Тяжёлый, прохладный на ощупь бархат платья приятно скользил по голым ногам, пока я спускалась в подвальную темницу. Несмотря на ледяной сквозняк, я совсем не боялась замёрзнуть: всё тело горело от жара. Но причин беспокоиться не было, я прекрасно знала, что это вовсе не лихорадка, и никакая другая болезнь, а самое настоящее предвкушение. Если уж мне и случится умереть молодой, то явно не от банальной простуды…
По мере продвижения в самое лоно земли, становилось всё холоднее, изо рта пошёл пар, но на лбу, тем не менее, выступили бисеринки пота. Смахнуть их возможности не было. Одной рукой я придерживала подол, чтобы не возить кружевом о вечно сырые ступени, чёрными позвонками покрывавшие витой хребет каменной лестницы, уходящей всё глубже в недра старинного подземелья. Другой – держала массивный серебряный подсвечник, освещая себе путь неровным пламенем трёх оплывших свечей. Абсолютную тишину, как в гробнице, нарушал лишь еле слышный звон жемчуга, несколько нитей которого были умело вплетены служанками в мои волнистые каштановые волосы. Мягкие остроносые туфли, с учётом миниатюрной комплекции их владелицы, производили шума не больше, чем шёпот ручейков подземных вод, что просачивались сквозь стыки известковых плит, и мутными слезами катились по их шершавой поверхности.
Сделав ещё один поворот, лестница оборвалась в начале длинного коридора. Я уверенно пошла по нему, пока слева не возникла толстая кованая дверь. Глубокий вздох, чтобы успокоить учащённо забившееся сердце, и влажные ладони легли на кольцо ручки, висящей в лапах у потемневшей от времени и покрывшейся зеленцой бронзовой горгульи. Щёлкнул недавно смазанный замок. Канделябр я поставила у входа, так как Дарио, по давно заведённому обычаю, уже зажёг в камере факелы. Как и загодя привёл для меня очередного гостя...
Гостью. Сегодня это была женщина. Привязанная к стальному креслу, она могла шевелить только шеей. Крепкие кожаные узлы туго стягивали ей кисти и лодыжки. Простые холщёвые манжеты открывали руки, испорченные раньше времени тяжёлой работой, но ещё не носящие признаков старческого увядания. Заслышав шаги за спиной, женщина попыталась было закричать, но стоило мне встать перед ней, крик оборвался, превратившись в стон почти религиозного благоговения. Я знала, кого она видит перед собой. Несмотря на то, что я давно вышла из подросткового возраста, между выступающими скулами ещё сохранялась детская припухлость, а ожидание ритуала украсило бледную и идеальную, как у фарфоровой куклы, кожу нежным румянцем. Большие глаза под густыми ресницами смотрели на пленницу без капли зла, обещая одарить нежностью, искренней заботой и дочерней теплотой.
Чрезвычайно удобная внешность. Один столичный художник, пару месяцев назад писавший мой портрет, сказал, что я похожа на их благословенную богиню-мать. А когда перед тобой стоит богиня, само воплощение чистоты, невинности и кротости, даже болезненные путы и обстановка сырой подземной темницы кажутся досадной ошибкой, недоразумением. «Не бойся! Всё будет хорошо…» - говорило ей моё располагающее к доверию лицо, пока я медленно, чтобы не разрушить магию своего ангельского очарования, приближалась к крестьянке. Присев, чтобы наши лица оказались на одном уровне, я заглянула ей в глаза. Зрачки расширились, почти поглотив серые льдинки хрусталика, а сухие бесцветные губы в мелких морщинках что-то истово шептали. Я расслышала слова молитвы.
- Не бойся, милая, - чуть слышно повторила я вслух. – Смерть – не человек и не бог. Она часть природы. Она - милосердна.
На средний палец правой руки скользнул необычный, длиной во всю фалангу, перстень, состоящий из нескольких подвижных секций, с острым навершием, по примеру напёрстка, в форме орлиного когтя. Подарок покойной бабки. Старая ведьма даже самого дьявола могла читать как открытую книгу! Дар, к сожалению, приходящий лишь вместе с годами. Она не могла ведать о причинах моих регулярных прогулок в подземелье замка, таковы нерушимые правила нашего братства, но отлично знала, что я не люблю ножей: даже самые изящные кинжалы лишают всё действо неуловимой магии прикосновений.
