В приемной ни души, кроме сонного адъютанта. Мы знакомы, Карл пропустил, ни о чем не спрашивая, только козырнув. Вообще-то это наше время. Тайные агенты часто посещают Баргуса с отчетами именно ночью. Правда, я впервые посетила генерала ночью по собственному почину. Обычно, каким бы важным ни было задание, спокойно проводила ночь в своей постели и заявлялась к начальству утром. Сначала это раздражало Баргуса, потом он привык.
Я проскользнула в кабинет начальника и прикрыла за собой дверь.
- Тата, ты изменила привычкам, - подняв голову, заметил Баргус.
- Изменила привычки, - насторожено ответила я.
- Садись в кресло, поболтаем, - предложил он, генерал ничуть не удивлен моим появлением, просто ждал его утром. Значит, за нами все-таки следили.
Я уселась в кресло, глядя на генерала, он тоже с любопытством посмотрел на меня.
- Ты привезла то, что просил князь? – спросил он.
- Да.
Вынула из кармана артефакт и положила перед Баргусом на стол. Он не ожидал этого. Рассеяно покрутил камень.
- Это именно то, что нужно? – он избегает говорить прямо, боится, что нас подслушивают?
- Да.
- Хочешь вина?
- Не откажусь, - ну не отравит же он меня, в самом деле.
Генерал достал из бара бутылку из темного стекла, разлил по бокалам густое темное вино. Он озадачен. Он хочет что-то сказать, неприятное. Но я решила опередить его, зная еще со студенческой скамьи – награду надо просить сразу, иначе потом не допросишься.
- Мне положен отпуск?
- Тебе положена каторга, - проворчал Баргус.
- Вот как? За что же?
- За то, что отпустила опасного преступника, - пояснил генерал, хотя итак все ясно. Ну вот, слово сказано, осталось посмотреть, кто кого хм…уговорит.
- Кто вам это сказал?
- Не морочь мне голову, девчонка, я был в Галушках, читал твое письмо, разговаривал со свидетелями. Почему ты не вернулась?
- У меня было четкое задание, которое выполнено точно и в срок…- прикинулась я овечкой.
- А мне рассказали, что некий разбойник нанял тебя для охраны своей персоны.… То есть попросту перекупил во время выполнения задания, а это попахивает государственной изменой, - Баргус улыбнулся улыбкой акулы из южных морей, - поэтому, или ты мне все рассказываешь, или я умываю руки. Пусть тобой занимается трибунал.
Ну, вы сами напросились! Во время короткого сдержанного повествования, генерал нервно бегал по кабинету, переспрашивая в особенно острых местах. Я рассказала почти все, не упомянув только о хозяйке и сокровищах. Баргус не скрывал своих чувств:
- Ты уверена, что амулет не опасен? – в сотый раз переспросил он, - Понимаешь, Поморин не слишком уравновешенный правитель…
- Нам обещали парочку фокусов, чтобы ваш коротышка-князь не усомнился в подлинности артефакта, но сила камня ушла вместе с жизнью его владельца…
Баргус перевел дух. Мы молча сидели минут десять, потом он сказал:
- И все же ты упустила разбойника…
- Нет, не упустила.
- Где Бофор?
- Здесь.
- Здесь?!
- В городе.
Мы посмотрели в глаза друг другу. Пшеничные усы на лице генерала подрагивают.
- Я не сдам вам Бофора, генерал, Ван – мой друг…
- Ван?! Вот уже как? – чуточку рассердился Баргус.
- Да.
- Выкладывай, - с шумом опустившись в кресло, приказал он, - у меня три дочери, и все непробиваемые дуры, но ты дурой никогда не была. Если ты не хочешь сдать его, зачем тащила через всю Зарнию? Какие еще козыри у тебя в кармане?
Сощурив глаза, я выдержала эффектную паузу.
- Во-первых, не тащила. Он провожал меня…
- Провожал?! – изумился генерал.
- Именно. Во-вторых, у меня к вам деловое предложение: хочу купить жизнь и свободу Бофора. Не качайте головой, я знаю, что это возможно. И знаю, что вы знаете нужных чиновников… Мне нужна охранная грамота для Бофора, полное помилование и восстановление титула.
- А меч с двояковогнутыми зубцами тебе не нужен?! – закричал пораженный моей наглостью Баргус, - Помиловать преступника! Ишь чего захотела!
- За Ваном не числится тяжких преступлений, поэтому все дело в цене. Полтора миллиона золотом вас устроит?
Генерал захлебнулся собственным протестом. Это не просто большие деньги, огромные! Примерно половина годового бюджета Зарнии. Да чиновники будут просто в ногах валяться, жаждя помиловать разбойника.
- У тебя нет таких денег, - пробормотал генерал.
- Есть!
