Все мы делаем что-то зря. Бессмысленные чувства порождают бессмысленные мысли, а бессмысленные мысли переходят в бессмысленные порывы, которые, в свою очередь, превращаются в бессмысленные действия. Кто-то тратит на ненужные вещи всего лишь пять минут или один вздох, кто-то – годы. Самое печальное даже не то, что ты прожигаешь всю жизнь, чтобы потом ссыпать горстку золы в яму под вывеской: «Зря», а то, что, случается, перед самым концом приходит осознание.
Ах, осознание… Многие жестокие истины становятся понятными, стоит лишь внимательно взглянуть на какого-нибудь человека или всерьез задуматься над его словами, или увидеть его реакцию. И тогда... наступает осознание. Осознание того, что ты бесповоротно падаешь в бездну разочарования и понимания того, что воск слазит с лица, губы трескаются, кусок за куском отпадает маска, обнажая... нет, вовсе не монстра, просто чужого, незнакомца. Он глядит на тебя сперва с недоумением – для него, кажется, ничего не изменилось. После его кожа, мышцы лица устают от этого ненастоящего выражения, появляется нечто другое. И ты видишь... Ты понимаешь, что все развилки уже за спиной, дальше – лишь один путь. Ты рукавом стираешь с зеркала пыль, но отражение не меняется. Это будто болезнь, словно зараза, текущая вместе с кровью по жилам и неостановимо подбирающаяся к сердцу. Ты ждешь лишь момента соприкосновения, и от знания, от этого жуткого опустошающего предвкушения становится еще страшнее. Ужасно, когда сердце гниет изнутри. Это и есть осознание. Осознание, заражающее тебя самого отчуждением, страхом, обреченностью и ненавистью.
И вот ты оборачиваешься и не видишь своей жизни. А сильнее всего печалит мысль: «Все утрачено». Какой смысл в гениальных мыслях изобретателя, если они не воплотились в жизнь? Какой смысл в страстях и переживаниях, если они не изменили твою душу, если они не заставили тебя очнуться, отойти ото сна? Какой смысл в великих титанических поступках, если они ни к чему не привели?
Мы не будем отвечать на эти вопросы, потому что сперва их нужно задать самим себе. Мы просто рассказываем о Человеке. Человеке, выводом жизни которого стало то самое «Зря». Но мы не судим его и вам не советуем, мы описываем его бессмысленные чувства, мысли, порывы, поступки, ведь именно в нем, этом рассказе, заключена великая истина.
И она гласит: дело вовсе не в том, что ты висишь на кресте, а в тех, кто плачет под ним…



Всю свою жизнь он прятал лицо. Так было проще, как ему казалось, – идти по скользкому пути достижения своей цели. У него было множество масок, но вовсе не таких, которые меняют и выбрасывают, словно перчатки. Чужие образы намертво прилипали к его лицу. Толстые мазки арлекинского грима, они накладывались слоями один на другой, но за всей этой фальшью все более терялся его настоящий облик.
Магнус Сероглаз наносил на свое лицо грим, чтобы выглядеть мерзко и пугающе. Некромант вычерчивал себе две алые вертикальные черты поперек глаз, чтобы внушать отвращение и страх своим жертвам, но в то же время эта его маска была и подсознательным уходом от ответственности за свои злодеяния. Мучили ли его угрызения совести от содеянного, в то время как сам он давно решил для себя, что цель оправдывает любые средства? Видимо, да. Смирился ли он с ними, совершая кошмарные преступления во имя благородной цели, или же эта самая цель превратилась для него лишь в жалкое оправдание творимых им самим ужасных поступков? Возможно, и так…
Но невозможно всю жизнь скрываться под чужой маской, и вот приходит момент, когда принц крови Кларенс Лоран должен сделать выбор: остаться в образе безумца Сероглаза или же сбросить с лица вторую из опостылевших ему масок – саму личину некроманта Магнуса. Что там скрывается под ней, что осталось от того истлевшего облика человека, который когда-то не пожалел ни своего счастья, ни своей жизни, ни даже любви ради спасения жителей королевства от ужасов Умбрельштада? Жив ли еще тот ранимый и обидчивый юноша, что был безнадежно влюблен в сестру своего недруга, графа де Нота? И помнит ли та о нем, или давно уже вытравила его образ из памяти?
Но, как оказывается, мало снять даже этот, очевидный слой, чтобы найти себя. Есть и еще кое-что. То, что лежит в глубине подсознания, то, что до поры затаилось внутри тебя, как ядовитая змея, спрятавшаяся в высокой траве. И этот внутренний мир, этот глас правды и истины, он непременно покажется, когда сам того не ждешь, и жестоко ужалит, потребовав расплаты…
Если хотите сбежать от самого себя, это ваш выбор. Но уж если бежите, то никогда, ни в коем случае, ни за какие посулы, не оглядывайтесь. Ведь вам может совсем не понравиться то, что пытается вас догнать…





