Смертник - это тот, кто не боится смерти,
Тот над кем занесена ее коса
с самого первого вздоха.
Тот, кто бродит по краю пропасти
и с каждым неверным шагом может сорваться.


Мне трудно было думать сейчас, признаюсь - это была моя пятая попытка самоубийства. Я чувствовал, что мой мозг отупел, не справляясь с той долей веществ и медикаментов, что я принял. Пожалуй, это будет мой последний раз, на самом деле вряд ли на этот раз меня спасут, или все же в глубине души я на это надеялся. Может быть, поэтому я не перерезал себе вены, ведь если бы они увидели мою кровь, то скорее всего, вообще не стали бы оказывать мне помощь, потому что люди меня боялись. Может кто-то из вас над этим бы просто посмеялся, и действительно как можно бояться 18 летнего парня, имеющего тщедушное телосложение, худого и вечно сутулящегося, и это я сам называл себя парнем, остальные бы назвали меня «мальчиком».
Я часто смотрел в зеркало – любил смотреть на себя, когда знаешь, что так и останешься молодым, что никогда не вырастешь, не станешь мужчиной, чьим-то мужем или отцом. Вот и сейчас я любовался собою в зеркале – усталые, замученные лаза, вечно гонимого и никому не нужного подростка, которого все боялись и избегали, когда узнавали диагноз. Я предпочитал не распространяться о себе, но, к сожалению, сплетни идут далеко впереди нас и я был животрепещущей темой для обсуждения у горожан.
Я все еще жил, многие люди удивлялись, почему же я до сих пор хожу по этой земле, почему до сих пор представляю для них опасность, соответственно угрожаю их жизни просто одним своим существованием.
Как же всем им легко было отгородиться от нас, сделать вид, что нас нет, и никогда не было. Очень было просто запереть нас, и изолировать в детские дома для больных вирусом и осуждать за то, что мы такие родились, что и сделало наше замечательное общество. Мне всегда не хватало любви, у меня никогда не было любви матери, она умерла вскоре после моего рождения. Она наградила меня смертельным подарком. У врачей было мнение, что она была наркоманкой и вирусом заразилась через иглу, но я в это не верил. Даже если бы это так и было, скажите мне, зачем же отнимать у маленького человека любовь и веру в единственное что было для него свято во все времена – в мать. Меня не любили девочки, потому что в приюте, девочки думали только о смерти, а в мир, что окружал нас и чьими членами общества мы должны были полноправно являться, нас не выпускали.
Я все еще смотрел в зеркало, высыпал на ладонь еще таблеток, закинул их в рот, после чего запил водой. Вожу по зеркалу пальцем, рисуя замысловатые узоры, само же зеркало запотело от моего дыхания.
Все время я думал, в чем же я виноват и почему это такое гуманное общество, славящееся своими миллионами долларов отчислений на благотворительность, оставило меня умирать. Они «выкинули» мня из приюта, когда мне исполнилось 18 лет, после чего меня поставили на учет в поликлинике, в районе которой выделили коммунальную комнату. Также поставили на учет в органах правопорядка, и вообще, таких как я, ставили на учет везде. Нас считали ошибками, конечно, ведь они ждали, что мы умрем раньше, чем достигнем совершеннолетия, на самом деле так почти во всех случаях и было. Таких как я – тех, кто смог выжить были единицы, из них многие брошенные на произвол судьбы, без надежды на будущее, заканчивали жизнь самоубийством, что сейчас делал и я. Лично я думаю, что большинство так поступали от одиночества, и я их прекрасно понимал. Я всегда хотел иметь друзей, хоть кого-то, чтобы знать, что я не один, что я кому-то нужен, что меня кто-то помнит – а значит, я еще жив, но в приюте такого просто не могло быть. Там счет шел на дни и недели, иногда месяцы, очень редко годы: сегодня умер Петечка, вчера Васечка, а завтра Валентин: он уже неделю медленно умирает от отека легких, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Здесь это считалось нормой, все было понятно без слов, ведь дети так часто болеют, а при разрушенном иммунитете как у нас любая ветрянка, краснуха или простое ОРЗ, означала прямой путь на кладбище. Обычные детские дома были забиты, а наш почти всегда пустовал.
Я знал, что сегодня мне еще надо было сделать укол, я колол «неовир»* каждую неделю, а вот таблетки я ел каждый божий день. Я чувствовал, как с каждым днем я отравляю свои организм лекарствами все больше и больше, но какое это имеет значение, ведь он доживал последнее. Иногда я пил алкогольные напитки и курил дешевые сигареты, но мне и это надоело, тем более что эти пороки несут ослабляющее действие иммунитету, а это еще один шаг к могиле. Вообще хотелось найти работу, чтобы были деньги, и я мог познать хотя бы малую часть развлечений, которыми пользуется человечество. Я хотел узнать как можно больше, но не мог себе это позволить, той пенсии, что платило мне государство, хватало только купить еду и уколы. К сожалению, уколы не входили в бесплатный комплект препаратов, что нам были положены как больным вирусом и инвалидам. Мне было смешно, как можно было считать меня инвалидом.