- Зачем? Зачем ты это делаешь? – обреченно спросил Баргус, - Ты была моей лучшей ученицей, я люблю тебя больше, чем родных дочерей. Ведь ты же приносила клятву…, а теперь просишь отпустить преступника.
- Ван не преступник, он мой ДРУГ.
- Он дошел с тобой до конца?
- Да.
- Плохо. Постараюсь помочь, но вы должны не позднее завтрашнего утра исчезнуть из Грэхема. Я сам найду тебя и передам грамоту для твоего разбойника. А сейчас ступай, даю тебе месяц отпуска. Отпускные, пожалуй, тебе не нужны…
- Спасибо, - тихо сказала я.
Махнул рукой. На лице скорбь, как будто он меня уже похоронил. Я была в дверях, когда Баргус окликнул и сказал:
- О СТАЕ никому ни слова, даже Маргасу, поняла? Ты была на берегу Яркого моря, ловила контрабандистов…
- Поняла, - пожала я плечами.



Вынырнула из дождливой ночной мглы, как из занавеса, мокрая и пустая, как выпитая бутылка. От разговора остался неприятный осадок, Баргус не хотел помогать, он опасался за мою жизнь, да и за свою тоже. Даже запретил говорить Маргасику о СТАЕ, хотя знает, что Маргас никогда не выдаст тайн.
В полной растерянности я вошла в комнату, которую снял Ван. Мне хочется поскорее удрать из этого города, с его тайнами, но это трусость и глупость.
Я заперла дверь на щеколду. Мокрая куртка полетела угол, стащила грязные сапоги, и только тогда посмотрела на Вана. Разбойник сидит в низком кресле, прикрыв глаза. На нем черная рубашка с распахнутым воротом, в глубине которого таинственно мерцает серый камень. Разбойник кажется очень, очень усталым, под глазами залегли темные круги. Даже когда у него была лихорадка, Ван не казался таким…обреченным. Я села на пол у его ног, положила голову ему на колено. Ван запустил руку в мою шевелюру, бездумно перебирая пряди волос.
- Что он сказал? – тихо спросил Бофор.
- Он отпустил меня…. В отпуск.
- Хорошо.
Ван замолчал. Мне хотелось обнять его, прижаться к груди и забыть, что я взрослая самостоятельная женщина, наемница, которая сама принимает решения. Он открыл глаза, огромные, темные, обрамленные длинными ресницами. Свечи на комоде затрепетали от сквозняка. Моя душа выворачивается наизнанку…. Он словно прощается со мной.
- Мне страшно, Ван…
- Тата, - он удивленно посмотрел на меня, - мы с тобой были у беса на рогах, но никогда, никогда я не слышал, что тебе страшно!
- Тогда ты был со мной…
- Я и сейчас с тобой.
Он встал, поднял меня с пола и швырнул на постель. Потом подошел к столу, налил в бокал вина и протянул:
- Выпей!
Я послушно выпила, вдруг осознавая, что это не вино, а можжевеловая водка. Потолок закружился перед глазами, как тогда, в день нашего знакомства. И случилось то, что случается между мужчиной и женщиной, если они…
За окном воет проклятый ветер, путаясь в кронах деревьев. Капли дождя громко колотят по подоконнику. Громко и обреченно, как барабанная дробь…




Утро порадовало бледным солнышком, ворвавшимся в окно. В луче солнца танцуют пылинки…
Все вчерашние страхи покинули меня. Я готова продолжать путь. Свобода – это смотреть вперед, положив руку на рукоять меча, и знать, что все зависит только от твоей скорости и сноровки.
- Подъем, соня! – привычно скомандовал Бофор, я вскочила с кровати, обмотавшись простыней. Как же чудесно провести ночь на чистом белье!
- Я заказал завтрак, но если хочешь, можем спуститься вниз.
- Ну, уж нет, ни за что не упущу шанс позавтракать в постели, - не согласилась я, вызвав короткий смешок разбойника.
Через полчаса мы покинули гостеприимную харчевню, взгромоздились на коней и отчалили. Погода радует глаз последними, яркими красками, хотя ветер по-осеннему ледяной.
- Куда мы направляемся? – поинтересовалась я.
- В Бофор.
- Куда?
- В мое родовое гнездо, я знаю там все лазейки. Нам ведь надо спрятаться, а там нас искать не будут…- Ван, сощурившись, вглядывается в даль.
- Сомневаюсь, - протянула я, оглядываясь и замечая заинтересованные взгляды. Должно быть, прознатчики Баргуса.
Слежка не испортила настроение, мне хочется лететь, бежать, драться. Все хорошо, просто хорошо. Потому, что, наконец, отпустила невыносимая иссушающая тревога.
- Славное утро, - сказал Ван, просто чтобы что-то сказать.
