Глава 1
Солнце нерешительно выглядывало из кружева облаков. Ветер лениво трепал кроны платанов. Шелестела листва. Размеренно ухал топор.
Я свалил землю обратно в развороченную могилу, забросил в кусты лопату и присел рядом на жесткую каменюку. После сотни пройденных миль и горестных дум пришло время взбодриться и поразмыслить. Не то, чтобы я был в этом великим специалистом. Отнюдь. В нашей семье талант решать задачки достался моему брату Озиму. Как уж так получалось, не знаю, но он с первого раза схватывал суть, свивая цепочки логических рассуждений, очевидных для него одного. И почти всегда оказывался прав. Да-а, братишка у меня головастый вырос. Только в это погожее утро он хлебал грог в каком-нибудь дальнем порту на краю континента, не подозревая, что я сижу один у кладбищенской ограды, жую сухарь и гадаю, где искать божье создание, чье имя выбито на камне под моим задом.
Шебуин Иглс.
Коротко и ясно. Только обугленным останкам в новенькой ясневой гробине под камнем до старины Шеба не хватало десятка зубов, хвоста и полсотни годочков в придачу.
Каждый знает, что после смерти всяк возвращается в истинный облик. При жизни оборотень может таскать какие угодно маски, но беззубая старушенция быстро наводит установленный свыше порядок. Поэтому мне хватило одного взгляда на подкопченного покойника, чтобы понять: к Шебу он не имел ни малейшего отношения, - и, следовательно, ничуть меня не интересовал. Позабыв на радостях расспросить беднягу, я засыпал его последнее пристанище, стер с лица траур и уселся поразмыслить: где же теперь искать отца и какого беса тут происходит?
Солнце припекало. Черная клякса квакши ползла по влажному земляному кому. Насмешливо стрекотали в траве букашки.
Гость спустился по склону и остановился у края ограды. Его появление предрек треск сухого валежника и смолкший топор. Я лениво изучал шесть фунтов бугрящихся мышц, упакованных в загорелую кожу, щедро осыпанную веснушками. С нашей последней встречи Ильмай здорово прибавил в весе, его по-прежнему окружала аура натужной неторопливости и основательности. Ветер трепал рыжие космы.
- Озим? Хтай? Вернар? Пельм? - неуверенно окликнул он, щурясь от бьющего в глаза солнца.
В наших горах не много жителей могли позволить себе безоружными выйти к незнакомцу. Одни - от малого ума, другие - от сознания собственной силы. Ильмай относился к последним. Его обманчивая медлительность начисто исчезала, как только ноги занимали боевую стойку, а пудовые кулаки поднимались на уровень квадратного подбородка. Мне ли не знать? Сколько раз отец отмачивал в купели непутевого сына, после воскресных боев на площади. Мы неизменно встречались с Ильмаем в финале. Если, конечно, отсутствовал Хтай. Против этого гоблина даже рыжему Ильму приходилось потеть по полной. Хтай, зеленая рожа, где тебя носит, братишка?
По внешним данным я не годился в подметки ни первому, ни второму: невысокий, жилистый человечишка. Но меня выручало упрямство, извечное человеческое упрямство, которое раз за разом поднимало тело на ноги и бросало в драку, до полной победы или полной отключки. Хтай как-то сказал, что не видел ничего страшнее моих глаз к концу боя, и перестал ходить на площадь. Он все себе доказал. Я уже говорил, что мозги в нашей семье достались Озиму? Так вот, Хтаю тоже чуток перепало.
Я сдвинул на затылок пыльную шляпу, позволяя свету упасть на бледное лицо. Теперь он меня узнал.
- Гррайн? - Ильм остановился, недоверчиво присматриваясь. - Болтали, ты погиб в последней заварушке на границе...
Граница... Чахлая полоска земли меж двух рек, которую никак не могут поделить два владетельных лорда.
- Правильно болтали, Или. Я мертв.
На его вытянувшееся лицо стоило посмотреть, а ругань послушать. Но ложь не имела смысла. Матово-бледная кожа с синюшным отливом, лысый череп и холодная кровь никого не обманут. Так уж случилось. Одних убивают, других отправляют на тот свет. У меня с путешествием не заладилось.
- И какого ты здесь делаешь? - вопросил он, закончив емкую характеристику межрасовых взаимоотношений.
