Глава 16.
Лжепророк.

В утробе твердыни Хастуршада, среди иссечённого ветрами пустыни черного базальта его храмов, дворцов и крепостных стен, переживших Крах Эребии и помнивших время, когда мир был еще юн, в маленькой комнатке без окон, сидя на полу в странно искривленной позе, молился старый человек.

Тарифу было почти семьдесят лет и пятьдесят из них он провел на службе у богоподобного Ауды, короля и верховного жреца страны Самуд, чье имя да прославится в веках. Ауда происходил от древних королей-жрецов, для него время значило мало, ему было уже больше ста лет, а выглядел он на тридцать. Ауда – нес благословение Богов для своего народа. Для избранных. Для сынов Самуд, которые одни сохранили в чистоте свою кровь и веру в тяжкие годы, что наступили после Краха Эребии.

Горы спасли предков самудийцев от гнева Океана и ярости Неименуемого. И все же они видели, к чему привела скверна, к которой привел некогда Эребию неправедный Краткий Путь. Убивать, яростно завывая и самому умирать от ран и истощившего тело безумия – разве это путь Псов Хаоса? Нет, это удел жалких людей, опьяненных дурманом, жаждой крови и страхом.

Да-да, страхом. Потому что страх делает безумными. Они не настоящие дети Хаоса. Если бы они внимали Хаосу, чувствовали его истинную силу, мощь и мудрость, разве ступили бы они на Краткий Путь?

Краткий Путь – для слабых, сведенных с ума видением мощи Древних.

Сильные стоят на пути истинной веры, на Длинном Пути.

Погибнуть, растворяясь в безумии значит лишить Хаос верного слуги, того, кто сможет  вернуть Богов в этот мир, бросить ничтожную материальную вселенную к призрачным ногам Тех, Кто Был Прежде Времени. Они думают, что убивать, пытать, есть человеческую плоть – значит способствовать возвращению Хаоса! Но ведь и лишенные разума звери способны на это.

И шакалы подвержены бешенству, и лев пожирает убитых львят.

Для того ли Боги вдохнули в человека искру разума, что бы он утопил ее в дурманящем напитке и истошных воплях?

Как вопли откроют врата для Древних?

Кровь и смерть питают Богов, но они все равно остаются за гранью постижимого мира, запертые в ловушке, некогда подстроенной самим Мирозданием. Они умирают там, медленно, неописуемо медленно, но умирают. И яд, возникающий от их разложения, отравляет собой Вселенную, порождая такие вещи, как безумие Краткого Пути.

Если отворить врата, то Боги придут в своей истинной силе и славе.

Не будет больше боли, не будет безумия, не будет несовершенства.

Только вечный космический покой и постижение тайн сущего.

Так думал старый Тариф, молясь перед сном.

Последнее время он много молился. Его вера не была поколеблена явлением лжепророка, ибо он знал, что Древние не могут ошибаться. Лжепророк – лишь испытание слуг Долгого Пути в истинной вере. Потому они приняли его. Они сняли его с дерева, на котором он умирал и воскресал много дней подряд. Они промыли его раны. Они стали слушать его речи.

А потом лжепророк восстал на богоравного Ауду и убил его, вырвал его печень и съел, как это заведено у зверолюдей Пустоши.

Ауда, последний из рода, что тысячи лет нес знание Долгого Пути, что питал собой племя самудийцев, хранил тайны древности и зрел будущее – пал от руки лжепророка, которого вскормил на своей груди.

Лжепророк обаял собой вождей самудийского народа, жрецов и воинов, и они сложили свои мечи и жезлы к подножию трона, на котором уселся смеющийся убийца, чьи губы были алыми от крови Ауды.

Самудийцы служили ему верой и правдой.

Без самудийцев он никогда не добился бы того, чего добился, несмотря на всю свою первобытную колдовскую мощь. Они научили его управлять этой силой. Они были его союзниками, его верными солдатами, его слугами.

Ведь силы его – конечны, хоть и очень велики.

Без искривленных к острию клинков самудийцев, без пробивающих любую броню стрел самудийцев, без камнеметов и жидкого огня, который самудийцы дали его воинству, разве достиг бы лжепророк того, чего достиг?

Пусть он умел доводить тысячи воинов Пустоши до иступленной ярости и сделать так, что бы они не боялись смерти, но кто дал ему гром-песок, что бы обрушить гору и подступов к Львиному Сердцу, кто построил ему корабли, что бы преодолеть Отравленное Море, высадившись там, где его армию не ждали?

Да, лжепророк поверг в пыль множество огнепоклонников. Но разве тем он приблизил торжество Богов хотя бы на йоту?

Он строит своё царство здесь, в этом мире, мире плоти и материи, хотя ему и ведомы тайны иного мира, скрытого за смертью.

Он говорит, что он воплощение Желтого Всадника.

Тогда почему же он носит черное?

Потому что он – лжец, и все слова его ложь. И когда он лжет, он говорит искренно, потому что он рожден от лжи, и порождает новую ложь.

Самудийцев учили служить и сражаться.

Не знающая сомнений верность.

Чистота тела и помыслов.

Отвага и честь.

Тариф распрямился. Хотя он был стар, закаленное годами упражнений тело все еще хорошо повиновалось ему. Дух первичен. Сначала была мысль, а уже потом – бренный мир.

Старый самудиец сделал несколько движений, разгоняя кровь по тонким, сухим, но все еще жестким мышцам. Он надел свою обычную одежду – свободный халат, шаровары, сейчас – снежно белые, только с вечера постиранные руками рабов. И самая главная часть одеяния – тагельмуш, тридцатифутовый головной платок, скрывавший лицо и шею. Самудийцы не уродовали свои лица, в отличие от Кожелицых варваров, но скрывали их еще более тщательно. Ни один человек не видел лица Тарифа с тех пор, как ему исполнилось двадцать лет. Однажды в пустыне он снял платок, что бы напиться. Его лицо увидели двое кочевников-иаджудж, что пасли там свои стада. Тариф убил их, выколол трупам глаза и отрезал языки.

Привычными движениями, уложив платок вокруг головы, Тариф покинул свою крошечную каморку. Уходя он даже не обернулся.

Вытертый ковер да небольшой сундук со скромными пожитками, вот и все, чем располагал к старости этот человек, некогда водивший в бой многотысячные армии самудийцев, опустошая предгорья Маджири, истребляя оскорбляющих Богов маджуджей.

На бедре Тарифа висел кривой меч, за широкий пояс он заткнул кинжал, так же хищно загибавшийся к острию. Но в широких одеждах он нес еще оружие, лишнее для него и непривычное ни весом, ни длиной. Широкий тяжелый меч, способный одним взмахом лишить человека ноги и заостренный боевой молот, которым некогда сам Ауда, когда был молодым и могучим, пробил бронзовый шлем царя Города Рогатого Бога.

Это было оружие не для Тарифа. Он нес его тому пленному,  огромному и могучему как лев, полному гнева, горечи и истовой веры. Пусть он чужак и проклятый солнцепоклонник. В сердце его нет гнили. Он не знает страха, но это не истерическое исступление адептов лжепророка, это истинная сила духа и веры. Он пришел откуда-то с севера, из страны, где снег покрывает землю каждую зиму, а люди поклоняются палящему Солнцу, а не холодным звездам и Тем, Кто За Ними. 

Он принял решение.

Пришел,  чтобы сразиться с лжепророком.

Самудийцы схватили его, когда северянин пытался проникнуть в пределы Хастуршада. Он убил пятерых и покалечил троих, но его все же одолели. Одолели и живьем привели в Хастуршад. Солнцепоклонник редкая добыча. За последние годы им не попадался ни один, будто бы молившие Солнцу оставили свои попытки отыскать Хатег-Хла и то, что там скрывается.

Этот пришел сам.

Прирожденный воин, рожденный с духом дракона.

Пленник обладал огромной силой и жизнестойкостью, никакой другой человек не выжил бы в Пустоши.

Тем дольше будут его муки над гробницей Гаданфара!

Так говорили самудийцы. И так говорил Тариф.

Но в душе он уже принял иное решение.

Пусть за это его проклянут и предадут мучительной смерти, но он освободит солнцепоклонника,  даст ему меч и молот. Воин-дракон пришел в Хастуршад что бы уничтожить источник силы Нэтока, лжепророка и обманщика.

Северянин хотел отрезать Нэтока от питающей его древней магии.

Пусть он не в силах это сделать, как и никто в мире, но телесной неуязвимости Нэтока можно лишить.