Кивнула, засмеялась и послала Кошку рысью.
Мы не слишком торопились, ехали шагом, беседуя на самые разные темы. Ван рассказывал байки, на которые он мастак. Я хохотала, и на сердце было легко.
- И вот однажды генерал отправился в баню, чтобы помыться и опрокинуть в хорошей компании кружку – другую ядреного пива. Короче, когда все уже были так навеселе, что падали с лавок и засыпали прямо в парилке, появилось нечто маленькое, мужского пола, но с очень длинными волосами и носом. Это нечто прикрывалось шайкой и вопило, что бравый генерал покусился на его целомудрие. Никто не видел, как генерал покушался на девственность домового, но все собутыльники хором утверждали, что бравый вояка покидал их на несколько минут, якобы, чтобы прочесть секретное донесение. Никто так и не понял, что понадобилось домовому в бане, но споры о сердечных пристрастиях генерала еще долго продолжались в гарнизоне. Потом он получил повышение и уехал…
Я отсмеялась и, вернувшись в исходное положение, спросила:
- Ван, что ты сказал Кире там, на болотах, когда уговаривал вернуться?
- Подслушивала? – скривил губы разбойник.
- Совсем чуть-чуть…
- Сказал, что она может со спокойной душой ревновать тебя ко мне, потому что я намерен сделать тебя графиней Бофор.
- Ну, ты и наглец! – с восхищением протянула я.
- У меня закончились сигары, - пожаловался Ван, - подожди…
Он соскочил с лошади и исчез в лавке купца. Мы остановились на окраине маленького городишки Риваса, в десятке миль от Грэхема.
Я спешилась, решив воспользоваться заминкой и прогуляться: за месяц совершенно отвыкла от седла.
Постояла на крыльце, потом спустилась к дороге. Купец очень умно расположил лавку, пройти мимо нее просто невозможно. На ступеньке скорчилась маленькая сухонькая старушка. Я положила на бережно расстеленный рядом с ней платочек несколько монет.
- Спасибо, дочка, - прошамкала бабка, - храни тебя Создатель…
Ну и пусть хранит, лучше Создателя меня сохранит эльфийский меч.
Ван задерживается, я заметила движение в кустах, там, где стоят наши лошади. Вначале испугалась, но, увидев, как из кустов вылезает тощая белая псина, облегченно рассмеялась. Как же хорошо, что мы покинули Грэхем. Можно гордиться, я выполнила обещание, данное Марысе. Ван в порядке, но больше они не увидятся…
Надо бы поторопить Бофора, ну сколько можно выбирать сигары?
На запястьях щелкнуло железо. Шершавая ладонь зажала рот. Меня втащили в кусты. Я сопротивлялась, как кошка, которую несут топить.
И тут вышел Ван…
Сердце замерло вспредчувствии беды, что сейчас произойдет. Он еще не понимает, оглядывается, не увидев меня. Разбойник решил, что я подшучиваю над ним, а я… я знаю, что они его убьют!
Беги! Ради всего святого беги!
Укусила ладонь, зажимавшую мне рот.
- Ва-а-а-ан! Беги!
Он обернулся, увидел меня в плену, а я - его гордый орлиный профиль! Ну, беги же! Пожалуйста! Я застонала с зажатым ртом, кто-то ругается надо мной…
И тут ударили арбалеты. Ван замер, глядя на меня темными, как ночь, глазами. Четыре стрелы прошили его тело, бросив на камни. Я рванулась, и отлетела назад. Руки едва не вывернулись из плеч, но я не почувствовала боли тела. Только боль души.
Ван еще несколько мгновений жил. Он даже приподнялся, но поскользнулся в луже крови и с глухим стоном рухнул на мерзлую землю.
Меня отпустили. Я, кажется, кричала. Без слов! Проклинала этих людей в форме легиона: наемников, бес их побери! Проклинала город Грэхем, Зарнию! Все Великие земли! Все, что на них есть! Крик перешел в хриплый вой! Наверное, я перешагнула ту грань, за которой человек остается человеком! Но мне больно, так больно…
- Заткните же ее! – с досадой крикнул кто-то. В рот засунули грязную тряпку, свернув в кляп. Я продолжала выть, потом всхлипывать.… Но это потом, уже когда связали ноги и бросили в телегу с сеном, словно какую-то свинью или гусыню. Внезапно я замолчала. Ван мертв, я тоже мертва, но буду жить… Молча прислушивалась к разговорам, стараясь запомнить голоса, лица, одежду. Они надеются, что меня упекут в тюрьму. Но они – наемники, и не могут знать, что никакие кандалы не удержат Настаси Бранскую!
- Жаль, что не отрубили голову у этого разбойника, за него, слышал, сулили деньги…. Тысячу золотых…
Кажется, на этом месте я потеряла сознание.



