Глава 1. Зверь из поместья Лонгодрим

Над Сертонским лесом царила вязкая тишина. Единственным звуком, нарушающим тревожное безмолвие, были глухие мерные удары конских копыт, проминающих напитанную влагой почернелую прошлогоднюю листву. Дорога, и в сухие-то летние дни не балующая проходимостью, нынешней весной после особо дружного таяния снегов вообще превратилась в болото. В полуроде выше жирно поблескивающей в утренних лучах грязи по склону, придерживаясь общего направления, задаваемого дорогой, через лес пробирался всадник в наглухо застегнутом под самый подбородок блио из бурой шерсти. Несмотря на свежесть мартовского утра, изрядно полинявший суконный плащ всадника был свернут и приторочен к седлу. Руки путника скрывали грубые перчатки из свиной кожи, а стоптанным сапогам, похоже, довелось вымерить уже не одну сотню лиг. Жесткие смоляно-черные волосы мужчины резко контрастировали с мертвенно-бледной кожей худого лица, только на скулах слегка расцвеченной тонкой паутиной черных прожилок, а тонкие губы и крупный нос с изрядно выраженной горбинкой, в народе отчего-то непременно считающиеся верным признаком благородных кровей, не менее резко контрастировали с одеждой простолюдина. Зато уж никак не простолюдину принадлежал привешенный на пояс всадника меч. Эбеновая рукоять, а также инкрустированные золотой насечкой и самоцветами фигурные гарда и яблоко меча уже говорили о его стоимости, а знаток оружия, случись ему заметить вытравленную у основания гарды саламандру, безошибочно распознал бы в клинке одно из чудесных произведений савалойских мастеров булатного дела, тех самых, что изредка появляются в оружейных лавках Валлингала, а появившись, тут же вновь исчезают, моментально находя своего покупателя, хоть и обходятся подчас в целое состояние.
Да, клейменный савалойской саламандрой меч никак не мог принадлежать простолюдину, и в то же время владелец меча не имел за душой даже самого низшего дворянского титула. В королевстве Мерлен и окрестных землях он был известен как Ворон – странствующий охотник на чудовищ, в савалойских летописях его называли Гораксом, в Вескурии – Корво, что, впрочем, в обоих случаях являлось всего лишь переводом на местные наречия мерленского прозвища. Тех, кто платил Ворону за работу, редко интересовало его настоящее имя, обычно у них имелись куда более насущные проблемы. К примеру, как побыстрее возвратиться в родовое поместье, которое облюбовал в качестве логова неприкаянный упырь?
Раздавшийся среди низко растущих ветвей слабый шорох заставил охотника настороженно вскинуть голову. Выглянувшая из-за ствола белка, напоровшись на хмурый взгляд янтарно-рыжих глаз с расширенными в полумраке вертикальными зрачками, сварливо обругала пришельца на стрекочущем беличьем наречии и умчалась прочь, пару раз сверкнув в отдалении светло-серым пятном зимней пока еще шубейки. Проводив зверька взглядом, Ворон отметил для себя, что кое-какая живность в Сертоне, похоже, осталась, хотя и в меньших количествах, чем прежде. Все-таки превратившийся в упырское логово Лонгодрим был довольно далеко для того, чтобы полностью распугать зверье. Ближе к замку герцога Вильгельма дела должны были обстоять хуже.
