* * *

Приехав домой с суток, Ираклий случайно услышал тихий звон гитарных струн из комнаты сына. Осторожно заглянув к нему, некромант увидел, что Максим сидит у стола с гитарой на коленях и, задумчиво уставившись в одну точку, машинально одной рукой перебирает струны. Ираклий постучал по дверному косяку, чтобы обратить на себя внимание.
– Это ты так уроки делаешь?
– Типа того, – рассеянно ответил Макс, отставляя гитару. Приглядевшись к выражению его лица, Ираклий вошел в комнату и присел на край кровати.
– Ну и кто она?
– Кто «она»? – вздрогнув, юноша окончательно «проснулся».
– Сын, не валяй дурака. Я сейчас смотрю на тебя и узнаю собственное выражение в пятнадцать лет.
– Еще скажи, что лицо свое узнаешь, – вдруг мрачно сказал горбун.
– Что? – поднял брови Ираклий. Таких слов и такого тона он не ожидал.
– Ничего. Какая разница, кто она, если она мне в любом случае не светит?
– С чего ты это взял?
– А ты посмотри на меня внимательно и узнаешь, с чего! – в голосе Максима прорезалась нотка злобы, ему несвойственная. – И не надо меня утешать, типа у меня все впереди, девушек еще много будет. Да ничего у меня не будет в жизни! Даже если я метаморфоз полностью освою, я никогда под личиной жить не смогу. Просто – не смогу, и все! Остается только учиться, чтобы когда-нибудь какая-нибудь мымра рискнула клюнуть на богатого урода, больше мне ничего не светит! – в исступлении он оскалил зубы, со смесью боли и злости глядя на отца.
– Прекрати сейчас же! – вскочил Ираклий. Немного успокоившись, он заговорил тише: – Максим, ты вообще понимаешь, что говоришь?
– Лучше, чем когда-либо.
– Понимаешь, что любой родитель не может терпеть, когда его ребенка оскорбляют?
– А это не оскорбление, это – констатация факта. Причем, как ты мог заметить, констатировал сам ребенок.
– Чтобы больше я от тебя таких слов не слышал, ясно? Когда-то я тебе уже объяснял, что урод не ты, а те, кто пытается тебе это внушить и унизить тебя. Человеческие качества внешностью не измеряются, понятно? Ты ничем не хуже других людей, хоть внешне на них и не похож, а некоторых даже и лучше.
– Я все это уже слышал, – устало поднял глаза Макс. – Только жизнь доказывает совершенно обратное, пап. Как именно – это мое дело, я не собираюсь его ни с кем обсуждать и прошу тебя и маму, кстати, тоже не лезть ко мне в голову. Все, я пошел. – Он тяжело встал и направился к двери.
– Ты куда?
– В церковь. Мне развеяться надо.
– Ты никуда не пойдешь. Мы с мамой, кажется, тебе запретили, и объяснили, почему.
– И что?! – яростно развернулся горбун. – Оставьте мне хоть какую-то собственную жизнь! Не могу я жить по принципу «школа – дом», понимаете вы это или нет?!
– Сегодня придется, – твердо ответил Ираклий. – Ты сегодня устал, обозлился на кого-то, поэтому сегодня останешься дома на весь вечер, чтобы успокоиться и выспаться. Все. Возражений я не приму. – С этими словами он вышел и тихо закрыл дверь. В коридоре он наткнулся на Нюру. – К брату сегодня не приставай, – велел он дочери.
Оставшись один, Квазимодо сел и с отвращением посмотрел на себя в зеркало. К нему вернулось старое, почти уже забытое чувство, в последний раз испытанное в детсадовские годы, когда его впервые в лицо назвали уродом. Болезненная, неясная обида на себя, на родителей, на всех окружающих овладела всем его существом. Тогда, в детстве, он долго и горько плакал, отказывался выходить из дома, позже – отгонял обидчиков одним оскалом. После нескольких драк усвоил основные приемы самообороны. А теперь… Теперь плакать было не по возрасту, а защищаться было не от кого. Получалось, что годы борьбы с собой, с ненавистью к своему уродству, оказались потраченными напрасно.