- Прощаюсь с отцом.
- Ну, прощайся. И проваливай, Гррайн. От тебя одни неприятности.
- У меня дела в городе.
Ильмай нахмурился:
- Убирайся. Шебу уже не помочь. А нам без тебя бед хватает.
Он в последний раз оглядел учиненный разгром, развернулся и скрылся в зарослях бузины. Окрестности кладбища были единственным местом, где ее кусты достигали семифутовой высоты и топорщились гроздями пахучих черных ягод.
Я не обиделся. Три года - достаточный срок, чтобы привыкнуть к "неадекватному отношению живых". Это заумное выражение, услышанное от старого мага, мне особенно нравилось. Он утверждал, что в основе лежит извечный страх живого существа перед смертью, который "поклабельно" распространяется на ее "физических носителей". Да, что только не говорили мудрые маги, пытаясь объяснить, кем я стал и почему.
Отец написал проще: "Плюнь и разотри, Гррайн. Ты знаешь. Ты мыслишь. Ешь и болтаешь, как прочие божьи твари. А какой температуры твоя кровь и чем будешь делать себе подобных - сугубо личное дело". Такой у меня старик.
Признаю, весть о его смерти стала ударом. Бросив вольготную жизнь в столице, я отправился обратно в суровые предгорья, потому что оборотни не умирают в своих постелях. Но, судя по реакции Или, на этот раз Шебуин Иглс провел не только меня.
Откатив подальше в жгучку лживую каменюку, я взвалил на плечи нехитрую поклажу и пошел по тропе в сторону Ареберсена, маленького городка, затерянного среди горных вершин.

Глава 2
Крик раздался внезапно. Короткий и полный боли. Я метнулся под защиту ближайших кустов и замер, прижав к плечу арбалет. Взгляд буравил потревоженный лес в поисках опасности. В горах беспечность обходится дорого. Как и равнодушие.
Продолжая держать оружие наготове, я свернул с тропы и пошел через лес в направление, в котором подался рыжий.
- Ильмай?! Или, толстый окорок!
Пришлось изрядно поплутать по зарослям, пока я его нашел. Мужик сидел, привалившись к стволу могучей ели и, молча, наблюдал за моим приближением. Рядом с ним лежала горка камней, один он сжимал в руке, готовясь дорого продать свою жизнь. Из основания шеи, бедра и бока торчали стрелы. Древки он обломил, но выдергивать наконечники из ран не решился. Одежда набрякла кровью. Я настороженно осмотрелся: рядом никого не было.
- Кто стрелял?
Он ответил красноречивым взглядом из серии: "Что, мертвяк, решил испить кровушки?" Я не менее доходчиво кивнул на свой арбалет, заряженный болтом: "Тупица". Закусив губу от боли, Ильм согласился с доводом и опустил камень.
- Со склона стрелял, гад, - выдохнул он. - От кривой сосны.
Стараясь не выходить на открытое пространство, я начал подниматься короткими перебежками, цепко следя за местностью, как учил отец. В горах не стреляют для развлечения. Если лучник твердо решил прикончить рыжего, он сменит позицию и будет ждать подходящего момента. Жертве некуда скрыться.
Прошло достаточно времени, пока я прочесал склон и достиг старой трухлюшки. Здесь никого не было, хотя смятая трава и хлебные крошки, застрявшие среди стеблей, точно указали место, откуда велась стрельба. Лучник выбрал хорошую позицию: достаточно далеко, достаточно высоко. Это не был порыв. Он не торопился, он ждал, когда жертва достигнет центра прострельного пространства.
Я пошел по малозаметному следу. Конечно, будь на моем месте Вернар с его знанием леса, догнать поганца не составило бы труда. Но я не Вернар. Деревья не шепчут мне на ухо свои тайны и не делятся новостями. Моей добычей стал лишь отчетливый отпечаток мужского сапога на свежей кротовине. В две ладони длиной и почти ладонь шириной. С девятью шипами на подошве. Однозначно, не скотовод. Щипами за стремя не уцепишься. Дальше следы вели в сторону города и исчезали на каменистой осыпи. Бьюсь об заклад, только мое появление спасло рыжему жизнь, иначе стрелок бы спустился таки вниз и добил раненного в упор. Забавно.
Прекратив поиски, я вернулся на тропу. Ильмай сидел у сосны, безуспешно пытаясь остановить кровь обрывками рубахи.