Около десяти часов утра охотник наконец выбрался из-под унылых сводов леса и, приподнявшись в стременах, оглядел раскинувшиеся перед ним столь же унылые своей весенней серостью просторы. Сертонские чащобы располагались на юго-востоке герцогства Лонгодрим. Раскинувшись по пойме реки Альбы, они напоминали очертаниями наконечник копья, острием указывающий на замок владельца поместья, и заканчивались примерно в пяти лигах от крепостных стен. Рассказывали, что когда-то деревья подступали к замку едва ли не вплотную, но дед, а следом за ним и мать нынешнего герцога Лонгодримского озаботились тем, чтобы между лесом и замком появилась полоса свободной земли, справедливо полагая, что так у его обитателей будет куда меньше вероятности быть застигнутыми врасплох внезапно подошедшим неприятелем. Вековые деревья выкорчевывались и сжигались, золой удобряли освободившуюся землю. Затем на отвоеванных местах была заложена пара деревень, и лес сам постепенно начал отступать все дальше и дальше. На настоящий момент крайнюю деревушку Шелтми уже отделяла от чащоб полоса пахотных земель и пастбищ шириной в полторы лиги, и только старожилы помнили те времена, когда деревья высились за околицей.
Именно окраинные дома Шелтми и разглядывал сейчас слегка прищурившийся Ворон. Расстояние не мешало ему составить общую картину происходящего. Ни дымка над крышами домов, ни малейшего движения во дворах, ничего, что свидетельствовало бы о присутствии в деревушке людей.
- Брошена, - вынес вердикт Ворон, обращаясь не то к коню, не то к самому себе. – Похоже, не одному герцогу пришла в голову мысль спасать шкуру. Интересно, что же там за упырь такой обрелся, раз даже вилланы с места снялись? Их ведь обычно на подъем не раскачаешь. Ну, ступай, Терн, глянем поближе на все это безобразие.
Он тронул пятками бока гнедого коня, и тот без дальнейших понуканий начал спорый спуск с пригорка, аккуратно ставя каждую ногу, чтобы не поскользнуться на непросохшей еще земле. Рослый, почитай шести футов в холке, метис треттенской упряжно-верховой породы и алеманских горцев при скачках по столбовым дорогам почти наверняка уступил бы первенство не только легконогим вескурийцам, но и своим чистокровным треттенским собратьям, однако хозяина коняги этот факт мало огорчал. По роду занятий охотнику редко доводилось придерживаться торных троп, а на бездорожье выносливый полукровка зачастую оказывался куда полезнее породистых скакунов.
Выбравшись на относительно обветренное место, Ворон поднял коня в рысь, а затем и в галоп, намереваясь побыстрее добраться до деревни. По мере приближения к окружающему Шелтми частоколу, Терн все явственнее начинал проявлять признаки беспокойства, слабым пофыркиванием сообщая охотнику то, что тому и так было известно. Окрестности насквозь пропитались горьковатым полынным запахом, и запах этот постепенно усиливался, хотя густота тьмы была пока еще недостаточной для того, чтобы та стала видима глазам охотника.
Ворон ободряюще потрепал коня по покрытой белесыми рубцами шее:
- Все верно, дружище, он здесь был и совсем недавно. Не иначе, вчерашней ночью искал пропитание. Но сейчас-то день, так что волноваться тебе, скорее всего, не о чем.
Массивные южные ворота деревенского забора были распахнуты настежь. Те, кто бежал отсюда в спешном порядке, не потрудились притворить их за собой. Внимательно поглядывая по сторонам на случай маловероятных, но все-таки возможных непредвиденных встреч, Ворон въехал на узкую деревенскую улочку. Та была удручающе пуста. Тянущиеся вдоль дороги низкие бревенчатые дома слепо взирали на незваного гостя затянутыми бычьими пузырями оконцами. Кое-где двери домов были крепко заперты навесными амбарными замками, местами распахнуты настежь. Внезапно Терн остановился, как вкопанный, всхрапнул и ударил копытом по утоптанной земле. Впереди аккурат посреди улицы лежал дочиста обглоданный костяк крупного животного. Череп отсутствовал, но, судя по уцелевшим раздвоенным копытам, когда-то это все-таки была корова. Ворон спешился, подвязал поводья к передней луке седла, и конь, тут же утратив всяческий интерес к обнаруженным останкам, отправился исследовать стожок сена, сохранившийся у ближнего из домов. Терн вообще относился к трупам любых существ любой степени сохранности без благоговейного ужаса, присущего большинству прочих лошадей. За четыре года сопровождения Ворона в его скитаниях конь насмотрелся всякого и сделал для себя полезный вывод – трупы, если только они не ходячие, никакого вреда причинить не могут, и если хозяин при виде трупа подаст знак, что надо идти дальше, значит, надо идти дальше. Если же никаких знаков не следует, для верности лучше все-таки обратить его внимание на находку – вдруг да не заметил?
