С рассветом следующего дня дюжина всадников покинула ворота Аларта. Они выехали рано утром, когда многие горожане ещё крепко спали в своих постелях. Изначально это показалось Лароту странным. Сколь бы ни был принц близок к таким простым людям, как Харт и его рыцари-наёмники, он все равно оставался сыном короля. А будучи сыном короля, Ларот совершенно не мог понять – как это, выходить на поиски мерзостного злодея, истребившего целую деревню, и при этом не получать почёта и восхвалений толпы.

С кислой миной он оглядывал пустую дорогу, то и дело оборачиваясь назад, на широко раскрытые ворота. Они ехали небольшой колонной по два всадника в ряд. Харт с принцем возглавляли отряд, так что Ларот имел прекрасную возможность для жалоб и ворчания.

Небо было таким же пасмурным, как и вчера, а ночью, судя по всему, ещё и дождь прошёл, превратив дорогу в сплошную грязь и воду, которые лошади месили копытами. Да ещё и мерзковатый утренний холод, пробиравшийся под сталь нагрудника и норовивший побольнее укусить согретую тёплыми дворцовыми стенами кожу. Поёжившись, принц плотнее закутался в шерстяной плащ и посмотрел на Харта.

Тот, в отличие от принца, был бодр и неестественно весел. Рыцарь улыбался каждой куче навоза, которую они встречали на пути, а что уж говорить о бесконечном потоке болтовни, изливавшемся из его рта? Харт вообще любил поговорить, но когда его настигало прекрасное настроение (а оно, к слову говоря, настигало его каждый раз, когда рыцарю доводилось выезжать за Алартские стены), он мог болтать часами без умолку.

– Как думаешь, парень? Что мы в той деревне найдём? Ютаровы штаны, хоть бы колдуна… Ты ведь слышал о колдунах, да? Конечно, слышал! Ты же дворцовый мальчик, тебя-то этими историями кормили на завтрак, обед и ужин, а потом ещё и добавки подкладывали, готов поспорить.

– Да-а-а-а уж… – протянул Ларот, ёжась от холода. – Помню эти глупые байки про Чаротворца и семь коров, Улкина Расхитителя Душ, Лаана Спящего и… да всех и не упомнишь. Забавно, что всегда они были добрыми и мудрыми. Защищали детей от чудовищ, охраняли их сны, снимали с них проклятья… 

Хоть Харт и не смотрел на Ларота, но кривая ухмылка рыцаря чувствовалась даже так.

– Ох уж эти сказочки, – покачал он головой. – Чего только детишкам не расскажут.

– Точно. Но ведь в них была доля истины. Колдуны не всегда были… теми, кем стали. Как-то же они всё-таки получали и почёт, и уважение.

– Угу, – буркнул Харт.

Он-то прекрасно знал, как эти растреклятые колдуны получали свой «почёт», но портить иллюзии принца ему совсем не хотелось. По крайней мере, не сейчас. Тем более, Лароту, вполне вероятно, придётся своими глазами увидеть, до чего человека может довести колдовство. Если принц ещё мог думать, что деревня была разорена разбойниками, то рыцарь прекрасно понимал – у случившегося там могла быть только одна причина.

Путь до Золотого Леса занял у них ровно семь дней. Неделя эта была полна походных баек, шуточек, споров, взаимных проклятий и солдатской баланды, к которой, стараниями Харта, принц привык ещё с раннего детства. Их небольшой отряд проезжал мимо городков и деревень, стоявших вдоль Южного Тракта; где-то их узнавали, встречая радостными улыбками и восхвалением славы принца и его верных воинов, а где-то, наоборот, они оставались неузнанными.

Там о благодушии жителей речи не шло. Все были злыми и хмурыми, как стадо свиней, отжатых от кормушки. Ларот, весьма часто путешествовавший инкогнито по стране, был привычен к такому обращению. Он знал о тяжёлой жизни простого человека и не держал зла на тех, кто вымещал злобу на приезжих. Харт же, в отличие от принца, сдерживать свои душевные порывы не желал. Если в таверне кто-то косо смотрел на него, дело кончалось как минимум разбитым носом, а если не везло, то могло дойти и до полномасштабной драки. Правда, последние прекратились после того, как отряду пришлось довольно спешно бежать из одной деревни.

Тогда потиравший разбитый нос Харт получил один из немногих выговоров. Принц впервые за два года позволил себе отчитать друга, не стесняясь при этом в выражениях и нисколько не заботясь о том, что, произнося нечто вроде «говна объевшийся зайцетрах», он роняет честь короны. 



