7. И все летит к черту!

Однажды сырым субботним вечером по счастливому стечению обстоятельств мы оба были дома. Я недавно пришла с репетиции и теперь с наслаждением забралась в глубокое кресло в нашей гостиной. Я могла собой гордиться – я действительно успокоилась и научилась принимать свою жизнь как приятную данность. Теплый плед уютно грел ноги, с каждой минутой я все больше погружалась в запутанный сюжет книги, которую читала, из кабинета Ольгерда слышались нежные звуки вальса Шопена – будучи дома, мой муж частенько играл на рояле, утверждая, что это помогает ему расслабиться и снимает напряжение от давящего общественного внимания. Все было почти идеально… до тех пор, пока воздух не прорезала резкая трель телефонного звонка. Я даже не двинулась с места – звонил мобильный Ольгерда – и услышала краткий разговор:
- Добрый вечер. Да… Да. Очень хорошо. Естественно, а как же!... Думаю, получаса хватит, плюс-минус десять минут. Спасибо.
Тут же по паркету прошуршали его шаги – весьма торопливые, надо заметить. Это было странно: как-никак, а часы показывали уже без двадцати десять, так что меня серьезно заинтересовал вопрос, куда это Прайд собрался на ночь глядя. Я решительно выбралась из-под пледа и, ежась от неприятного озноба, отправилась в нашу комнату. Ольгерд отреагировал на мое появление довольно резко – даже не отвлекаясь от процедуры завязывания галстука, бросил:
- Ты чего?
- То есть как это – чего? – удивилась я. – Куда ты собираешься? Да еще и в таком виде?! – создавалось впечатление, что он идет как минимум на званый ужин – черная тройка, белый шелковый галстук… Больше того, игнорируя мои вопросы, он извлек из шкафа свою любимую трость с костяным набалдашником, белые перчатки и шляпу. Чудеса – да и только!
- Ольгерд! – я сочла возможным напомнить о своем присутствии. – Что происходит?
- У меня внезапно возникли дела, - безразлично пожал плечами он. – Срочно нужно ехать. Не жди меня, возможно, я буду поздно.
- Я ничего не понимаю, - я почувствовала, как во мне нарастает раздражение. Может, конечно, я хочу слишком многого, но мне кажется, что я имею право знать, куда собрался мой муж в такую поздноту! – Что еще за дела, Ольгерд? Ты можешь внятно объяснить, в чем дело?!
- Не волнуйся, Ариша, - уже мягче сказал он. – Ничего страшного. Просто у меня дела – вот и все. Ну, не дуйся на меня.
Это замечание запоздало – естественно, я обиделась. Мало того, что так поздно вечером мой муж при всем параде тащится неизвестно куда, так еще и наверняка оставил в кабинете свой фирменный беспорядок. Последняя мысль почему-то вдохновила меня на маленькую, но очень гадкую месть: Прайд не терпел, когда я начинала убираться на его столе или раскладывать по порядку ноты, и именно поэтому я собиралась это сделать. Пусть знает, что, раз уж я стала его женой, со мной надо иногда считаться и хотя бы убедительно объяснять, что происходит.
Я бесцеремонно включила свет и вошла. Ну, естественно, так и есть: на крышке сияющего кабинетного рояля беспорядочными пачками высились ноты (распечатки, переплетенные экземпляры, какие-то папки), на всех стульях и креслах, кроме рояльного табурета, «красиво» раскинулись брошенные в спешке вещи, на столе во множестве лежали ручки, карандаши и разноцветные стикеры… Ох, как я это все сейчас уберу: ведь на каждом стикере располагается какая-нибудь важная информация. Пусть потом сам все ищет, если он такой скрытный. Я неспешно стала сгребать бумаги в верхний ящик стола… и тут вдруг мне на глаза попалась какой-то странный рисунок, вроде бы многолучевая звезда с какими-то странными знаками по центру.