На сей раз Ворон и заметил, и заинтересовался. Первое, что бросилось ему в глаза, это раздробленные шейные позвонки жертвы, а при ближайшем рассмотрении выявились и царапины, оставленные на костях клыками соскабливавшего последние клочки мяса хищника.
- А ведь это не упырь… - пробормотал охотник, поднимая один из позвонков, моментально рассыпавшийся в его перчатке на несколько обломков. – Совсем не упырь…
Выпрямившись, Ворон оглянулся по сторонам, выискивая следы присутствия зверя на земле, однако та была слишком суха, чтобы хоть что-то отражать. Тогда охотник отправился вдоль по улице в поисках более влажных участков почвы, которые могли бы подтвердить его догадку. Улочка упиралась прямиком в небольшую площадку, посреди которой бурел бревенчатый колодец. Топкая земля вблизи него была сплошь истоптана, и отнюдь не людьми.
Опустившись на колени, Ворон провел рукой по наиболее четкому отпечатку лапы бродившего по Шелтми зверя. На превосходно читающемся следе различались даже зазубрины на обломанном когте. Широко расставленные длинные пальцы соединялись друг с другом менее заметными полосками перепонок. Ворон тихонько выругался.
- Так я и думал, - с мрачной усмешкой проговорил он, по привычке размышляя вслух. – Ленкар собственной завшивленной персоной. Вот и ответ на вопрос, почему герцог цену сбивать не стал. Понял, видать, что за сотню золотых к нему вряд ли кто еще полезет. Зато в каких красках упыря расписывал… Ну-ну.
Ворон окинул оценивающим взглядом теснящиеся вокруг площади постройки. Маловероятно, конечно, чтобы зверь остался в деревне на дневку. Пища закончилась, а отыскать в покинутом селении новую добычу – задача практически невыполнимая. К тому же ленкары на дух не переносили солнечного света, днем ища убежища в подземных лабиринтах пещер, а если таковых поблизости не было, в склепах или совсем уж на крайний случай каменных подвалах, как, похоже, и получилось в Лонгодриме. Бревенчатые дома и сараи, куда лучи солнца, хоть и рассеянные, все-таки проникали, навряд ли могли послужить лонгодримскому ленкару хорошим укрытием. Кроме того, Ворон по-прежнему не видел вокруг никаких признаков непосредственного присутствия зверя, да и Терн вел себя слишком спокойно. По всему выходило, что ленкар либо двинулся дальше на поиски более удачных мест кормежки, либо возвратился обратно в знакомые уже подвалы. Для начала Ворон решил проверить второе предположение. Терн только с укоризной вздохнул и бросил последний взгляд на разворошенный стожок, когда охотник, взяв коня под уздцы, повел его к северным воротам Шелтми.
Угрюмых серых стен Лонгодримского замка Ворон достиг спустя примерно три часа. Массивная решетка входных ворот была поднята, мост через ров опущен, словно приглашая любителей легкой наживы заглянуть на огонек, хотя, успев взглянуть на Вильгельма Лонгодримского, охотник сильно сомневался, чтобы тот при отъезде оставил в поместье хоть что-то достаточно ценное. Никаких признаков жизни или нежити в округе Ворон не заметил: лишь на подъезде к замку его тезка, тощий и взъерошенный, снялся с дорожного столба и полетел прочь, напуганный приближением всадника. Над крытыми бурой черепицей высокими крышами замковых строений махровым пологом висела призрачная дымка тьмы, простому человеческому глазу не видимая. Ворон удовлетворенно улыбнулся. Все признаки свидетельствовали в пользу того, что он не ошибся.