ЭПИЛОГ


Потом было много всего.
Вана забрала СТАЯ.
Я очнулась в тюрьме. Была ночь, за мной никто не следил. Да и зачем, ведь я была прикована кандалами к стене камеры. Никто, кроме Баргуса не знал, на что способна Тата…
Поела жидкую бурду, оставленную в углу. Пища гадкая, и есть совсем не хотелось, но я должна была еще раз увидеть Вана. Для этого понадобится много сил. Я подчистила тарелку и взялась за кандалы.
Меня разоружили, сняли куртку, и даже ботинки, но про шпильку, воткнутую в кожу ремня, никто не знал. Повозившись полчаса, я освободилась от наручников и приступила к третьей части плана. Надо было спешить, ночь перевалила за половину, под утро патрули сменятся и мне уже не проскочить. Среди ночных много моих друзей, они пропустят…
Дежурному очень не понравилось, что новая заключенная барабанит по железной двери тарелкой.
- Чего шумишь?
- Мне надо в туалет.
- Сейчас, - лениво протянул дежурный, отыскивая нужный ключ. В руке у него была шпага, но держал он ее слишком картинно, за что и поплатился. Кулак обрушился на беззащитный затылок. Бедняга так и не понял, как получилось, что я не на цепи. Теперь на цепи он, а у меня ключи от всех камер. Я счастливо улыбнулась. Настаси Бранская объявляет себя вне закона. Долой все клятвы! Долой все клетки!
Ух, что тут началось! Освобожденные преступники заметались по коридорам в поисках выхода. Я возглавила восстание, устремившись к выходу. Теперь городской страже будет, чем заняться нынче ночью… Оторвавшись от беглецов, перемахнула через забор и тут же наткнулась на чью-то лошадь. Редкая удача, которой грех не воспользоваться. Всадник не в счет, его место в луже. Я вскочила на коня (мне смутно припомнилось, что это жеребец какого-то посла), ударила в бока голыми пятками, пуская в галоп.
Конь был хорош! Меня никто не смог догнать, ни конные патрули, ни наконец-то высланная вслед погоня. Я, как наяву, представляла качающего головой Баргуса, говорившего: «ах, какое безрассудство, но ее не догнать! Нет, не догнать!»
Наваждение схлынуло, конь шатался от усталости. Я сползла с мокрого конского бока и бросилась бежать. Рассвет важно поднимался на востоке. Почему, почему мы не остались на востоке? Вана не загрызла СТАЯ, он не утонул в болоте, не сгорел от лихорадки в тюрьме Ласки. Его убили здесь, в окрестностях Грэхема!!! На глазах той, которая не сумела защитить!
Задыхаясь от бега, я остановилась у крыльца купеческой лавки, где вчера Ван так долго покупал сигары. Допокупался! Взгляд тупо уперся в темное пятно вчерашней крови.
- Кого ищешь, дочка?
Я медленно повернулась и увидела нищую старушку, которой вчера бросила монетки.
- Бабушка, вчера здесь убили человека…
- Так его СТАЯ унесла…
Я опустилась на холодную землю и зарыдала, гладя ожерелье на шее. Теплые выпуклые камни. У меня не осталось сил бороться.
Меня забрали присланные по мою душу наемники. Они очень опасались новых фокусов с моей стороны, но я вела себя тихо. К полудню доставили к Баргусу, который, качая головой, поместил меня в карцер академии, где часто отбывали наказание нерадивые студенты.
Потом был суд. Судили закрыто, никто, кроме Баргуса и Маргасика, не знал, что творится в зале суда. Я с интересом выслушала приговор. Мне предписывали покинуть государственную службу и запретили уезжать из страны до окончательного разбирательства.
Потом меня с позором выставили из легиона. Баргус организовал показательный товарищеский суд. Он делал это не со зла, а просто, чтобы другим было неповадно. Прознатчики могли быть довольны, они видели все своими глазами, и донесли, куда следует.
Все это было потом, а еще дождь, ветер, осень… проклятая осень!




Ну и напоследок стишок в тему:

Единственный, как жаль,
Что песня на излете
Закончилась, и осень
Утопит нас в дожде
Мы листья на ветру
Мы лебеди в полете
В пространстве, в вышине
В беспамятстве - нигде
Нам не допеть, а жаль
Слова мы позабыли
Мелодия без слов
Осенний лейтмотив
Нам все равно, мы всех
Оплакали. Простили.
Ушли вдвоем два сердца
Намертво срастив
Единственный, слеза
Течет по ране болью
Струна поет в ладах
Агонию свою
Единственный, как жаль
Что вышел ты из боя
Как больно, что одна
Осталась я в бою.