Он появился в этом городе, когда белая ночь затянулась дымкой предрассветного сумрака. Шёл дождь, казалось, воде с неба не будет конца, но это не сильно волновало его — какое-то время крупные капли необъяснимым образом обходили пришельца стороной, словно он находился под невидимым навесом, лишь с кончиков чёрных волос стекала вода, да изредка ему приходилось моргать чаще, чтобы сбить бусинки влаги с длинных ресниц. И поначалу он просто стоял — одинокий силуэт посреди притихшей в столь ранний час улицы.
Усталый взгляд тёмных глаз устремился в серое небо и едва различимый вздох вырвался из груди путника. Промозглая погода не становилась лучше, и вот уже от настырного потока воды промокли плечи и спина коричневого плаща, который отлично подчёркивал статную фигуру молодого человека. Полы и манжеты этой одежды украшали золотые нити, сплетенные в затейливый узор, но то ли от воды, то ли от времени вышивка потемнела, утратив первоначальный блеск. Чёрный, облегающий крепкое тело бадлон тоже вот-вот станет мокрым, пропитается дождевой влагой и холод цепкими крючками вопьётся в гладкую кожу, стараясь проникнуть до самых костей, подгоняя вперёд. И действительно, откинув со лба намокшую прядь, незнакомец уверенной походкой, нисколько не прячась от непогоды, двинулся через широкий мост. Одно едва заметное движение рукой — и в тёмные воды неспокойной реки упал небольшой предмет. Мужчина немного замедлил шаг, чтобы проводить взглядом выброшенную вещицу, которую незамедлительно проглотил поток. Лишь на секунду он нахмурился, и на бледном лице с тонкими чертами промелькнула тревога, однако маска невозмутимости тут же вернулась на свое место. Он поднял голову к небу и холодный дождь ручейками стекал по его лицу, прогоняя усталость. Путник знал, что где-то высоко над его головой погасла последняя звезда. Времени больше нет. Рука в кожаной перчатке сжалась в кулак.
Мост с чугунной оградой украшали четыре великолепные скульптуры: искусно выполненные атлеты из бронзы на разных этапах укрощения строптивого коня. Незнакомец умел ценить красоту, но сейчас ему не было дела до архитектуры холодного города.
Шаг за шагом, всё дальше, и стройная фигура растворяется в утреннем тумане, словно и не было здесь никого.


***

Огромные окна просторной залы пропускали остатки дневного света, но несколько светильников уже были зажжены и их огонь отбрасывал сумрачные тени на роскошную мебель. В углу на мягком ковре стояла детская кроватка. Там сидели мальчик и девочка — двое прекрасных детей в кружевных рубашках. На вид им было не больше трёх лет, крошечные создания, чьи одинаковые тёмные глаза были распахнуты так широко, словно хотели вобрать в себя целый мир. Белое личико девочки обрамляли спутанные локоны цвета янтаря, волосы мальчика были заметно темнее, особенно на кончиках, и вились меньше. И всё же по карим глазам, по одинаковым овалам маленьких лиц в детях без труда угадывались кровные узы. Это были близнецы. Вот девочка легонько толкнула своего братца. Мальчик нахмурился и хотел ответить тем же, но расшалившаяся сестра пихнула его снова, на этот раз сильнее, и тот свалился с кроватки носом вниз. Мягкий ковёр смягчил удар и пару секунд мальчик просто лежал на полу, ошарашено моргая стрельчатыми ресницами. Но осознав, что же всё-таки с ним только что произошло, он заплакал — больше от неожиданности и обиды, чем от боли. Ребенок плакал так, как только умеют делать это дети его возраста, громко, надрывно и с криком. Вскоре к нему присоединилась и сестренка: рёв стоял оглушительный и детский плач отражался от высоких стен, делаясь ещё громче. Дети звали маму, чей облик ещё жил в их неокрепшей памяти. Однако вот уже несколько дней как они не видели своих родителей, и мать привычными движениями не укладывала близнецов спать и не читала на ночь сказки из толстой книжки с картинками. Теперь дети находились в таком странном месте, куда их мать, как бы ни рвалась, никогда не сможет заглянуть и откуда выхода тоже нет. И они были совсем одни и продолжали рыдать так, что от ручьёв горьких детских слёз намокла их одежда.