Нэток сосет жизненную силу из мумии Гаданфара, царя, что был подобен в бою ста львам, и повергал врага в ужас. Гаданфару была предсказана неуязвимость в бою. Ни один смертный и ни один полубог не мог бы поразить его в схватке. Но его отравили враги, боявшиеся грозного царя. Не живой и не мертвый, убитый рукой изменника, но не способный умереть из-за текущей в нем крови  младших богов, Гаданфар нашел свое жуткое посмертие в каменном саркофаге, покрытом изображениями битв и терзаний.

Крышка саркофага был сделана из прозрачного хрусталя – глыбу нужных размеров принесли жители Нижнего Мира, тогда еще не впавшие в ничтожество и вырождение.

Сквозь этот хрусталь видно было, как Гаданфар время от времени ворочается на своем ложе, не в силах встать, но и не в силах умереть окончательно. В крышке саркофага было проделано небольшое отверстие. Это сделали уже по приказу лжепророка. Над саркофагом установили жуткое подобие кровати.

Обреченного в жертву полумертвому королю-воину привязывали к ней и потом в течение многих дней тонкими ножами осторожно резали его плоть, что бы кровь, стекая в саркофаг, капала в разверзнутый в вечном крике боли рот неумирающего царя.

Питая Гаданфара самудийцы питали и Нэтока, который, несмотря на расстояния, мог брать, выкачивать божественную силу из тела неумирающего.

Чем больше стрел и копий летели в Нэтока, тем больше  крови требовал Гаданфар.

Обычно приговоренные к такой смерти страдали от трех, до семи дней. Такой герой как пришелец с Севера может продержаться лунный цикл, если поить его и врачевать некоторые раны.

А боль и гнев, которые будут терзать его во время долгой казни тоже станут питать Гаданфара!

Но – этому не бывать.

Тариф прошел через безлюдные коридоры древнего дворца, спустился к воротам в темницу.

Самудийцы воевали на севере и на юге, и аура злого, омрачненного места защищала Хастуршад лучше всякой армии. Весь гарнизон крепости насчитывал пять дюжин человек. Так же здесь жили дюжина жрецов и около сотни рабов.

Самудийцы, ушедшие служить мертвым царям в Хастуршад оставляли все мирское за стенами древнего города. Им не требовалось ни изысканной пищи, ни общества женщин, ни вина, ни мягких постелей.

Их жизнь была полным аскезы и испытаний служением. Служение было их жизнью.

Тариф ощутил острый укол совести. Сейчас он предаст все, чему служил. Предаст своих товарищей, своих учеников и своих братьев по вере.

Но что делать, если они оказались слабы и пошли за лжепророком?

Если они настолько глупы, что не понимают – тот, кому нужна мумия Гаданфара, что бы просто не умирать, не может быть истинным воплощением Несущего Хаос?

Отступники должны быть наказаны за свои заблуждения.

И карающим мечом послужит этот чужак, молящийся Солнцу.

Что ж, значит, так было предначертано.

Пленника стерегли двое.

Они доверяли Тарифу. Одного из них он подобрал у тела умершей матери и отдал на воспитание жрецам. Второй вместе с Тарифом ходил в походы на оскверняющих богов, нечестивых  маджудж.

Убить их было просто. Тариф ударил  ветерана кинжалом в шею, когда  заключил его в братские объятия. Новобранец промедлил лишь миг, миг, который стоил ему жизни. На миг он застыл с выражением крайнего изумления в глазах и лишь потом схватился за меч.

За это мгновение старый Тариф вонзил меч в живот юноши, которого некогда младенцем спас. Чужеземец сидел на глинобитном полу своей камеры. На его руках и ногах не было железа. Он просто излучал собой силу и гнев. Он не подал виду, что услышал разыгравшуюся у него за спиной схватку. Он смотрел на доставшийся ему крошечный кусок неба в зарешеченном окне, столь маленьком, что сквозь него едва ли пролез хотя бы кулак солнцепоклонника. Настоящий дракон – подумал Тариф.

- Ты пойдешь со мной, чужак. – сказал старый самудиец на языке страны Аль-Имад.

- Это какие-то тонкие игры? Дать мне надежду, а потом отнять ее?

- Я убил своих товарищей ради тебя.

- Зачем я тебе? – чужестранец поднялся с пола. Он был насторожен, но ему хотелось верить Тарифу.

- Помоги мне  свергнуть лжепророка. Ты ведь за этим шел в Пустошь?

- Да. Но зачем это тебе? Ты самудиец, а самудийцы – псы Нэтока.

- Я ничей пес. Мой царь мертв и его убил Нэток. Нэток не подлинный пророк Хаоса.

Тариф открыл решетку, за которой томился северянин и протянул ему оружие. Меч и молот. Гигант выбрал меч, а молот заткнул за пояс.

- Он пригодится тебе, этот молот.

- Для чего?

- Ты сильный человек, солнцепоклонник. Ты разобьешь камень, и убьешь того, кто должен быть мертв уже пять веков.

- И Нэток умрет? Или Нэток лишится своей силы? – глаза северянина вспыхнули.

- Ни то, ни другое. Нэток станет смертным. Его можно будет убить мечом, копьем, ядом.

- Я пойду с тобой. Но если это ловушка…

- Я пойду впереди тебя. Если это ловушка, твой меч всегда найдет мою шею.

Северянин кивнул.

- Веди меня, самудиец.

- Мое имя Тариф.

- Я Конрад.

Они не стали обмениваться рукопожатием – вражда между самудийцами и солнцепоклонниками оставалась между ними, три сотни лет обоюдной ненависти. Но у них был общий враг.

- Убиваем всех, кто постарается нам помешать. Когда мы достигнем гробницы – если достигнем, ты разобьешь крышку саркофага. Потом отруби тому, кто в нем лежит, голову и вырви сердце. Его зовут Гаданфар, он был царем. Окажи ему последнюю милость, отними у него остатки жизни, что бы он мог влиться в хор среди звезд.

- Я сделаю, как ты говоришь.

Они встретили только троих и убили их. Это было легко – ни один самудиец не ждал предательства от старейшего и благочестивейшего из воинов Хастуршада.

Конрад отчего-то думал, что гробница Гаданфара расположена под землей, но саркофаг лежал в просторном зале храма, такого огромного, что мог бы вместить небольшую армию. Крыша храма покоилась на колоннах, похожих на застывшие пылевые вихри. В нишах скалились статуи вида столь жуткого, что даже прошедшему Пустошь Конраду де Феру было не по себе на них смотреть.

Ступени, по которым взбежали они с Тарифом, были стесаны временем и миллионами ног, что ступали по ним долгие века. Свет проникал в храм через разбитые окна. Некогда в них были витражи из хрусталя и цветного стекла. Место это дышало злой мощью и тягостью запустения и забвения.

Войдя внутрь, Конрад увидел саркофаг, удививший его тонкой работой, и уродливое ложе, на котором ему суждено было лежать, если бы не Тариф.

Храм никто дополнительно не стерег.

Внезапно в нише зашевелилось нечто, что Конрад сначала принял за ворох тряпья. Но это было не тряпье, а человек в рубище, сгорбленный, грязный, с глазами, затянутыми бельмами. От него невыносимо смердело, длинные волосы его, заплетенные некогда в косы, тянулись за человеком по пыльному полу, подобные змеям. Таков был облик жреца, одного из тех, кто всецело отдал себя богам и жил в храме, усмиряя и разрушая свою бренную плоть.

Конрад не знал, но Тариф хорошо знал, что жрецы льют на себя кровь приносимых в жертву и никогда не смывают ее. Приносить жертвы – великая честь, а жертвенная кровь, что открывает врата между мирами – священна. Только тот, кто готов жить в этой крови постоянно, были избираемы для служения.

Мерзкая человекоподобная тварь, в которую за годы бдений и испытаний превратился жрец, открыла беззубый рот, вопль готов был сорваться с изъязвленных губ, но меч Конрада взмыл в воздух, раскраивая череп служителя Богов.

Тариф застонал, будто от боли.

- Теперь – Гаданфар.

Конрад замахнулся молотом.

С первого удара по хрустальной плите пошла тонкая сеть трещин. От второго удара в стороны полетели осколки. Под третьим ударом плита раскололась, осыпавшись сияющим крошевом, похожим на свежий снег.

Конрад увидел того, кто лежал внутри.

Рост Гаданфара был не меньше семи футов. Сейчас неумирающий высох, но видно было, что при жизни он был могучим человеком. Зубы в раскрытом рту были подобны львиным. Конрад еще обратил внимание на странно светлые волосы и бороду гиганта, но сейчас происхождение древнего царя было последним, что его интересовало.