Что есть жизнь в чернилах, и что такое чернила без жизни? Стоит ли макать перо в чернильницу, зная: то, что ты напишешь, - всего лишь буквы, и ничего за ними не стоит? Стоит ли писать в наше циничное время так, чтобы ты отходил (скорее – отползал) от письменного стола, едва дыша, со слезами на глазах и безумно колотящимся сердцем? Что происходит в уме постороннего человека, когда он читает твое подобное душевное истечение? Он снисходительно ухмыляется, кривится, как от лимона, или вникает в суть написанного так, что душа его болит, а сердце обливается кровью?
Все это вопросы, ответы на которые очевидны, сами собой разумеющиеся и естественно не нуждаются в каких-либо дополнительных доводах.

Кто-то однажды спросил нас, о чем наши книги. И, признаться, это слегка нас озадачило. Нам-то все казалось самим собой разумеющимся и очевидным, да к тому же все книги разные по своей сути, и объединить их под одним объяснительным заголовком было бы затруднительно. Но отвечать было нужно, ведь плох тот писатель, который не может рассказать постороннему человеку, чем дышат его чернила и какие бездны лежат в терниях историй. На деле же все варианты ответа в тот момент показались нам обоим какими-то надуманными, если не сказать странными. И тут мы сошлись в одном: зачем выдумывать на ходу нечто новое, какие-то теоретические философские и психологические построения и схемы или скатываться в банальность, пересказывая сюжет и описывая персонажей, когда мы можем просто сказать, что чувствуем сами по отношению к ним, нашим книгам. В любой затруднительной ситуации нужно просто верно сформулировать для себя единственно правильный вопрос, и ответ на него станет тем самым требуемым решением. В нашем же случае нужный вопрос был таким: «Какие ваши книги?». Ответы напрашивались сами собой: «Темная»,- сказал один; «Романтичная»,- добавил второй. Итак, мы оба единодушно сошлись во мнении, что книги наши – это темные романтичные истории. В тот момент мы еще не могли знать, что все только начиналось, и таким обобщенным и размытым ответом мы ступили на опасный путь, пролегающий по гребню скалы меж двумя пропастями: обрыв по левую руку – это невозможность доступно и логично объяснить, что есть такое эта «темная романтика», обрыв по правую – это наши личные заблуждения по данному вопросу. И обе пропасти ведут непременно к падению.
Но так как путей к отступлению уже не было, мы сделали глубокий вздох, как перед прыжком с вышки, и начали отвечать. И что самое удивительное, мы и не догадывались раньше, сколь всеобъемлющим и точно описывающим настроения книг на разных уровнях и планах предстает это наше «темная романтика».
Итак, темная романтика. Конечно же, это определенное умонастроение человека. Что же происходит в умах и сердцах тех, кто живет подобным настроением? Как и в романтике обычной, это способность заглядывать за ширму, будто за театральный занавес, приоткрывая для себя нечто скрытое для остальных. Но при этом, в темной романтике то, что вы смогли бы увидеть, будет, возможно, непонятым, осуждаемым или отрицаемым другими людьми. Различия заключаются, по большей степени, в позиционировании себя в мире, в мировоззрении и личностном осознании бытия жизни. Но нужно отметить при этом, что многое зависит от чувств, эмоций и переживаний. Суть романтики как таковой в идеализации окружающей действительности, людей, событий, отношений и т.п.