Щёлкнула резная ручка замка, дверь резко распахнулась и хлопнула от удара ногой. На мгновение дети притихли, ожидая увидеть кого-то из родителей, но поскольку вошедший даже отдалённо не напоминал им ни маму, ни папу, а на лице его сквозило раздражение, рёв начался с удвоенной силой. Тот, кто так бесцеремонно открыл дверь оказался высоким молодым мужчиной. Его взъерошенные волосы имели странный металлический оттенок, а из одежды присутствовали лишь кожаные штаны с меховыми заплатами. Под смуглой, точно после лёгкого загара кожей, проступал рельеф мускулов. На плече со стороны спины виднелась небольшая татуировка, стилизованное изображение ласки или горностая.
— Проклятие! Я уже почти спал! — совершенно бесшумно, словно зверь, мужчина пересёк залу и остановился у кроватки с орущими близнецами. Заспанными глазами, нахмурив изогнутые брови, он рассматривал детей. На его красивом лице смешались чувства брезгливости и неприязни. Затем он опустился на ковёр и недобро заглянул в огромные заплаканные глаза сначала брата, потом сестры. Плач прекратился почти сразу же и дети погрузились в неспокойный, тяжёлый сон. Мальчик остался лежать прямо на ковре, где только что плакал так безутешно. Мужчина же не спешил уходить и продолжал хмуриться, в задумчивости теребя золотую серьгу в ухе. Его губы шевелились в беззвучном шепоте:
— Я думал, с этим уже покончено… Опять здесь дети с разбавленной кровью, сразу два ребенка… Близнецы. Хорошо бы им не выжить… — мужчина откинул со лба прядь серебристых волос. — Это нетрудно устроить. Как же я ненавижу полукровок… Они гораздо хуже, чем обычные люди или такие как я!
Недолгое время он сидел, не меняя позы, и молча рассматривал детей. Казалось, он прислушивается или принюхивается к чему-то.
— Невозможно! — воскликнул незнакомец и резко выпрямился. На его открытом лице появилась странная улыбка. — Я чувствую!..
Мужчина наклонился над спящей девочкой. Со стороны это выглядело так, будто он собирался обнять или поцеловать её, если бы не злое выражение лица. Его тонкие ноздри трепетали, и он продолжал улыбаться. Внимательно изучив узор линий на маленькой ладошке, оттянув плотно сжатое веко девочки и заглянув в глаз ребенка, он бесцеремонно поднял с ковра второе дитя, также внимательно осмотрел его и небрежно, словно вещь, положил на кроватку к сестре. Дети так и не проснулись от его прикосновений, лишь всхлипнул во сне мальчик. Было видно, что вечерний посетитель остался в замешательстве. Он опёрся о стену, скрестив на груди руки. Задрав голову, незнакомец задумчиво следил за игрой света и тени на высоком потолке. Огненные блики хаотично отражались в его глазах, цвет которых не поддавался точному определению. Вот только что они были по-кошачьи жёлто-зелёными, а через мгновение уже становились сиреневого или фиолетового оттенка.
Он размышлял и недоумение уступало место новым эмоциям:
— Стало быть, это обычные дети… Нет ни одного признака их принадлежности к нам. Вроде как такого и не может быть… Но я верю своим глазам! На этот раз старый кобель дал маху по крупному!
Молодой мужчина сам не заметил, как стал ходить из угла в угол, меряя залу широкими шагами. Разные мысли бродили в его голове:
— Да он просто опозорился как только можно! И почему они еще живы… Ведь эти дети — доказательство его бессилия! И я совсем не удивлен, что меня это настолько радует.