Заскрипели древние, иссохшие мышцы.

Гаданфар попробовал сесть.

Тяжелый меч Конрада вновь взвился в воздух, раздался треск раздираемых мышц и ломаемых костей,  и голова покатилась по полу.

Крови не было.

Конрад вспорол иссохший живот великана, запустив руку в рану нащупал сердце и вырвал его. Сердце это не билось, но странным образом в нем чувствовалась жизнь.

Конрад бросил сердце царя, что был подобен сотне львов, на грязный пол, и рассек его одним ударом меча.

Зловещая полужизнь,  тлевшая в глазах отрубленной головы, погасла.

Конрад резко развернулся.

В  воротах храма стояли воины-самудийцы с закутанными лицами. Их было не меньше дюжины. За спиной воинов виднелись жрецы, выглядевшие больше, чем потрясенными.

Конрад молча шагнул им навстречу. Тариф, помедлив считанное мгновение, последовал за ним. 

Тариф не рассчитывал выжить после предательства и святотатства, которые совершил. Он думал умереть в храме, рядом с останками Гаданфара.

Но Тариф был стар, и он был самудийцем, он поклонялся Смерти и готов был ее принять.

Конрад де Фер был молод и где-то далеко на Севере, в городе с гордым именем Львиное Сердце его ждала самая прекрасная женщина Сияющего Ирама.

 Он дрался с яростью и силой, которые поразили даже опытного Тарифа.

Он прошел сквозь самудийцев, как нож проходит масло. Трое остались лежать на камне, истекая кровью, один из воинов скорчился чуть поодаль – Конрад отрубил ему руку.

Тариф следовавший за рассвирепевшим гигантом не поразил ни одного из своих соплеменников. Не потому, что не решался этого сделать, а потому, что просто не успевал.

Но вот длинная пика метнулась к Конраду, готовая пронзить его бок.

Тариф мечом отбросил древко в сторону, спасая чужеземца, и в то же мгновение что-то коротко и мощно укололо его в шею, кровь ударила из раны тугой струей. Тариф повалился на колени. В него вонзилось еще несколько копий.

Старый воин умер раньше, чем Конрад добежал до ступеней храма.

Самудийцы на миг растерялись, хоть это было и не в их обычае. Но сила и воинское мастерство их недавнего пленника превышало все, что они видели в жизни, полной битв. Будто бы на землю вернулся один из легендарных людей-драконов, что стояли у трона Эребии в годы ее могущества.

Конрад вырвался на открытые улицы. Будь он во вражеском лагере, его все равно изрубили бы в куски, взяв числом. Но вокруг лежал город-призрак, и несколько десятков человек несли свою службу там, где некогда жили десятки тысяч. Ему удалось оторваться от погони в запутанных улицах. Конрад понятия не имел, куда бежит, но это не имело значения.

Ночью, когда самудийцы прекратили свои бесплодные попытки его отыскать, Даннаец взобрался на самую высокую башню, сверху разглядел нужное направление и уже к рассвету вырвался из каменного плена. Эта ночь, как потом вспоминал Конрад, стоила ему нескольких седых волос, потому что пустынные улицы Хастуршада таили в себе опасности, которых боялись даже сами стражи-самудийцы. Силы Тьмы в свете обоих лун вышли на охоту за живыми душами.

Но им не суждено было заполучить Конрада.

Тем утром он набрел на табун, которые пасли несколько самудийцев. Зарезав самого неосторожного из пастухов, Конрад вернул себе своего норовистого козлорогого  скакуна, вместе с которым захватил еще двоих и потом, в степи, погнал их в разные стороны, что бы спутать следы.

Даннаец растворился в Пустоши. Несколько дней самудийцы преследовали его, но Конрад оторвался слишком далеко.
Глава 17.

Отравленное Море.

Ему казалось, что дойдя до Хастуршада, он расколдовал Пустошь для себя.

Теперь она была просто пустыней, просто горами, просто лесами. Видения больше не преследовали его. Отрезанные головы не разговаривали с ним. Конрад рвался на север, на Полярную Звезду и обратный путь занял у него втрое меньше, чем путь не юг. Не потому, что теперь он знал дорогу, в Пустоши нет дорог, и он шел теперь другими тропами, обходя места, в которых уже побывал и забредая в дебри, которые миновал прежде.

Но теперь Пустошь будто бы не сопротивлялась ему, не пробовала всеми силами поглотить дерзкого чужака.

Чем дальше на север, тем чаще встречались ему иаджудж. Ему снова пришлось принять на себя личину Кожелицего. Снова он пролеживал часы, ожидая, когда пройдут караваны.

Пустошь оправдывая свое название, пустела не по дням, а по часам.

Зов Нэтока уводил на север все новые племена и кланы.

Конрад, что бы не наткнуться на один из многочисленных воинских отрядов, тянувшихся на север, повернул теперь на Восток, к Отравленному Морю.

В лиманах на берегу  Отравленного Моря Конрад потерял козлорогого. Огромный зверь провалился в топкую жижу, и несмотря на свою мощь так и не смог выбраться, лишь увязая с каждой попыткой все сильнее и сильнее. Тогда Конрад, который совершенно выбился из сил и сам чуть не погиб, стараясь спасти зверя, ударом молота прервал страдания верного спутника. Под ним и раньше убивали лошадей, но к длинногривому, рогатому и свирепому зверю, на котором он проскакал половину Пустоши, Даннаец успел привязаться особенно.

- Тучных тебе пастбищ на Полях Праведных, боевой товарищ. – тихо сказал Конрад, уходя прочь от опасного места.

Он прошел почти три десятка миль по каменистой отмели вдоль изогнутого берега, под нависающими над головой отвесными скалами, иногда пускался вплавь, иногда чуть ли не четвереньках полз по скользким камням, иногда непринужденно ступал по песчаным косам.

От воды обувь его размокла и стала непригодной, Конрад изрезал ноги о камни, в соленой воде, кишевшей всякой мелкой тварью мельчайшие ранки превратились в воспаленные язвы. Солнце немилосердно пекло сверху и спасения не было нигде, ни у камней, которые не давали тени, ни в воде, которая была очень теплой. Его несколько раз пытались стащить в воду морские твари. Он видел зловещую битву огромного морского змея с хищным китом, которая окрасила море кровью на сотни футов.

Этот безумный переход, когда ему то приходилось преодолевать вплавь глубокие заливы, то тащиться по щиколотку в воде, видя берег как узкую полосу на горизонте, изнурил закаленного Конрада сверх всякой меры.

Через несколько часов после того, как он ступил на твердую землю, на него наткнулся отряд в дюжину копий.

Имадийские солдаты были крайне удивлены, когда огромный иаджудж, который как они думали, выжил после крушения одного из многочисленных кораблей, которых нечестивцы спустили на воду в прошлую луну, при виде их положил меч на землю, сбросил с головы тюрбан и опустившись на колени запечатлел поцелуй на земле Сияющего Ирама.

- Хвала небу, я вижу перед собой подданных божественного Хайдара! – сказал этот странный человек на языке зихов. – Видимо мне было написано в Пламени вновь ступить на эту благословенную землю.

- Так кто же ты такой? Ты выглядишь как иаджудж, говоришь как зих и не похож ни на того, ни на другого.

- Мое имя Конрад де Фер, Сын  Солнца и генерал армии Ордена. Я ушел в Пустошь зимой, вы должны знать о нашем походе. Сейчас я вернулся.

- Один?

- Один.

Командир имадийцев приказал Конраду сдать меч одному из его людей и последовать за ними в крепость.

- Что Львиное Сердце, еще держится?

- Ты, верно, давно был в Пустоши. Нэток взял Львиное Сердце еще три месяца назад. Сейчас его орда под стенами Порога Счастья, а мы здесь уцелели только потому, что стервятники прошли дальше на север, не тратя время и силы на осады каменных башен. Думаешь, это тоже было написано в Пламени, чужеземец? – резко спросил имадиец.

- На самом деле, я не умею читать волю богов. – мрачно ответил Конрад.

Все эти месяцы в Пустоши он рвался обратно в неприступное Львиное Сердце, к своим товарищам и своей любимой. Сейчас он даже боялся подумать о том, что эти мечты были ложными столь долгое время.
Глава 18.

Возвращение в Ирам.

