь подняться, - Что ж, мы и так тут задержались, пора назад. А то я совсем расслаблюсь, и вам опять придется меня домой на спине тащить.
- Ты уверен, что можешь идти?
- Должен. А значит – могу. Так меня, кажется, учили. Тем более, торо-питься некуда, и если не дойду, так доползу.
- Нет, друг мой, так дело не пойдет, - Сивар покачал головой. Он тоже, кстати, красовался подбитым глазом, изодранным боком и расцарапанным плечом, но, по сравнению с Радангаром, казался просто идеалом здоровья и телесной красоты, - Так мы тебя не бросим.
- Мы идем с вами, - кивнула Элена.
- Ну, хорошо, - он улыбнулся, - От такой компании я, наверное, не по-смею отказаться.
И вот все четверо медленно побрели по зарослям. Рад был еще очень слаб, и друзьям приходилось то и дело его подхватывать, чтобы не упал. Тем временем, солнце уже склонилось к закату, небо воспылало огненными крас-ками, и среди кустарника, прежде безмолвного, послышались голоса очнувшихся после дневной жары животных. Где-то пискнули мелкие цинодонты, тяжело вздохнули зеленоеды, затрещали крылья гигантской стрекозы. Это была ночная песня, песня без слов и без ритма, которую может слушать лишь тот, чье сердце открыто дикой природе, и Элена, шедшая рядом с Радангаром, с удовольствием прислушивалась к ней, к симфонии своего родного мира - и тихонечко ей подпевала….
До поляны, на которой сегодня было необычайно тихо, они добрались уже глубокой ночью, когда на небесах высыпали частые звезды, а луна рав-нодушно наблюдала за ними со своего небесного престола, окутанная полу-прозрачным покрывалом облаков. Прыгать Рад не мог, он и ходил-то еле-еле, так что пришлось искать лазейку, дабы с треском продраться через густые переплетения ветвей, поэтому появление их было не столь эффектным, как могло бы быть, но реакция была точно такая же. Даже лучше. Сначала воца-рилась идеальнейшая тишина, а потом раздались радостные крики – вперед бросились Менас, Эгона, Ирида и… Сарпик! Он подбежал первым – и тут же толкнул его лапой в грудь, да так, что Радангар едва на лапах устоял. На мгновение крики стихли…
- «Приказ»! – крикнул Сарпик, едва не плача, глаза его были полны слез, - Век бы твоих приказов не слышать! Я же мог помочь! А если б я тебя поте-рял?! – и, не выдержав, он разрыдался, ткнувшись брату в израненное плечо, а Рад, прижав его к себе, с грустной улыбкой сказал:
- Я поступил так, как должен был поступить. Я ведь твоему отцу по-обещал тебя сберечь… а свои обещания я так просто не забываю.
- Ты сумасшедший. Тебя же едва не убили! Этот Тартог, или как его там, мог тебя растерзать!
- Мог, - кивнул Радангар, - но не растерзал. Хотя и оказался очень близко к цели. Ну, утрись, братишка. Я еще живой. Ты вот лучше посмотри, с кем я пришел. Помнишь его? - он кивнул на Сивара.
Некоторое время Сарпик пристально изучал высокого статного острозуба, но потом глаза его округлились.
- Видно, и ты меня не забыл, Сарперран, - усмехнулся Сивар, - Ты немало изменился… и уже не такой красавец, каким был. Гляжу, и царапин при-бавилось, и шрамов, - Сарпик нахмурился, и он расхохотался, - Хотя, у кого их не бывает? Без отметин ни один нормальный острозуб не живет, только затворники да трусы чистенькие ходят. Так что не обижайся.
- А я и не обиделся, - ответил Сарпик, пожав плечом, - Я уже не малыш, только что из яйца вылупившийся, так что обижаться на каждую мелочь не должен…. С тобой все хорошо, Рад?
- Да, все нормально, - он потряс головой, - Просто мутит немного, - но тут в поле его зрения попал дальний конец поляны, и он нахмурился, - А эти-то что здесь забыли?
Дело в том, что там, полускрытые тенью кустарника, стояли четверо острозубов. Стояли – и напряженно следили за всей нашей компанией. Рад почувствовал, как шерсть его сама собой поднимается дыбом, а губы дрожат, готовые в любой момент обнажить клыки. Элена, заметив его состояние, успокаивающе сказала:
- Не беспокойся, они не нападут. Это не по закону. Тем более, если б они захотели прикончить тебя, то сделали бы это сразу после схватки, а не ждали, пока ты встанешь на лапы.
- Тогда что же им нужно?
- Честно признаться, я догадываюсь… но надеюсь, что я ошибаюсь, - теперь и в ее голосе послышались тревожные нотки. Словно почуяв, что тема разговора в кои-то веки затронула их, старший из четверки – самец, годив-шийся Радангару в отцы, - встал и шагнул вперед, в тот же миг все мохнолапы, как по команде, повернулись в его сторону, и многие зарычали, готовясь, если что, броситься в бой. Острозуб же едва заметно скривил седые губы в усмешке, блеснув влажными желтоватыми зубами - нашли, кому угрожать, - но с места не сдвинулся. Радангар же, прихрамывая и слегка пошатываясь, направился к нему сам, перед ним стая расступалась, точно перед вожаком, и вот он уже стоял с ним рядом. Сердце его стучало ровно, хотя это и стоило ему кое-каких усилий. Элена, Сивар и Сарпик остановились с ним бок о бок, причем по-следний свирепо щетинился, ясно давая понять, с кем придется иметь дело, если что-то будет не так.
- Геррон, - голос Элены звучал довольно спокойно, почти доброжела-тельно, - Что вам здесь надо? Тартог мертв, и по закону, вы должны были покинуть эти земли!
- Не все так просто, как тебе кажется, Элена, дочь Авирена, - пророкотал тот, - Или ты забыла, что один из твоих товарищей, Рогион, был братом Тартога, а наша соратница, Арассия, приходилась ему матерью?
- И что? Да, я знаю это, но для меня это – ничто!
- Зато для меня – нет! – послышался грозный голос, и вперед вышел мо-лодой острозуб, широкогрудый и темногривый, с горящими глазами, - Твой отец обещал нашему отцу выдать дочь за его сына! Теперь мой брат мертв, но это не значит, что все клятвы забыты. А за Тартога - он пристально посмотрел на Радамната, - я еще расквитаюсь.
- Не имеешь права! – отодвинув сестру плечом, выступил вперед Сивар, - Договор касался только Тартога, и теперь он не имеет силы! Моя сестра свободна, и вольна избрать своим супругом любого! А Радангар победил в честном поединке, а значит, смерть Тартога нельзя ставить ему в вину!
- Да как ты смеешь! – свирепо взревела Арассия, выскочив вперед, - Да как ты смеешь оправдывать этого подлого…
- Тише, Арассия, - негромко сказал Геррон, - Мы с Рогионом с ними разберемся. А ты, - он повернулся к Сивару, - не очень хорошо знаешь наши законы. Которые гласят, что после смерти Тартога Рогион, как его единст-венный брат, наследует все его обязательства и права. И он также волен требовать поединка с убийцей брата, в котором тот не может ему отказать.
- Хорош расклад! - Сивар едва не сорвался, но в последний момент успел сдержать свою ярость, а процинозухи, не обладающие такой терпимостью, возмущенно закричали, выражая свое негодование, - Так значит, по вашим справедливым законам, - он произнес эти слова с особым сарказмом, - Элена будет должна роду спасителя нашего отца до конца своих дней, а Радангар, если это взбредет в голову Рогиону, уже завтра должен снова драться, искупая вину, которой за ним никогда и не было? Так, что ли, получается?!
- Ты слишком плохого обо мне мнения, - несколько угрюмо ответил Ро-гион, - Я жесток, но не настолько. Мы встретимся, но не сейчас, а на исходе следующей луны, - и тут он впервые посмотрел прямо в глаза нашему герою, и тот не опустил взгляда.
- Я буду ждать, - кивнул он – хотя, в скудном свете луны вряд ли кто-то сумел различить этот жест, - Но до этого времени советую тебе не повторять ошибок брата.
- Приму к сведению, - медленно кивнул Рогион и, развернувшись, направился в кустарник.
- Не думай, что тебе повезло, - прошипела Арассия, с ненавистью глядя на Рада, и слова ее напоминали рычание, - Мы с тобой еще встретимся, Радангар! - и она отправилась вслед за сыном, а за ней – и двое его товарищей. Радангар же устало посмотрел им вслед и пошатнулся – силы окончательно его оставили. Сарпик это тут же заметил, и успел подпереть его плечом, не дав упасть, но Радангар этого даже не заметил.
- Что-то ему совсем плохо, - Сивар с тревогой посмотрел ему в лицо, а Элена, проведя лапой по его лбу, воскликнула:
- Да он же весь горит!
- Все… нормально, - с усилием просипел Рад, хотя чувствовал, что слова его ой как далеки от истины, - Мне просто отлежаться надо, и все пройдет.
- Тогда пошли, пошли, сынок, - Софира осторожно повела его прочь от поляны, - Тебе лечь надо. И вам, кстати, тоже, - она повернулась к Сивару и Элене, - Вы за нас вступились, а мы таких вещей не забываем.
- Да, наверное, вы правы, - Сивар глянул на свои исцарапанные бока – раны едва покрылись корочкой засохшей крови, от каждого движения грозя вновь начать кровоточить, - Что ж, если мы вас не затрудним…
- Нисколечко. Идемте, гости дорогие, идемте…
Следующие несколько дней Радангар почти все время лежал, то приходя в сознание, то опять проваливаясь во тьму. Сарпик, Софира. Эгона и Ирида с нежностью ухаживали за ним: носили еду, вылизывали и часами сидели рядом, сторожа каждое его движение – которых, кстати, не так много было, ведь он очень ослаб после утомительного боя и больших потерь крови. Сивару и Элене с этим повезло больше – они быстро шли на поправку, а Элена и вовсе через пару деньков резво бегала по кустарнику, выслеживая дичь на пару с Сарпиком – сам-то Рад себя едой обеспечить не мог, так что всю заботу о его пропитании взял на себя брат. Правда, первое время герой ел очень мало, большую часть времени находясь в очень странном состоянии между сном и явью, между жизнью и смертью, а потому он здорово похудел, и, глядя на него, любой современный врач обрек бы его на скорую смерть, но наш герой и не собирался умирать. Да, он часто бредил, безудержно метался в жару, истекая горячим потом, а потом валился без сил, и порой даже казалось, что дыхание его вот-вот остановится, не найдя в измученном теле достаточно сил, чтобы заставить грудь вздыматься и опадать вновь и вновь, а сердце – биться, гоняя по изорванным жилам пылающую кровь, но перелом в его болезни уже наступил. Он выиграл свою главную схватку со смертью, и теперь постепенно шел на поправку. Раны его закрывались, кожа рубцевалась, хотя внешний вид его по-прежнему оставлял желать лучшего. Особенно ясно сохранились пять глубоких порезов на правой стороне головы, которыми его наградил Тартог после того памятного прыжка со спины. Когти лишь каким-то чудом не задели поверхность глаза, хотя в клочья разорвали бровь, веко и щеку до самой нижней челюсти, и теперь их следы превратились в пять плотных белых шрамов, ярко выделяющихся на темно-песчаной шкуре нашего Радангара.