Напоминало это творение иллюстрацию из какого-нибудь средневекового трактата, но только совершенно явно было нарисовано совсем недавно, на обороте какой-то нотной распечатки… и подписи внизу были сделаны корявым почерком Ольгерда. Первые две строчки были написаны на латыни, а остальные пять – по-чешски. На мой взгляд, это была полная чушь: какие-то амулеты, травы, Сатурн и черте чего еще… Однако меня это явление насторожило. Какая-то ерунда… Мой муж, которого я знаю за практичного современного человека, дирижер и музыкант, увлекается какой-то оккультной дрянью. Нет, в принципе у каждого человека может быть свое увлечение, в этом нет ничего плохого, но здесь явно что-то не так. Словно в подтверждение этой мысли мой взгляд случайно упал на пальто Ольгерда, которое почему-то не висело в прихожей, как должно было, а красиво раскинулось на кресле. Продолжая размышлять по поводу обнаруженной мной бумаги, я подняла пальто с кресла и тут же замерла, ощутив укол страха… На светлой ткани обивки пугающе четко рисовались какие-то странные предметы: разноцветные ограненные стекла разной формы, серебряные фигурки драконов, исписанные странными иероглифами мятые пожелтевшие листки… Нет, я ничего не понимаю… Самое грустное, что и не пойму: не спрашивать же об этом Прайда! Понятно, что раз он все это прятал, то знать об этих вещах мне не положено. Кажется, я влипла…
Естественно, про месть свою я тут же забыла и, кое-как восстановив давешний беспорядок, торопливо вышла из кабинета и погасила свет. Нет, похоже, я никогда уже не пойму, что происходит!...

Наша встреча затянулась до часу ночи. Да, похоже, наши клиенты умеют учиться на ошибках – во всяком случае, они точно разведали места, где можно раздобыть защитные амулеты. Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем удалось обнаружить их убежище… вернее, одно из убежищ. Конечно, мне не на что жаловаться: сегодняшнюю встречу можно считать весьма удачной. Лукаш сообщил о ликвидации еще одной «точки», в которой находилось три оборотня и два «ясновидящих», а я, через полтора часа упорных трудов, нашел, наконец, целых десятерых врагов общества. При этом ощущение было такое, как будто я всю ночь разгружал вагоны; больше всего хотелось принять горизонтальное положения, но следовало еще как следует подумать, как объяснить свое отсутствие Арине. Мы редко собирались по ночам, но рано или поздно моя жена может серьезно заинтересоваться моим отсутствием, и тогда придется сочинять на ходу. В этом я не мастер, предпочитаю все продумывать заранее, так что, пожалуй, я попрошу Лукаша отогнать машину ко мне домой, а сам пройдусь пешком. В конце концов, идти не так уж далеко – наше секретное место находится точно под Новой Ратушей, а отсюда до Вышеграда не больше получаса скорым шагом, плюс минут пятнадцать до улицы На Бучанце… Торопиться мне некуда, все равно уже второй час.
Я попрощался с коллегами, застегнул плащ и вышел в тишину ночи. Воздух был сырым, но уже явственно благоухал приближающейся весной. Я улыбнулся; наконец-то отступит эта зимняя серость и снова станет тепло! Я уже собрался было пуститься в путь, как вдруг услышал знакомый развязный голос:
- Здорово, начальник.
- Здравствуйте, Кристоф, - холодно отозвался я. Парень подошел ко мне ближе; вид у него был не очень цветущий, но глаза искрились азартом, как будто он играл в рулетку, поставив на кон все деньги. – Что-то случилось? Мне казалось, я вам уже ничего не должен.
- Тебе правильно казалось, - он затянулся сигаретой и хмыкнул. – Но я подумал, что тебе снова может понадобиться помощь.
- С чего бы?
- Э-э, ты, видать, ничего не понимаешь в женщинах. Думаешь, раз женился на своей балеринке, так она будет тебе верна до скончания века?
- Почему-то меня не оставляет ощущение, что это не ваше дело, - ей Богу, этот парень начинал меня раздражать. Арина не давала мне поводов для подозрений, даже организованная мной слежка не дала никаких результатов, так что я вовсе не собирался снова общаться с Масариком-младшим. – Я бы не хотел, чтобы вы в это вмешивались.