Спешившись, охотник отвязал от седла небольшую, но увесистую сумку, затем достал из арчимака краюху хлеба и, разломив напополам, отдал одну из половин Терну, как своеобразную виру за то, что намеревался сделать. Конь с аппетитом сжевал хлеб и принялся облизывать верхнюю губу в поисках несуществующих налипших крошек. Ворон потрепал его по холке, извлек из сумки маленькую склянку, обернутую берестой, и, сняв с пояса нож, сделал на шее коня небольшой, но глубокий надрез. Терн всхрапнул, нервно переступив с ноги на ногу, но не противился, терпеливо ожидая, пока склянка наполнится сочащейся из надреза кровью: то ли уже смирился с периодически возникающей неприятностью, то ли и вправду понимал суть и необходимость действа. В свое время старина Геттельгоф, торгующий лошадьми на конном ряду в Кевтике, сильно распинался по поводу выдающихся умственных способностей приобретаемого Вороном жеребца, хотя справедливости ради следует отметить, что выбор охотника остановился на нем по совершенно иной причине. Ворон как раз возвращался из Савалойи на свежекупленном вескурийском аргамаке – этих норовистых иноходцев охотник недолюбливал, но деваться было некуда: его алеманца близ Мгиувалле весьма некстати задрал песчаный выворотень, а встречу посреди пустыни с кем-то, кто торговал бы северными лошадьми, можно было приравнять к чуду. Ворон в чудеса не верил и предпочел довольствоваться тем, что имелось под рукой, хотя, добравшись до Катани, уже успел пожалеть о принятом решении. Со своей статью Альголь вполне мог бы служить украшением королевской конюшни, однако охотника интересовали несколько иные свойства коня. Скорость и выносливость у вескурийца оказались неплохими, а вот с нервами дела обстояли хуже. Впервые в жизни увидевший леса аргамак взял за правило при малейшем шорохе в кустах совершать грациозный прыжок в сторону футов на десять, будь то на шаге, иноходи или полном галопе, и доказать его неправоту не представлялось возможным даже при помощи кнута. Кроме того, неразрешимую загадку для Альголя составляли способы преодоления буреломов, горельников и, что еще хуже, галечных бродов. В итоге вместо того, чтобы отправляться прямо на север, Ворон завернул в Кевтику на конный рынок. Гнедого полукровку – поджарого, с мощными ногами, но по признаку нечистоты крови поставленного на отшибе среди отбракованных лошадей, охотник приметил сразу. Удивление торговца, когда Ворон подвел к нему аргамака с предложением обменять на выбракованного коня с небольшой доплатой, можно сравнить разве что с удивлением Терна, обнаружившего, что есть, оказывается, в этом мире люди, на которых ему не удастся поглядывать с превосходством сверху вниз. Разумеется, Геттельгоф согласился на сделку, на всякий случай, чтобы у Ворона уж наверняка не возникло никаких сомнений, расписав все реальные и нереальные достоинства коня. Правда, несмотря на обещанные выдающиеся умственные способности, а может, как раз по причине их наличия, Терна особенно долго – где лаской, а где и таской – пришлось убеждать в том, что существо, от которого так страшно пахнет тьмой, отныне и впредь будет его хозяином и требует безотказного повиновения, но в конце концов взаимопонимание было достигнуто, и теперь, в случае необходимости, конь готов был идти за охотником хоть в огонь, хоть в воду, хоть в логово мантикоры.
Плотно закрыв наполнившийся флакон, Ворон хорошенько встряхнул его, перемешивая кровь с уже содержащимся в пузырьке порошком слюны нетопыря, и извлек из поясной сумки коробку алхимической пасты с соком подмаренника. Размяв немного пасты до размягчения, охотник обмазал красноватой массой ранку на шее Терна и хлопнул коня по боку.