- Ты теперь вдвойне меченый, - усмехался Сивар, несмотря на то, что и сам он с недавних пор красовался изрытой свежими шрамами шкурой, - И отныне только слепой тебя не узнает, Радангар.
- Радость-то какая, - иронично отвечал тот, поводя плечами. Кожа опасно напрягалась при движениях, но со временем это не очень приятное ощущение, что на твое тело натянули новую шкуру размером поменьше, пропало, и он даже рискнул встать и немного пройтись. Правда, сил пока хватило лишь на несколько шагов, но это дело времени. Чувствуя, что столько же полежать больше не дадут, желудок его прекратил голодную забастовку, так что в тот же день Радангар наелся, что говорится, всласть. Через пару недель он уже мог даже бегать, и впервые после дня памятной битвы решился пересечь кусты своим любимым способом – перескочив через них. Прыжок, конечно, полу-чился не ахти, но вполне приличным. Кормили его хорошо, спал он крепко, дни проводил приятно – никаких проблем, так что через месяц он полностью оправился и вместе с Сарпиком, Сиваром и Эленой отправился на охоту. Вернулись они нескоро, мокрые от пота, но сияющие победоносной улыбкой, и притащили тушу взрослого мосхопса. Вся стая пировала, и впервые на лицах мохнолапов появились радостные улыбки. Радангар сидел, так сказать, во главе стола, рядом с друзьями. Вокруг было шумно, все что-то говорили, но потом со своего места поднялся Иргон – и все стихло. Он обвел присутствующих ясным печальным взглядом золотистых глаз, сухо прокашлялся – все-таки он уже был далеко не молод! - и сказал, негромко, но как-то так, что его услышали все, и все разговоры тут же затихли:
- Не знаю, как и начать, друзья мои. И печален, и радостен повод, по которому мы все сегодня собрались. Луну назад здесь, на этой поляне, про-изошла страшная кровавая схватка. Восемь наших братьев погибло в ней, защищая свой дом, и мы горько оплакиваем их, но жертв могло быть намного больше, ведь вся наша стая могла быть полностью истреблена. Этого не произошло лишь потому, что за нас вступились наши друзья. Это, конечно, Радангар, который едва не отдал жизнь за свое благородство и верность нашей стае, а также Сивар и Элена, наши новые нежданные друзья, которые пришли на помощь, когда этого от них никто не ждал, и также жестоко пострадали, а потому им мы не менее благодарны! Честь вам, наши защитники, вечная честь и великая слава!
Все вокруг одобрительно зашумели, Сивар и Элена смущенно улыбались, а Радангар лишь негромко, без лишнего хвастовства, но со спокойной уверенностью сказал:
- Я не пожалею и жизни, защищая тех, кого люблю.
Ответом ему были признательные и ободряющие взгляды мохнолапов, но особенно его удивило, как на эти его слова отреагировал Креггир – вместо того, чтобы язвительно усмехнуться или, по крайней мере, скривить рот, старый процинозух посмотрел на него с такой искренней, с такой светлой благодарностью, что ему даже стало неловко, и он смог лишь слегка ему улыбнуться.
- Этой ночью, - продолжал Иргон, - мы поминаем наших погибших и славим выживших. Мы пируем в память обо всех, кто ушел от нас и во славу всех, кто с нами остался! – он немного помолчал, словно не замечая тех го-рящих взглядов, что были на него направлены, а потом добродушно улыб-нулся и сказал, - Вы так на меня смотрите, будто съесть хотите. Но, мне ка-жется, я для вас слишком жестковат, так что отдаю эту почетную должность этой замечательной туше! Давайте есть!
- Верно, верно! – крикнули несколько голосов, и все принялись за еду.
- Неплохо, - Сивар с удовольствием обгладывал огромную бедренную кость зеленоеда под восхищенными взглядами парочки молодых мохнолапов, - Очень даже неплохо. Все-таки хорошо это – вкусно поесть! – он покосился на своих немых наблюдателей, - А вам чего?
Мелкие тут же смутились и начали подталкивать друг друга.
- Ты давай…
- Нет, ты…
Наконец один из них решительно выступил вперед и, набрав в грудь по-больше воздуха, выпалил:
- А эти острозубы, которых вы прогнали, еще вернутся?
- Вернутся, - кивнул Сивар, - Чтоб снова по носу схлопотать. Не волнуйся, больше мы вас в обиду не дадим, верно, Радангар?
- Обещаю, - он посмотрел на них, - Больше такого не повторится.
- А ты будешь с ним драться, да?
- Буду.
- Ты победишь, - глаза молодого процинозуха сверкали непоколебимой уверенностью, - Ты обязательно победишь, мы в этом не сомневаемся!
- Спасибо, Оверан, - улыбнулся Радангар.
- Ну все, хватит об этом! Идите, идите! - Сарпик грозно посмотрел на эту излишне, по его мнению, болтливую парочку, и мохнолапы, чуя, что дело запахло жареным, побыстрее слиняли, - Нашли же, когда спрашивать!
- Да ладно, не злись, - Сивар тряхнул длинной рыжеватой гривой, - Любо-пытство не порок. По крайней мере, не всегда. Тем более, что не за холмами время, когда тебе, дружище, - он повернулся к Радангару, - придется сдержать свое обещание.
- Ага, - он равнодушно кивнул, положив голову на скрещенные передние лапы. Взгляд его, правда, был довольно мрачен.
- Я в тебя верю, - Сарпик ласково лизнул его в скулу, - Ты справишься. Всегда справлялся. И за это, наверное, я тебя так люблю.
- Спасибо, - Рад посмотрел на него, - Да вот только оправдаю ли я все надежды? Судя по всему, этот Рогион явно намерен меня прикончить, и он, кажется, выдающийся боец.
- Но он слабее Тартога, а раз ты справился с ним – одолеешь и его брата, - Сивар успокаивающе похлопал его по плечу, – Я хорошо знаю Рогиона, Рад. Он силен, но ты ничуть не хуже. К тому же, у нас еще есть время, чтобы и тебя подучить кое-каким приемам и правилам нашего боя. Я, например, хоть и не так быстр, как ты, но кое-что тоже умею. Если хочешь, я буду тебя учить.
- Хорошо, - кивнул Радангар.
- Тогда начнем завтра. А сегодня, если тебе не сложно, будь чуточку повеселее. Все-таки ты выжил, и это уже само по себе подвиг.
Радангар улыбнулся. И уже не возражал, когда расшалившаяся детвора, игравшая в салочки по всей поляне, облюбовала его для своих забав и начала лазить по его спине, дергать за гриву, а он притворно рычал и скалился, пока они с визгом скатывались вниз. То-то было смеху!..
- В общем, слушай, - Сивар стоял напротив Радангара, и лицо его было очень серьезно, - Перво-наперво, это приветствие. Все-таки это будет уже не тот кошмарный бой без правил, которым тебя успел побаловать Тартог, чтоб его водножил заел, это, как я надеюсь, будет честный поединок, как и поло-жено, так что придется соблюдать обычаи.
- Так что же я должен делать? – Рада его рассуждения нервировали, и вопрос прозвучал несколько резко. Тем более, он не выспался – Сивар поднял его ни свет ни заря, а это обстоятельство никак не способствовало улучшению его настроения.
- Ну, значит, ты должен поклониться противнику… вот так, - он показал, - и сказать: «Пусть будет честным наш бой». В ответ твой соперник, если он, разумеется, не позабыл все законы вежливости, сделает то же самое, но скажет: «Да будет так, и пусть свершится правосудие».
- А кто, по вашим этим правилам, должен обращаться первым? Я или он?
- Вообще-то, первым всегда говорит младший или более низкий по положению, тем самым выказывая свое почтение. Кстати, так же поступают и при встрече, но не о том речь. Рогион же, если у меня все в порядке с памятью, тебе ровесник или ненамного старше, но если тебе хочется выказать ему уважение или показать себя самого с лучшей стороны – говори первым.
- Понял. Что дальше? Есть там какие-то правила, касающиеся самой битвы? Какие-нибудь обычаи или вроде того?
- Есть, разумеется. Правда, меня вся эта ритуальность порядком раздра-жает, но, раз уж принялись, так давай. Например, есть несколько приемов, которые нельзя применять в честном бою. Один из них тебе прекрасно знаком, ведь по его вине у тебя на глазу такие шикарные отметины остались.
- Удар со спины?
- Да. За это, согласно законам, Тартога вообще следовало еще тогда признать побежденным, но хотел бы я посмотреть на острозуба, что осмелился бы ему такое сказать! Впрочем, его поражение могло быть объявлено еще раньше – когда он тебе песок в лицо швырнул. Грязный, кстати, приемчик, но как раз ему под стать. К тому же, во время битвы вокруг поединщиков очерчивается круг, за который выступать нельзя. Если так случится – ты проиграл, или, как говорят у нас, «побежал».
- И велик этот круг?
- Нет, не очень. Примерно с эту полянку.
- М-да, - Рад скептически осмотрел пятачок свободной земли, - придется мне наловчиться, чтобы не выступить за черту.
- Рогиону, кстати, тоже, - усмехнулся Сивар, - Бьюсь об заклад, он не такой ловкий, как ты. С его-то грудью, с его лапами!
- Да, помню, - Рад вспомнил, как тот стоял против него – мощный, крепко сбитый, с широко расставленными лапами, прочно упирающимися в землю. Сильный, тяжелый, да и скорости ему, несмотря на несколько пристрастные оценки Сивара, небось, не занимать – охотнику без этого нельзя, тем более – в стае Тартога.
- Да ты не волнуйся, - Сивар, кажется, понял, что сболтнул лишнего, - все будет хорошо. Рогион не столь коварен, как его брат. К тому же, мы с Эленой будем рядом, и не дадим ему сжульничать.