- Слишком приятной была сумма, которую ты мне уплатил. Выражаясь короче, мне нужны деньги.
- И что? Извини, брат, у меня нет работы для тебя, - я сам не заметил, как, подражая ему, перешел на «ты». – Могу только посоветовать побеседовать на эту тему с Лукашем – он сможет пристроить тебя в одну из оперативных групп.
- Но ты все же имей в виду, что я всегда готов поработать как в прошлый раз, - словно не слышав моей последней фразы, сказал Кристоф. – Поверь, лучше меня с этим никто не справится.
- Учту.
Я счел разговор оконченным и двинулся прочь по Карловой площади. Ах да, я же хотел подумать, что утром сказать Арине… Если бы я не был точно уверен, что она не поймет, я бы обязательно ей все рассказал – меньше всего мне хотелось что-то скрывать от собственной жены. Как ни крути, а сейчас получалась двойная жизнь – она знала лишь одну ее сторону, ту, в которой я был музыкантом, дирижером, любящим ее человеком. Во второй же все обстояло иначе: я был обладателем сокрушительной магической силы, строго говоря, я не зависел амулетов и составлял их только для своих коллег, я руководил созданным мною же обществом, я избавлял людей от постоянный угрозы в лице нелюдей, не умеющих себя контролировать. Нормальному человеку трудно осознать, насколько остро стоит эта проблема, но я мне она знакома как никому больше – я видел, что случается с голодными оборотнями в полнолуние. Да и вообще, люди, обладающие какими-либо способностями, обычно воображают о себе невесть что и рвутся руководить всеми остальными, во всю применяя свои таланты. Концепция довольно жесткая, поэтому Арина не поймет… а к долгим объяснениям я готов не был.

Ольгерд уехал на репетицию, а я отправилась на прогулку в Малую Страну, несмотря на сырую и достаточно холодную погоду. В том, что мой муж скрывает от меня что-то важное, я убедилась окончательно: он явился домой в третьем часу, а за утренним кофе представил мне красочное, но совершенно неубедительное объяснение. Я не стала даже вслушиваться в его слова, потому что с самого начала этой блистательной речи поняла: правды в ней мало. Конечно, теперь мы были квиты – ведь и у меня имелась своя тайна, которая, правда, теперь не имела уже никакого значения. Положение дел требовало тщательного обдумывания, так что я, воспользовавшись своим выходным днем, решила подышать свежим воздухом, посетив Петринские сады.
К длительным прогулкам погода не располагала, так что уже через пару часов мне захотелось зайти куда-нибудь погреться. Внизу, чуть в стороне от старинной стены, разделяющей Петринские и Шенбрунские сады, желтела старая колокольня церкви Езулатко; ближайшее кафе находилось выше по улице Кармелитов, а руки мои уже безнадежно закоченели. Кроме того, возвращаться в людное место не хотелось – мне и так ехать домой на метро, так что, пожалуй, я загляну в церковь… Порой меня действительно одолевало страстное желание побыть наедине со своими мыслями перед изображением какого-нибудь святого, глядя на мерцающие в полумраке свечи. Мой отец часто водил меня в церковь – он очень любил церковное пение на православных богослужениях и звуки органа под сводами костела, так что относился к религии больше как к искусству. Я же любила тишину и спокойствие, которое всегда охватывало меня в старинных храмах… Что ж, сейчас мне как никогда нужно успокоиться!