Он остановился напротив трюмо из дерева редкой породы и сказал вслух, обращаясь к собственному отражению:
— Проклятие, я на самом деле рад! — с минуту он разглядывал себя в зеркале, пытаясь привести в порядок короткие, но непослушные волосы. Вполне удовлетворившись результатом, мужчина снова пошел от стены к стене. На его лице читалось неприкрытое злорадство:
— Он, конечно, сам давно обо всём догадался, и единственное, что ему надо сделать — избавиться от этой мелочи как можно скорее… Представляю, как он взбесился, когда узнал! Ну и картинка: демон овладевает земной женщиной, а после этого у неё рождаются близнецы, наверное, от собственного мужа! Такое нарочно не придумаешь…
Немного успокоившись, он откинулся на спинку дивана, обитого алым бархатом. Все его движения, раскованные и грациозные, дышали силой, сродни той, что есть у каждого хищного зверя.
— Такой эпизод я мог бы обратить себе на пользу. Например, сохранить им жизнь назло папаше… Пусть себе бесится. В конце концов, я отнял столько чужих жизней, что не стыдно и сберечь парочку. — Мужчина довольно ухмыльнулся. — Ненадолго, конечно, но если даже и так… уже интересно.
Потом он просто сидел в расслабленной позе и, кажется, отдыхал. Но скрип отворяющейся двери вывел его из оцепенения, и в мгновение ока он уже стоял на ногах.
В дверном проёме показалась высокая, грузная фигура.
— Айнард? — хрипловатый голос вошедшего звучал властно. Это был немолодой мужчина с острой бородкой и редеющими волосами того же необычного оттенка, что и у стоящего перед ним Айнарда. Черты их лиц также имели некоторое сходство.
— Отец! Моё почтение! — Айнард отвесил лёгкий поклон и наградил вошедшего широкой, хоть и несколько натянутой улыбкой, демонстрируя ряд ровных жемчужно-белых зубов.
— Что ты здесь делаешь? — мужчина хмуро разглядывал сына. — Разве нет других мест для твоего праздношатания?
— Прошу прощения, отец, — ответил Айнард, стараясь ничем не выдавать свои эмоции, а испытывал он исключительно раздражение и злость на Джанкара, своего отца и правителя Чертогов. Быть спокойным, изображая сыновнюю почтительность в ситуациях, подобных этой, Айнарду, в силу своего порывистого характера, всегда удавалось с трудом. — Я отдыхал у себя, но твои дети… — тут Айнард выдержал небольшую паузу, пытаясь уловить реакцию собеседника, но, кажется, ничего не изменилось. — Они так орали, что я проснулся и заглянул сюда. «А на самом деле мне уже поперек горла все эти отчёты перед тобой!» — добавил Айнард про себя.
— Этим созданиям не место в Чертогах. — Слова Джанкара звучали ровно, но глаза начали отливать багровым. — Убери их отсюда.
Отец смотрел в упор на Айнарда, и тот не мог отвести взгляд, хотя и опасался, что цвет глаз выдаст Джанкару его истинные эмоции. А ещё Айнард отчётливо понял смысл слова «убрать»: «Да за кого он меня принимает, этот старик? — пронеслось у него в голове. — Вроде как я должен поверить в эту чушь насчёт какой-то “ошибки” и бежать её исправлять?!»
— Ты что, не понял? Может быть, хочешь высказаться? Давай, говори. — Мужчина подошёл вплотную к сыну, и его тяжелая рука легла на плечо Айнарда, сжав до боли. — Я вижу твои глаза, но мне наплевать о чём ты там думаешь. Только мой тебе совет, Айнард. Добрый совет… — тут он усмехнулся, а его хватка стала ещё сильнее, оставляя отметины от пальцев на смуглой коже. Айнард стоял неподвижно и отвечал таким же пристальным взглядом. Однако он первым отвел глаза в сторону, поскольку не хотел, чтоб эта сцена походила на открытый вызов. «Ещё не время, — сказал он себе. — Я дам ему сегодня почувствовать своё превосходство. Старику же только этого и надо, так пусть подавится своей силой. Лучше мне успокоиться, иначе я ничего не добьюсь».