Мои права нарушали постоянно, точнее люди считали, что моя болезнь дает им возможность лишать меня всего, что доступно другим: а именно работы, учебы, девушки. В прочем девушку я не нашел бы в любом случае, вирус передавался также и половым путем, даже если это опустить, то любая кровоточащая десна во рту при поцелуе была бы приемником болезни.
Я ненавидел людей, как же я всех их ненавидел. Я видел их серые безразличные лица, интересующиеся моим самочувствием, а в глазах их я читал – «умри».
Они лишили меня всего: свободы, права выбора, права голоса, права на свободное передвижение, права на личную жизнь. Они словно заковали меня в цепи, и каждый день наступали на горло и говорили «Умри же, наконец», в их взглядах я мог видеть «Ты ошибка, ты опасен, ты носитель вируса».
Все сидел я и вспоминал, как меня выгнали из кинотеатра, когда кто-то из соседей узнал меня и начал кричать, что я «спидозный». После этого, конечно же, все люди сразу повскакивали со своих мест и начали ломиться к выходу, они шарахались от меня словно от прокаженного, или несущего с собой чуму. Постоянно приходилось скрываться, теперь я одевался так, чтобы меня не узнавали: всегда носил печатки и водолазки, куртки с воротником под горло, бейсболки или капюшоны, если лето - то и солнечные очки. Честно признаться, я хотел бы носить маску, чтобы меня никто никогда не узнавал, не тыкал в меня пальцем, как это происходило в нашем маленьком городке повсеместно. Случалось так, что мне могли не продать еду в супермаркете или одежду в магазине - люди боялись брать из моих рук деньги. Они считали меня изгоем, и иногда я думал они и сами бы с удовольствием отправили меня в мир иной. Им уже надоело дожидаться, когда же я, наконец, околею в своей крохотной комнатенке. Теперь они могут радоваться, потому что сегодня меня не станет, также могут себе устроить праздник в честь упокоения смертника, я желал им в этом только удачи. Блаженное забытье все еще не наступало, или я был уже мертв.
- Господь пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться.
А в мыслях «Почему я должен умирать из-за того, что один человек решил попробовать с обезьяной?»
- Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной;
А в мыслях « Почему я должен умирать из-за «sexual war» (сексуальной революции, пик которой пришелся на 80-ые годы 19 века.)
- Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня.**
Смотрюсь в зеркало, облокотившись на него лбом, пытаюсь разглядеть что-то в своих тусклых глазах. Чувствую, начинаю проваливаться в глубину зеркала, и я обрадовался, вот значит ты какая – «Смерть», ты всего лишь просто зеркало. Было в этом что-то знакомое, я вспомнил, что нянечка в приюте нам читала «Алису в стране чудес». Вот значит, и я оказался по ту сторону. Какой интересный загробный мир, оказывается, Алиса тоже умерла, раз смогла пройти сквозь зеркало, и почему у Льюиса Кэрролла об этом ничего не написано. Зато теперь я точно знаю правду. Встаю и пытаюсь осмотреться - не могу разглядеть свои руки, но чувствую на ладонях земля. Вокруг меня окружает темнота, окутывающая и ложащаяся тяжестью на плечи. Над головой тучи, но через них пробивается смутное сияние и мне хочется верить, что это за ними светит луна.
В моей пустой голове встает вопрос: «куда идти, может быть все же назад?» - «нет уж спасибо». Я оглянулся, чернота была теперь и позади меня, никакого зеркала там уже не было и в помине, даже если бы я и хотел вернуться, это уже бы не получилось. Совсем по-другому я представлял рай: сколько я не присматривался, никаких райских садов не обнаружил и райских врат, здесь тоже не оказалось. Получалось, что меня опять обманули, и батюшка, что приходил к нам в приют и называл нас «агнцами божьими» говорил не правду. Я в это не верил, святой человек не мог врать, он просто никогда не был по ту сторону жизни, и поэтому представлял себя райские кущи по-другому.
Должно быть, мне показалось или я слышу шелест листьев деревьев. Ветер подул мне в лицо. К моей радости выглянула на секунду луна, из-за несущихся с огромной скоростью по небосклону туч.
Мое внимание привлек какой-то блеск среди стволов деревьев – похоже, огонь или электрическая лампочка. Я решил, что за неимением других ориентиров, все же придется пойти туда. Было очевидно, что если есть свет - значит, кто-то его зажег, а значит, найду людей, смогу узнать куда, собственно говоря, я попал, и уже тогда решу что делать дальше.
Я подтянул джинсы, вытер руки об свою футболку и побрел, скрепя кроссовками по сухой земле, к мерцающему среди лесной чащобы маяку.
Мне совсем не было страшно, а разве смертник может вообще чего-нибудь бояться?
Иду вперед и тихо напеваю себе под нос:

Эй, ты, - это я, а это не так уж хорошо.
Весь мир, виденный мною ранее, проплывает у мня перед глазами.
У меня нет ничего, чтобы проиграть или выиграть.
Мой голос умолк, у меня нет выбора

Я ничего не вижу,
Я ничего не слышу,
Я ничего не говорю,
Я не чувствую,
Я не живу…***


*- Вещество этого препарата содержит стволовые клетки, повышает иммунитет.
**- Псалом 22 Ветхого завета.
***-Песня «Atwa» в переводе «Живой во всех смыслах», группы «System of a down».