Я осторожно села на краешек деревянной скамейки и задумчиво устремила взгляд на многочисленные зажженные свечи перед алтарем. Что же скрывает Ольгерд? С тем, что знала о нем я, никакие тайны не вязались, значит, было и еще что-то. Но что?! Что, черт возьми?! Хорошенькая у нас семья, ничего не скажешь: я вообще не хотела выходить за него замуж, но смирилась, как в романе, а теперь выясняется, что у моего мужа есть какая-то страшная тайна. Бред…
В глубине бокового нефа едва слышно скрипнула дверь, дрогнуло пламя свечей… К главному алтарю вышел стройный светловолосый священник в старомодной черной сутане и принялся осторожно убирать догоревшие свечи. Вот он повернул голову, и я почувствовала, как сердце ушло в пятки. Я так много думала о нем, что не смогла бы его спутать ни с кем другим! Анджей... Что он здесь делает?! И почему в таком виде?! Получается, все, что он рассказывал мне в тот памятный вечер – ложь?! Он носит сутану, хозяйничает в церкви как свой – значит, на самом деле он священник?! Я зажмурилась и горестно вздохнула. В общем-то теперь понятно, почему он исчез. Вряд ли Бог прощает грех прелюбодеяния… Впрочем, думать, как лучше поступить, теперь было совершенно бесполезно – и так понятно, что я не способна на здравые решения – поэтому я встала, медленно приблизилась к Гимновскому и тихо позвала его по имени.
Он вздрогнул, обернулся. На миг его глаза расширились от удивления, он явно искал подобающие случаю слова, но в итоге ему удалось взять себя в руки – Анджей воровато оглянулся и поспешно отступил в тень:
- Идем!
- Куда?! – мой голос прозвучал невероятно громко, и под потолком заметалось испуганное эхо. – Что происходит?!
- Тише, тише, Ариша, не кричи! – лихорадочно зашептал художник. – Иди за мной, здесь не место для разговоров.
Ну что сказать? Любопытство и боль взяли верх – уж очень мне хотелось узнать, как на самом деле обстоят дела. Похоже, я вообще перестала понимать, что в этой жизни творится; материален и предельно ясен только театр, моя последняя благословенная связь с реальностью. Меня окружают конспираторы, я веду себя, как героиня мелодрамы, и кругом творится черт знает что! Это не говоря уже о том, что явление Анджея тут же сбило мое душевное равновесие. Естественно, теперь мое замужество казалось мне еще более нелепым и диким, чем месяц назад, когда я плакала на венчании и мы наслаждались красотами Италии… Прекрасно, что тут скажешь?
Гимновский отпер неприметную дверцу в конце узкого мрачного коридора и буквально втолкнул меня внутрь. Я оказалась в самой настоящей келье: с белеными гладкими стенами, предельно простой мебелью (шкаф, комод, стол, пара стульев и кровать) и традиционным большим распятием слева от окна, которое выходило во внутренний двор церкви. Пожалуй, единственным, что несколько не вязалось с окружающей обстановкой, были картины и мольберт, которые занимали почти все свободное от мебели пространство. Не скрою, увидеть на трех из этих картин себя мне было весьма лестно – судя по всему, Анджей использовал некоторые наброски, которые сделал осенью. На одной из картин я была изображена в роли феи Сирень, на второй я сидела на полу, завязывая ленты пуант (пожалуй, эта картина понравилась мне больше всего), а на третьей стояла на стене, окружавшей Вышеград, и задумчиво смотрела вдаль. Нельзя не признать, Гимновский действительно очень талантлив… Но это явно рок: меня окружают одаренные чудаки…
Эта мысль снова разбудила мое раздражение, и я сочла возможным завести разговор:
- Ты ничего не хочешь мне рассказать?
- Если бы ты знала… я не мог позвонить, и от этого… - сбивчиво начал он.
- Я знаю, что не мог. Хотелось бы еще услышать, почему, - уж не знаю, что было тому причиной, но с первой секунды моего пребывания в церкви у меня противно болела голова. Теперь, в келье, немного в стороне от алтаря, стало полегче, но состояние было отвратительное – в том числе и потому, что я положительно не знала, о чем с ним говорить. Ну расскажет он мне сейчас правду… Что это изменит?! Выражаясь банальным языком, он попросту опоздал.