Молниеносно обвив женщине шею, я притянула её к себе, одновременно прокалывая серебряным когтем ярёмную вену. Кровь, хлынувшая из горла жертвы, горячим нектаром полилась мне в рот, прямиком в раскрытые, словно для поцелуя, губы. В момент первого глотка наши сердца ударили в едином ритме. Затем моё забилось сильнее, почти неистово, а её – наоборот, стучало всё неуверенней, будто спотыкаясь. Пока не замерло вовсе. Я ощущала всё её существо, каждый электрический разряд жизни, дарованный на время этой убогой смертной оболочке от самой природы. Нашей Истинной Матери.
Энергия. Сила. Могущество. Напитавшись, я на миг ощущала себя абсолютной властительницей мира. Когда бешеная эйфория уступила место блаженному насыщению и идущим вслед за ним доводам рассудка – я испытала иную негу, почувствовала небывалую уверенность в крепости своих врождённых и методично развиваемых способностях. Кровь – это мой источник. Родник, из которого я черпаю свою энергию. Та пища, без чего моя магия не может осваивать новые, запредельные, для обычных смертных, области.
Каждая ведьма находит свой источник. Чем питалась моя бабка – я не знаю и не думаю, что хочу знать. Её секрет ушёл вместе с ней, как и умерщвлённые слуги, помогавшие ей в ритуалах. Но о силе человеческой крови ей было хорошо известно. Я считаю, не без её помощи она долгое время сохраняла молодость. Ей было девяносто, когда оборвалась нить её существования, но даже лёжа на смертном ложе, она продолжала выглядеть не более чем на сорок. Что касается меня, то в свои двадцать пять люди говорят, что у меня воистину кожа младенца.
Кровь залила мне подбородок и расшитый золотом лиф платья. Поднявшись, я разглядела Дарио, в проёме каземата. Он выглядел испуганным, но причиной тому был не мой устрашающий вид.
- Госпожа графиня, служанка передала, что к вам пришёл викарий. Ожидает в главной зале. Я велел сказать ему, что вы неважно себя чувствуете, с утра пролежали в постели и вам нужно время, чтобы привести себя в порядок. Он согласился подождать.
Хорошего понемножку. Чувствовала я себя как нельзя лучше и, готова поспорить, внешне это было хорошо заметно. Порозовевшие губы, сияющие глаза, тщательно причёсанные, блестящие волосы, тёмным водопадом раскинувшиеся по плечам. Что ж поделать, снова придётся прикидываться чахлой аристократкой. Только вот, не мешало бы переодеться.
- Отвези тело подальше в лес. Так, чтобы волки гарантированно нашли его раньше крестьян. А я пойду на встречу с нашим божьим наместником, сожри его демоны….
Удивительное дело: можно не привлекая особого внимания убивать в месяц по десятку крепостных, но стоит один раз пропустить службу в храме или проявить хоть тень неуважения к храмовникам - тебя тут же объявят слугой Тьмы. К слову: вопреки досужему мнению, ведьмы не всегда поклоняются Великому Хаосу. Разумеется, это сулит свои преимущества, но любое служение требует поклонения, а у меня слишком дорогие платья, чтобы стоять на коленях.
- Госпожа… - Дарио догнал меня уже на лестнице и заботливо, как заворачивают в шелка фамильную драгоценность, накинул мне на плечи свой плащ. – На всякий случай.
О, милый мой, предусмотрительный Дарио! А я, опьянённая трапезой сумасбродная девчонка, даже не подумала, что по пути в свои комнаты пойду на виду у всех слуг с характерными бардовыми разводами на груди. Кровь на лице уже впиталась в кожу, как вишнёвый сироп, что я, будучи совсем ещё крохой, однажды пролила на белоснежную скатерть на день рождения моей мамы... Мама…
Преодолевая утомительный путь наверх с лёгкостью ребёнка, в воспоминания которого снова с болью окунулась, сознанием я погружалась в тёмные тайны родового гнезда рода Хидеж…
Мой отец, титулованный граф и прославленный воевода, был уже не молод и успел один раз овдоветь, когда, вернувшись с очередной войны, взял в жёны дочь обедневшего дворянина. У мамы было очень красивое имя – Тимея. На древнем языке предков оно означает - честь… От прежней супруги у отца детей не было. По причине того, что его новая жена была «низкого происхождения», что не смутило ослеплённого страстью вельможу, меня, их дитя, до сих пор иногда за глаза кличут незаконнорожденной. Не переношу бессмысленности этого слова! Я появилась от естественного союза мужчины и женщины – согласно законам Природы, и других законов не приемлю!