- Все, молодец. А теперь давай глянем, не отыщется ли для тебя в местных конюшнях чего съестного. Сомневаюсь, чтобы ленкар даже с голодухи принялся за герцогский овес.
Оставленный обитателями замок производил тягостное впечатление. Лучи солнца, клонящегося к лесистым холмам, еще освещали часть унылой привратной площади, но от крепостных стен и тех строений, что находились внутри оборонительного кольца, уже ползли длинные серые тени. Отыскать конюшни не составило труда. Ворон обошел пустующие стойла, вспугнув промышлявших по яслям мышей, и зачерпнул из зернового ларя две меры овса. Подвязав к узде Терна мешок с овсом, охотник выпроводил коня за пределы замковых стен, и тот, хрустя так удачно подвернувшимся обедом, неторопливо направился в сторону ближайшего оврага. За судьбу коня Ворон не беспокоился: Терн прекрасно знал, где заканчиваются границы отведенной ему свободы, и всегда старался держаться поблизости от места, где находился хозяин. Единственной причиной, способной заставить его бежать, было наличие непосредственной опасности в лице голодного хищника, да и то, сделав большой круг, чтобы оторваться от преследователя, конь все равно возвращался туда, где охотник его оставил.
Сам же Ворон продолжил изучение замка. Обойдя по периметру широкий двор, он заглянул в замковую часовню, бегло осмотрел пару близлежащих сараев и отправился в господский дом, возвышающийся над всеми остальными постройками. Охотник не ставил себе непременной целью отыскать зверя прямо сейчас – слишком уж много укромных закоулков имел замок Лонгодрим. Кроме того, немалый опыт подсказывал Ворону, что противник сам найдет его, когда настанет час охоты. Неплохо было бы, случись это до заката, однако Ворон не очень надеялся на подобную удачу. Во всяком случае, ему еще ни разу не доводилось слышать, чтобы ленкары покидали свои укрытия до наступления темноты.
Планировка господского дома Лонгодрима была обычна для западных областей. Богато украшенный просторный холл делил дом на два крыла. Широкая мраморная лестница вела на второй этаж, а оттуда – на третий. В конце каждого крыла имелось еще по одной лестнице – винтовой, которые в отличие от парадной центральной позволяли не только подняться на верхние этажи, но и спуститься в подвалы замка. Внутри дома признаки присутствия в Лонгодриме ленкара проявлялись особенно материально, причем, судя по количеству обглоданных костей, среди которых затесалось несколько неполных человеческих скелетов, кучам помета разной степени свежести и тяжелому запаху оставленных зверем меток, холл пользовался у него особой популярностью.
Ворон прошелся по холлу, пинками отбрасывая поближе к стенам те из костей, что были оставлены зверем посреди зала, затем остановился и прислушался в надежде, что ленкар выдаст свое местонахождение хоть каким-либо звуком, но безрезультатно. До окончательного захода солнца оставалось около получаса, на открытом месте еще часа два понадобилось бы для наступления настоящей тьмы, однако внутри дома уже сгущался сумрак. Слабый свет проникал в холл лишь сквозь узкие щели, прорезанные в стенах на высоте, превышавшей немалый рост охотника, и окружающие предметы быстро выцветали, наливаясь различными оттенками серого, будто при пасмурной, дождливой погоде. Но сейчас дождь был ни при чем, это ночное зрение Ворона постепенно вступало в свои права. Еще немного, и тьма позволит ленкару свободно перемещаться в пределах замковых стен, а значит, пора было готовить амуницию.