- Это долгая история. И часть ее ты уже знаешь – ну, помнишь, я рассказывал про аварию? – Анджей казался таким потерянным, что мне тут же захотелось сменить гнев на милость, однако я только сухо кивнула в ответ. – А после этой аварии со мной начало происходить кое-что странное. Меня стали посещать какие-то странные обрывочные видения, что-то вроде вспышек… Иногда это какие-то мгновения прошлого, иногда я вижу людей, с которыми мне только предстоит встретиться (не поверишь, каждый раз так и происходит!), иногда какие-то события… Важно то, что вся эта ерунда носит беспорядочный, хаотичный характер, эти «видения» ни от чего не зависят и приходят сами по себе. Кроме того, кое-кто считает, что… - он запнулся, немного помолчал и тихо продолжил. – Словом, про пансион я рассказал не все. Как ты догадываешься, у меня там была масса врагов – к ним относились родительские любимчики, которые всячески издевались надо мной и норовили лишний раз напомнить, что моя семья понятие весьма относительное. Я был изгоем, и, естественно, я искренне желал, чтобы с этими сытыми богачами что-нибудь случилось. Конечно, это все была юношеская горячность, в том возрасте цвета и краски всегда кажутся гуще и темнее, чем они есть, но… В последний год моей учебы мой главный враг упал с крыши, где они с друзьями тайком курили, и разбился насмерть. Вскоре погиб еще один мальчик – любитель подставить меня перед учителями, он попал под машину… Кое-кому пришла в голову мысль, что в этом виноват я.
- Каким это образом?!
- Я ведь желал им смерти! Эти люди решили, что мои желания подобного рода материальны. Они мало что знают о моем ясновидении, они знают лишь, что оно есть. И поэтому уже одиннадцать лет мне нет от них покоя и спасения.
Больше всего мне хотелось спросить, в какой книжке он это прочитал и почему считает себя в праве так бесцеремонно мне врать, но выражение лица художника ясно говорило о том, что он не придумывает и не лжет. А если он не лжет, то этот мир совсем не такой, каким я представляла его все свои 24 года…
- И кто эти люди? – после паузы спросила я. – Ты их знаешь?
- Главных, конечно, нет. А вот шестерки, которые за мной охотятся, мне прекрасно известны – к большому счастью, у них есть одно слабое место. Они не могут войти в церковь.
- Это еще почему?!
- Потому что они – оборотни.
Повисла нехорошая пауза. Оборотни?! Он что, меня совсем за идиотку считает?! Может, ему все это приснилось?! Но тогда это чертовски навязчивый сон – ведь Анджей утверждает, что они охотятся за ним уже одиннадцать лет.
- Ты не веришь мне, - грустно констатировал он. – И я это понимаю. Любой нормальный человек, наверное, отнесся бы к моим словам так же. Я знаю, как выглядело мое поведение со стороны: тебе казалось, что я исчез, получив свое, что я повел себя как неблагодарная сволочь, получив деньги за картину, над которой мы вместе работали… Но я не мог так рисковать. Если бы они узнали, что я… и ты…
- Не знаю, что я могу на это сказать, - перебила я. – Ты прав, я действительно ужасно на тебя злилась. Из-за твоего исчезновения я сделала самую большую ошибку в своей жизни, и я не представляю себе, как можно ее исправить. Но… наверное, еще пару дней назад я бы ни за что не поверила, рассмеялась тебе в лицо, сказала бы, что ты сошел с ума. Вчера я поняла, что в этой жизни, оказывается, гораздо больше тайн, чем я могла себе представить.

Пока она говорила, я смотрел на нее как завороженный. В прошедшие три месяца я часто думал о ней, меня не оставляло желание рисовать ее и хотя бы таким образом быть к ней ближе. Мои расчеты оказались верны – в церкви меня никто не трогал, патер Густав был весьма доволен моей работой, и потому послушно закрывал глаза на многие вещи, даже делал вид, что не видит, как я курю за церковью. Они, похоже, тоже еще не разведали, где я; я ужасно боялся, что они отыщут какой-нибудь амулет, который сгладит действие крестов и позволит им достать меня даже под распятием, но время шло, а они не появлялись. Целые дни я проводил наедине сам с собой, бесконечно гоняя грустные мысли. Я скучал по Арине, я даже не думал, что смогу увидеть ее снова…
И вот она сама пришла сюда. Случайно. Но именно такая случайность познакомила нас тем погожим сентябрьским днем!... Это настоящее чудо, хотя девушка выглядела совсем не так, как раньше. Она словно стала взрослее, между тонких бровей залегла едва заметная складка, под бездонными глазами появились легкие тени… Свои темные волосы она заплела в две косы, которые еще больше подчеркивали бледность ее личика. Боже, неужели я доставил этой женщине столько страданий? Сам себе противен, честное слово… И, конечно, теперь я получаю по заслугам: на ее правой руке ярким золотым пятном выделалось обручальное кольцо. Это, похоже, и есть ее «непростительная ошибка». И винить мне в этом некого, кроме самого себя.