Глупо было бы не сообразить, что «турок», о котором упоминал Изюм, и вампир Орландо, о котором рассказывала сама Инна, – одно и то же лицо. Воображение Максима моментально нарисовало почти кинематографического красавца с восточным лицом. «Да, простой смертный Инесс не привлек бы. Такой, как она, нужен либо идеал, либо никто. А я как раз второй». Что-то хрустнуло. Макс вздрогнул и поискал глазами источник звука: оказалось, что, механически вертя в пальцах карандаш, он случайно сжал его и разломил пополам. В сердцах швырнув обломки на пол, горбун сложил руки на спинке стула и, положив на них голову, закрыл глаза. Об уроках он даже не думал, не до них было.
Вечером он на полном «автопилоте» улегся спать, но заснуть было невозможно. Веки попросту отказывались смыкаться, а уж что творилось внутри… Чувство, охватившее Квазимодо, требовало проявления. Ему хотелось выть, метаться по комнате от бессилия, но здравый смысл подавлял эти желания.
Наконец, проворочавшись в бесплодных попытках уснуть, Макс отшвырнул одеяло и резко вскочил. Он прекрасно видел в темноте, так что полная луна, освещающая угол комнаты была ему не нужна. Быстро одевшись, он бесшумно прошел в прихожую. Из комнаты родителей не доносилось ни звука: и Арина, и Ираклий всегда спали тихо. Максим шагнул было к вешалке, но вовремя почувствовал чье-то присутствие за спиной. Обернувшись, он вздохнул с облегчением: перед ним стояла всего лишь Нюра в голубой сорочке.
– Ты куда?
– А ты?
– Я попить ходила.
– А я туда иду. Все, давай к себе, завтра рано вставать. – Убедившись, что сестра скрылась у себя в комнате, горбун натянул куртку и ботинки и на секунду задержался перед дверью. Греметь ключом в замке не хотелось, родители могли это услышать. Максим решился попытаться уйти по-другому.
Он уже пробовал проходить сквозь стены. Ничего особенно трудного в этом не было. Квазимодо осторожно положил ладонь на дверь и, закрыв глаза, медленно шагнул вперед. Долю секунды он ощущал прикосновение дерева к коже, долю секунды – что-то неопределенно-упругое, через что приходилось проталкиваться, и, наконец, открыл глаза уже вне квартиры. Первые три пролета лестницы он осторожно крался, потом стремительно сбежал вниз и выскочил из подъезда. С удовольствием подставляя лицо ледяному ветру, горбун окончательно убедил себя в правильности своего замысла и почти бегом бросился к церкви.
Собор спал. Только одинокий сторож изредка прохаживался вдоль ограды и уж точно не был Максу помехой. Золотые купола и кресты тускло блестели в свете луны, заливавшем белую стену храма и кладбище в стороне. По другую сторону на землю падала гигантская тень собора.
Пробираясь по тропинке к своей калитке, Квазимодо невольно остановился возле старого дуба, покрытого клочьями снега. На толстом узловатом суку сидел, распушив перья, огромный черный ворон. Он повернул голову в профиль и, посмотрев на звонаря круглым глазом, хрипло каркнул.
– Кыш! – сказал ему горбун, но птица не послушалась и осталась сидеть на своем месте. Забыв о вороне, Макс перелез через калитку, чтобы лишний раз не хлопать ей, и, пригнувшись, добежал до двери. Бесшумно отпер ее и вошел.
Карие глаза Христа смотрели со стены удивленно и укоризненно. Максиму даже померещился в них живой блеск.
– И не нужно на меня так смотреть! – раздраженно обратился он к Иисусу. – Ничего плохого я не делаю.
Быстрее обычного юноша взлетел по лестнице. Люк те несколько дней, которые он сидел дома, был заперт. Отперев и сняв висячий замок, Квазимодо выбрался на площадку. Колокола покачивались и чуть слышно гудели от ветра.
– Привет, – сказал им Макс. – Сегодня поработаете в ночь, ребята. Понимаю, непривычно, но мне это очень нужно.
Встав в центр площадки, он взялся за веревки. Безобразное лицо вдруг осветилось вдохновением. Сначала медленно, неуверенно, потом сильнее и громче, горбун начал песню. Он уже ничего не слышал, кроме них. В их звоне ему уже мерещились слова, как иногда, когда он расходился по праздникам, он чувствовал их настроение, на этот раз радостно-удивленное. «Это что-то новое, – говорили они ему, – такого мы никогда не пели. Но нам определенно нравится, давай продолжать». Душа Максима слилась с ними в единое целое, а умелые руки все делали сами.