- Хорошо, - улыбнулся Радангар, и, поклонившись, сказал, - Ну, тогда пусть будет честным наш бой.
- Ты уверен? Я теперь сильнее, чем был, когда мы встретились впервые, к тому же, твои раны еще могут разойтись. Я не хочу тебя покалечить!
- А ты сначала попробуй, - улыбнулся Радангар.
- Ладно, да будет так, - поклонился Сивар и, зарычав, прыгнул на Рада, норовя его опрокинуть, да только наш герой оказался ловчее и отскочил в сторону. Зубы его слегка скалились в усмешке, и когда противник вновь бросился в атаку, он каким-то легким и невероятно небрежным движением отпорхнул (другого определения не подберешь!) в сторону, уступая ему дорогу, а потом так же небрежно замахнулся лапой и… шутливо шлепнул Сивара по боку, точно расшалившегося малыша! В нем не было ни крупицы злобы, ни капли жестокости или жажды крови. И, согласитесь, после того, что случилось с ним в битве с Тартогом, после того боевого безумия, что помогло ему одолеть своего врага, это кое-чего стоило! Он, словно комар, наносил легкие щелчки, при этом оставаясь абсолютно невредимым. Прыжок, удар, отскок – и ни царапинки, словно не дрался, а, честно признаться, танцевал. И улыбка его стала только шире, когда ошалевший от такой наглости противник развернулся и стремительно помчался вперед, подняв свое тело в воздух резким сильным скачком. На этот раз избежать столкновения не удалось, но Рад, ловко опрокинувшись на спину, наподобие кошки, играющей с клубком ниток, принял тяжелое тело на все четыре лапы и отбросил его прочь, едва не расхохотавшись, когда Сивар, умудрившись каким-то невероятным образом извернуться в воздухе, упал на все четыре лапы, и уже ликующе посмотрел на Рада – вот я какой ловкий! – но, заметив его улыбку, замолчал. Вначале он не мог понять, над чем это он так ухахатывается, да только потом оглянулся и увидел, что стоит посреди кустарника.
- Ты побежал, - подтвердил его догадку несносный юнец, чьи светлые глаза все еще смеялись.
- Ну, ты, - Сивар явно боролся с собой, чтобы не выругаться, - Кто ж так дерется? Прямо не бой, а небеса знают что!
- Я рад, что тебе понравилось, - усмехнулся наш герой.
- Ты что же, и с Рогионом так драться собираешься? Да над такой дракой вся равнина смеяться будет!
- А пусть смеется, мне-то что?.. Ну да ладно, не сердись. Ну не мог же я, в самом-то деле, тебя когтями полосовать! Элена бы с меня за такое шкуру сняла, и правильно бы, кстати, сделала.
- Она вообще была против, чтобы я тебя учил, - буркнул Сивар, - Зря я ее не послушал. С этаким ученичком работать и врагу не пожелаю!
- Сивар, ты что, обиделся? Ну прости, прости меня, больше так не буду. Давай, если хочешь, снова попробуем.
- Опять с тобой связываться? Ха, себе дороже! Я иногда думаю, что у тебя в родне не острозубы, а какие-нибудь стрекозы. За тобой уследить невозможно, словно у тебя за спиной крылья есть! Где ж ты так научился, а?
- Жить хотел, вот и научился. Мне две луны было, когда я впервые на охоту пошел в кустарник, за ящерицами, и три – когда пришлось во всем о себе самому позаботиться. А в зарослях тихому да медлительному не выжить – тут же съедят, и не подавятся!
- А родителей ты не пытался отыскать?
- Было дело. Да только успехом, как видишь, не увенчалось. Я долго ис-кал, и в конце концов нашел то гнездо, из которого меня когда-то вытащил Аганор, что потом стал мне отцом. Нет, ты вряд ли его знаешь. Он погиб в битве, - Радангар почувствовал, что голос его дрожит, и поспешно вытер глаза, - А о своей родной матери я так ничего и не узнал. Возле этого гнезда, давно заброшенного, я нашел лишь пустую скорлупку и множество старых следов, на которых не сохранилось ни одного запаха. Видимо, она и мои братья или сестры ушли за реку, и больше не возвращались. Может, они еще живы, может, давно умерли… не знаю. Что же до отца, то его, наверное, я никогда не встречу, а если и случится, то и не узнаю, а он не узнает меня.
- Сочувствую тебе. Я-то понимаю, каково это – жить без родителей, но я хоть знаю, кем они были и как их звали. К тому же, у меня есть Элена.
- А у меня – Сарпик, - улыбнулся Радангар. – Значит, не все так плохо, как кажется. Да и я понял: родство по духу порой даже важнее кровного.
- Еще бы Рогион это понял, - вздохнул Сивар, а Радангар печально улыбнулся в ответ….
Время, как нарочно, проходило быстро, но Радангар не собирался его так просто терять. Все эти оставшиеся несколько дней он занимался с Сиваром, – уверить того в необходимости этих занятий стоило ему немалых усилий! – охотился вместе с Сарпиком. а еще (про это он даже думать не мог, не краснея) гулял с Эленой по вечерам. Сивар, который, разумеется, был прекрасно на сей счет осведомлен, предпочитал об этом не упоминать, хотя к Радангару он стал относиться куда требовательнее, и даже в обычное время, свободное от их схваток, наш герой иногда замечал на себе его пристальный, но добродушный взгляд, хотя и с легким намеком угрозы: дескать, я тебя от носа до хвоста знаю, но если сестренка на тебя обидится, будь ты хоть трижды великий боец, я тебя на самое высокое дерево загоню и там до конца дней продержу…. Но Элена была слишком прекрасна, слишком добра и слишком мила, чтобы с ней расставаться, так что ни у него, ни у нее не было причин для ссор. Они бегали по кустарнику, плескались в реке, а еще сидели порой на высокой, от-глаженной всеми ветрами каменной скале – Скале Солнца, как ее называли обитатели равнин – и молча любовались залитыми лунным светом просторами бескрайней степи.
- Как красиво, - прошептала Элена в одну из таких ночей, последнюю перед предстоящей схваткой с Рогионом. Они сидели бок о бок и наблюдали за огромной серебристо-белой луной на светлеющем голубоватом небосводе, - Иногда смотришь вот так, и кажется, что еще чуть- чуть – и дотянешься до самого неба, до любой звездочки.
- Да, красиво, - кивнул Радангар, - И ты тоже очень красива…
- Радангар, - она смущенно улыбнулась, - ты что же, научился льстить?
- Зачем мне это? – он удивился, - Я же правду говорю. На всей равнине нет существа прекраснее тебя. И во всем в мире тоже.
- Ну, тогда спасибо за столь приятные слова о моей скромной особе, - и она неожиданно тяжело вздохнула.
- Что с тобой, Элена? Я что, тебя обидел?
- Да нет, нет, конечно. Но ведь завтра…
- Я знаю, - он кивнул. Еще утром к ним приходил Геррон. Он и передал, что на закате он будет ждать Радангара на высоком речном берегу, у места под названием Шумящая Стена, что к северу от них. Его – и Элену, конечно. «Если победит Радангар, Элена может считать себя свободной от всех обязательств, но если верх одержит Рогион, она должна будет выполнить обещанное ее отцом» - сказал он. А Рад обнял подругу за плечи и сказал:
- Не бойся, Элена. Я никогда не позволю, чтобы тобой распоряжались, словно вещью. Дела прошлого не должны владеть нашим будущим, ведь деяния потомков порой искупают вину предков. И ты будешь свободна. Надо только верить в это, надеяться и ждать!
- Ах, Радангар, - она посмотрела на него, - Я верю тебе, верю каждому твоему слову, и мне бы искренне хотелось сказать, что я не сомневаюсь в твоей победе, но Рогион… он…
- Он стоит не за правое дело, - глаза Радангара яростно сверкнули свет-лым золотым огнем, - И уже этого достаточно, чтобы я не дал ему победить – любой ценой.
- Он ведь может тебя сильно искалечить… или даже убить!
- Один раз я уже был на пороге смерти, и не дался ей, не дамся и теперь, - спокойно ответил он, а Элена с надеждой посмотрела ему в лицо.
- Обещаешь?
- Обещаю. Рогион не победит.
- Да я не об этом! - она нетерпеливо тряхнула головой, - Обещаешь… что не погибнешь в схватке? Что не бросишь меня одну?
Он с недоумением посмотрел на нее, а потом улыбнулся и сказал:
- Никуда я от тебя не денусь, Элена. И ты это знаешь.
- Знаю, - вздохнула она, но уже не так тяжко, - И все равно волнуюсь.
- А ты посмотри, какая красота вокруг! - он обвел лапой залитую блед-ным светом предутренних сумерек степь, - Скажи, разве кто-нибудь согласится уйти прочь, чтобы никогда уже не увидеть этого кустарника, этих равнин, этого голубого неба? Не слышать ни журчания воды, ни шелеста листвы, ни рева стад зеленоедов? Разве могут быть на свете места прекраснее этих? – он с какой-то странной гордостью обвел все это взглядом, а потом добавил, потише, и голос его странно дрожал, - И никогда не сидеть вот так, на Скале Солнца, и не любоваться восходом вместе с тобой, Элена?
- Ты прав, - она полной грудью вдохнула свежий воздух, а потом улыбну-лась – и доверчиво ткнулась щекой в его густую гриву. Так, крепко при-жавшись друг к другу, они молча смотрели, как светлая полоса на горизонте становится все шире и шире, как сперва темно-синие, мрачноватые облака, неторопливо плывшие куда-то по своим небесным, нам неведомым дорогам, становились сперва просто синими, а потом голубыми, светло-голубыми, палевыми, золотистыми, пока не вспыхивали яростным, слепящим пламенем, радостно приветствую солнце, что медленно и спокойно поднималось над землей, по-царски величаво осматривая расстилающиеся под ним земли, словно проверяя: все ли спокойно? не случилось ли чего ночью? Его яркие лучи, словно золотые стрелы, пронизывали каждый клочок холодного ночного неба, возвращая ему ласковую дневную лазурь, его светлый лик был ярок и прекрасен, как всегда, и никто бы не стал говорить плохое о жизнь ему да-рующем светиле, но разве наша пара была хуже? Игривый ветер трепал их роскошные гривы, переплетая их вместе теплым искристым огнем, а солнце одинаковым пламенем горело в глазах, когда они, восторженно и благого-вейно наблюдали за просыпающимися небесами. Вся равнина пела свою Хвалу Солнцу, и они единым голосом пели вместе с ней. Что они пели? Не знаю, ведь каждый обитатель этого мира вносит свои ноты в общую песнь, и слов было не разобрать… но разве это так важно? Смысл и так был понятен всем….