Представьте себе вечерний осенний парк. Вы идете по аллее, ступая по ковру из опавших листьев. Ветер легонько раздувает волосы, а вы кутаетесь в пальто. На аллее вокруг вас есть и другие люди: прохожие, гуляющие в тени деревьев в обоих направлениях, – у них свои дела, свои заботы: они спешат, они глядят на часы, они торопятся поскорее оказаться дома, где тепло и уютно, или в старой доброй кофейне на углу, где у них назначена встреча с лучшим другом. Вы один из них, не более чем капля мечтательности в жизненном потоке уходящего дня. Вы спешите, тиканье часов в сознании отбивается громом, вы жалеете о том, что не взяли шарф и не сели на трамвай. А рядом с вами шагает Осень, шлепая по лужам сапожками и напевая себе под нос какую-то песенку, походящую на свист ветра. И вдруг она хватает вас за руку. Капля из потока уходящего дня вдруг отскакивает, ударяясь о невидимый подземный камень, и вы выбиваетесь из этого неугомонного движения. Вы останавливаетесь. Осень глядит куда-то, и вы смотрите в ту же сторону. И не сказать бы, что привлекшее внимание зрелище из разряда чего-то совсем уж необычного, скорее – это проявление сверхобыденности и привычных всякому жизненных процессов. Одно «но». Не каждый заметил бы в нем нечто такое, что заставит сердце робко вздрогнуть, нарушая устоявшийся ритм, а легкие – испустить беспричинный, но глубокий, как сама суть времени, вздох. А вы всего лишь глядите на багровый с розоватыми прожилками лист клена, подхватываемый ветром, и ему никак не удается упасть, наконец, на землю. Вы даже не можете объяснить, чем именно стало для вас это зрелище, но непременно чувствуете, что в нем сокрыто нечто важное. Возможно, это тоска из-за того, что вы сами, подобно тому листику, никак не обретете покой, не утихомирите штормовые волны мятущейся души, или же это всего лишь видение некоего прекрасного и таинственного рисунка, который выписывает в воздухе листик. Никто не даст ответ, даже вы сами не в состоянии будете передать словами столь тонкие, едва различимые умонастроения и душевные порывы. А казалось бы, это всего лишь опавший лист клена, которых миллионы… Но нужно справедливо отметить, что именно он привлек именно ваше внимание именно в этот определенный и единственный момент, когда ваши сердце и разум были приотворены. Конечно же, листик – это метафора, да и не в нем, если задуматься, дело, но в вас – в той тонкой створке, которая возникает порой, когда мы устаем от обыденности и хотим чего-то большего, нежели могут нам предложить кредиторы очевидной действительности.