Развязав сумку, охотник вынул оттуда обмотанный тряпьем сверток. Когда несколько слоев ткани были сняты, в полумраке тускло сверкнул белый металл. Это был самый странный доспех, который только можно предположить – полная защита руки, начиная от наборных пластин на плече и заканчивая перчаткой с шипами на костяшках пальцев, откованная из серебра. Серебро мягко, и, конечно же, не для боев с людьми предназначалась эта защита, зато против существ, приходящих из тьмы, она оказывалась в самый раз и несла противнику очень неприятный сюрприз. Временно отложив серебряный доспех в сторону, Ворон достал из сумки короткую – в пояс – жилетку из грубой кожи, надел ее и застегнул на все ремни. Потом сделал пару пробных взмахов, проверяя: не мешает ли где, и только тогда стал подвязывать серебряное оплечье на кожаные шнуры, пропущенные сквозь отверстия на левом плече жилетки. Потом надел металлическую перчатку, сжал и снова разжал кулак, досадливо поморщившись – в руке опять, как все чаще бывало в последнее время, зарождалось слабое жжение. Обман чувств, не более. Через плотную ткань и кожу его старой перчатки серебро не могло причинить вреда, однако ощущение все равно было не из приятных.
Затем настал черед для флакона с конской кровью, все еще сохранявшей жидкое состояние благодаря нетопырской слюне. Вылив на лоскут ткани половину содержимого пузырька, охотник обтер влажной тряпкой лицо, и его бледная кожа сразу потемнела и начала лосниться. Повторно намочив тряпицу, Ворон прошелся ей по серебряным пластинам, чтобы перебить тонкий, тревожащий запах белого металла. Подготовка была закончена, и теперь оставалось только решить – спускаться ли в подвалы, или ждать зверя на месте. Ворон решил ждать.
Убрав опустелую сумку под лестницу, чтобы не попадалась под ноги в самый неподходящий момент, Ворон опустился на колени посреди холла и закрыл глаза, отрешаясь от сонной тишины пустого дома, зная, что услышит, когда ленкар даст о себе знать.
Время шло. Минуты бежали резвой стайкой, и очень скоро полог мрака окончательно скрыл из вида неподвижную темную фигуру. Снаружи на небе погасли последние отблески заката, а когда мягкое одеяло ночи опустилось на притихшую землю, Ворон вскинул голову, в мгновение ока выходя из оцепенения. Неторопливые шаги крупных лап донеслись отнюдь не со стороны выхода из подвала, а из коридора левого крыла второго этажа. Бесшумно вскочив на ноги, охотник вынул из ножен меч.
Внезапно шаги замедлились, потом стихли вовсе, а взамен послышалось хриплое сопение. Ворон мрачно усмехнулся и кивнул. Он почти воочию видел, как ленкар, задрав голову, жадно принюхивается к разлитому по дому манящему аромату добычи, напрочь перешибающему опасные запахи темной крови и металла, исходящие от охотника. Со второго этажа послышался кашель, а вслед за ним низкий сиплый рев. Исполинская туша легко перемахнула через перила площадки второго этажа и приземлилась на пол аккурат в том самом месте, где только что стоял Ворон. Зазевайся охотник на долю секунды, и бой был бы уже завершен, причем не в его пользу. Однако Ворон успел отшатнуться и рубанул крест-накрест ощеренную, истекающую слюной морду твари. Остро отточенное лезвие меча со свистом вспороло воздух – ленкара рядом уже не было. На его месте осталась лужица мутной жидкости с копошащимися в ней червями. Готовый к подобному повороту событий Ворон крутанулся на месте, парируя окованной металлом рукой летящую на него когтистую лапу.
Плоть твари зашипела от соприкосновения с серебром. Зверь отчаянно взвыл и снова растаял в воздухе. Охотник медленно отступил назад, не опуская меча. Возникшая на безопасном расстоянии тварь злобно заревела, припав грудью к полу. Телом она походила на огромную ящерицу, мордой на запаршивевшую помесь льва и дворовой собаки. На лбу и щеках зияли проплешины, жидкая грива сбилась в колтуны. На теле зверя шерсти не было, но с боков его свисали лохмотья отслоившейся кожи, обнажая гниющую плоть, а местами уже и желтоватые ребра.
- Не плохо, - ухмыльнулся охотник, не спуская с ленкара глаз. – Совсем не плохо. Чем еще порадуешь?