Солнце встает! Да, солнце встает!
И тени отступают прочь,
Ведь свет идет, для всех, кто ждет,
И перед ним бессильна ночь.
И чтоб лучи твои светили
Поют везде, поет любой,
Ведь ты и я, кто б мы ни были,
Мы все в долгу перед тобой.
Ты жизнь нам всем дало, взрастило,
И научило выбирать.
Ты силу всю свою в наш мир вложило,
И лишь одно нам хочется сказать,
Что ты одно, одно на этом свете,
Другого не найти, как ни искать,
И все мы здесь – твои родные дети,
А ты для нас – одна большая Мать!
- Не догонишь! – неожиданно крикнула Элена, и, шаловливо хлопнув его по боку, как мы хлопаем друг друга по плечу, играя в салочки, одним прыж-ком перелетела на землю, а Радангар, смеясь, бросился за ней, и они вместе исчезли в зарослях. Все это утро они, точно расшалившиеся щенки, бродили по кустарнику, то скача, точно угорелые, сбивая лапами крупные капли холодной росы, то с веселым рычанием наваливаясь друг на друга и вместе падая на землю, хохоча во все горло…. Они не вспоминали ни о чем – ни о Рогионе, ни о предстоящей схватке, ни о, в конце концов, своем уже довольно-таки приличном возрасте. Они просто были СВОБОДНЫ – и наслаждались своей свободой…
На поляну они вернулись часа через три, когда солнце уже стояло до-вольно высоко, усталые, но абсолютно счастливые. Молодые процинозухи встретили их появление счастливым визгом и тут же бросились навстречу. Кое-кто, побойчее, даже попытался взобраться на спину Радангару – хотя, как говориться, задумал муравей Олимп покорить! – но наш герой лишь немного их встряхнул, и они с Эленой отправились отдыхать. Сивар, встретившийся, было, им по пути, внимательно глянул на обоих, но ничего не сказал, только фыркнул в усы и с такой же понимающе-насмешливой усмешкой отправился дальше. Рад и Элена одновременно посмотрели друг на друга, одновременно пожали плечами и, все еще посмеиваясь про себя, улеглись на свои подстилки из сухого желтого папоротника – и почти сразу уснули. И странные сны снились в тот день нашему герою, сны о грохочущих пенных реках, о семицветных радугах, вылетающих словно бы из воды и отвесных скалах… Было там, правда, еще что-то… или кто-то… но неужели это… Элена? Он окликнул ее, а она ласково улыбнулась ему и…
- Рад! Рад, вставай!
- Где, что? – он подскочил, как ошпаренный, пытаясь сообразить, что же произошло. Где вода, где камни, радуга? Он стоял на разметанных изломан-ных папоротниковых листьях – видимо, во сне потрудился, и вокруг плотной стеной возвышались кусты. Единственное, что осталось с ним и после пробуж-дения – так это Элена, но она, кажется, улыбаться вовсе не собиралась, стоя неподалеку, и рядом с ним стоял Сивар.
- Что случилось?
- Ничего, просто нам надо идти, если хотим вовремя поспеть, - угрюмо ответил ему тот, взгляд его был довольно мрачен, - Давай, поднимайся. Мы ждем тебя у выхода.
- Хорошо, - кивнул он, стараясь привести мысли в порядок. Видно, ему это удалось – по крайней мере, когда он вышел, то вид у него был собранный и несколько напряженный. Солнце еще только-только перевалило через полдень, но он ничего по этому поводу говорить не стал – друзьям виднее, а он про то место, о котором говорил Геррон, и слышал-то лишь краем уха. Речной обрыв, Шумящая Стена… Звучит чарующе, но кто знает, что это на самом деле?
- Береги себя, сынок. – Софира нежно лизнула его в щеку и отвернулась – кажется, она собиралась заплакать. Менас лишь хлопнул его по лапе - выше он не доставал, сестренки, всхлипывая, обняли.
- Удачи тебе, Радангар, - негромко, точь-в-точь как тогда, в ту далекую ночь, сказал ему Иргон, а Радангар точно так же кивнул ему, прежде чем вместе с друзьями исчезнуть в густом кустарнике. Вот только там его ждал сюрприз – рядом с Сиваром. упрямо насупившись, сидел …Сарпик!
- Ты откуда взялся? – удивился Радангар.
- Я с тобой иду, - ответил тот.
- Сарп, я же не на прогулку.
- Я знаю. Но один раз я тебя послушался, и вот что из этого вышло – он указал лапой на разукрашенный шрамами глаз брата, - Так что больше я тебя не брошу. Никогда.
- Пусть идет, Радангар, - неожиданно выступила в его поддержку Элена, - Ведь он не за себя, а за тебя волнуется. И знаешь, это дорогого стоит.
- Ну, хорошо, - он кивнул, хотя явно был не в восторге от своего решения. Сарпик же отреагировал мгновенно, радостно подпрыгнув едва ли не выше кустарника.
- Все, хорошего помаленьку, идем, - нетерпеливо проворчал Сивар, от не-терпения царапая землю когтями, - До Шумящей Стены полдня хорошего ходу, а с вами и за три дня до нее не дойти.
- Кстати, Сивар, - заметил Рад, продираясь за ним через кусты, - А что это за место такое – Шумящая Стена? Я слышал кое-что о ней от путешест-венников, но ты же их знаешь – они тебе и про водножила с двумя головами наплетут, лишь бы ты их слушал.
- Чего ж тут рассказывать? Это видеть надо. Я сам там побывал лишь один раз, и довольно-таки давно, а забыть до сих пор не могу. Если сказать, что это просто водопад – значит, не сказать ничего, а если начать его расписывать от подножия до вершины, то на это понадобится несколько дней.
- Водопад? А что это? – спросил Сарпик.
- Это место на реке, где земля как бы обрывается, и вода падает с боль-шой высоты. Водо-пад, слышишь?
- Падает? Вода? Значит это… стена из воды?
- Ну, можно и так сказать. Шумящая Стена – самый высокий водопад в наших землях, он выше дерева и необычайно красив. Правда, возле него очень шумно, и говорить почти нельзя, но речной обрыв, куда мы, по милости нашего обожаемого Рогиона, должны явиться, расположен над водопадом, так что там более-менее, но слышно. Впрочем, вы сами все увидите….
Дальше они шли по большей части молча. Путь их пролегал вдоль реки, но Сивар, лучше, чем все они вместе взятые, знающий эти земли, старался по возможности вести их самым коротким и наиболее проходимым путем, хотя это было не так-то просто – река изгибалась и петляла, а ее берега то одева-лись кустарником, то открывались равнинами, то зеленели непролазными хвощовыми гущами, где шагу нельзя было ступить прежде, чем выдрать лапу из густой болотной грязи.
- Да когда ж это кончится, - рычал Радангар, выдирая собственное тело из переплетения густых ветвей, - Долго еще, Сивар?
- Почти пришли. Слышишь?
- А что именно? - проворчал он, но все же прислушался, - Шум, что ли?
- Это она, - улыбнулся Сивар. поджидая его на вершине скалы, - Гляди!
- Ну, и что ты там… о-го-го!!!
- Захватывающее зрелище, правда? – Сивар говорил об ЭТОМ, как о старом знакомом, хотя и у нег в глазах сиял огонь восторга. И неудивительно – ведь мало у кого из жителей равнин не захватывало дух при виде того, как с высоты в три громадных старых дерева, перепрыгивая через скалы и утесы, вниз с оглушительным грохотом летит огромная, просто завораживающая воображение свое силой и мощью масса холодной пенной воды! Брызги от клубящихся в ее низу белых облаков долетала даже до них, и Радангар почти сразу промок до последней шерстинки, но прямо-таки светился от восхищения. Элена, поднявшаяся вслед за ними, тоже откровенно любовалась легендарной Стеной, а вот Сарпик, видимо, обладающий умом не столь возвышенного склада, только посмотрел туда – и застонал.
- И мы будем туда лезть?
- Ага, - с некоторым удовольствием подтвердил его страшную догадку Сивар, - Обрыв-то, мой хороший, как раз над тем самым местом, где ты сейчас стоишь, следовательно, нам придется взобраться наверх.
- А солнце-то почти зашло на горизонт, - Рад, сощурившись, посмотрел на запад, - Надо поторопиться.
- Это верно, - и Сивар первым спрыгнул вниз, прямо в воду, направляясь к кромке грохочущей воды. Радангару, Элене и Сарпику оставалось только со вздохом последовать за ним. Честно признаться, это оказалось не так-то просто – взбираться на гладкие, как стекло камни, к тому же еще и обильно смоченные водой. Лапы разъезжались, но они упрямо лезли наверх, вслед за Сиваром, который лишь каким-то чудом умудрялся находить среди этих утесов те, на которые с грехом пополам можно было наступить, и которые лицемерно назывались «тропой»! К тому же, им надо было следить не только за собственными движениями, но и за движениями друзей, потому что, оскользнись кто-нибудь из них, не от удара, так от испуга или желания его спасти вниз полетели бы все. Один раз так чуть было не случилось, и Сарпик едва не скрылся в грохочущей воде, но, к счастью, Элена успела подцепить его лапами и вытащить обратно.
- Спасибо, - стуча зубами от холода и страха сказал он, и хотя она мало чего расслышала из-за шума воды, но поняла – и, тепло ему кивнув, полезла дальше, цепляясь когтями за каждый уступ, за каждую выемку. Силы ее быстро истощались, и, усмехнувшись про себя, что так и помереть недолго, застыв на камнях в этом дурацком, почти вертикальном положении, сильные челюсти аккуратно схватили ее за загривок и вытащили на твердую землю. Как оказалось, Радангар с Сиваром уже добрались до самого верха, и, отпустив Элену, Рад склонился вниз и вытащил вслед за ней и такого же измученного Сарпика.
- Мы что… добрались? - спросил он, ошалело оглядываясь.
- Да, мы пришли, - кивнул Сивар, - Только Рогиона что-то не видно.
- И слава небесам, - проворчал Рад, отряхиваясь, - После такого купания спать хочется, а вовсе не драться.
- Не расслабляйся, - Сивар продолжал пристально следить за окрестно-стями, - Неохота, чтобы нас застали врасплох.