Тем не менее, бывшая до замужества настоящей красавицей, но подурневшая от тяжёлых родов и постоянной домашней тирании, мать - скоро надоела моему отцу, как переодически надоедали ему и его многочисленные любовницы. И граф решил избавиться от брачных уз весьма распространённым в нашем мире способом – объявив жену ведьмой. Инквизиция пытала её прямо в замке, вырывая признание. Три дня не смолкало эхо от криков… Пока кричать стало некому. Но, к несчастью для графа Больдо Хидежа, его обвинения были недалеки от истины: из-за внезапно открывшегося внутреннего кровотечения он пережил свою молодую супругу всего на три дня. Нарушив связывающую их клятву, отец сделал себя беззащитным перед её гневом. До сих пор помню, как церковники заставляли меня плакать у его смердящей тленом постели, хотя о матери никому, включая слуг, не разрешалось и заикаться ценой колесования.
Заботы о воспитании наследницы взяла на себя моя бабка Стефэния, горевавшая о своём порочном сыне гораздо меньше, чем о невестке, которую искренне успела полюбить. Во мне она сразу почуяла дар. Который, стоило ей стать моей единственной опекуншей, принялась развивать с завидным рвением, достойным странствующего проповедника Храма. Это были жестокие уроки, но увлекательные, как всё запретное и таинственное, хотя я сама, на тот момент пятилетний запуганный ребёнок, ещё не открыла свой источник, и понятия не имела о силах, наполнявших моё щуплое детское тельце. Моя бабка была мудрой женщиной. Я многое от неё почерпнула. Не меньше, в последствии, открыла и сама.
Кстати, Стефэния, чей властной натуре было глубоко противно приниженное, заведомо подчинённое мужчинам положение женщины, царящее в нашем мире и сохраняющееся в любом, даже высшем обществе, к которому мы обе принадлежали, любила повторять: «Спорить с церковником об истине, всё равно, что с верблюдом – о снеге». Интересно, о каком-таком снеге решил поболтать со мной викарий?
Мысли о старой несгибаемой графине отвлекли меня от грусти о матери и вселили ту самую смелость, которой мне так часто не хватало. Травмы детства – самые живучие из всех, что мы получаем по жизни. Но, вряд ли хоть кто-то видел эти мои шрамы – следуя урокам всё той же Стефэнии, я делала всё, чтобы ни одна живая душа не смела догадаться о моих слабостях. На мгновение я даже осмелела настолько, что подумала – не появиться ли мне перед слугой Храма в окровавленном платье, чем подвести жирную черту под устрашающими сплетнями, ходящим вокруг молодой графини Хидеж?… Но уж нет, такого подарка я им не доставлю! Не сегодня.
Бросив испорченное одеяние в пылающий камин, я тщательно умылась и переоделась в новую одежду без помощи слуг. О моих визитах в подвальные камеры знали лишь двое: мой верный Дарио и личный телохранитель Тамаш, прибегать к услугам которых в столь интимном деле, как смена туалета, не позволяла гордость.
Потворствуя своей распоясавшийся дерзости, для встречи с викарием, я специально выбрала платье с вырезом, открывающим плечи, но в тёмно-фиалковых тонах - дабы смотреться в нём бледнее и более хрупкой, нежели на самом деле. Пылающий лоб увенчала изящная диадема белого золота с молочным опалом – расположенный между глазами, этот драгоценный минерал является мощнейшим усилителем энергии. А мне понадобится весомая часть всей моей концентрации, чтобы разговор прошёл удачно. То есть, без тревожных дуновений политического ветра, в моём направлении.