Конраду понадобилось больше трех недель, что бы добраться до столицы Аль Имад. Дороги он не знал, в стране царил хаос. Высокого чужеземца, вооруженного, покрытого запекшейся кровью и дорожной пылью, принимали обычно за врага. Несколько дней он, голодный, злой и уже близкий к отчаянию, провел под арестом в маленькой крепости, которой командовал одноногий инвалид, казалось, не знающий, что происходит вокруг. К счастью, у офицера хватило ума запросить у командиров распоряжений на счет судьбы огромного свиноеда. Наконец на десятый день заточения прибыл гонец из столицы, с приказом, на котором стояла печать самого Ильдерима.

Что было в приказе Конрад не узнал, но судя по тому, что его быстро освободили и стали обращаться с ним почти подобострастно, Ильдерим не забыл о своем союзнике.

Конраду дали возможность вымыться, сменить одежду, привести в порядок оружие и доспехи. На столе его всегда была ключевая вода и свежие фрукты. Но свободы ему так и даровали.

Потом прискакал Сарош. Сарош был ранен, лишился возможности владеть левой рукой. Но у него была подорожная с печатью Ильдерима.

- Мне приказано проводить тебя к столице, солнцепоклонник.

Сарош все так же избегал называть чужеземца по имени, но «солнцепоклонник» звучало приятнее «свиноеда».

- Это. – Сарош поднял свиток с печатью принца. – защитит нас от слуг Порога Счастья. А если встретим иаджудж или просто мародеров, то думаю, нам поможет твой меч.

Конрад кивнул.

- Как обстоят дела?

- Все плохо. На грани катастрофы. Львиное Сердце пало через четыре месяца после твоего отъезда. Резня была страшная. Мы потеряли там двадцать тысяч человек. Божественный Хайдар пытался снять эту осаду, приведя войска с Севера, но вынужден был отступить в столицу. Погибли два его сына. Не Ильдерим и не Батахир, сыновья от младших жен.

- А Эсме?

- Я так и знал, что ты спросишь об Эсме. Эсме жива. В последний день, когда оборона крепости рухнула, зихи чуть ли не силой выволокли ее из пылающего города. Пустынные шакалы устроили там грандиозную попойку, она задержала их еще на несколько дней.

- Думаю, что двадцать тысяч имадийцев не просто так отдали свои жизни?

- Сколько потеряли шакалы даже сказать нельзя. Они лезли на стены по трупам своих товарищей. Визжали как бешеные, лезли и лезли. Думаю, они потеряли не меньше пятидесяти тысяч. Возможно больше. Не важно. Нэток привел из Пустоши еще орду, больше прежней. Это больше похоже на саранчу, чем на вторжение вражеской армии.

- Как мои люди?

- Немного их осталось. Человек тридцать, не больше. Во всяком случае, так было после падения Львиного Сердца. Они дрались отчаянно, защищали подходы к дворцу, вместе с зихами. Зихи потеряли больше трех сотен человек в той битве. Кровь бежала по улицам Львиного Сердца ручьями.

- И что сейчас?

Воины миновали разрушенную деревню. Дома были сожжены и разграблены, всюду лежали трупы. Некоторые тела были в замысловатых позах прибиты к стенам домов, к деревьям, к воротам. Очевидно, часть несчастных были еще живы, когда иаджудж глумились над ними. Дети были насажены на ветви деревьев, как на колья.

- Здесь уже вовсю хозяйничали иаджудж. – Сарош отвел глаза от изуродованных трупов. - Их оттеснили на несколько миль к югу, но они вернутся. Они собирают свои силы под стенами Сияющего Ирама. Мы объедем их, прибудем к Ираму с севера.

- Что Ильдериму нужно от меня?

- Не знаю. Ильдерим словно с ума сошел, когда узнал что ты вернулся. Он почему-то очень хотел разыскать тебя. Ты что-то знаешь о Нэтоке и Пустоши?

- То, что я знаю, предназначено только для ушей божественного Хайдара и его сына Ильдерима. Это клятва, а не пустой каприз.

- Да будет так.

Они ехали по разоренной местности еще два дня. Однажды повстречали шайку мародеров, но те решились напасть на двух вооруженных рыцарей. Сарош хоть и не мог владеть одной рукой, оставался опасным бойцом.

В другой раз только чудо спасло путников от стычки с полутора дюжинами иаджудж, которые проехали мимо, когда Конрад и Сарош затаились в крошечной пещерке на склоне горы. Иаджуджи были безобразно пьяны и потому не заметили их.

Всюду были пепелища и часто встречались трупы. Иаджудж убивали ради развлечения и ради еды. Женщин и детей они перед смертью насиловали. Конрад догадывался, что иногда и после смерти – тоже.

Кровь, зловоние вздувшихся трупов, разруха.

И так миля за милей.

Но вот на дороге показался отряд под знаменем с языками пламени. Руководил отрядом молодой ваджи, сейчас сбросивший мантию, облаченный в кольчугу. Но чалма на наголо обритой голове и окладистая борода указывали на звание этого человека. Он проверил подорожную Сароша и благословил обоих воинов.

- Он же свиноед, неверный. – возмутился Сарош.

- Сейчас это не важно. – спокойно ответил священник.

Конрад принял его благословение, хоть и не без сомнений.

- Наверное он прав, Конрад. – сказал Сарош, когда отряд священника проехал дальше. – Сейчас не важно, Солнце или Пламя. Сейчас мы противостоим Псам Хаоса. Так что будь моим другом, васканец.

Сарош протянул руку.

По воинскому обычаю они пожали запястья.

- Я принимаю твою дружбу, имадиец.

- Вообще-то я  фарах.

- Что? – Конрад не понял, что имеет в виду Сарош, шутка это, оскорбление или что-то еще.

- Я фарах по крови, мои предки склонили колени перед Порогом Счастья, но мы помним, кто мы и откуда. – усмехнулся Сарош.

Казавшийся издалека монолитным, Аль-Имад вблизи являл собой такое же смешение десятков народов и  языков, как и Империя, прозванная Лоскутной.

Столица Ирама все еще сияла на солнце. Сияли купола храмов и крыши дворцов.

Но над городом висела удушающая атмосфера страха и обреченности.

Великий город лежал в цветущей долине, словно спелый плод в чаше. С вершины горы открывался столь великолепный вид, что даже присутствие в пейзаже лагеря стервятников Пустоши не сразу бросалось в глаза. Но потом стало видно, что иаджудж много. Не меньше, чем под Львиным Сердцем. Сейчас они рассыпались по долине, но грязные халаты полуголые тела и треугольники палаток и шалашей покрывали собой пространство на многие мили.

Одержимые воины Нэтока тащили бревна, катили камни. Они вырубали с любовью посаженные рощи и сады, они в считанные часы осушали водоемы, поя своих тощих лошадей, мосластых верблюдов, козлорогов и уродливых исполинских птиц, которых тоже использовали как верховых животных.

Все окрестности столицы были разграблены. Конрад сейчас был далеко, но он мог догадаться, что творится в тенистых садах вилл предместья. Иаджудж всюду предаются насилию и страсти к разрушению. Те жители, что не успели сбежать замучены ими насмерть, или участь их столь ужасна, что живые завидуют мертвым. Всюду разгром, все красивые вещи разбиты, все чистое изгажено и измарано. Они жгут в кострах прекраную мебель, они мочатся в хрустальные сосуды для ключевой воды, они ради смеха рвут в клочья картины и бьют все, до чего могут дотянуться. Им не нужно даже золото, они не знают его стоимости.

Иаджудж ненавидят красоту и гармонию. Сами уродливые, они стремятся весь мир сделать уродливым. В гармонии им видится преступление против священного для них Хаоса.

Последний день пути превратился в череду коротких стычек и стремительного бегства. Наконец уже за полдень Конрад и его товарищ ступили на земли, которые еще контролировали войска Хайдара.

Вновь подорожная Ильдерима открыла им все дороги.

Конрад и Сарош ехали через столицу, наблюдая спешные приготовления к осаде и панический исход жителей на Север. Куда бежать? Иаджудж больше напоминали наводнение, чем вторжение вражеской армии. Они были повсюду.

Что-то подобное Конрад наблюдал в Львином Сердце. Только тогда имадийцы еще не испытали горечи поражения, а иаджудж не узнали еще радости побед над прежде могучим врагом.

Тогда, до Львиного Сердца у шакалов Хаоса еще был страх перед крепостями и сомнения в своей неодолимости.

Теперь все наоборот. Имадийцы деморализованы, а иаджудж пьяны от крови, вина, дурмана Нэтока и побед.
Глава 19.

Королевская семья.