- Солнце еще не коснулось земли, - Элена кивнула на небо, где полыхал рубиновым пламенем огромный солнечный диск, окрасивший его в самые восхитительные и нежные вечерние цвета – алый, лиловый, синеватый, а облака его яркие огненные лучи сделали золотисто-персиковыми, и вместе это составляло поистине незабываемую картину. Розовеющие воды Шумящей Стены, переливающиеся через гладкие черные скалы, с шумом падали вниз, а четверо острозубых, сидя на отвесном береговом обрыве, любовались откры-вающимся им с такой высоты пейзажем.
- Смотри-ка, - неожиданно улыбнулся Сарпик, - а ведь вон там наши с тобой земли, а дальше, по реке, мы с тобой шли, когда случилась засуха, помнишь? Мы шли, шли, а так и не поняли, где же кончаются эти равнины. Как все-таки велик наш мир, верно?
- Да. И прекрасен, - Рад тоже задумчиво посмотрел на свой дом. Великий и прекрасный. И какими же ничтожными кажутся рядом с ним все распри, вся их вражда, все недовольства! Он так огромен, что невозможно описать словами, и ясно, что в нем хватит места всем, а они никак не могут этого понять – и продолжают зачем-то драться и убивать, не желая, а может, не в силах понять, что все сражения и битвы их жизни, которые, должно быть, и кажутся им делами достойными и значительными, на самом же деле – ничто по сравнению с мощью и мудростью самой этой земли, вековой мудростью, взрастившей уже не одно поколение живых существ….
- Кажется, я их чую, - едва слышно сказал Сарпик, потянув воздух, а Радангар лишь кивнул в ответ – он и так это знал. Вскоре кусты раздвинулись, и на открытое место вышло четверо острозубых, во главе которых нетороп-ливо и спокойно шагал сам Рогион. Кажется, он тоже эти полтора месяца времени не терял – во всяком случае, жирка на его мускулистых боках видно не было. Вслед за ним шла Арассия, гордая и спокойная, но во взгляде ее по-прежнему пылала неоплаченная месть. Радангар первым поднялся им на-встречу, Сарпик, Элена и Сивар благоразумно отступили прочь, оставляя его и Рогиона одних. Проходя мимо Рада, Элена едва заметно потерлась о его бок плечом и шепнула: «Удачи». Тот в ответ лишь улыбнулся про себя: да уж, удача ему сегодня явно понадобится! Рогион. также оставив товарищей у края поляны, вышел вперед и остановился на расстоянии трех шагов от Радангара. Сивар и один из острозубых стаи Рогиона молча выступили вперед и обвели противников чертой, заключив их в не слишком большой – прыжков пять в диаметре – круг и так же молча отступив назад. Некоторое время Радангар и Рогион пристально рассматривали друг друга, молча и не опуская головы. Взгляды их, светло-золотистый и пронзительно-зеленый, пересеклись, и все присутствующие неожиданно поразились, до чего же они были похожи. Как братья… нет, даже ближе, чем братья! Как близнецы, как две половинки единого целого. Однако, противники, все так же неподвижно стоявшие на речном обрыве, если и заметили что-то, на что в прошлый раз не обратили внимания в бледном свете луны, то ничем не выказывали своих чувств. Радангар не оглянулся, услышав неровный вздох Элены, Рогион не отвел глаз, когда Арассия, схватившись за сердце, медленно попятилась назад, глядя на них во все глаза и не веря им. Они просто стояли и смотрели. Они не уступали друг другу ни в росте, ни в крепости, ни, должно быть, в силе. Словно отражения друг друга в спокойной воде, они застыли на этой поляне. Радангар, правда, казался несколько изящнее, Рогион – массивнее, но они оба прекрасно знали, что это невеликое расхождение их в сложении может обернуться победой или поражением для любого – смотря по тому, как ты или он сумеете этим воспользоваться…
- Пусть будет честным наш бой, - наконец, слегка поклонившись, не-громко и спокойно промолвил Радангар. Голос его прозвучал с достоинством и почти дружелюбно.
- Да будет так, и пусть свершится правосудие, - если и удивившись, то не показав виду, ответил Рогион, также вежливо склонив голову, а Радангар удовлетворенно отметил про себя, что Сивар все-таки не ошибся, назвав его более достойным соперником, чем Тартог. Этот не ударит со спины и песка в лицо не бросит. А значит, даже если нашему герою и не суждено победить в этой схватке, он может быть уверен – этот бой был честным и достойным даже того, чтобы в нем проиграть…
Первым начал движение Рогион. Словно бы ни с того ни с сего вздулись на его плечах тугие клубки, а через мгновение сильное мощное тело понеслось на Радангара, грозя ощеренной страшными клыками пастью. Тот не стал ни уворачиваться, ни отступать – просто стремительно двинулся навстречу, и две молнии, встретившись где-то на середине рогионова прыжка, столкнулись – и тут же отпрянули в разные стороны, будто и не коснувшись друг друга. Лишь очень и очень зоркий глаз сумел бы разглядеть, как клыки их вонзились во вражескую плоть, а уж доставшиеся отметины – глубокую рваную рану на плече Радангара и жестоко разорванную грудь Рогиона – увидели все, но промолчали, ибо бой еще только начался. А противники, словно услышав отрывочные, подобные удару когтей, мысли друг друга, не сговариваясь взяли – да и улыбнулись друг другу, оскалив длинные, слегка запачканные кровью клыки. Дескать, я-то и без того это знал, а вот теперь и до конца убедиться пришлось – мы с тобой равны. Только вот кому достанется победа?.. Впрочем, думали они недолго. Драться хочешь – дерись, а не попусту голову себе забивай. А не то тебе эту самую голову тут же и оторвут. И следующая атака, уже не столь бешеная, но такая же неожиданная, уже была начата Радангаром. Двигаться быстро – это он умел, а потому даже Сарпик, изучивший брата до последнего пятна на шкуре, не заметил, как тот сорвался в прыжок, больше похожий на полет стрелы. Рогион, честь ему за это, заметил, но все же не тогда, когда следовало, и Рад, словно туго скрученный из железных мускулов снаряд, ударил его со всего разгону, опрокинув навзничь и полетев по земле. Сивар, напряженно наблюдавший за каждым движением друга, не удержался и нервно сглотнул – уж ему-то было известно, каково оказаться в этом безумном клубке из клыков и когтей! Однако, Рогион хоть и не мог похвастать завидной скоростью, все же обладал кое-чем ей в противовес – солидными габаритами, и когда Рад едва не схватил его за горло, он шутя стряхнул его с себя и, не давая опомниться, всем своим весом навалился сверху, придавив его, точно букашку. От этой тяжести Радангар почувствовал, что вот-вот задохнется – грудь слово бы сдавили крепкие кольца, в спину прочно упирались огромные когтистые лапы, от боли на глазах выступили слезы, а сильные челюсти врага могли в любой миг сомкнуться на его шее и переломить ему позвоночник с той же легкостью, с какой нога, обутая в кожаные сапоги, ломает попавшуюся на дороге сухую ветку. «Но нет, нет, этого не будет! Я не хочу умирать!» - мысленно, но во весь голос закричал он и, взревев, все же сумел, приподнявшись на трясущихся от натуги лапах и сбросить с себя не ожидавшего такого сюрприза Рогиона, да так, что тот, отлетев на пару прыжков прочь, ударился о сухую землю, и лишь каким-то чудом не выступил за черту круга. Радангар же, не давая ему передышки, с рычанием бросился вперед, и противники, вздыбившись на задние лапы, принялись охаживать один другого ударами вооруженных кривыми когтями лап. А когти-то у лиценопсов хоть и не отличались кошачьей остротой, но все же под их удар не стоило соваться – ведь били не только они, но еще и несколько десятков килограммов очень даже не слабого тела, а уж о ярости, с которой наносились эти удары, и вообще лучше не упоминать! Задние лапы с силой скребли по сухой и твердой земли, цепляясь за каждую шероховатость почвы – не дайте небеса сейчас поскользнуться! – а пасти противников, открытые на полную ширь, опаляющие воздух горячим дыханием и сотрясающие его злобным рыком, клацали огромными клыками, будто стальными кастетами, и глаза полыхали лютой одним-единственным желанием – все же добраться-таки до горла, вонзить в него зубы, разорвать, растерзать, выпустить из него всю кровь, до последней капли! Но не могли они, ни тот, ни другой, достать до вражеской глотки, не могли и долго продолжать бой на задних лапах, в которых уже начинала чувствоваться предательская дрожь. Радангар знал, что дальше его сил не хватит – он уже и так едва удерживался на дыбах, а еще через несколько выпадов мог и вовсе свалиться без сил, поэтому, предугадав следующую яростную атаку Рогиона, он не стал отбиваться, и хотя острые клыки оцарапали ему щеку, он, собрав все свои последние силы, ударил головой в грудь врагу, отчего тот, сам тоже едва державшийся, отлетел к самому обрыву и, точно нелепая статуя, на мгновение застыл на его краю на задних лапах, а потом, тщетно пытаясь ухватиться когтями за воздух, начал валиться вниз. Среди его товарищей послышались полные ужаса крики, Арассия, пронзительно закричав, стрелой бросилась вперед, заранее зная, что не успеет, что схватит только пустоту, когда тело ее сына, ее последнего сына уже понесет бурная река, зная – но все равно надеясь на чудо… И чудо слу-чилось.
- Держись! – неожиданно для всех закричал Радангар и, не пробежав – пролетев разделявшее их расстояние, схватил Рогиона за загривок. От мощного рывка его тело мучительно прогнулось дугой, зубы едва не выломало из челюстей, а лапы, вспахивая когтями землю, поползли к краю обрыва...
- Отпусти! – хрипло зарычал Рогион, и в голосе его слышались страх вперемешку с отчаянием, - Дурак, оба же погибнем!
- Как бы… не так! - сквозь зубы прорычал Рад. Их взгляды вновь пересек-лись – два одинаково безумных взгляда… Он знал, что позади него опомнившиеся от первого изумления острозубы уже бегут к ним, но что толку? – Прости... за Тартога. Я не хотел... - и, всеми когтями вцепившись в уходя-щую из-под лап землю, он резко двинул шеей и с неожиданной для него самого, - измученного долгой битвой, ослабевшего от многочисленных ран, уже почти теряющего сознание от неимоверной усталости, парализующей тело, - силой умудрился швырнуть его на твердую землю, прямо под лапы застывшей Арассии. Однако, это рывок, эта двойная тяжесть сломила последнее сопротивление осыпающегося берега…
- Радангар! – во все горло, вне себя от ужаса закричали в один голос Элена и Сарпик, но было поздно – целый кусок глинистого берега, с треском оборвав последние корни, что держали его столько долгих лет, стремительно полетел вниз, унося с собой не успевшего даже прыгнуть Рада… Светлые глаза его словно прощались... Могучая река с восторгом приняла столь нежданное подношение, мгновенно скрыв его в своих бушующих волнах.