- Какие тайны ты имеешь в виду? – тихо спросил я. – Что-то случилось?
- Да… не знаю… Словом, со стороны это выглядит так же фантастично как твой рассказ, - она помолчала и продолжила. – В ноябре ни с того ни с сего я стала как-то меняться. Я еле встаю утром, с трудом засыпаю в середине ночи, и вижу странные, одинаковые сны. В них я брожу ночью по городу, никого не боясь, лишь вслушиваясь в тишину. Тишину нарушает волчий вой – такой протяжный и тоскливый, что хочется плакать. И желтые глаза во тьме… Звериные, желтые глаза.
- Это все? – я похолодел. То, что она описывала, значило, что она тоже… Но этого не может быть, ведь она вошла в церковь!
- Я не могу носить серебряные украшения…
- Тебя… в церкви не мутит? Голова не болит? – пересиливая свой страх, осведомился я.
- Голова болит… Ты знаешь, что все это значит?
- Я очень хочу ошибаться, но… Все это значит, что мне не удастся долго скрываться в церкви. Они смогут достать меня и тут, если среди них есть хотя бы трое таких же, как ты.
- Что ты хочешь этим сказать?!
- Ты сама оборотень, Арина, - с трудом выговорил я. Заметив, как расширились от ужаса ее зрачки, я поспешил ее успокоить. – Нет-нет, это не значит, что ты будешь обращаться в зверя, не значит, что будешь зависеть от полнолуния… Это просто… ну, как мутация. Такие оборотни отличаются от людей только обостренным слухом и обонянием, а так же невероятной физической силой. Мне остается только надеяться, что они не узнают об этой мутации…
- Что ты собираешься делать? – вдруг перебила она. – Ты не сможешь вечно бегать от них, Анджей! Рано или поздно они заставят тебя выйти из убежища, и что тогда?...
- Я не знаю, - скорбно вздохнул я. – Однажды я уже попадался им в лапы и пытался объяснить, что они ошибаются относительно моих способностей. Однако они решили, что я просто не хочу сотрудничать… Я не помню, как мне удалось сбежать. С тех пор мне удавалось на шаг опережать их, и до прошлой осени я почти четыре года жил спокойно. Я не знаю, что здесь можно сделать.
- Разве нет тех, кто смог бы тебе помочь? – наивно поинтересовалась балерина. – Если ты говоришь правду, и всякие оборотни реальны, так почему среди всей этой нечисти не может быть кого-нибудь сочувствующего?!
- Ты даже не представляешь себе, какие они, - покачал головой я. – Среди них нет сочувствующих, и мой дар мог бы весьма пригодиться всем. Если бы он действительно был таким, каким они его представляют.
Часы на колокольне пробили четыре. Арина помолчала еще несколько секунд, после чего решительно поднялась и сказала:
- Мне пора. Скоро вернется мой муж, его наверняка заинтересует, куда я подевалась.
Слово «муж» больно резануло по нервам, но от комментариев я воздержался – лишь взял девушку за руку и прошептал:
- Я… я был очень рад снова видеть тебя.
Она коротко взглянула мне в глаза и улыбнулась:
- Я тоже. Но сейчас мне надо идти… я…
Договорить я ей не дал – резко притянул к себе и накрыл ее губы своими. Один Бог знает, как я ждал этого момента! Как бы я хотел больше никогда не прятаться и ничего не бояться, но я правда не представляю себе, как все это закончить. Как навсегда забыть о преследователях и снова втянуться в нормальную жизнь, где я смогу любить…