Ильдерим встретил Конрада во дворце. Принц был ранен в лицо,  и от его прежней ослепительной красоты осталось немного. Грубые швы бороздили всю правую половину лица, щека была разорвана едва ли не до уха и зашита. Челюсть опухла, и говорил принц с видимым трудом.

- Удар булавой. – вместо приветствия сказал Ильдерим, указывая на свое лицо. – хорошо хоть с одной стороны зубы остались. 

Конрад поклонился.

- А, церемониал прежде всего. Узнаю Конрада Даннайца. Как там это на твоем языке «рыцарь без изъяна и попрека»?

- «Без страха и упрека». – поправила брата Эсме. Эсме была все так же красива, но под глазами залегли тени. Она явно мало спала и ее терзали тревожные мысли.

- Наш божественный отец, да продлятся дни его, отказался покидать столицу. Все наши уговоры оказались бессильны. Отец сказал, что если нужно, то умрет в стенах Сияющего Ирама, но не сбежит больше от стервятников. Отважно, благородно, но так глупо.

- Быть может, он рассчитывает победить? – спросил Конрад.

- Я тоже так думаю. Но отец слишком долго был богом. Расскажи нам все, что ты видел в Пустоши, Конрад де Фер.

- Я не могу скрыть это от ушей его величества.

- Почему бы тебе не поведать все нам? А мы уже передадим твои сведения отцу.

- Я буду говорить только в присутствии его величества.

Ильдерим гневно посмотрел на Конрада.

- Не стоит портить отношения со мной, солнцепоклонник.

- Тебе не стоит быть столь высокомерным, брат. – сказала голос принцесса. – Конрад прибыл к нам после тяжелого и опасного пути, а ты не предложил ему даже воды.

Эсме позвонила в колокольчик, и немой чернокожий раб принес кувшин со сладкой ключевой водой. Конрад сделал несколько жадных глотков.

- Благодарю за гостеприимство, принцесса.

Они посмотрели друг на друга. Полные бурной страсти ночи, жестокие обиды, грубая животная страсть, переросшая в настоящее чувство. Все это было давно. Конрад подумал, что Солнце Пустоши выжгло что-то в нем. Он смотрел на красивую, гордую принцессу и не ощущал ничего из того, что уносил в своем сердце в Пустошь. Возможно я и не любил ее никогда. – рассеянно подумал Конрад. – Она просто очень красива. А может быть, я слишком много убивал и слишком часто видел смерть и душа моя огрубела. И если у меня будет время, то все вернется.

Обычно надменный взор Эсме наоборот потеплел, смягчился. Конрад улыбнулся краем рта. Улыбка была больше похожа на трещину в скале. 

От взора Ильдерима не ускользнул этот молчаливый обмен взглядами.

 - Быть может, хватит!? – излишне резко вскричал он, ударив кулаком в ладонь.

-  Прости, принц. Но я, в самом деле, могу поведать то, что узнал только в присутствии его божественного величества.

Про себя Конрад подумал, что рановато Ильдерим решил оттеснять отца от кормила власти. Хайдар еще не стар годами, крепок телом и духом.

 Впрочем, не один принц, слишком рано засмотревшийся на Порог Счастья, получал от своего божественного отца в дар шелковый шнур, золотой кинжал и чашу толченых бриллиантов, что бы уйти в Рай с подобающим особе королевской крови почетом.

В Ираме может быть только один живой бог.

Хайдар вошел стремительно. Сильный, подтянутый и злой. Он жестом остановил попытку Конрада встать на колени.

- Не до церемоний, васканец. Ты нашел то, что искал?

И тогда Конрад начал свой рассказ. И кое-что он все же упустил, что бы пощадить уши Эсме. Он не стал рассказывать,  как срезал лицо со своего врага, сделал из него маску и в таком виде целый день кочевал с Кожелицыми. 

Когда он закончил, было уже темно.

- Значит, сила Нэтока идет от развалин Эребии?

- Я понял это так. Он черпает ее оттуда, словно виночерпий из бочки.

- Разумно ли предположить, что если отрезать ему доступ к этой бочке, Нэток ослабеет.

- Разумно предположить это. Но я бы не дал руку на усечение за такой исход. Слишком уж просто. Нэток знает о своей уязвимости. Думаю, он предпринял меры предосторожности.

- Но попытаться сделать это мы должны. – не допускающим возражений тоном сказал король.

- Теперь Нэтока можно убить. Я разрушил сердце бессмертного воина, из которого он черпал неуязвимость. Нэток теперь не полубог, он просто колдун!

- Это очень много значит. Если это правда так, ты совершил все, что в человеческих силах и даже больше.

- Нэток перестал участвовать в сражениях. Его теперь не видят целыми неделями, он лишь иногда появляется перед своей армией. – сказал Ильдерим.

Комната погрузилось в молчание. В сгущающейся тьме Эсме протянула руку и коснулась запястья Конрада. Он чуть вздрогнул.

- Я думаю, наш гость утомлен своим путешествием и пережитыми опасностями. –сказала наконец принцесса. – Позволим ему отойти ко сну.

- Да, конечно, пусть идет. Мы созовем наших советников и будем решать что делать. Ты тоже свободна, дочь наша.

Эсме и Конрад были уже в дверях.

- И еще кое-что. В тебе, васканец, я уверен. А тебе, дочь наша, я отдельно напоминаю, что ничего из того, что было сказано в этой комнате не должно покинуть ее.

Эсме зло тряхнула непокрытой головой.

- Ты поняла нас?

- Да, отец.

Конраду предоставили роскошную комнату, балкон которой выходил на благоухающий ночной сад.

Сейчас ему было не до цветов.

Больше всего на свете он мечтал выспаться. Проглотив почти не чувствуя вкуса поздний ужин, Конрад с изумлением увидел, что рабы вносят в комнату золотую ванну для омовений.

- Было уже слишком поздно что бы топить ради тебя баню. –сказала Эсме, выглядывая из-за спины чернокожего раба. – Я, конечно, люблю,  когда от мужчины пахнет мужчиной, но от тебя скорее несет козлом.

Конрад коротко рассмеялся. Эсме была все той же. Быть может он и изменился там, в Пустоши. Но Эсме – Эсме все еще огненная принцесса.

На низком столике словно по волшебству появилось и вино, которого в столице правоверных казалось бы, не должно было быть вообще.

- Небольшое чудо. – словно угадала его мысли Эсме.

- А как же божественный Хайдар, чье око видит сквозь камень, и который должен карать нарушителей Завета по всей строгости закона. – спросил Конрад, отпивая вина, впрочем скверного.

- Отец и  сам иногда капнет в щербет немного узу, для пищеварения. А потом еще немного. Потом еще немного. Так что потом его выводят под руки. – рассмеялась Эсме.

Маленькая слабость казавшегося монолитным Хайдара не заставила Конрада разочароваться в короле Ирама.

- Не то Ильдерим.

Эсме отпустила рабов.

- Я сама буду прислуживать тебе.

- Ты?

Эсме приняла покорную позу, сложила руки на животе и с выражением раболепия и страха посмотрела на Конрада из-под челки черных как уголь волос. Конрад едва удержался от того, что бы не расхохотаться в голос. Но первой засмеялась сама Эсме. Нет, он не разлюбил ее в Пустоши. Просто он забыл, какая она великолепная.

Пустошь что-то отняла у него. Но Пустошь не в силах отнять у него Эсме.

Он смыл с себя дорожную пыль, застарелый пот и кровь, он смыл с себя Пустошь. Смыл иаджуджей. Смыл черную магию эребийских развалин и тлетворное дыхание Хаоса. Горячая вода будто бы уносила с собой пережитый ум ужас и то темное знание, которого он коснулся.

У него была Эсме. И весь мир.

Как всякий влюбленный, Конрад чувствовал себя готовым перевернуть весь мир.

Чуть позже они слились в объятиях, в которых поровну было жадной молодой страсти и странной пронзительной нежности. Раньше Эсме не была такой. – рассеянно подумал Конрад. – Раньше она просто занималась этим потому, что ей нравятся утехи плоти. Сейчас она словно таяла под ним, она вся была его. Долгое ожидание истомило ее. И еще она успела понять, что этот сероглазый великан не просто очередная интрижка. Эсме влюбилась. В первый раз в жизни по-настоящему влюбилась. Конрад почувствовал эту перемену и, несмотря на малый опыт в любовных делах понял, что она означает.

Сам он чувствовал себя отвратительно. Пустошь осквернила его плоть и душу. Он вспомнил липкие объятия суккуба там, в заносимом песком древнем городе. 