- НЕ-Е-Е-ЕТ!!! – закричал Сарпик, глядя, как когти Радангара бессильно скребнули по гладким черным утесам, даже не оставив на них царапин, а голова его, в последний раз появившись над пенными волнами, исчезла за обрывом водопада, - Радик, нет! Нет, нет, нет! Нет! Ты не умер, нет! Я знаю, ты не умер, Рад! – и он уже почти прыгнул в реку, когда чья-то широкая ког-тистая лапа схватила его поперек туловища и не слишком бережно отшвыр-нула назад. Он, впрочем, этого почти не заметил, и, через мгновение поднявшись, снова бросился к обрыву, но дорогу ему преградил Сивар.
- Сарпик, не делай глупостей!
- Пусти меня! – он пытался обойти его, но Сивар заступал ему все пути, - Пусти меня! Я должен его спасти!
- Ты ему уже ничем не поможешь, - голос Сивара дрожал, на глазах бле-стели слезы, - Он… он мертв, Сарпик.
- Нет! Это неправда! Радик не мог умереть! Ты лжешь! Он не мог!
- Он умер, Сарпик. Все мы смертны…
- Нет, - неожиданно, едва слышно просипела Арассия, и на мгновение в ее светлых золотистых глазах, совсем недавно сжигаемых ненавистью, про-мелькнул страх – и ужас содеянного, - Неужели это из-за меня… Рогион… Он же спас его… Он не мог умереть… Он спас его… И они… они…
- Он не мог, - глухо прошептала Элена, смотря куда-то пустыми глазами, плечи ее странно тряслись, по щекам пролегли две мокрые дорожки, - Это не так… Радик, ты же обещал…
- ОН-НЕ-УМЕР! – яростно прокричал Сарпик, - И я его найду, он жив, я знаю! Он не мог оставить меня! У меня кроме него никого нет! – и, разры-давшись, он бросился к водопаду. Оскальзываясь и в кровь ломая себе когти, он начал спускаться вниз, прыгая с камня на камень. Вслед за ним тут же бросилась Элена, а там уж последовали сраженный ужасом случившегося Сивар и, что удивительно, хромающий и шатающийся от слабости Рогион, а с ним – Арассия, которая, хоть и не была ранена, но лапы ее тряслись, как у немощной старухи, а в глазах плескалось отчаяние. Шумящая Стена грохотала совсем рядом с ними, мокрые валуны скользили из-под лап – все-таки спускаться куда труднее, чем подниматься! – но когда они все же спрыгнули в холодную, как лед, воду, то увидели Сарпика, который бессильно лежал на мелководье, крича от боли, разрывающей сердце, а рядом с ним, приобняв его за плечи, сидела Элена, и слезы часто-часто скатывались по ее щекам, а тело сотрясалось от плача.
- Элена, - Сивар подошел к ней и прижался боком к ее вздрагивающим плечам, пытаясь успокоить, - Элена, ну не плачь, пожалуйста…
- Он… он не сдержал… обещания, - и она захлебнулась от слез, с новой силой хлынувших из глаз, ткнувшись в широкую грудь брата, - Он же сказал мне…
- Я понимаю. Ты любила его, да?
- Я просто… просто никогда не встречала более доброе и храброе сердце, как у Радангара… - сказала она, - Никогда… другого такого нет и не будет… О, Радангар! – и она расплакалась. Рогион и Арассия молча смотрели на них
- Он спас мне жизнь, - наконец сказал Рогион, но ни одна голова не повернулась в его сторону, - Такое не забывается. Теперь я понял, чью жизнь пожелала забрать смерть вместо моей, - он скривил губы в неком подобии усмешки, - Даже десять жизней, подобных той, что прожил мой брат, не могут сравниться хотя бы с сегодняшним днем и с тем, что сделал Радангар! – он посмотрел на мать, - Мы с тобой совершили огромную ошибку. Большую ошибку, которая всем нам дорого стоила…
- Теперь-то это какое это имеет значение? – Сарпик посмотрел на него глазами, до краев наполненными болью, - Радангар мертв, понимаешь? МЕРТВ! И умер он из-за тебя! Из-за тебя и из-за этих ваших дурацких обы-чаев! - в голосе его послышалась плохо сдерживаемая ярость, взгляд полых-нул огнем, - Если бы не ты, он бы все еще был жив!
- Я знаю, - он кивнул, - Я виноват в его смерти. И готов в полной мере нести за это ответственность.
- Опять? Опять кровь за кровь? - в уже совсем не детских глазах Сарперрана вспыхнул багровый свет заката, - Опять возвращаться к тому, что погубило моего брата? Ну уж нет, ни за что! - и, выскользнув из-под лапы Элены, он со всех лап помчался куда-то прочь. Элена хотела было идти за ним, но Сивар покачал головой, сказав:
- Пусть идет. Ему надо побыть в одиночестве.
- В одиночестве? Когда он в таком состоянии?! - она кивнула на Сарпика, что взбирался на груду скал и, видно, мало что замечал вокруг, спотыкаясь через шаг и пятная кровью разбитых лап бездушные серые камни, - Ты разве не видишь? Да он же почти обезумел от горя! Его сейчас ни в коем случае нельзя оставлять один на один с его потерей, он этого не перенесет! Нельзя допустить, чтобы и он отправился вслед за братом! - и она, поднявшись, побежала за Сарпиком. Сивар и Рогион с Арассией, на чьих глазах дрожали слезы, молча смотрели, как две фигурки, маленькая и побольше, встретились на самой вершине скал и обнялись, вместе оплакивая свое неудержимое горе.
- Она действительно любила его? - наконец тихо спросил Рогион.
- Да, - так же тихо ответил Сивар.
- А этот малыш… Сарпик. Он ему и вправду брат?
Сивар кивнул.
- Может быть, не по крови… но по духу они точно родные братья.
- А скажи, Сивар, - очень тихо, хрипло спросила его Арассия, - Этот острозубый… Радангар… Он же вырос в той самой стае мохнолапов, где мы… где мы его впервые увидели?
- Да.
- И его туда привела одна семья… в которую… в которую его самого принесли еще яйцом?
- Да, так он мне рассказывал. Но откуда ты знаешь об этом?
Ответить Арассия не успела. Неожиданно истошный пронзительный вопль разорвал грохот водопада, и она, Сивар и Рогион, как один, бросились к скалам.
- Сарпик! Элена! – что есть закричал Сивар, - Что слу… - но тут его глаза округлились, и он прошептал, - Радангар?!!
Он лежал прямо за скалами, на боку, среди камней, и трудно было понять, дышит он еще или нет. Сарпик, снова разревевшись, точно теля, сидел рядом с ним, прижавшись к его мокрой голове, а Элена осторожно приложила ухо к его груди, некоторое время прислушивалась, но потом, засмеявшись от радости, закричала:
- Он жив! Радик жив!
- Не может быть! - Сивар едва ли не кубарем скатился на землю, помчав-шись к ним, - Шумящая Стена… Да это же чудо какое-то!
- Чудо, чудо! - Сарпик улыбался во весь рот, глаза его сияли ярче звезд, - Радик у нас и сам – сплошное чудо! Он поправится, Элена?
- А куда он денется? - Элена ласково похлопала его по боку, - Вот только жадный он что-то, слишком, видно, воду любит, - и, оперевшись передними лапами о его грудь, она слегка надавила – и из приоткрытого рта Рада потекла вода, он закашлялся и приоткрыл глаза.
- Как ты себя чувствуешь? - Элена ласково посмотрела на него.
- Когда ты рядом… просто прекрасно, - просипел он, пытаясь улыбнуться, но улыбка получилась кривоватой – его всего трясло от холода. Элена, заметив это, легла на него сверху, делясь своим теплом и начала вылизывать ему разорванное об острые камни плечо, а он слабо засмеялся.
- Щекотно…
- Не перестаешь меня удивлять, парень! - Сивар смотрел на него во все глаза, - У тебя прямо талант выходить сухим из воды!
- Правда? Скажи это водопаду, у него, кажется, другое мнение, - пошутил Рад, а потом повернулся к Сарпику, - А ты чего, малыш? Не рад мне?
- Глупый, - он мучительно старался улыбнуться, - Рад… я подумал…
- Что, подумал, что я утонул? - Радангар усмехнулся и. протянув сво-бодную лапу, потрепал его по загривку, - Не волнуйся, Сарпик. Я вас не оставлю. Никогда, - он посмотрел на Элену, а та, улыбнувшись, прижалась к нему всем телом, негромко и нежно мурлыча от счастья.
- Нет, но ты действительно невозможный везунчик! - Сивар, кажется, все еще не мог поверить, что видит перед собой живого и почти невредимого острозуба, пережившего падение с ШУМЯЩЕЙ СТЕНЫ! О которой говорили, что даже рыбы не могут спуститься с нее! – Да о тебе легенды впору рассказывать, дружище!
- Есть у меня один знаменитый тезка, о котором сложено немало замеча-тельных легенд, - улыбнулся Рад, - Если хочешь, я тебе потом их обязательно расскажу... - но тут он заметил Рогиона с Арассией и приумолк. Вслед за ним замолчали и остальные, но брат Тартога, еще долго не раскрывал рта, при-стально глядя на своего бывшего противника, а потом слегка отступил – и низко поклонился ему, согнув передние лапы в коленях и опустив голову едва ли не до земли, явив тем самым высшую степень уважения.
- Великая удача мне выпала, - сказал он медленно и даже торжественно, - коли пришлось встретиться с таким острозубом, как ты, Радангар. Ты действи-тельно непобедимый воин, но к тому же еще и величайший из всех представите-лей нашего племени, каких мне когда-либо доводилось встречать! Ты спас мне жизнь, хотя мог и не делать этого, ты рисковал собой, когда мог отступить, и никто бы не сказал тебе и слова в упрек, но, видно, не такова твоя честь, коли не мнение окружающих, а твоя собственная совесть заставляет тебя поступать именно так, а не иначе. И в этом мне действительно далеко до тебя. Я признаю свое поражение и отказываюсь от всех притязаний на твою жизнь и на тебя, Элена, - он поклонился ей, - Мы с товарищами уйдем на свои западные равнины, так что, скорее всего, больше мы не встретимся.