Зачастую звуки человеческого голоса приводили зверей в ярость, провоцируя нападение, однако сейчас, кажется, был не тот случай. Видя, что угрозы не помогают, ленкар, заскулив, метнулся прочь и, сильно припадая на обожженную лапу, скрылся в темных коридорах.
Ворон негромко чертыхнулся и медленно, скользящим шагом, двинулся вслед за беглецом, когда шорох когтей по паркету и приглушенное рычание раздались с верхнего этажа. Отвлекшись на новые звуки, охотник едва успел уловить краем глаза метнувшийся к нему из только что пустовавшего коридора сгусток темноты, но, уловив, уже не тратил время на размышления о том, что делать. Отскочив в сторону, он с разворота рубанул распластавшегося в прыжке зверя и отчетливо услышал, как хрустят ломающиеся под ударом меча ребра. Визжа от боли, ленкар кубарем прокатился мимо, оставляя за собой кровавый след, и вновь благополучно улетучился.
Ворон снова выругался, уже громче: происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Зверь слишком легко уходил в «прыжки», причем, судя по последнему случаю, на немалые расстояния. Такое было возможно только при одном условии…
- Призванный, скотина, - пробормотал Ворон, настороженно оглядываясь. – Знатный заряд магии в него влепили, ничего не попишешь. Не иначе, от соседей подарочек. Что-то не походил герцог на человека, способного черной магией заняться. Самое большее – шарлатану с философским камнем мог заплатить, но уж никак не чернокнижнику. Лишь бы только исток поставить не додумались, тогда плохи дела будут.
В замке царила обманчивая тишина. Тонкий, едва различимый след тьмы вел по коридору к спуску в подвалы. До винтовой лестницы Ворон добрался беспрепятственно. Спустившись в узкий, облицованный гранитом коридор, он почти сразу снова наткнулся на кровавый след. Сбежавший из холла ленкар сначала еще шел, затем полз, волоча за собой отказавшие задние лапы. След оканчивался в одной из кладовых, однако ни живого, ни мертвого зверя среди хаотично разбросанных и разбитых бочек и ящиков не обнаружилось, а тьма уводила все дальше по коридору. Ворон пошел вслед за тьмой.
Подземные ходы Лонгодрима были весьма обширны и своей длиной и запутанностью напомнили охотнику вескурийские катакомбы. Складские помещения давно закончились, на казематы встреченные Вороном по дороге затхлые, с заплесневелыми, сочащимися влагой стенами комнаты не походили, и, каким бы ни было их назначение, не использовались они уже давно – возможно, с самого момента основания Лонгодримского замка. В одной из комнат, перед входом в которую грудой валялись обломки разбитой деревянной двери, тьма была особенно густой. Тьму собирала вокруг себя кандела – черная свеча в эбеновом подсвечнике на эбеновой треноге, аккуратно установленная посреди очерченного на полу круга. И тренога, и подсвечник были сплошь покрыты крупной алой вязью савалойской письменности, в Мерлене отчего-то полагаемой единственно пригодной для составления заклятий. Там было что-то про хозяина тьмы, и про вечную ночь, и про обретение власти… подробнее вчитываться Ворону было некогда – над свечой, тяжело поводя впалыми боками и вывалив из пасти покрытый язвами язык, сидел ленкар. Тот самый, с которым охотнику уже довелось пообщаться, только теперь отметина, оставленная мечом Ворона на шкуре зверя, резко уменьшилась в размерах, а обожженная лапа и вовсе зажила. Впрочем, удивляться было нечему – вблизи истока раны призванных тварей всегда затягивались быстрее.
Пламя магической свечи ровно тянулось вверх, никак не реагируя на шумное дыхание прижавшегося почти вплотную к кругу зверя. Столб черного воска был едва оплавлен, словно свечу зажгли перед самым приходом Ворона. Впрочем, охотник знал, что, скорее всего, это не так. То ли в силу магических свойств, то ли по причине добавления каких-то тайных составляющих канделы были способны гореть месяцами, не уменьшаясь в размерах, так что эта свеча могла быть подожжена очень и очень давно.
