Чёрный бархат повязал
Хитрой маской - глаза мадонны мраморной,
Винограда хищная лоза
Млеет в нишах гробницы каменной…

Даже ангелы перестали скорбеть
Над могилой младенца.
Древних кряжистых вязов осенняя медь
Плит касается нежно, где спит твоё сердце…

Безумный художник на них набросал
Свой портрет - соком диких вишен.
Дождь слизал черты, и лишь гулкий склеп
Смех его услышал…

Пряный запах розария давит усталый висок,
Куст оскалил шипы, не привычный к чужому вторженью,
Как змея, что покорно свернулась у ног,
Но впотьмах ядовито шипит на любое движенье.

Гранитное озеро стынет под шёлком листвы,
В нём лица русалок безмолвным вопросом застыли,
Могуществом, данным ценою несчастной души,
Моё отражение мирно беседует с ними…

Сплетение пальцев подобно плетенью ветвей,
На бледном запястье дрожит от волнения вена;
Тебя отыскать поклялась за вратами теней,
И клятву сдержать наконец то сегодня сумею!

Наследник дома мёртвых королей,
Мой охранитель, избранный и лишний,
Погибший и пропавший для людей,
Нас обвенчали дьявол и всевышний.

Пергамент судьбы изваяла из бледной зори,
Покрыла поверхность узорами огненных лилий,
Скрепляя печатью чернильный раствор темноты,
Связала воедино незримые ленточки линий…

Жизнь во сне одиночества – хуже, чем вечная смерть!
И зло, и добро, поглощая, рождают друг-друга;
Нет стража во мне: лишь слепое желанье успеть,
Пока ты опять не исчез на подлунной дороге!

Пока не пришлось обернуться полярной совой
И кинуться следом на запах пролившейся крови…
Меня ты не смел в этот ужас позвать за собой,
Его я впитала, поверь мне, по собственной воле.



А вокруг всё порхают, не ведая горя,
Лиловые тени забытыми снами:
Наших встреч - солёным дыханием моря,
И восхода с его золотыми глазами…