Признаться в этом Эсме значило ударить ее в самое сердце. Есть правда хуже всякой лжи. Если она узнает, то в одно мгновение превратится в сущую гарпию.

- Мне так не хватало тебя там, в Пустоши. – сказал Конрад. Он не лгал. Образ принцессы, в самом деле, не раз и не два возникал у него перед глазами, когда он скитался в омрачненных землях. – Мне было одиноко без тебя.

- Я благодарна Нэтоку. – шепнула Эсме. – Если бы он не поднял Пустошь, я не встретила бы тебя.

В их любви с самого начала было что-то обреченное, трагическое.

Она начиналась в осажденном городе, и в осажденном же городе продолжалась.

Конрад провалился в сон. Сначала Морфей смилостивился над ним, и рыцарь спал спокойно, без сновидений. Но ближе к расцвету вернулись сны. На крыльях сна прилетели гарпии, пришли ламии, но это было не самое страшное. Под  покровом сна покинули свои могилы мертвецы. Они все пришли к нему. Те, кого он убил и те, кого он не смог спасти. Они не рычали зловеще, не тянули к нему мертвые руки с внезапно выросшими на них когтями. Они стояли и молча смотрели. В пустых глазах мертвых была зависть. Ты жив и лежишь на мягких простынях с женщиной, а наши кости гложут шакалы. Мы тоже хотим быть живыми и лежать на мягких простынях, а не в каменистой земле. Ты не отпел нас, мы не увидим ни Чертогов Героев ни даже Преисподней. Мы теперь новые тени Пустоши. 

Но я не виноват, что выжил! Я не виноват, что магия руин не взяла меня. – возражал во сне Конрад.

Мы знаем. – отвечали мертвые. Мы знаем. Но мы все равно ненавидим тебя.

За что?

За то, что ты жив. У мертвых нет ничего, кроме жажды жизни.

Тут Конрад проснулся. Он не знал, обычный ли сон, вызванный неспокойной совестью, он видел, или к нему, в самом деле, явились души погибших в Пустоши воинов. Эсме не было рядом. Конрад оделся в чистую одежду, лежавшую возле его ложа, перепоясался мечом, и отправился на поиски кого-нибудь, кто знает, где сейчас находятся Сыны Солнца. Он и так чувствовал себя предателем, потому что вернулся из Пустоши один. Вчерашний вечер он провел в обществе Ильдерима и Хайдара, а ночь в объятиях Эсме.

Сейчас ему нужно разыскать своих братьев по оружию, если хоть кто-то из них еще жив.

Их осталось двадцать восемь человек. Двадцать восемь человек из двух сотен. Четырнадцать рыцарей, капитан Гвидо, лейтенант Вулфер. Остальные были арбалетчиками и пикинерами. Конрад пожал руку каждому. Иные обнимали его, другие отводили глаза.

-  Один? – спросил его Гвидо. Гвидо был трижды ранен, рука висела плетью, нога была забита в лубок. Он сильно постарел, волосы почти полностью поседели.

Конрад молча кивнул.

- Как так получилось? Почему ты один выжил? – капитан почти не скрывал враждебности.

-Ты предпочел, что бы я тоже погиб?

- Как ты сумел выжить там, где полегли все остальные?

-Я сам этого не знаю, Гвидо. Но я не бежал с поля боя. Если ты обвинишь меня в чем-то подобном, я вызову тебя на поединок, как только твои раны заживут. И там боги рассудят.

- Боги?! Я так и знал, что в душе ты все еще идолопоклонник. Проклятый варвар, да я справлюсь с тобой и одной рукой…

- Арестовать его. – рявкнул Конрад.

Два Сына Солнца сделали шаг в сторону буйствующего капитана.

- Сдай им меч. Я все еще твой командир, Гвидо из Ситардженто.

- Проклятый варвар! Я не подчиняюсь тебе!

Но все же Гвидо разоружили.

- Я все еще ваш командир. Меня назначил магистр, и только магистр же имеет право меня отрешить от должности. Я не потерплю бунта в своем отряде!

- И все же, генерал, как так вышло, что вы вернулись один?

- Наверное, такова моя судьба. Сейчас, когда Гвидо арестован, я вновь принимаю командование на себя. У кого в подчинении вы находились?

- У его высочества Ильдерима. – не скрывая отвращения к этому имени, сказал сержант арбалетчиков, коренастый немолодой воин.

- Чувствую ты не испытываешь большой любви к его высочеству. Почему?

- Он погнал нас пешими в бой. – сказал Вулфер.

- Он вас спешил?! – Конрад был поражен недальновидностью Ильдерима, который производил впечатление человека, разбирающегося в военных вопросах.

- В Львином Сердце он нас спешил и поставил на охрану камнеметов.  Мы потеряли пятьдесят человек и всех офицеров в первый же день. На второй день взбунтовались. Он просто выставил нас против самудийцев, а это сущие демоны. Никакой помощи весь день!

- Что случилось с остальными?

- Тридцать человек под командованием Хлода остались где-то на юге. Они сопровождали караван, в котором находились какие-то важные особы. Больше месяца от них никаких вестей. Прочие полегли в небольших стычках или умерли от лихорадки. А что случилось с теми, кто пошел с тобой в Пустошь?

- Засада. Засада, потом долгое заточение на раскаленной каменной глыбе, потом бегство через омраченные земли. Потом голод, жажда, безумие. Отряд Хлода может быть еще не погиб?

- Надежды на это совсем мало. Никаких вестей. – повторил Вулфер.

- Какие у вас теперь задачи?

- Ильдерим не решился применить к нам силу, когда мы взбунтовались против его глупого приказа. Нас сначала перевели в тыл, потом поручили охранять дворец вместе с твоими друзьями зихами. Славные парни, много лучше прочих имадийцев. Даже религия у них больше похожа на нашу, Маттео мог бы обратить некоторых, да погиб во время падения Львиного Сердца. Во время бегства на север каждый был сам за себя, но мы уж прибились к зихам, поэтому вместе с ними выводили из города королевскую семью, пока прочие пробовали сдержать натиск иаджуджей. Когда прибыли в столицу нас хорошо разместили, встретили с почестями, но с тех пор ни разу не отправляли в настоящий бой.

- Я найду нам достойное место в рядах войска. Какие настроения царят в городе?

- Большинство испугано, но не может поверить, что Сияющий Ирам может пасть. Львиное Сердце тоже считалось неприступным. – Вулфер развел руками с выражением величайшей усталости на лице.

Конрад взбежал по ступеням дворца безо всех церемоний. Ильдерима он наше сидящего за столом в обществе его свиты.

- Проклятый глупец! – Конрад двинулся на принца. Тот вздрогнул, хотя и предпринял усилия, что бы выглядеть неустрашимым.

- Как ты смеешь говорить таким тоном… - начал было Ильдерим, а его люди медленно, даже театрально стали хвататься за мечи и кинжалы.

Конрад выхватил свой клинок, четыре фута васканской стали.

- Если кто-то из вас вытащит зубочистку, которую вы называете оружием, я отрублю ему руку.

Смельчаков, готовых проверить решимость огромного васканца не нашлось.

-Ты уже мертв, Конрад де Фер. Ты обнажил меч на сына божественного Хайдара под крышей его собственного дворца!

- Ты погубил моих людей! Я еще не успел отъехать от Львиного Сердца, как ты погубил моих людей! Ты спешил их! Зачем ты их спешил?!

- Мне нужна была тяжелая пехота, что бы защищать катапульты от самудийцев! Я не мог снять ни одного меча с охраны дворца…

- Лучше бы ты послал туда своих лизоблюдов! Почему мои люди, привычные драться в строю и конными оказались пешими в свалке?

- Потому что у меня не было лучших людей? Мы в тот день потеряли восемь тысяч человек!

- И ты все равно не мог отправить на камнеметы этих истуканов из дворцовых коридоров?

- Эти истуканы погибли все до единого, защищая дворец!!!

- Потому что ты глупец и раньше не отправил их охранять катапульты!

Эта перепалка с поднятым оружием в руках не могла быть долгой, и обязана была чем-то завершиться.

Конрад увидел в глазах Ильдерима, как в зеркале, отблеск какого-то движения, но не успел среагировать. На него навалились, сбили с ног, вырвали из руки меч.

- Убить его прямо здесь, принц? – спросил Адиль, занося кривой клинок. Конрад не мог не оценить мрачной иронии момента. Его убьет первый, кто заговорил с ним на земле Ирама. 

 - В подземелье его. Там он пожалеет о своей дерзости.
Глава 20.

Клятва.