- На тебя объявили охоту.
- А может на тебя? - вяло огрызнулся он.
- Посмотрим, когда выдернем стрелы. Меня бы серебром шпиговали.
Я не стал упоминать, что в солнечный день на открытом месте нас мог перепутать только слепой, а, судя по результатам, стрелок имел приличное зрение. Надрав с деревьев мха и распотрошив свою скатку, я сделал ему плотную перевязку, но дела были плохи.
- Куда вести? Где живешь?
- Рехнулся, - прохрипел Ильмай, - чтоб я сам... в свой дом... мертвяка привел...
Мне стало смешно. Ох уж эти живые.
- У тебя не большой выбор, Или-Тили, или этим мертвяком стану я, или ты. Выбирай.
Я собрал обратно вещи, ожидая решения. Рыжий не сдавался: он скрипел зубами, пытаясь подняться и идти самостоятельно. На это стоило посмотреть: воля против немощи. Сжалившись, я срезал двулукую палку.
- Не отвяжешься. - Ильмай принял самодельный костыль, признавая поражение, и оперся на подставленное плечо.
Так мы и ковыляли, переругиваясь и спотыкаясь, вверх по тропе к старой ферме Пипита, которую рыжий выкупил у пасечника.
- Доведешь и проваливай, - пыхтел он.
- Провалю, провалю...
- И по... подальше...
- До самого города, - ухмыльнулся я.
- НЕфига тебе... там... народ пугать...Мало нам... бед... Еще.. те.. тебя принесло.
- Хочу глянуть, что за странь с городком случилась, если одного из основателей закапывают, как последнюю шваль, за кладбищенской оградой.
Он выругался. Какое-то время мы шли молча. Он о чем-то усердно думал, экономя дыхание. Я вглядывался в заросшие склоны, от греха подальше.
- Уходи, Гррайн, - прохрипел Ильмай, наконец. - Не... не лезь в это... дерьмо. Закопают.
- Не впервой, - отмахнулся я. Самое страшное со мной уже приключилось.
Хозяйка фермы оказалась симпатичной толстушкой. Увидев печальное состояние благоверного, она испуганно всплеснула пухлыми ручками, позвала мать и бросилась привязывать к забору трех огромных собак, поднявших оглушительный лай, едва нас завидев.
- Ох, Иличка! Миленький, держись!
Свалив Ильмая в кровать, я вышел на крыльцо, отдышаться. Тем временем теща, сурово поджав губы, уже колдовала над ранами. Жена бегала между печью, где дымились котлы, и погребом, где хранились склянки с лекарствами. Огнеголовые детки-погодки, загнанные на чердак, встревожено посверкивали из люка темными глазенками.
- Мэм, я могу сходить в город за помощью.
Женщина грустно покачала головой:
- Отец Партипум мертв, другого лекаря еще не прислали. Спасибо вам. СПАСИБО!
Она порывисто обняла меня, мазнув губами по холодной щеке, отскочила, словно сама испугалась своего порыва, и нервно продолжила:
- Но лучше никому не говорите в городе о случившемся. Пожалуйста. Очень важно, чтобы никто ничего не знал. Прошу вас!
Дождавшись согласия, она пронеслась дальше к стонущему мужу.
Порядком озадаченный, я пытался понять, что может заставить женщину, оставшуюся в горах без защиты, отказаться от помощи. Ильмай проваляется не меньше недели. Дети малы, не помощники, а хозяйство большое и место беспокойное. Я оглядел ферму: добротный дом из струганных бревен, хлев, сарай, дровеник, летний погреб. Во всем чувствовалась крепкая рука рачительных хозяев. Да, поработать Или всегда любил и умел.
Не обращая внимания на рвущихся с привязи псов, я натаскал воды во все бочки и кадушки во дворе, колуном отметился у кучи березовых бревен, сваленных у забора, сложил дрова в сарай, заодно оценив отличный вид на окрестные горы и лежащее ниже кладбище. Неудивительно, что рыжий заметил появление незнакомца у свежей могилы.
Закончив с делами, я подхватил скатку и, не желая тревожить хозяев, отправился вниз по горе: искать отца и выяснять, что за хрень творится в родимом Ареберсене. Эх, братишки, где же вы шляетесь-то, засранцы?