Свет озарил мою больную душу,
Нет, твой покой я страстью не нарушу… –

– пели колокола. Он, кажется, тоже пел, но своего голоса за ними не слышал …

* * *

Если бы у Квазимодо было время и желание смотреть в сторону кладбища, он бы заметил среди неподвижных теней деревьев две тени, быстро продвигающиеся к его центру. Одна из них принадлежала Калиостро, вторая – Дракуле. Они торопились на встречу, которую им назначили.
– Вообще-то все это отдает дешевой театральщиной, – проворчал вампир, – если, конечно, это кто-то из нашего мира. Думаешь, магистры?
– Нет, Влад, только не они. От Саранчина еще можно было бы ожидать чего-то подобного, но не от Градова. Это умный и скептичный человек, так что приглашать нас на «рандеву» на кладбище он не стал бы. А если это бесы, то в их психологии я не очень разбираюсь. Не суетись, сейчас все узнаем.
Между занесенными снегом могилами землю перерезала полоса яркого серебристого света. Из этой прорези выскочила крепкая среднего роста фигура в черном. Острые уши, пара рогов и длинный хвост с кисточкой не оставляли сомнений в происхождении владельца. Черт закрыл портал и повернулся к Джузеппе и Владиславу.
– Только не убивайте меня, – глухо попросил он, нервно озираясь.
– Даже не думали, успокойтесь, – посоветовал демон.
– Да, да, конечно, – рогатый явно боялся чего-то. – Простите мне мою нервозность, просто… Я уже отовсюду этого жду.
– Это вы! – вдруг узнал его голос Дракула. – Торговец из «Молнии»!
– Да, это я. Мое имя Аургх.
– Зачем вы продали манускрипт? – прямо спросил Калиостро.
– У меня на то свои причины. Я все расскажу по порядку. Дело в том, что некоторым членам нашего общества понадобилось выдвинуться. Очень сильный колдун, Эриот, собрал вокруг себя небольшую группу для своего дела. Это дело, как вы знаете, касается Меча Архангела. По гласным законам, действия в нарушение Равновесия запрещены, но негласно наш Правитель очень бы хотел прибрать к рукам власть такого уровня. Сам он не сможет это сделать, положение не позволяет, а вот руками Эриота – это можно. Я неплохо разбираюсь в высокой политике и знаю, что будет: в случае определенной удачи команду смельчаков обласкают, а потом тихо уберут, на это повсюду есть умельцы; в случае же неудачи – если, конечно, останутся живые – шайку бунтовщиков казнят во главе с главарем. Скорее всего, так оно и будет.
– А при чем тут вы?
– Меня угораздило поначалу затесаться в окружение Эриота, – тихо ответил Аургх.
– И что? Подумали о последствиях и решили пойти на попятный?
– Я понимаю вашу позицию, но разделить ее не могу. Я по натуре не боец, а жить что-то очень хочется. О вас у нас много знают, потому я и решил предложить вам взаимопомощь. Сначала продал копию рукописи, зная, что вы сделаете нужные выводы. Но потом все-таки рискнул сделать вылазку.
– А что думали делать, если все удастся?
– Спрячусь где-нибудь на Земле. Я хорошо знаю магию и прожил бы неплохо, если не найдут.
– Ну-ну. Хорошо, мы не станем вас задерживать, идите куда угодно. Только ответьте на два вопроса: первый – когда нам ждать вторжения?
– Примерно послезавтра, но точного времени я не знаю.
– Так, прекрасно. И еще: откуда этот портал? Ведь они перекрыты.
– Да, прежний Первый магистр сильно подпортил нам дела. Не так давно мы пытались пробиться, но, кажется, только немного потрясли землю. Когда Арсен Градов подписал приказ о свободе порталов, маги с Лысой Горы начали открытие, но из-за наших опытов прервали работу. Вы об этом не знали? Странно. Так вот, все это поколебало связи между мирами, и нам удалось пробить небольшую щель здесь и еще одну недалеко от местной школы. К тому же, граница между нашим миром и Землей немного повреждена со времени открытия Чертова моста. Вот, собственно, все.
– Нет, не все. Каким порталом скорее воспользуется Эриот?
– Скорее всего, этим, – подумав, сказал бес. – По некоторым свойствам он надежнее, хоть и немного меньше.
– Понятно. Нет, нужно действительно заканчивать эти игры с артефактами. Что ж, Аургх, не скажу, что вы очень мне симпатичны, но спасибо вам за то, что вы сделали. Идите и постарайтесь спрятаться как можно надежнее. Думаю, это у вас получится. Прощайте.
– И вам спасибо, господа графы. Прощайте. – Аургх вытянул руку, и световой «рубец» снова разрезал землю. Черт шагнул в него и пропал вместе со светом.
– Н-да, весело, – пробормотал Владислав. – Ну, что ты думаешь делать?
– А ты как думаешь? Будем наблюдать, не прерываясь ни на секунду. А первым делом я завтра же поговорю с Инной Барсовой. Чувствую, от этого будет польза.
Они огибали церковь. Проходя мимо нее, вампир поморщился и ускорил было шаг; но то, что они услышали, точнее, на что только сейчас обратили внимание, заставило обоих остановиться.
С вершины колокольни лилась мощная прекрасная мелодия. Гремели и пели колокола собора. Но среди их разноголосого пения вампир и демон четко слышали знакомые слова, которые пел вместе с колоколами хриплый звучный голос:

И днем, и ночью лишь она передо мной,
И не Мадонне я молюсь, а ей одной…

– Что еще такое? – прошептал Дракула, но Калиостро услышал его.
– Кажется, я знаю, кто это, – тихо с восторгом сказал он. – Здесь в звонарях сын Ираклия Седова. И песня никому так не подходит, как ему… Да, серенада на колоколах – это действительно сильно. – Он не добавил, что явно видел в высоте иллюзию юного прекрасного лица в обрамлении густых волос и не сомневался в том, чье это было лицо.
Владислав повернул голову на приближающиеся шаги. Это был сам батюшка, разбуженный внеплановым колокольным звоном.
– Добрый вечер, – поздоровался вампир. – Как вам это?
– Да племянник мой балуется! – в отчаянии прокричал отец Владимир. – Совсем совесть потерял, что творит! Сейчас я ему…
– Да не торопитесь, падре, – спокойно посоветовал Джузеппе. – Дайте мальчику закончить. Ничего дурного он не делает.
– Что бы вы, демон, понимали в этом! – досадливо возразил священник, вбегая на лестницу колокольни. Пока он, спотыкаясь, поднимался наверх, песня колоколов закончилась; только вся башня ощутимо дрожала.
Когда отец Владимир наконец выбрался на площадку, Максим сидел на коленях на полу, совершенно обессиленный. На лице по-прежнему было вдохновенно-мечтательное выражение. Глаза отсутствующе смотрели куда-то в темноту.
– Ты… ты что же делаешь, безбожник?! – начал было батюшка, хватая племянника за плечо, но невольно осекся под действием неожиданно изменившегося взгляда горбуна.
– А что?! – с вызовом спросил Квазимодо, поднимаясь на ноги. Отец Владимир попытался быть сдержаннее.
– Что? Господи, Максим…
– Так Господи или Максим? – перебил Макс. – Дядя Володя, вы уж как-нибудь определитесь, ладно? Что я сделал?
– А ты сам не понимаешь?
– Нет. Но если это, по-вашему, осквернение святыни, то ради бога. А только мне надоели все эти ограничения. Я жить хочу, ясно вам всем?! – он почти кричал. Лицо дрожало, в глазах батюшка с изумлением заметил выступившие слезы, которые юноша яростно сморгнул. Впервые за эти годы он полностью излил, буквально наизнанку вывернул душу и сейчас спешил снова с ней справиться.
– Мне уйти? – глухо спросил Максим, переведя дыхание. Выражение лица уже стало абсолютно ровным и безразличным. Священник не ответил. Тогда горбун молча сунул руку в карман куртки, бросил к его ногам ключи от калитки и колокольни, повернулся и ушел.

Макс пробрался домой так же, как уходил. В квартире ничего не изменилось. Юноша даже не чувствовал напряжения. Видимо, родители не просыпались и не знали о его прогулках. Оставалось надеяться, что Нюра больше не ходила на кухню и не могла заглянуть к нему. Квазимодо добрался до кровати в таком же состоянии «автомата», в каком был с вечера, разделся и упал, кое-как накрывшись и уткнув лицо в руки. Сон, тяжелый, но без видений, мгновенно лишил его сознания.