Видимо, мнимая покорность сына произвела впечатление на Джанкара. Он, наконец, перестал сжимать плечо Айнарда и продолжал уже спокойнее:
— Так вот, Айнард. Мне не нравятся твои глаза и твоё лицо, даже если оно и красиво. Знай своё место и не воображай, будто ты сильнее меня. Или, чего доброго, умнее. — Тут Джанкар издал неприятный скрипучий смешок. — А теперь можешь говорить, что ты там хотел.
Как бы ни относился к отцу Айнард, он знал, что перечить повелениям Джанкара будет по крайней мере безрассудно, а то и вовсе опасно для жизни. Но он не привык отступать от задуманного, и поэтому решился:
— Я подумал… — Айнард прочистил горло и к собственной досаде обнаружил, что нервничает. — Отец, я хочу посмотреть, что из них получится…
— Что это значит?! — теперь рука правителя легла не на плечо сына, а на резную рукоять внушительных размеров кинжала. Джанкар всегда носил его с собой и Айнард знал, что лезвие этого оружия острее бритвы. Айнарду совсем не понравился такой жест и он поспешил продолжить как можно более миролюбиво:
— Значит лишь то, что я уже сказал тебе, отец: я хочу оставить их себе. Пусть станут моими питомцами или что-то в этом роде. Я найду им наставника и…
— Делай как знаешь, но не забывай, что к чему, — перебил его Джанкар. Его рука всё ещё сжимала оружие, но хватка ослабла. — Это всё равно ненадолго. Как только наступит срок Испытания, ты ж понимаешь… Подумай, сын, может быть, лучше сразу выполнить мой приказ, чем с задержкой на несколько лет? Да и потом, тебе же вроде есть о ком позаботиться, или я не прав? — его голос стал почти вкрадчивым, а тон чуть ли не дружеским, но Айнард не обманывался на сей счёт.
«Он уверен, что я играю по его правилам, и поэтому успокоился и радуется, что якобы может задеть меня своей дурацкой болтовнёй. И он даже не понял, что просчитался. Это принесёт мне удачу. — С удовлетворением отметил про себя Айнард. — Хорошая лиса в его курятнике…».
Джанкар по-своему расценил молчание сына, и продолжал как ни в чём не бывало:
— Мне всё равно, что ты там задумал, а дельных мыслей я уже давно от тебя не жду. Но не забывай что к чему, Айнард, — повторил правитель и эти слова на сей раз звучали грозно. — Помни своё место. Надеюсь, хоть на это у тебя ума хватит. — И снова этот неприятный смех, словно курица закудахтала.
Айнард стоял, почтительно склонив голову, давая отцу вволю посмеяться. Он знал, что Джанкар лукавит, утверждая, будто ему неинтересно, что на уме у сына. С тех пор, как Айнард вырос, отец и сын исподтишка приглядывались друг к другу, пытаясь оценить расстановку сил и понять, насколько опасна и как долго может продлиться их игра в добрые родственные отношения. Иметь взрослого сына для верховного правителя Чертогов во все времена означало лишь одно — обзавестись не столько помощником в делах, сколько опасным противником, который пойдёт на многое, чтобы раньше времени занять его место на нефритовом троне. Впрочем, стареющий Джанкар был весьма уверен в своих силах и, будучи невысокого мнения о способностях сына, не видел в нём достойного соперника. Кроме того, Айнард был, по большому счёту, одиночкой, он не располагал большим числом союзников и к тому же не имел полноценного потомства — наличие последнего в мире Чертогов уже давно стало большой редкостью. Всё это усыпляло бдительность Джанкара и он ограничивался по отношению к нему лишь демонстрацией собственного превосходства. Между тем, Айнард при всей своей порывистости тем не менее обладал терпением и умел, если дело того требует, ждать. Было ещё одно обстоятельство: Айнард терпеть не мог отца и даже подозревал, что тот замешан в смерти своего старшего сына, брата Айнарда, но не испытывал в полной мере той болезненной тяги к абсолютной власти, от которой часто страдают выжидающие наследники и вообще те, кто так или иначе приближен к этой власти, но по различным причинам не в состоянии претендовать на неё. Но тот, кому он, пожалуй, без колебаний уступил бы место на нефритовом троне в самом сердце расходящихся Чертогов, уже давно не давал о себе знать и это обстоятельство тревожило его возможно даже сильнее, чем Айнард мог сам себе признаться.