Завидев незваного гостя, ленкар прервал процедуру лечения и поднялся, угрожающе скаля желтые зубы. Ворон шагнул вперед, чуть пригнувшись и держа наготове меч: первое, что нужно было сделать, это оттеснить зверя от истока. Ленкар настороженно следил за приближением охотника, нервно подергивая хвостом, и вдруг без предупреждения бросился в атаку. Ворон отпрянул в сторону, увернувшись от броска зверя, и вспорол клинком воздух в коротком выпаде, впрочем, не достигшем цели. Промахнувшийся ленкар, оттолкнувшись от каменных плит пола, резко изменил направление движения с удивительной для столь массивной туши ловкостью. Ворон отпрыгнул назад и вправо, ближе к центру комнаты, вновь уходя от удара. Лапа ленкара задела его вскользь, оставив на затертой дубленой коже жилетки глубокие царапины. Контрудар охотника оказался куда эффективнее. Вспыхнув в свете свечи, савалойский клинок играючи скользнул по шее зверя, рассекая артерии. Это был смертельный удар… точнее, был бы таковым при отсутствии поблизости истока. Вместо фонтана крови на пол упало несколько черных капель, и края раны тотчас снова сомкнулись. Ленкар хрипло взвыл, бросаясь на преградившего ему дорогу к магическому кругу охотника. Ворон отшатнулся и, перехватив меч правой рукой, кулаком левой ударил зверя в челюсть. Раздалось шипение, по комнате поплыл запах горелого мяса. Шипы перчатки скрипнули, царапая кость. Ленкар впустую клацнул зубами, взвизгнул и отскочил, тряся головой. Ворон попятился, снова забирая вправо. Теперь ему удалось приблизиться к истоку вплотную. Здесь разлитая в воздухе магия начинала ощущаться слабым покалыванием кожи, но слабым оно было только до тех пор, пока оставался цел круг. Ворон отлично знал, какой всплеск энергии чаще всего вызывает нарушение магической границы, поэтому действовать следовало быстро. Одним ударом меча он вышиб треногу со свечой за пределы круга и отскочил, прикрывая рукою лицо. Магический круг взорвался с глухим хлопком, наполнив комнату ослепительным алым светом и обдав охотника волной жара, от которого заслезились глаза. Где-то неподалеку взвыл ленкар. Ворон скорее угадал, чем различил его приближение по мечущемуся в алом мареве сгустку тьмы, и зверь, точно так же ослепленный взрывом, фактически сам напоролся на выставленное острие клинка. Меч соскользнул по костям грудины, не причинив ленкару серьезного вреда, но рана, которую уже не исцелял исток, заставила зверя немного замедлить движение. Следующий удар Ворона, выполненный с разворота с вложением всего веса, пришелся по хребту твари. Наполненный болью визг сменился хрипом. Ленкар рухнул, как подкошенный, и забился на полу, подергивая передними лапами и щелкая зубами. Полтора фута булатной стали с хрустом вошли под лопатку агонизирующей твари, обрывая ее мучения. Зверь мелко задрожал и вытянулся, массивная нижняя челюсть отвисла, покрытый язвами язык свесился набок.
- Амэн, - буркнул Ворон, обтирая клинок о гриву зверя.
Алый свет угасал, вновь возвращая окружающим охотника предметам тусклые серые оттенки. Пелена тьмы распалась и растаяла, так что других источников мрака в замке, похоже, не было – во всяком случае, пока – а значит, работа, на которую подряжался Ворон, была выполнена. Теперь ему оставалось лишь умыться, хорошенько отоспаться и отвезти герцогу Лонгодримскому доказательство, которое тот желал увидеть.
И предупредить о возможных дальнейших неприятностях, если, конечно, его светлость пожелает слушать.