- Спасибо тебе за твои слова, Рогион, - Радангар, приложив невероятные усилия, все же поднялся на лапы, и голова его оказалась почти вровень с головой темногривого острозуба, - Знакомство с тобой было для меня боль-шой честью. Арассия, - он впервые прямо обратился к острозубой, и та даже не отвела глаз… так похожих на его собственные, - Я знаю, что никогда не смогу полностью искупить свою вину, но…
- Вину?! – она посмотрела на него с таким выражением, словно впервые услышала это слово, - Какую вину? Да я до конца жизни буду благодарить небеса за то, что они свели меня с тобой! Ты ведь мне глаза открыл… нет, даже больше, ты мне жизнь вернул! Как я была слепа! Теперь я понимаю, что потерял бы этот мир, если бы тогда, столько лун назад, тот мохнолап не унес бы яйцо из моего гнезда! Теперь я понимаю, что бы потеряли все мы….
- Мохнолап? Яйцо? Из твоего гнезда? Не может быть, - прошептал Радангар, глядя на нее во все глаза, - Неужели ты… неужели ты моя… МАМА?
Она улыбнулась – видели бы вы, как волшебно улыбка преобразила ее лицо! – и кивнула. А Радангар в неверии посмотрел на Рогиона. На родного брата. Тот тоже улыбнулся ему.
- Я потерял одного брата и обрел другого, что много лучше последнего, - сказал он, - Как не благодарить за это судьбу! – он подошел и крепко обнял Радангара, а тот все стоял, как громом пораженный и во все глаза смотрел на него и на Арассию, по чьим щекам тихо катились слезы. На свою семью. И молчал. Наверное, Арассия заметила это…
- Простишь ли ты нас когда-нибудь? – прошептала она.
- Да, Радангар, - Рогион кивнул, - Мы перед тобой так виноваты...
Он покосился на своих друзей. Сивар и Элена, кажется, тоже были по-рядком ошарашены, а вот Сарпик посмотрел на него вполне спокойно, слегка улыбнулся – и сказал:
- Один мудрый не по возрасту острозуб как-то сказал мне: «Умей про-щать чужие ошибки». Помнишь такого?
- Я помню, - тихо ответил он, посмотрел на мать – и, мужественно за-ставив себя улыбнуться, шагнул навстречу и крепко обнял ее, а Арассия, разрыдавшись, ткнулась носом ему в плечо.
- Сынок…
- Но что теперь? - Рогион посмотрел на них, - Что теперь с нами будет?
- Я не знаю, - Арассия явно колебалась, - Ты же хотел уйти на равнины… А я… Я уже не та, что прежде…
- Ты можешь остаться с нами, - улыбнулся Рад.
- Правда? Но… но Рогион…
- А Рогион будет почаще нас навещать, - он пристально посмотрел на брата, - И пусть только попробует что-нибудь поперек сказать! Я защищаю тех, кого люблю, и готов отдать им все, даже жизнь, но я никогда не обнажаю клыков против друзей, тем более – против такого брата, как ты, так что я всегда буду рад тебя видеть на нашем берегу, - и шутливо добавил, - Надо же мне будет время от времени хоть с кем-то подраться! А ты - самый подходя-щий противник, которому даже проиграть не стыдно!
- Я тебе подерусь! – прикрикнула на него Арассия и – о, этот жест! – отвесила ему подзатыльник, - Выдумал! Да я вам обоим хвосты поотрываю!
- А я добавлю, - строго сказала Элена, - Или ты думал, что я тебя оставлю? Нет, ни за что! Я всегда буду рядом. Или ты против?
- Я и не думал, - улыбнулся он, - А ты, Сивар? Что ты будешь делать?
- Я… не знаю, - честно признался он, - Я постоянно был бродягой, так что не знаю, сумею ли прижиться на одном месте. Боюсь, мне будет скучно в вашем тихом уголке, даже если там будешь ты, дружище! Все же это не для меня! Так что я хотел попросить тебя, Рогион, - он повернулся к тому, - пойти с вами. Мне кажется, ты будешь куда лучшим вожаком, чем Тартог.
- Я буду только рад, - он улыбнулся.
- Ты же меня понимаешь, правда? - Сивар посмотрел на Элену.
- Конечно, - она улыбнулась, - Я слишком хорошо знаю своего брата, чтобы отговаривать, но Сивар… береги себя, ладно? И почаще заходи к нам!
- Обязательно, - он лизнул ее в щеку, а потом сурово посмотрел на Рада, - Смотри, если она на тебя пожалуется! Я хочу, чтобы вы были счастливы.
- Хорошо, Сивар, - Радангар кивнул ему, - Удачи вам.
- Тебе тоже, - кивнул Рогион.
- А ты, Сарпик, - Сивар посмотрел на Сарперрана, - все-таки пригляды-вай за своим братцем, чтобы чего не натворил. Куда ему без тебя!
- Это точно, - засмеялся Сарп, - Уж я-то за ним послежу!
- Приятно было с тобой встретиться, Сарпик, - Рогион внимательно посмотрел на полувзрослого острозубика, - Нечасто мне встречались такие храбрецы. И я горд, что могу назвать тебя своим младшим братом.
- Я тоже, - Сарпик был польщен, но ответил спокойно и с достоинством, - Ты очень сильный воин, Рогион, и я рад, что теперь ты с нами.
- Ну, тогда до встречи, - кивнул тот, обнял мать, пожал лапу Радангару, кивнул Элене, и они с Сиваром направились обратно к водопаду, а Рад, поддерживаемый с бока Эленой, еще долго смотрел им вслед, и потом они неторопливо направились вниз по реке. Домой. Рубиновое солнце уже отгорело над горизонтом, и пламенное небо заката сгущало синие и лиловые краски, но в душе нашего героя было удивительно светло, словно там уже наступало утро, а он будто бы шел навстречу уходящему светилу, стремясь занять его опустевшее место на лазурном небосклоне, не дать темноте опус-титься над своим миром… и он, даже не замечая этого, радостно улыбался, а, глядя на него, Сарпик, Арассия и Элена тоже лучились от счастья, не зная, почему….

Прошло около года. Минул еще один сезон засухи, куда мягче преды-дущего, но все равно очень тяжелый для населяющих равнины животных, и вот уже неделю не прекращались буйные дожди, спешащие напоить растрес-кавшуюся от жары землю и вернуть равнине едва ли не пересохшую реку, так что в тот день в первый раз выдалась солнечная погода. Изрядно пожелтевшие заросли быстро зеленели, тут и там из-под земли пробивались нежные ростки, и в них уже вовсю топали по грязи и чавкали от удовольствия вернувшиеся зеленоеды, сгрызая молодые побеги хвоща и бархатистые стрелки свежего папоротника. Они вернулись не одни – вслед за матерями, смешно задрав короткие хвостики, бежали толстолапые короткомордые детеныши, похожие то ли на бегемотиков, то ли на безволосых поросят весьма приличных размеров. Их пронзительный визг разносился на всю округу, но, как ни странно, один молодой и изрядно голодный молодой острозуб с подведенным животом и явно несытым взглядом золотисто-зеленых глаз даже головы не поворачивал в их сторону, пристально следя за густыми зарослями хвоща и от нетерпения резко подергивая кончиком длинного хвоста, словно кот, сидящий перед заветной мышиной норой. Ему было года полтора, не больше, и он уже был довольно крупным, сильным зверем, а шею его украшала длинная и густая рыжевато-бурая грива, что сейчас стояла едва ли не торчком от охватившего его напряжения. Сумели? Или все-таки не сумели? О, небеса, как же это трудно – ждать и терзать душу догадками!
- Что, Сарпик, волнуешься? – прогудел чей-то негромкий голос, и он кивнул, даже не удосужившись взглянуть на своего собеседника – взрослого острозуба с рыжеватой гривой, что только усмехнулся в ответ, - А ты представь, каково Софире или Рогиону – им-то даже здесь места не хватило! Они сейчас, поди, места себе не находят!
- Они же не могли погибнуть! – кажется, молодой острозуб не слишком внимательно его слушал, и сейчас, в кои-то веки оторвав взгляд от одной точки, с тревогой посмотрел на него, - Они же не могли, Сивар! – и уже совсем по-детски добавил, - Так нельзя! Нельзя, чтобы так случилось…
- Конечно не могли, - проворчала еще довольно молодая, – на вид ей было года четыре, а может, и пять – но уже явно видавшая виды острозубая. Впрочем, и в ее голосе слышалось беспокойство, - Не смей даже думать о таком, Сарпик! Не смей!
- Я знаю, мама, - он смущенно кивнул, виновато на нее покосившись, явно так и не сумев до конца привыкнуть, что теперь есть кому его одернуть и поправить, - но все равно… все бывает…
- Надо всегда надеяться на лучшее, - ободряюще улыбнулся Сивар, хотя и его грызли сомнения. Все-таки засуха была очень, очень нелегкой, а всем известно, сколько еще не родившихся детенышей после нее так и не появляются на свет, погибая заключенными в сморщенную, иссохшую скорлупу своих яиц, - Тем более, когда речь идет о... разрази меня гром, да ведь это они! Они!
- Живы! - ликующе закричал Сарпик, когда из зарослей, раздвинув их грудью, вышла молодая стройная самка с торжествующей улыбкой на лице и глазами, что просто светились от радости, а вслед за ней, переваливаясь и пища, выкатились два толстеньких пухленьких малыша, смешно перестав-лявших свои пока еще не слишком послушные лапки. И лишь после них, так сказать, в арьергарде своего семейства, шагал еще один могучий острозуб-самец с роскошной золотистой гривой. Несмотря на свою несколько свирепую внешность, – чего только стоит располосованная правая сторона головы, шрам на груди и зверски изрытый грубыми рубцами бок! – сейчас он просто излучал счастье, и, стоило ему только показаться, Сарпик тут же со всех лап бросился к нему и хлопнул по плечу, да с таким жаром, что златогривый великан даже покачнулся.
- Поздравляю, Рад! Поздравляю! – во все горло завопил он, как угорелый, скача вокруг, - Поз-драв-ля-ю!!!
- Спасибо, Сарпик, - он улыбнулся и потрепал братишку по шее, - Ви-дишь, все обошлось, а ты боялся!
- А ты, как будто, нет, - фыркнул Сивар, разглядывая малышей, которые, вылупив от страха глазенки, так и попрятались за мамины лапы, - Ну что ж, симпатичные у нас с тобой племяннички, Сарпик. Что скажешь?
Тот радостно кивнул – от счастья у него явно сел голос.
- Красавцы, - Арассия разглядывала малышей, - Надо же, я все-таки стала бабушкой! Поздравляю, Радик! Поздравляю, Элена!