Джанкар грузно опустился на диван, ослабив алый шёлковый шнурок на роскошном балахоне, который явно был тесен для его обширного тела. Айнард остался стоять, заняв место сбоку от отца и гадал, когда же подойдёт к концу эта встреча и он сможет пойти к себе и как следует выспаться, не думая ни о чём. Впрочем, как он и предполагал, Джанкар не собирался отпускать его так просто. Во время небольшой паузы он успел раскурить сигару, такую же толстую, как и пальцы, которыми он держал её, и теперь, развалившись на диване, пускал густые облачка дыма прямо в сторону Айнарда. Наконец Джанкар нарушил молчание:
— Раз уж ты здесь… Клеймор сообщил, что ты не добился успехов в Долине Шести Костров и все действия сорвались. Сказать по правде, сын, я в конец разочарован тобой. Как ты такое допустил?
Правитель, несмотря на расслабленную позу, задал вопрос не терпящий отговорок и тон его был железным. И Айнарду вдруг захотелось ответить начистоту, бросить свои слова, словно камни ему в лицо. Он мог бы сказать, что кровавая чехарда, именуемая Войной, и в которой он, Айнард, вынужден принимать непосредственное участие, уже много лет как утратила всякую цель и смысл, даже для тех, кто некогда сам развязал её. Он мог бы сказать, что ему совсем неинтересно, кто в конце концов победит, а кто потерпит поражение в этом беспросветном вихре сражений, потому что в конечном итоге проиграют все до одного. Он мог бы сказать, что просто измотан. И всё, что думает о Клейморе, главном советнике отца, Айнард тоже мог бы прибавить к этому. Но конечно, ничего такого он не озвучил, а только со вздохом уставился на ковёр у себя под ногами, по которому ползали, причудливо извиваясь, тени. Однако, продолжать отмалчиваться было нельзя, поэтому Айнард нехотя заговорил:
— Был очень тяжёлый бой, отец. Здесь не только моя вина. Риланда тяжело ранили… Я не хотел больше терять никого из отряда, нас и так немного. Вот и отдал приказ отступать. Силы в любом случае были неравны, так что…
— Ты заметил? — в который раз за вечер перебил его Джанкар, который явно получал удовольствие, заставляя сына подбирать слова и оправдываться. В ответ Айнард лишь вопросительно поднял бровь. — А я заметил. Слишком много у тебя что-то сегодня этих словечек: «хочу», «хотел»… Оставь-ка их при себе, и вспомни, чего хочу Я. — Правитель многозначительно ухмыльнулся. — Мне нужны твои успехи. Или ты только здесь, в Чертогах герой, а? Кстати, Риланд умер.
Айнард не отвечал. Только ещё сильнее ощутил навалившуюся усталость.
— Я буду делать всё возможное, не сомневайся, — без всякого выражения произнёс он наконец.