Это стало его кошмаром. Лес, бывший для него больше, чем домом – частью его самого, – не просто умирал, он… переставал быть. Вереск шёл среди деревьев, ощущая их боль. Даже те, что не были затронуты этой странной болезнью, кричали и стенали, умоляя его о помощи. Да что деревья? Сама земля под ногами колдуна тихо рычала, исходя древней, могучей злобой к тому, кто осмелился осквернить лес.

Все они – деревья, земля, камень и мох, – вели Вереска вперёд. Они знали, что распространяло эту заразу, знали, что несло погибель всему живому. Знали и надеялись что Хранитель сможет одолеть это проклятье. 

– Я смогу защитить тебя, – шептал колдун, касаясь рукой израненного дуба.

Иссыхающие ветви тянулись к мужчине, чтобы отблагодарить его за обещание помощи, за надежду на спасение, но Вереск не оставался на месте: он шёл вперёд, ему нельзя было медлить. Ведь каждая секунда, что он терял и медлил, стоила жизни кому-то из его друзей. Он шёл вперёд, скрепя сердце, и вот путь, наконец, вывел его к тому, кто отравил его лес.

– Такой красивый…

Человек. Женщина. Высокая, худая женщина в белых одеждах стояла посреди поляны, где когда-то, многие зимы назад, Вереск сидел вместе со своим учителем, думая о смерти. У неё были длинные чёрные волосы, заплетённые в четыре косы – две спадали ей за спину, а две другие змеились на плечи. Лицо женщины было бледным и отдавало странной, неестественностью, а глаза… Полностью чёрные, лишённые белков глаза смотрели на что-то, что она держала в руках, словно младенца.

– Такой маленький, – прошептала женщина, и, присмотревшись внимательней, Вереск увидел, что та баюкает зайца, одного из тех, кто помогал Чесуну.

В нём уже не было жизни.

– Кто ты и зачем ты вредишь лесу?! – крикнул мужчина, привлекая внимание женщины, но та на него даже не взглянула.

Она медленно положила мёртвого зайца на землю, и тот… поднялся на ноги и убежал. Но в нем же не было жизненного дыхания! Вереск ясно чувствовал это!

– Беги, малыш, – улыбнувшись, сказала женщина ему вслед, – передай Дар своим братьям.

Только сейчас Вереск, которого всё это время гнал впередогонь ярости, бушующий в крови вперемешку со страхом, позволил себе посмотреть по сторонам.

Поляна изменилась. Сильно изменилась. Трава, по которой он когда-то ходил с таким наслаждением, стала ломкой и сухой; деревья, окружавшие это место, тоже теряли листья и кору, превращаясь в мёртвые скелеты – тени самих себя. А ручеёк, не одну сотню лет бегущий невдалеке отсюда, был полон грязи и гнили.

– Что ты такое? – уже тише спросил колдун.

Только сейчас женщина подняла взгляд чёрных глаз на него. Она улыбалась.

– Что ты такое?! – зарычал Вереск, сжимая кулаки.

Он чувствовал, как сила Ауидас стекается к его рукам. Мужчина сделал шаг вперёд. В нём закипала настоящая ярость, какой он не знал с тех самых времён, как старый учитель привёл его под сень леса.

– Я начало и конец, – шепнула женщина, двинувшись навстречу Вереску. – Я тьма и свет, – улыбка на её лице менялась с каждым шагом. Сначала она была матерински заботливой, затем – дружески весёлой, потом она превратилась в зловещий оскал, тут же сменявшийся похотливым намёком. – Я радость и гнев… Я небо и земля, душа и плоть, жизнь и смерть.

– Назовись! – крикнул Вереск, и от крика его пошатнулись деревья. – Назови своё имя, прежде чем умереть!

– Что тебе даст имя этого тела, маленький Вереск? – женщина не останавливалась, она медленно шла прямо к колдуну. – Имена – это ложь.

– Плевать… плевать на твоё имя, – прорычал колдун, крепче сжимая кулаки. Он чувствовал, как сила текла между его пальцев, видел зеленоватый свет, срывающийся с его рук. – Зачем ты убиваешь мой лес?! Оставь его в покое!

Взмахнув рукой, Вереск швырнул в эту тварь шар зелёного пламени. Этого было достаточно, чтобы разорвать на куски любого смертного, убить любое из живших в лесу существ, но… Она просто повела худой кистью – и колдовство рассеялось.

– Твой лес? – женщина подошла вплотную. Вереск видел собственное отражение в её глазах. – Этот лес не твой, маленький Вереск, – она снисходительно склонила голову. – Ведь этот лес, эта земля, весь этот мир… Это я. Всё это я. Уйди в сторону и не мешай мне.