Одна из граней романтики – это мечтательная созерцательность, когда изредка вы выбиваетесь из потока жизни, задумываетесь о чем-то таком, печальном и далеком, что не всегда поддается анализу и вычленению подробностей. Это похоже на сон, которого не помнишь по пробуждении, а в душе остаются лишь какие-то фантомные переживания… Вы сами не понимаете порой, отчего на губах вдруг прорисовалась теплая, как чай, улыбка или, наоборот, той же Осени вздумается вдруг одарить вас своим поцелуем, оставив на ваших губах оттиск печали. Мечтательная созерцательность заводит каждого из нас на разные пути: кто-то шагает по Дороге, Вымощенной Желтым Кирпичом, к своему Изумрудному Городу, а кто-то осторожно ступает по камням Дороги, Вымощенной Кирпичом Черным, тянущейся меж серых равнин в стране Смерти туда, где лежат ответы на все вопросы, где в единственной и конечной инстанции открывается истина и находится эфемерная, но такая желанная цель – покой, возможность вздохнуть, наконец, свободно и сказать напоследок: «Ну, вот и все. Я дошел». Точка. На Желтой Дороге вы радуетесь необычным и странным, но милым сердцу происшествиям, красотам пейзажей, солнечному свету, пробивающемуся сквозь кроны столетних сосен, переливам радуг и пению волшебных птиц. А на Черной Дороге рука об руку с вами идут печаль и воспоминания о былом и прекрасном, тоскливое осознание того, что уже ничего не вернуть, но с тем в памяти возникают и те великолепные образы, тянущие к вам свои руки и зовущие. «Помни»,- говорят они, и вы помните, и от этого вы на какое-то время чувствуете себя счастливым.
Вот, в чем, собственно, и заключается разница между романтикой и темной романтикой. Помимо этого различия заключаются еще и в вопросе романтизируемого объекта: в одном мечты произрастают из морского прибоя, лунных дорожек, капелек росы на паутине, в других – из волн непроглядного тумана, кровавой капли, проступившей на пальце из-за укола шипом розы, из пыли чердаков и тьмы ночей.
Если подвести итоги, то темная романтика – это способность разглядеть некую незримую для других красоту в мрачном, в том, что порой порождает страхи.
Все дело в тех жизнях, которые мы описываем. Темные мысли и стремления, темные слова и деяния, темные последствия. Переживания и страсти сильных душ, выступающих из тьмы и вступающих в нее.
Следующий слой – это психологическая подоплека. Темные характеры, сформированные недобрым разумом – разумом во тьме. Различные виды безумий и их разнообразные стадии. Мозг, который диктует кошмарные цели и выстраивает социопатические пути для их исполнения у совершенно разных и непохожих друг на друга личностей. Теории темных спутников, попутчиков и вообще тех, кто обитает в твоей голове, помимо тебя самого. Все это и есть темная психология.
Последний слой – это философская подоплека. Темные души… И темнота их заключается в том, что они сами не могут себя понять. Как ни пытаются.


Темная романтика – ни в коем случае не увлечение тьмой, как и не преклонение перед ней. Скорее, это инструмент, при помощи которого мы можем смотреть на мир и видеть в нем красоту. Тот, кто не пребывал в печали, что может он знать о том, что такое радость? Если ни разу не видел ночи, как ты узнаешь, в чем прелесть рассвета? Пройдя рядом с гранью, за которой лежит запретное, страшное, кровавое и жестокое, начинаешь лучше понимать и ценить то, что приносит свет и тепло в твое сердце.
Страх, ужас, смерть здесь выступают не безжалостными палачами, губящими души, а мазками кисти художника, в палитре которого есть самые разные краски, а в воображении – прекраснейшие образы, равно как и образы, от которых вгоняет в жуть. И мы пытаемся воплощать их на страницах книг, оттеняя благородные порывы жестокой нитью реальности, где низменные, дешевые, совершенно «не-геройские» страсти движут человеком, и именно они дают толчок лавине кошмара или, наоборот, приводят к окончательному и бесповоротному счастью. И меч (где слово «меч» означает способность и возможность, шанс что-то сделать, изменить себя или мир) им вручается не для того, чтобы бороться с «мировым злом» (опять же, зачастую внутри себя), но во имя более приземленных, но не менее важных целей: семьи, долга, чести. Или же ради власти, богатства, мести – кто скажет, что эти порывы менее значимы, чем другие?
И все же, это романтика, потому образы неизбежно стремятся к своему идеалу: любить – так королеву, украсть – так сокровища древних драконов, а если уж мстить, – так за весь брошенный на погибель орден. И здесь, оттеняя унылую обыденность от чувств и порывов, мы видим истинную красоту или уродство души, и лучше всего это можно разглядеть там, где тьма выступает незримым фоном. Темная романтика – то же, что и катарсис, – очищение через боль. Это восхищение светом, воспетое через сокрытую во тьме душу.



Полная сюжетно-концептуальная фотосессия "Маски Черного Арлекина", состяощая из сорока фотографий, каждая последующая из которых продолжает смысл предыдущей (+ интерлюдийные вставки)находится на авторском сайте, где ее можно посмотреть...
www.brokenmirror.ru