Узнав о смерти Риланда, самого отчаянного из их отряда, Айнард не удивился, поскольку полученные им раны были очень тяжёлыми. Но с горьким чувством Айнард вспомнил Дэриана, своего старшего брата. В Чертогах было принято считать, что он давно сгинул в Каньоне Грозовых Туч во время жестокой стычки, но что именно произошло там на самом деле до сих пор оставалось загадкой. Правитель тогда пытался было свалить вину на Айнарда, но безрезультатно.
«Скорее всего, это и есть его рук дело, — в который раз подумал Айнард. — А теперь он и для меня начал стараться, чтоб я почаще участвовал в военных действиях. Но со мной не так легко справиться, как ему кажется… Уж я-то назло этой развалине не умру! Как говорится, только после вас…». Он снова ощутил прилив негодования и обрадовался, что отец уже направляется к двери и не видит его лица. На пороге Джанкар обернулся и, расправляя складки на поясе, бросил:
— Мы ещё поговорим с тобой, сын. Тебе предстоит много работы и ты будешь стараться, не иначе. — Джанкар ощутимо хлопнул собеседника по плечу, всем своим видом излучая добродушие, в которое ни секунды не верил Айнард. Тон отца и цвет его глаз противоречили напускному миролюбию. Напоследок правитель ткнул пальцем в сторону спящих детей:
— Только до поры, Айнард. Время бежит очень быстро, ты знаешь.
Айнард вежливо поклонился в ответ. Он улыбнулся, не скрывая облегчения — наконец-то Джанкар оставит его в покое.
Когда правитель окончательно удалился, Айнард плюхнулся на диван, закинув ноги в тяжёлых сапогах на подлокотник, и закрыл глаза. Он хотел привести в порядок мысли, перестать думать об отце, но это было не так просто. В конце концов перед его мысленным взором осталась лишь одна, но не самая желательная картина: Айнард отчетливо увидел Дэриана. Не с оружием на поле боя и не с бокалом вина в столовой, а в пыльном зале библиотеки, где брат так любил проводить время, сидя за массивным столом с книгой в руке. Волевой, всегда в добром настроении, чуждый интриг, Дэриан был… Он был. Айнард давно пообещал себе, что узнает всю правду о смерти брата, к которой, он не сомневался, имеет прямое отношение Джанкар. «Сейчас не время думать об этом», — одёрнул себя Айнард. Предаваться грустным воспоминаниям было не в его стиле. Уж лучше дерзость и злость, вино и увеселения, чем щемящее чувство утраты. Кроме того, мысли о погибшем брате самой короткой дорогой вели к другим вещам, о которых Айнард и вовсе не хотел думать.
Он тряхнул головой, прогоняя дурные мысли, со звериной грацией потянулся и широко зевнул. «Ну надо же, ничего не хочу, только спать, — пробормотал он. — Папаша мой последние соки способен выжать». Прежде, чем отправиться к себе, Айнард снова подошёл к детской кроватке. В зале уже совсем стемнело и тени неверного света гуляли на лицах глубоко спящих детей. Он смотрел на них сверху вниз и думал о своём. Но уже не хмурился так сильно, как в первый раз.
— Уж я-то точно не помру так легко. Вообще никак я помирать не собираюсь, — негромко сказал Айнард вдогонку каким-то своим мыслям. — Может и вы не умрёте, если сильно повезёт. И если не вздумаете меня снова будить, ясно? — он усмехнулся и пошёл к двери, но вспомнив кое-что, вернулся:
— Твоё теперь имя – Эвин, — обратился Айнард к мальчику, хоть тот и не слышал его. — Кажется, оно означает слово «гость». Тебе подойдёт. А ты… — Айнард перевёл взгляд на маленькую сестру.
Кудряшки девочки спутались и он лёгким движением поправил ей волосы. Он задумался, поскольку сразу не смог вспомнить ни одного женского имени:
— А ты, значит, станешь Эвой. Не знаю, есть такое имя или нет. Пускай теперь будет.
Весьма довольный, в предвкушении долгожданного отдыха, Айнард вышел из залы, успев на ходу оценить свой внешний вид в зеркале.