Центральная зала, напоминающая планировкой внутреннюю часть кафедрального собора графства, с такими же впечатляющими цветными витражами в четыре человеческих роста, с детства напоминала мне лишённый души каменный лес из резных колон. Место алтаря занимал гигантский камин, с расположенной над ним портретной галереей именитых представителей рода Хидеж. Священник стоял спиной ко мне, грея руки у огня. Пурпурная сутана под цвет языков пламени… Пурпурная?! Мужчина чуть повернул голову и в глаза бросился знакомый хищный профиль с резкими чертами. Дыханье спёрло в груди. Зажав ладонью рот, чтобы не закричать, я прижалась спиной к широкой колонне, моля, чтобы кардинал королевства не заметил моего появления, пока не приду в себя. Какой же это, к чертям, викарий?! О, духи стихии земли, что живут в камнях этого дома, даруйте мне сил пережить эту встречу и клянусь, я прикажу забить кнутом ту деревенскую дуру, что не смогла признать визитёра…
Тускло освещённая детская комната. По углам сидят тряпичные куклыв пушистых париках с ярко накрашенными ртами. Мама читает мне сказку из книжки. Шелест жёлтых страниц, сладкий запах старого пергамента. И Её запах. Я почти уснула, провалившись в безмятежный детский сон… А потом… истошные крики. И её забирают от меня чьи-то жёсткие, безразличные руки, пахнущие ладаном и воском. И лицо этого человека, только моложе на двадцать лет.
Кардинал Кристиан, жилистый мужчина с короткими седыми волосами, встретил меня так, будто это я, графиня Хидеж, самая богатая женщина королевства, пробивалась к нему на аудиенцию. Улыбчивый и многословный, верный своей манере везде быть раскованным, как у себя в резиденции, и со всеми вести себя – словно с закадычными друзьями, тем не менее, как бы невзначай подставил мне руку для церемониального поцелуя. Ладан и воск… Лишь бы не стошнило.
- Уважаемая графиня! Только недавно вы были ребёнком, а ваши ум и красота уже снискали вам славу во всём королевстве! – Храмовник заговорщически подмигнул, - И, не скрою, и за его пределами тоже!
Я сдержанно улыбнулась и отблагодарила его лёгким поклоном головы. От этого движения опал в оправе скользнул по коже, словно успокаивающее поглаживание близкого человека. Земная стихия услышала мой зов и не отказала в поддержке.
А Кристиан продолжал:
- Но, дорогая Мэрджит, - он резко посерьёзнел, - последний раз я был в вашем прекрасном гостеприимном доме, будучи вынужденным исполнять не самый приятный долг, врученный мне небесами. Хоть мы и делаем благое дело, искореняя скверну, тот эпизод был по меньшей мере… грустен.
Это был вопрос. Отвечая на него, я натянула самую безразличную из своих масок, готовая вступить в эту тонкую игру туманных намёков и словесных ловушек, в применении которых не было равных верховному инквизитору.
- Не знаю, Ваше Святейшество. Я была так мала, что абсолютно не помню этого… эпизода.
- Я не сомневался, – Кристиан раскатисто рассмеялся, - Что вы так и скажете!
- Но… - слова давались мне с трудом, - что же привело вас к нам на этот раз? Я польщена, конечно,
но право… теряюсь в догадках. Уж не собираетесь ли вы снова исполнить долг, врученный вам небесами?
Шутка, давшаяся мне нелегко, пришлась ему по вкусу, и он долгое время смеялся, как умалишённый. Я натянуто и заливисто смеялась вместе с ним.
Замолчав, кардинал впился в меня открытым взглядом своих серых глаз, благо, невысокий рост ему это позволял. Сама искренность. Кто сказал, что глаза – зеркало души? Чушь.
- Забота. Исключительно забота о вас, дорогая графиня Мэрджит! Сколько вам лет, дитя моё?
Ах, вот оно что…
- Двадцать пять.
- И вы всё ещё не замужем. – Утверждение, граничащее с осуждением.
Беспокоятся, шакалы, кому уйдут мои деньги!
- Вы сами сказали, что я обладаю многими талантами, не думаете же вы, что я брошу их к ногам первого встречного!
- Наша королева вышла замуж в пятнадцать… - как бы раздумывая, начал мой опасный собеседник.
- Боже, храни королеву. – Тут же выпалила я.
- Что, за десять лет так никто и не встретился? – Желчью, капающей из этих слов, почти что прожгло мрамор пола.
Я не успела и рта раскрыть, как Кристиан открыто бросился в атаку со свирепостью дикого медведя.