– Не мешать? – еле слышно прошипел Вереск, – не мешать убивать моих друзей и братьев? Этого ты просишь?!

– Да, – равнодушно бросила женщина.

И в тот же миг он ударил её. В этот удар он вложил всю скопленную силу, всю ярость и гнев, всю боль и скорбь. Его кулак, объятый зелёным огнём, мог разбить камень, сокрушить сталь, расколоть небо…

Но его удар не смог преодолеть хватку тонкой, бледной руки. Женщина легко, без всяких усилий удерживала руку Вереска и смотрела прямо в глаза колдуна.

– Уйди в сторону – повторила она под хруст ломающихся костей.

Боль была нестерпимой. Словно десятки пчёл впились в его ничем не защищённую руку. Вереску и раньше приходилось ломать кости, и он прекрасно знал, каково это было, но то чувство, что приходилось испытывать сейчас, ни шло с этим ни в какое сравнение. Женщина улыбалась и в её улыбке Вереск видел свою собственную смерть. По его руке, все ещё сжатой проклятой тварью, медленно растекалась та же зараза, что чуть не погубила Чесуна. Плоть чернела и покрывалась язвами, кровь сворачивалась прямо в венах…

– Стань мной, – прошептала женщина над самым его ухом, и Вереск почувствовал, как яд коснулся сердца. 

– Вереск! – медвежий рёв прогремел в чаще, словно раскат грома.

Чесун, старый медведь, несмотря на слабость и боль, оставшиеся в его теле, не смог отпустить друга одного на встречу с чудовищем, поразившим лес. Круша сухие деревья, он ворвался на поляну, бросив лишь один взгляд в сторону женщины в белых одеждах, зашёлся яростным рёвом и бросился вперёд.

– Р-р-р-разорву! – ревел он.

Женщина, не ожидавшая такого развития событий, выпустила руку Вереска и развернулась, чтобы встретить новую опасность. Огромный медведь, стремительно сокращавший расстояние, казался куда большей угрозой, чем полумёртвый маг, так она решила.

И ошиблась.

Ауидас все ещё питал Вереска. Усилием воли он пробудил ото сна корешки, покоившиеся в земле под ногами женщины. За считанные мгновенья они разрослись, увеличившись в размерах и став крепче любого камня. Корни оплели её ноги, а в следующий миг на женщину набросился разъяренный Чесун.

Медведь рвал её плоть, ломал кости, бил и крушил… Но тварь не умирала. Она кричала и смеялась, проклинала их, суля самые ужасные муки, и одновременно с этим молила одуматься. Это продолжалось до того момента, как Чесун не раздавил гадине голову, оборвав этот бесконечный поток слов.

– Люди, – пропыхтел он, плюхнувшись на землю рядом с тяжело дышавшим Вереском, – всё зло от людей.

– Оно… не человек. 

– Угу. 

– Чесун…

– А?

Вереск прислушался к своим ощущениям. С чудовищем они покончили, но оно успело отравить его этой проклятой болезнью, медленно расползавшейся по всему лесу. Сейчас у него было ни сил, ни возможности противостоять этому яду, но… Со смертью женщины движение болезни, словно бы, остановилось. Рука все ещё была объята дикой болью, но если минуту назад Вереск ощущал тьму, окутывающую его сердце, то теперь этого чувства не было. 

– Оно мертво? – спросил Вереск, чтобы удостовериться в очевидном.

– Сам погляди.

Тяжело вздохнув, Вереск приподнялся с земли и посмотрел на изувеченное тело. И прямо на глазах колдуна оно начало разлагаться. Причём с такой скоростью, что Вереск испуганно отполз назад. То, что секунду назад было плотью, становилось какой-то зеленоватой жижей, поглощающей в себя изломанные кости и внутренности, стремительно меняя цвет на чёрный.

– Чесун…

– А?

– Мне это не нравится. 

Тела женщины больше не существовало. Только какой-то комок жижи, по размерам напоминающий человека. Вереск медленно встал на ноги и, опираясь на медведя, отошёл ещё на несколько шагов назад, предвидя, что произойдёт дальше.

Когда женщина встала, стряхивая с себя остатки чёрной массы, на её лице не было улыбки.

– У тебя был шанс, – прошипела она, глядя на Вереска. 

Но теперь он понимал силу врага, явившегося в его лес. Вереск не мог сражаться с ним. Не сейчас. Она была слишком сильна, чтобы драться с ней, пусть даже с помощью Чесуна. Ему нужна была помощь, настоящая помощь, без которой это зло не одолеть.

– Беги! – крикнул он медведю, запрыгнув на его могучую спину, – беги, Большой брат!