- Спасибо, - новоявленная мама тепло ей кивнула, нежно подталкивая детей носом, - Ну же, не бойтесь. Это ваши дяди, Сарпи… Сарперран и Сивар, а это ваша бабушка, Арассия. Они вас не обидят.
- Пусть только попробуют, - шутливо пригрозил Радангар, светло-золотистые глаза его сверкнули, - Пока папа рядом.
- Пока ты рядом, дружок, - Сивар явно едва сдерживал смех, и ему даже пришлось прикусить кончик языка, чтобы не расхохотаться во всю мочь, так что следующие его слова прозвучали несколько невнятно, - только сума-сшедший или потерявший последние крупицы разума дурак рискнет даже косо глянуть на твоих детей! Вы уже дали им имена?
- Зачем спешить? - удивилась Элена, взметнув точеные брови над зеленоватыми глазами, - Это подождет. Хотя, честно признаться, у Рада уже есть кое-какие задумки, но пусть он сам расскажет. А теперь пошли, - она неторопливо направилась к выходу из зарослей, - Если я не ошибаюсь, нас там кое-кто ждет. И уже давно сгрыз себе все когти от нетерпения.
- О, - тихо, чтобы не услышала сестра, сказал Сивар, картинно закатив глаза, и прошептал на ухо Сарпику, - Сарпик, друг мой, я тебя люблю, а потому даю тебе добрый совет: если тебе дорог твой чудный тонкий слух – зажми уши на некоторое время. Дождя, правда, нет, и небо, кажется, ясное, но мне думается, сейчас грянет гром…
Ну что ж, он оказался прав. Стоило нашим героям появиться на поляне, как со всех сторон на них обрушился настоящий шквал приветствий и радо-стных воплей, и навстречу им бросилась целая толпа. Двое детенышей, испу-ганные до полусмерти, забились между отцом и матерью, и Радангар едва не расхохотался, глядя на их перепуганные мордашки с круглыми глазенками.
- Молодец, сынок, - Софира с нежностью лизнула его в шею, пока Ирида и Эгона, визжа от восторга, душили его в объятиях, - И ты, Элена, дорогая. Иргон, к сожалению, не смог прийти – у него опять разболелись лапы – все-таки старость не в радость! – но он шлет вам привет и самые искренние по-здравления. И вся наша стая тоже. Особенно – Арон, вожак. Ну, и Креггир, разумеется. Вы просто молодцы!
- Это точно, - присоединился к ней Менас, с любопытством разглядывая двоих крошечных острозубов, могущих со всем комфортом уместиться у него на спине, - Какие они крошечные... Просто не верится, что они еще вырастут... Слышь, а ведь этот вот, вот этот, что малость покрупнее, такой светленький, очень на тебя похож, когда ты сам маленьким был! Нет, честное слово, просто копия! Только глаза у него Эленины, уж ты не обижайся.
- Еще бы они не были похожи на таких родителей, - раздался негромкий хрипловатый голос, и Рогион, улыбнувшись одной из своих редких улыбок, протянул брату свою тяжелую, жилистую лапу, - Поздравляю, Радангар. Поздравляю, Элена. Вы все-таки справились.
- Спасибо, Рогион. Все же недаром я за водой всю засуху пробегал, недаром мы их так берегли! - он крепко, искренне пожал ее (кажется, захрусте-ли мелкие косточки), - Мы-таки пережили эту засуху! Мы выдержали! Начинается новый Круг Жизни, еще прекраснее предыдущего, а значит, нам стоит жить – и радоваться этому! - он с нежной гордостью посмотрел на своих малышей, которых уже вежливо обнюхивали собравшиеся, а те, придя в себя после первого впечатления, с любопытством глазели на них чуть голубоватыми глазками и шевелили влажными носиками, вбирая в себя запахи нового и незнакомого, но такого прекрасного мира...
- А как вы их назовете? – спросила Эгона.
- Да, как? – поддержал Менас, и разговоры притихли. Все посмотрели на родителей. А Радангар улыбнулся, выдерживая эффектную паузу…
- Радик, ну не томи! – наконец, не выдержав, крикнул Сарпик.
- Этого, - Радангар, усмехнулся, но, все-таки стараясь быть серьезным, кивнул на одного из малышей, так похожего на него самого, - зовут Нельгон. А вот этот, - он погладил не такого крупного, но крепкого и живого на вид детеныша, таращившего светлые золотистые глазки, - Аганор, - он вниматель-но посмотрел на Софиру и Арассию, - Вы не против?
- Радангар… я… Воистину, ни одна мать в мире не могла бы гордиться та-ким сыном больше! - улыбнулась Арассия, глядя на него сияющими золо-тистыми глазами, полными слез счастья и гордости, а потом негромко доба-вила, - И в этом – своим благородством, своей добротой и готовностью помочь другим… ты очень похож на моего Нельгона. Твой папа мог бы тобой гордиться, сынок. Спасибо тебе, что ты такой, какой ты есть…
- Радангар, - голос Софиры дрожал, - Ах, Радангар… Как я горжусь то-бой! Какое провидение помогло нам с Аганором, если мы обрели в тебе величайшее счастье, какое знали в жизни? Ты мог бы возненавидеть нас за то, что по нашей вине ты лишился своей настоящей семьи, а вместо этого ты спас нас от гибели. Ты бы мог бросить нас за то, что наша стая изгнала тебя, а вместо этого ты спас ее от уничтожения. Сынок… - она ткнулась ему в плечо и расплакалась, - И даже когда ты нашел Арассию… ты не отрекся от нас. Ты не родной мне по крови, но ты всегда был такой большой частью меня…
- Мы все – частицы единого целого, - улыбнулся он своим матерям, таким непохожим, но одинаково родным, и обнял их с одинаковой нежностью, - Мы вместе даже когда разлучены, ведь мы едины душой. Мы едины со всем, что нас окружает. Братья всему, что видим вокруг. Мы и весь наш мир - едины! Едины! - взревел он во все свое могучее горло, сотрясая тихий полуденный воздух равнин, и, тряхнув своей длинной и словно бы сияющей своим собственным теплым светом золотой гривой, поднял голову к радостному светилу, во всю силу изливающему свои лучи высоко в небесах, омытых недавно пролившимися дождями, унесшими прочь жестокость засухи – и запел. Песня его, вначале тихая, едва слышная обычному уху, становилась все громче и громче, звуча каждым своим переливом, пока не загремела поистине громовыми раскатами, от которых, казалось, трясется земля…. Чуть погодя к нему присоединилась Элена, потом Сарпик, потом Сивар, Рогион, Арассия, Софира, а там и все начали подпевать ему. Где-то там, у реки, в густом кустарнике, взлаивая, к их хору присоединились дружные голоса стаи процинозухов, оглушительно заревели испуганные зеленоеды, бросившиеся бежать прочь, сметая все на своем пути и не понимая, почему эта Песня зазву-чала сейчас, посреди ясного дня, когда должна сотрясать темноту ночи, почему хозяева равнины поют ее… они не знали, но, сами не ведая, подпевали им, ибо не звучит эта Песня, если все голоса не присоединяются к ней... Могучая Дикая Песня гремела над равнинами пустыни, Песня Свободы, Песня Жизни, без которых не возможно это фантастическое царство, как не возможно ни одно другое – ни сейчас, ни в далекие эпохи полузабытого прошлого, ни в грядущие времена туманного будущего…
Заканчивается моя история. Радангар, друг мой, мы прощаемся с тобой, но поверь, я постараюсь, чтобы легенда о тебе жила и в наше время. Наше прошлое – ключ к настоящему. Наш Круг Жизни повторится. Загляните в наше будущее через призму прошедших веков, и оно откроет вам свои врата, ведь мы едины! Мы ЕДИНЫ!



Небольшой словарь
для неискушенного в палеонтологии читателя.

Острозуб, или лиценопс (переводится с латинского как «волколицый») – доминирующий наземный хищник в пустыне Карру, а также один из наиболее крупных плотоядных конца пермского периода. В длину достигал двух метров. Родственные ему виды того же семейства горгонопсов достигали пяти метров. Голова небольшая, тело не слишком массивное, с довольно легким скелетом, на высоких ногах, хвост умеренной длины. Имел сильно увеличенные клыки на верхней челюсти, уплощенные с боков, с зазубренным задним краем, использо-вавшиеся для умерщвления добычи и разрезания мяса. Образ жизни преимущественно одиночный, или же небольшими группами. Питался преимущественно крупными растительноядными.
Зеленоеды: мосхопс, робертия, оуэнодон, канимейрид, дицинодонт (бук-вально – «два собачьих клыка») – крупные растительноядые животные, обитавшие в пустыне Карру, относящиеся в основном к двум подотрядам терапсид – дицинодонтам и дейноцефалам. Длина достигала 3-5 метров. Дицинодонты имели крепкий костяной «клюв» и два клыка на верхней челюсти. Образ жизни стадный (в основном – матери с детенышами) или одиночный. Питались хвощами и папоротниками.
Мохнолап, он же процинозух («первый собакокрокодил») – небольшое хищное животное из рода цинодонтов («собакозубых»), длиной меньше метра. Имело довольно короткие лапы и длинное приземистое тело, хвост средней длины, не слишком массивный. Питалось мелкими животными, яйцами, падалью. Образ жизни, вероятнее всего, вели стайный или семейными группами, предпочтительно – дневной и сумеречный. Возможно, копали норы для выращивания детенышей.
Титанозух (т.е. «гигантский крокодил») – крупное хищное животное, родственное травоядным дейноцефалам. Длина до трех метров. Приземистое, довольно неповоротливое и массивное, с длинным хвостом и короткими лапами с кривыми когтями. Клыки верхней челюсти сильно развиты. Питалось крупными растительноядными, падалью. Вело одиночный образ жизни.
Водножил, он же пелтобатрахус («панцирная лягушка») – крупная хищная амфибия. Длина до пяти метров. Тело покрыто панцирем из окосте-невшей кожи. Питался крупными наземными животными, рыбой, падалью. Вел водный и околоводный образ жизни. Об отложенной в период размножения икре родители вряд ли заботились, молодые пелтобатрахусы были полностью самостоятельны, как и у большинства современных амфибий.
Рыбоед, мезозавр («средний ящер») – очень древнее речное животное, родственное современным ящерицам. Известно с начала пермского периода. Длина до двух метров. Имело длинную пасть с множеством мелких острых зубов, внешне напоминало крокодила гавиала. Питалось исключительно рыбой, в виде исключения – мелкими наземными животными. Откладывало яйца на суше. Вело одиночный образ жизни.