- В ваших землях участились случаи нападения волков на население. Займитесь этим, Мэрджит. Ваши таланты, - подчёркнуто произнёс мужчина, явно имея ввиду не только мою внешность и эрудицию, - должны вам в этом помочь. И озаботьтесь поскорее замужеством. А то сплетни, слухи… ну, вы понимаете. Не мне, смиренному монаху объяснять вам дворцовые интриги. При дворе много достойных мужчин. Племянник короля, к примеру, только что вернулся с победой и трофеями с южного фронта. Будьте смиренны, повинуйтесь традициям, а не тому вольному воспитанию, что дала вам, по нашему прискорбному недосмотру, ваша уважаемая бабушка. Не заставляйте меня больше входить в этот дом не как гостя!
Проще было сказать: не поделишься по-хорошему, начнётся травля. Но, величайшее искусство – запугать до судорог в конечностях одним лишь формальным проявлением участия. И в этом искусстве кардинал был великим мастером... Наверное, это необходимое умение для верховного проповедника религии, основанной на страхе.
Одарив широкой милостивой улыбкой «неразумную сироту», храмовник не спеша пошёл вон из комнаты.
«Не как гостя, а как палача?» - чуть не выдала я вслух.
Но, наверное, бегущая по моим венам чужая кровь произвела бурную реакцию с моей собственной, так что я всё же не удержалась и крикнула ему вслед:
- Ваше Святейшество! Будь я ведьмой, страдали бы мои люди от всяких лесных тварей?
Кристиан остановился, затем снова рассмеялся и, шутливо погрозив мне пальцем, скрылся за портьерой, оставляя за собой незримый шлейф ладана и воска….
Я тоже смеялась. Истерические нотки смеха хрустящими бокалами разбивались о стены замка, пока я поднималась в свои комнаты. При этом меня трясло, а в глазах стояли слёзы. Слуги, по горькому опыту зная, что в такие моменты мне лучше не попадаться, разбежались по своим углам, как мыши.



Так уж получилось, что от рождения, а может вследствие событий детства, у меня больные нервы. Часто душу мою снедает высасывающая силы и крушащая волю тревога, от которой не спасает ни сон, ни вино, и становятся совершенно невозможными занятия магией. А иногда, даже без всяких видимых причин я чувствую такое невероятное раздражение, даже ярость, что готова сеять разрушения, как безумный вихрь. Однажды, в период младой юности, когда этот недуг снова настиг меня, я в горячке вскрыла себе вену на запястье собственными ногтями. Просто остервенело впилась ими в плоть, пока на коже не проступили полулунные отметины, из которых тут же хлынула кровь. Растерявшись, не зная как остановить её, я прижалась к ране губами. Кровь успокоила меня. Гораздо лучше, чем целительные травы, которыми отпаивала внучку Стефэния. Так я открыла свой источник. Но, во-первых, я не могу позволить себе покрыться шрамами, как дерево корой. А во-вторых, чужая кровь всегда успокаивала лучше…
На этот раз весомых причин для раздражения было немало. А вот только что восполненной энергии, похоже, уже не хватало.
- Где эта мразь, - орала я на бедного Дарио, - Которая не может отличить викария от кардинала?!
Сорвав с себя диадему, я зашвырнула её в угол комнаты. И тень мысли о том, что хрупкий камень может не выдержать такого обращения, меня даже не посетили.
- Выпороть её и вышвырнуть вон из замка!!!
- Возможно, девушка не разобрала знаки на сутане… - раздался умиротворяющий голос из кресла в углу. Гобеленовая обивка чуть скрипнула, когда на спинку вольготно облокотился Кэлин Фейеш. Мой старый знакомый. Ведьмак, кочующий по королевству, сея хаос и тьму, служению которым он посвятил свой талант и свою душу. Одного факта, что «порождение зла Фейеш» гостит в этом доме – хватило бы мне не на один костёр. Мысли об этом только сильнее подогрели ярость. Отослав Дарио, я обратилась к собрату по ремеслу:
- Как можешь ты защищать эту девку?! Если она не умеет отличить кошку от рыси, может мой урок научит её хотя бы осторожности. В нашем мире - женщинам она нужна…. А если бы старый пёс столкнулся с тобой? Кристиан владеет сакральной магией, его так просто не устранишь, как какого-нибудь поселкового священника! Ты прекрасно знаешь, что иначе я бы давно с ним расправилась!
