Мир тишины. В котором нет ни единого звука.
Она часто подходила к окну, и смотрела на улицу. Там проезжали машины, шли люди. Недалеко была церковь… Все это должно было издавать какие-то звуки – рев двигателей, плач или смех, звон колоколов. Она откуда-то знала это, иногда слышала, хотя ее жизнь была тихой и безмолвной. Люди, ее семья, подходили к ней. Что-то говорили – их губы шевелились. Она что-то отвечала, но не слышала, что.
Мир серых тонов. Все люди, предметы, растения были разных оттенков серого, хотя для других они раскрашены в каком-то цветовом спектре. Единственное, что раз за разом поражало ее, ослепляло своими цветами – небо. И еще, когда она могла попасть туда – море.
Люди тоже были не просто серыми. Они были никакими. Двухмерными, вырезанными из картона. В большинстве своем – без какой-либо душевной глубины. Только дети и подростки были объемными. И иногда, идя по улице, она видела «цветных» людей. Они шли в одиночку, в компании, с кем-то еще. Молчали, смеялись, серьезно разговаривали. И ослепляли ее яркими цветами своей одежды, лучистыми глазами, великолепной кожей и волосами…
Она еще долго вспоминала о них, ходя на автомате на работу, в магазин, куда-то еще. Картонные люди подходили к ней и говорили что-то. Она отвечала. Кажется, им нравилось, то, что она говорила, но не могла услышать. Они уходили, улыбаясь, смеясь, невероятно довольные.
Она жила в этом уже долго – ей было уже семнадцать, когда она попала туда. Слышать звуки она перестала немного раньше.
Он ворвался в ее серый и тихий мир, как ураган. Как веселый тайфун, только – спокойный. Просто однажды, когда они пересеклись где-то, они разговорились. Ему тоже понравилось, что она говорит. А еще он был цветным. От его разноцветного сияния резало глаза, но она не отворачивалась, а смотрела, как на долгожданное солнце. Он тогда развернулся, ушел. И мир снова стал выполненным в серых тонах. Даже редкие «цветные» люди на улицах стали тусклее, чем до встречи с ним.
Они еще сталкивались несколько раз. И каждый раз он ослеплял ее. Через некоторое время он стал заглядывать к ней на рабочее место – они подолгу разваривали. О чем? Она не знала. Не слышала.
Вскоре в его присутствии вернулись звуки. Негромкий бесконечный гул голосов в коридоре. Тихий-тихий шорох бумаг, с которыми играл сквознячок. И его слова. Он рассуждал о чем-то – о чести, школе, лесе… сидел на краю ее стола, покачивал ногой, и освещал все вокруг своим сиянием, заставляя предметы и вещи принять свой «цветной» вид.
Она с жадностью слушала его рассуждения, рассматривала его лицо… Когда он уходил, и серость и тишина снова забирали все, они казались ей невыносимыми. Вскоре она тоже стала приходить на его рабочее место. Они пили чай, негромко смеялись над его шутками, уютно молчали.
Через несколько месяцев такого общения, когда она собиралась уходить, он поймал ее за руку.
- Можно я заеду сегодня за тобой?
Все ее недавно обретенное умение говорить, и понимать что она говорит, испарилось. Она стала немой – и сумела просто кивнуть. Он добавил что-то про время, она кивала и улыбалась.
Через несколько недель их отношений он пришел, чтобы разорвать их.
- Знаешь, - сказал он, - я думал, что ты яркая. А ты оказалась серой. Самой банальной серостью, которую я когда-либо видел.