Для Конрада начались томительные дни заточения. Вопреки его ожиданиям его не только не пытали, но даже обращались с некоторым почтением. Еда была прекрасная. В тюремной камере было сухо и чисто. Но темница есть темница. Он был всецело во власти Ильдерима, который мог казнить его в любой момент. Конрада грызли сожаления. Он винил себя за свою несдержанность. Скорее всего своей ребяческой выходкой он только ухудшил положение оставшихся в живых сынов Солнца.

Он тосковал по Эсме и по солнечному свету. Для него это было почти одно и то же. Первые дни он с минуты на минуту ждал пыток и казни, но потом понял, что, скорее всего Ильдерим решил заточить его надолго. Быть может – навсегда. Здоровье у него крепкое, он вполне может прожить в этом каменном мешке десять и двадцать лет. Конрад слышал легенды о людях, проведших в заточении всю жизнь. Что случится после того, как воспоминания его истончатся, истают от постоянного их проживания, и он останется один на один с одиночеством и вечностью? Безумие?

Он сбился со счета дней, но понимал, что на самом деле минуло немного времени. Несколько недель, не больше. Кормили его хорошо. Конрад усердно тренировался. Приседал, взвалив на спину тяжелый сундук. Отжимался на кулаках и пальцах. Тысячи раз проделывал с воображаемым противником привычные, вросшие в мышцы, сухожилия и нервы приемы. Утомленный после этих занятий он спал беспамятным сном. Мертвые перестали приходить к нему.

Дверь камеры распахнулась, и на пороге возник Ильдерим в окружении своих телохранителей. Острия коротких пик были направлены на Конрада. На разной высоте – вздумай он поднырнуть под одно из них, второе вопьется в тело в то же мгновение. Но Конрад не собирался больше совершать безрассудных поступков. Хватит.

- Приветствую тебя, принц.

- Больше не станешь ругать меня глупцом? – Ильдерим старался держаться высокомерно, но было видно, что он утомлен. Он был снова ранен, в этот раз в плечо. Лицо принца было перемазано какой-то грязью. Скорее всего – засохшая кровь.

- А ты снова спешил латную конницу?

- Я пришел не за тем, что бы выслушивать твои оскорбления, васканец!

- Тогда зачем?

- Ты нужен мне, Конрад де Фер.

- Неужели? И зачем же я нужен тебе, принц Ирама?

- Ты лучший боец из всех, кого я видел. А я видел многих.  У нас были славные рыцари, но все они или мертвы, или сражаются сейчас далеко от стен Ирама. Ты великий воин, ты известен простым воинам и народу. Тебя любят. Мы проигрываем войну, Конрад. Нэток привел новую орду. Город может пасть со дня на день.

- Не думаю, что в моих силах изменить это. Даже если я полюбился благочестивому народу Ирама.

- В настоящем смысле слова нет, тебе не под силу выиграть битву. Но ты способен совершить подвиг, который поднимет дух наших воинов.

-Так чего же ты хочешь от меня?

- Убей в поединке Двуглавого.

- И что если я это сделаю?

- Я прощу тебе твою дерзость, прощу все твои преступления в отношении нашей семьи. Я отпущу тебя и твоих людей, что еще живы, с достойной наградой. Если ты откажешься, то умрешь здесь, а твоих людей я брошу в самое пекло, чтобы не выжил ни один.

- Если я погибну в бою, ты все равно отпустишь моих людей с почестями?

- Да. Это слово принца Ирама.

- Я согласен на твои условия, принц.

Конрада все еще под конвоем провели наверх.  В его покоях сидели Вулфер, Этхем и Гвидо. Последний несколько оправился от ран, но смотрел на своего генерала не скрывая ненависти. Этхем и Вулфер напротив, были рады видеть Конрада, поднятого из темницы на солнечный свет.

-Сколько дней я провел в подземелье? – спросил он.

-Двадцать два дня.

- Всего лишь? Они показались мне вечностью. Когда поединок?

- Завтра на расцвете.

- Зачем Нэтоку устраивать эти карнавальные представления, если он и так выигрывает войну?

- Он выигрывает ее, не без особого блеска. Потери иаджудж столь велики, что даже их одержимость не всегда может превозмочь страх смерти. Нэток возможно и пророк, но полководец он дрянной. После смерти Азара не стало ни живых волн, ни залповой стрельбы, ни даже взаимодействия пехоты и конницы. На все случаи у него одна тактика – идти вперед толпой и лезть врукопашную. Своих самудийских советников он видимо больше не слушает. Он совершенно обезумел, и это его безумие гонит иаджудж вперед, словно ветер – волны. Они падают, следующие переступают через трупы. Снова и снова. Мы завалили их телами рвы. Трупы свалены у стен, словно снопы сена. Наружные стены стали бурыми от крови.

- Что их баллисты, их камнеметы?

- Часть нам удалось разрушить ответными выстрелами. Часть продолжает метать камни, но Сияющий Ирам построен навечно.

- И, тем не менее, Ильдерим говорил  мне, что проигрывает войну.

-У нас холера. И еще какая-то странная болезнь. С едой уже начинаются перебои, через месяц начнем глодать подметки своих сапог, а через два месяца – друг друга.

- И почему все решили, что поединок особенно важен?

- Когда силы армий равны, все решает боевой дух. Сейчас, после трех недель непрерывной резни, утомились и мы, и стервятники. Стервятники тоже на грани голода.

- Они же едят трупы?

- Верно, но трупы быстро протухают на такой жаре. После того, как появилась холера они стали бояться человечины. Не все, разумеется, но многие. Да и сама болезнь их тоже не щадит. Нэтоку надо взбодрить своих последователей.

- Но почему я? Неужели среди подданных Порога Счастья не нашлось достойных рыцарей? И что говорит король?

- Так ты не знаешь?

- О чем? – спросил Конрад, но подозрение ударило его будто бы хлыстом. Хайдар мертв. Ильдерим пришел к власти. Эсме или мертва, или бежала… но почему же тогда здесь Этхем?

- Король тяжело ранен. Подосланный убийца, возможно с помощью магии проник во дворец. Мои люди изрубили его в лоскуты, но он успел нанести удар отравленным кинжалом.

- Хайдар умрет?

- Невозможно сказать. Лекари делают все возможное. Король – сильный человек.

- И все же, почему я?

- Ты хоть и известный воин, но ты чужак, союзник, но не свой по крови и вере.

- Если меня убьют, это не так расстроит народ и воинов Светлого Ирама. – догадался Конрад.

- Все верно. Но это расстроит Эсме. И как ни странно об этом говорить, меня тоже. – рассмеялся Этхем.

Конрад наконец-то решился заговорить о том, что терзало его все эти дни в темнице.

-Что с Эсме?

- Ильдерим хотел бросить ее в темницу тоже. За связь с тобой. Но не решился пойти против меня. – в голосе Этхема было немало самодовольства. – Ильдерим возможно и владыка над каждым подданным Сияющего Ирама, но видит око Очищающего Пламени, на наследницу трона Зихии его власть не распространяется. Его эромы против моих зихов, таков был разговор.

Конрад покачал головой. Выходит, что стоя на пороге катастрофы, в осажденном городе, сильные мира сего продолжали делить власть. Что ж, это полезные сведения для Совета. Блестящий фасад Ирама скрывает за собой много темных тайн.

- Я могу видеть ее?

- Я предпочел бы не злить Ильдерима.

- Да плевать мне на Ильдерима.  Я сейчас нужен ему. А завтра я буду либо трупом, либо героем, либо и то, и другое одновременно.  Я хочу видеть мою принцессу.

- Я передам ей твои слова. – Этхем встал и коротко поклонился. – думаю, вас надо оставить одних. Мне не место на военном совете Сынов Солнца.

Гвидо все так же буравил Конрада тяжелым, ненавидящим взглядом.

- Есть сведения от Хлода? – спросил Конрад, игнорируя этот взгляд.

- Самое удивительное, что есть. Прискакал какой-то молодой эром. Говорит, что васканцы заперлись в горной крепости вместе с парой сотен человек. Крепость неприступна. Иаджудж осадили их, но не в силах взять штурмом. Его послали с этой вестью.

- Звучит слишком хорошо, что бы быть правдой. Возможно это ловушка, что бы заставить нас броситься на помощь. – покачал головой Конрад.

- Возможно и такое. – согласился Гвидо. – Но Хлод хороший командир. Он бережет своих людей.

Продолжение фразы не прозвучало, но явственно повисло в воздухе.

- В отличие от меня, ты хотел сказать, Гвидо?

Гвидо молчал.