Тёмно-бардовый доломан с двумя рядами часто посаженных крупных пуговиц, подпоясанный широким поясом-кушаком, выгодно подчёркивал изящное, но крепкое телосложение, бледную кожу и золотистые волосы (признак присутствия восточной крови), расчёсанные на прямой пробор и спускающиеся прядями до подбородка. В их обрамлении – у него было красивое лицо чистокровного аристократа. Впечатления не портила даже неизгладимая усмешка на бледных, чуть припухлых губах. Когда же Кэлин практиковал магию, то непременно зачёсывал волосы назад, от чего длинный прямой нос и угловатые скулы придавали его глазам то хитрое и жестокое выражение, которое художники обычно рисуют у дьявола на душеспасительных фресках соборов.
Очаровательнейший мужчина! К сожалению, гораздо больше моего тела, его интересует моё потенциальное могущество... Магия – вот то, чем и для чего он живет. Согласитесь, когда, во цвете лет, такой как Кэлин, готов месяцами не отрывать взгляда от колдовских гримуаров в поисках новых способов волошбы – это, по меньшей мере, настораживает. Да и мы оба прекрасно знаем, что если бы существовал любой, даже самый изощрённый способ, убив меня, заполучить мою силу – святая инквизиция была бы последним врагом, кого бы мне следовало опасаться. Всё так, но, тем не менее…
- Ты – умна и даровита. Но с церковью король. А с ним – все остальные графства. Пойдёшь против кардинала – погибнешь.
Кто бы говорил! Схватить чернокнижника Фейеша – голубая мечта всех храмовников от мелкого поместного викария до кардинала. Точнее, ловили-то его не раз. И на ворона в небе можно поставить сеть, если задаться целью. Но вот удержать Келина до казни, а как известно, колдунов положено сжигать на рассвете, было проблемой. Изобретательность, с которым ведьмак избегал заслуженной расправы – воистину достойна отдельной истории. Упомяну лишь, что последний раз, когда его закрыли в абсолютно глухой темнице, на утро чернокнижника в цепях не оказалось, а охраняющих его монахов нашли подавившимися собственными внутренними органами. В прямом смысле слова.
- Так что же мне делать, Кэлин?! – вскричала я, вымученно опускаясь в кресло напротив.
- Выйти замуж за какого-нибудь высокородного недоросля, родить наследника и избавиться от супруга. Насколько я знаю, ещё не один мужчина в вашем роду не умирал от старости. Ведь так, Мэд? – голубые глаза сверкнули на меня из темноты лукавым огнём, когда он отхлебнул вина из золочёного кубка.
- Наследника! Чтобы, как только потомство оторвётся от моего чрева, меня тут же объявили колдуньей и позорно уничтожили, как мою мать?! Да и зачем мне наследник? Я живу в своё удовольствие и мне плевать, что будет после моей смерти!
Словно в напоминание о неизбежном, голову схватило стальным обручем боли. Чем старше я становлюсь, тем чаше у меня эти ужасные мигрени. Проклятье ведьмы – сколько угодно исцеляй или насылай проклятья на других, а себе здоровья не поправить.
- Ооо… - Зажмурившись, я не заметила, как Кэлин скользнул ко мне с грацией кота, и, встав за спинкой кресла, сжал холодными пальцами мои виски. От его прикосновения сразу стало легче.
- Тише… тише… - Его кожа волшебным образом источала аромат мяты – сильного целебного растения и розы с нотками пассифлоры – чьи цветы в своей смеси успокаивают бурные эмоции и способствуют гармонии. Но все они не могли перебить запаха тимьяна. Ведьмы знают, что его тягостный дух долго преследует тех, на чьей совести лежит чужая насильственная смерть.
Наверное, от меня тоже пахнет тимьяном…
Чуткие пальцы спустились ниже по шёлковой коже шеи и принялись аккуратно массировать плечи. В тот момент мне перестало хотеться гармонии. Я погнала из своего сознания розу вместе с вдыхаемым ею покоем. Покой всегда отдаёт эхом могилы.
 Боль прошла и теперь я обратилась к другому свойству этого прекрасного цветка – как верного ингредиента любовных заклинаний. Взяв Кэлина за рукав, я перевернулась в кресле и встала коленями на подушке так, чтобы мои губы дотянулись до его. Светлые глаза мага потемнели, сменив цвет на сапфирово-синий, перенимая часть моей страсти, и когда лёд первого поцелуя растаял, захватив меня огненной лавой чувственности, я поняла, что сегодня вечером графине Хидеж одну маленькую победу всё-таки удалось одержать!