- Скажи это! – повысил голос Конрад.

- Тебе наплевать на всех нас. Ты не Сын Солнца. Ты весь пропитан этой зихской принцессой, от тебя даже сейчас  несет ей! Тебе кажется, что ты сражаешься за Ирам, тебе кажется, что ты сражаешься против Хаоса, а на самом деле ты просто юнец, который готов совершать красивые и бесполезные подвиги, что бы обратить на себя внимание своей дамы. Она хоть горяча в постели, Конрад?

Последнее было лишним, прозвучало слишком оскорбительно. Но в словах Гвидо была и горькая правда. Конрад и сам чувствовал ее, особенно когда вернулся из Пустоши.

-Я допустил ошибки, Гвидо. Но сделанного не вернешь. Это война и на ней гибнут люди. Завтра я могу погибнуть, и тогда ты останешься старшим. Ильдерим обещал мне отпустить вас. Остается только полагаться на его слово.

- Мы не поедем никуда, Конрад. Сыны Солнца не бегут с поля боя.

- Так что же, ты тоже готов умереть за Порог Счастья?

- Не за Порог Счастья, Конрад. За Солнце. Против Двух Лун. Нэток – Пес Хаоса. Завтра мы будем сопровождать тебя за стены города. Что бы Нэток не вздумал подло сыграть. Если ты погибнешь, принесем твое тело обратно в город, что бы стервятники не сожрали тебя. Они думают, что пожирая врага, обретают его силу. Твоей силы им не достанется.  Если ты выиграешь, кто знает, не набросятся ли на тебя дружки Двуглавого… мы с тобой до конца этого похода, мой генерал. Но когда мы вернемся, я подниму вопрос о твоем отрешении от должности перед Большим Советом.

-Ты все еще хочешь драться со мной на суде богов?

-На суде Сынов Солнца.

-Да будет так. Вулфер засвидетельствует этот разговор.

Вулфер согласно кивнул.

- А теперь расскажите мне о Двуглавом. Что в нем такого ужасного и почему его так прозвали. У него в самом деле две головы?

- Нет. – подал голос Вулфер. – Я несколько раз видел его в бою. Двух голов у него нет, но есть два лица, второе на затылке. Говорят, еще будучи в утробе, он сожрал своего брата-близнеца. Говорят, он родился с зубами и вместо молока его поили кровью. Он начал убивать с детства, а первый поединок выиграл в двенадцать лет. Он выиграл две сотни поединков, во всяком случае, над его шатром две поднимают сотни отрубленных рук. Скольких он убил в обычных сражениях невозможно подсчитать. Он по-собачьи предан Нэтоку. В нем почти восемь футов роста и почти пятьсот фунтов веса, но двигается он легко, словно гимнаст с цирковой арены. Доспехов он не носит, потому что пуды жира спасают его от легких ранений, а тяжелого ему никто нанести не в силах. Он сражается оружием вдвое тяжелее и длиннее любого, известного нам. Я сам видел, как он разрубил двух человек пополам. Слабых сторон у него как будто нет.

- Грозный враг. Ты видел его в бою. Как лучше сражаться с ним?

- Думаю, ты должен будешь нарушить его равновесие и уверенность в себе. Заставить его бегать за собой. Не надевай доспехов, только меч и щит.

- Будут ли какие-то правила поединка?

- Только одно. Каждый будет драться тем оружием, которое будет с ним. Если оружие сломается или боец потеряет его, никто не имеет права дать ему другое.

Конрад слушал.

- Ну что, страх еще не сковал тебе руки и ноги?

- Нет. Вообще-то всегда мечтал убить великана, как в сказке. Людей я убил уже довольно.

До рыцарей не сразу дошло, что их мрачный генерал шутит.

Ближе к ночи дверь в комнату Конрада распахнулась. На пороге стояла Эсме. Лицо ее было в слезах. Она бросилась Даннайцу на шею. Конрад обнял девушку.

- Они хотят выставить тебя на убой против этого монстра. Откажись!

- Не могу. Я дал Ильдериму слово.

- Ильдерим подлец, слово данное ему немного стоит, потому что его слово не стоит ничего. Он вырвал из тебя клятву угрозами.

- И все же я поклялся.

- Бежим, Конрад. Мои зихи помогут нам выбраться из дворца. Бежим на Запад, в горы, туда, где Нэток нас не достанет. В Зихию приходят корабли твоего Ордена, мы можем сбежать дальше, за Алое Море, куда иаджудж не доберутся даже за сто лет. – горячо шептала Эсме, обнимая Конрада. Ее поцелуи, ее дыхание почти обжигали.

- Нет, моя принцесса. Я Сын Солнца и дал клятву не только Ильдериму. Я дал клятву драться с Псами Хаоса. Нэток и его Двуглавый – именно такие псы. Я приехал сюда сражаться не за Порог Счастья, и не за короля Хайдара. За человеческий род.

Эсме отстранилась.

- Ты в самом деле тот, кем кажешься. – сказала она. – Если бы ты согласился бежать, мои люди зарезали бы тебя прямо на пороге.

Конрад мягко, но решительно оттолкнул ее.

- Уходи, принцесса.

- Ты оскорблен?

- Как никогда в жизни. Будь  ты мужчиной, я бы вызвал тебя на поединок.

Эсме смотрела на Даннайца, кусая губу.

- Ты сможешь простить меня?

- Не знаю.

- Давай все же проведем эту ночь вместе. Завтра ты можешь погибнуть. 

- Думаю, перед боем мне полезнее будет выспаться и помолиться.

- Ты отталкиваешь Эсме… - на миг показалось, что принцесса готова вновь превратиться в ту самовлюбленную гордячку, какой она была до Львиного Сердца. Но в последний миг она все же смирила свой гнев. – Я люблю тебя, мой железный рыцарь. Это правда. А что до этого испытания… я не смогла бы любить труса. Ты прошел проверку.

- В этом разница между нами, госпожа Эсме. Мне бы не пришло в голову устраивать подобные проверки.

Эсме стояла, раздираемая противоречивыми желаниями. Она мечтала обнять Конрада, поцеловать долгим нежным  поцелуем влюбленной, предаться страсти. И одновременно ее жгло желание как-то оскорбить его, уязвить, отомстить ему. Никто не может отвергнуть Эсме! Ее старые привычки боролись с новым чувством.

- Пусть Двуглавый убьет тебя и сожрет твою печень!

Принцесса зихов победила влюбленную.

Конрад покачал головой. Лицо его было печально.

- Уходи, принцесса. Мне нужно помолиться перед боем.

Эсме зло топнула ногой, что выглядело откровенно смешно, и выскочила из комнаты, на ходу теряя все свое напускное высокомерие. Усилием воли натянув на лицо презрительную усмешку, она прошла через бесконечную вереницу коридоров. За спиной неслышно ступали зихи-телохранители. Они не знали васканского, но могли догадаться, что невольно послушали сцену между влюбленными.

С тем же надменным лицом Эсме вошла в свои покои, сбросила верхнюю одежду. Сейчас ей было не до соблюдения этикета, она прекрасно умела одеваться и раздеваться и без помощи рабов. Несколько минут она сидела прямо, словно натянутая тетива, потом из глаз ее хлынули слезы, Эсме зарылась головой в подушки и разрыдалась.

Конрад на другом конце огромного двора, столь большого, что он походил на город в городе, закончил свои молитвы. В словах Гвидо была правда. Он, в самом деле, слишком увлекся Эсме и поисками личной славы. Возможно, завтрашний поединок закончится его смертью.

Он хотел умереть настоящим Сыном Солнца.

Он прочел молитвы, он отрекся от своих прегрешений. Маттео не было в живых, но Конрад и сам знал, в чем виновен. У Конрада, в самом деле, не было многих простительных, человеческих слабостей, которые люди обычно принимают за грехи. Он не лгал, не воровал из казны, не богохульствовал во время игры в кости, да и в кости он не любил играть. Конрад де Фер был храбр, прям душой и благочестив. Но он знал свой настоящий грех.

Гордыня, жажда славы жила в нем с самой ранней юности.

Он хотел уподобиться легендарным рыцарям прошлого, а быть может и превзойти их.

Судьба услышала эти молитвы.

Двуглавый!

Конрад слишком часто смотрел в глаза смерти, что бы испытывать настоящий страх. Он сражался с четырнадцати лет и слишком хорошо знал, что смерть – его постоянный спутник.

И все же Вулфер описывал его будущего противника как настоящее чудовище…

Наряду с холодком страха, Конрад чувствовал кровожадный азарт.

Убить великана!