Глава пятая. Рассвет нового дня.
***
Моя жизнь… все мои жизни складывались не очень гладко. Так уж вышло, что в них были и кровь, и злоба, и предательство… Я предавала, меня предавали… И всё это с одной единственной целью – выжить!.. И… да, я убивала. Нечаянно и намеренно, готовясь заранее и действуя спонтанно. Приходилось.
***
…Меня потревожила чья-то тень. Я поморщилась, недовольно приоткрывая глаз. Один. Левый. Сдула мешающую обзору прядь. Напротив, заслоняя закатное солнце, стоял Лекс, со взглядом шалым настолько, что это настораживало.
- Да, сестрёнка… И что же мы тут делаем?.. – как бы между делом поинтересовался он, покусывая нижнюю губу.
- Сидим, - мрачно отозвалась я. Не люблю, когда меня будят. Тем более что от Лекса подозрительно сильно тянуло спиртным. Я попыталась вспомнить, когда видела его в последний раз, но не вышло: в последнее время мы редко виделись, я была поглощена «амурами» с Антайром, брат же… Чем занимался Лекс, я вспомнить не смогла. – А что, хочешь присоединиться? Могу подвинуться.
Вот за что люблю брата - его не надо долго просить.
- А я уж думал, что-то случилось, - нагло улыбнулся он. На самом деле улыбка была вполне себе нормальной, но настроение у меня было, мягко говоря, отвратнее некуда – накануне мы с Антайром поссорились из-за совершеннейшего пустяка (будущей помолвки).
Оказалось, есть.
Всё произошло внезапно – Лекс сделал резкий рывок в мою сторону и повалил на землю, я ещё не до конца осознав, что происходит, забилась под ним.
- Не сопротивляйся, - прошептал брат, наклоняясь к моему уху. – Тебе не будет больно. Тем более… ты ведь уже пробовала, да? С Антайром, да?.. Шлюха!.. – и ударил по лицу.
На моих глазах выступили слёзы обиды и непонимания.
- Ты… ты что?.. Отпусти меня! Немедленно!..
Брат улыбнулся, продолжая выкручивать мне руки, и я испугалась ещё больше. Такой улыбки я у него ещё не видела – то ли усмешка, то ли звериный оскал, занимающий половину лица. Но самым жутким были глаза, такие знакомые и пугающие одновременно глаза, глаза, полные затмевающей сознание похоти. Я уже видела такой взгляд – дважды; один раз – у Дойра, и другой – у отчима, приобнимающего Айелу.
Меня вдруг перемкнуло. Я видела перед собой каждого из них, тех, кто хоть раз смотрел на меня сальными глазами, кто хоть раз делал пошлые намёки, кто хоть раз… хоть раз… И в моей душе волной поднималась ярость.
Тварь! Я резко выбросила колено и удачно попала ему в пах. Лекс утробно выдохнул и чуть ослабил хватку.
Мне этого хватило. Я выскользнула из захвата и, перекатившись по траве, замерла поодаль, тяжело дыша. Глаза застило красной пеленой гнева. Хотелось встать и убить того, кто посмел меня до такого состояния довести. В голове, казалось, было пусто как в бочке.
Брат скорчился рядом. Я повернула голову и смерила его взглядом.
- Ну и что это было?..
Лекс пробормотал что-то несуразное.
- Можешь объяснить по-человечески? – внутри кипела злость, руки тряслись от желания надавать брату пощёчин, но голос мой был абсолютно спокоен. – Или мне позвать Антайра?
- Зови, - вдруг отозвался Лекс, поворачиваясь ко мне. – Попробуй. Думаешь, твой женишок тебя услышит, от речки-то, а?..
Моё терпение таяло на глазах.
- Лучше бы извинился. Что это вообще было? Совсем с ума сошёл, да?..
- Да, - хрипло проговорил он. – Совсем сошёл.
- Оно и видно, - проворчала я, легко поднимаясь.
- Ксанка, - потянулся он ко мне, - Прости меня…Ксанка…
Я отпрянула, не имея никакого желания к нему приближаться. Я не могла понять, я не хотела понимать, что это было. То, что пытался сделать брат, было… было недопустимо, неестественно, неправильно, и я… Я не хотела это даже обсуждать.
- Я, пожалуй, пойду…
В наш шатёр я так и не вернулась.
…Ту ночь я провела с Антайром. Первый раз.
***
Да… Первый раз. Неизведанные прежде боль и сладкая истома, желание, горячащее кровь и будоражащее чувства. Его руки, его губы, его тело. Он… он – в тебе, он – с тобой, он – дополняющий и продлевающий тебя.
И ты, ты, ещё неумело, но так жадно пытающаяся ему угодить, доставить ему то же удовольствие, что и он тебе, стать его частицей, его половинкой…
Первый раз… Да, это стоит того. Стоит и ноющей боли, и некоторого нездоровья. Стоит и его смеющегося взгляда, чуточку снисходительного; и тепла его тела.
Всё-таки, это нельзя описать словами. Слишком много того, что не имеет названия в скудной человеческой речи, слишком много того, что осталось невысказанным, но проскакивало между нами. Слишком много взглядов, прикосновений, эмоций, захлёстывающих с головой…
Слишком много того, что абсолютно точно зовётся занятиями любовью.
***
Я лежала в полутёмном шатре, жмурясь от неги. Мне было так… так хорошо, что мне в это даже не верилось. В голове причудливо кружились новый номер, привезённые накануне костюмы, помолвка, зависшая в воздухе, и Антайр. Конечно же, Антайр.
Я перевернулась на спину и блаженно улыбнулась. По рассказам Варимы я, конечно, представляла себе, что значит провести с мужчиной ночь, но все мои надежды оказались смутной тенью тех чувств, которые я испытала. Внутри разливалось тепло счастья, тепло взаимной любви.
Я потянулась и резко сбросила ноги с кровати. Всё. Хватит нежиться, дел ещё – невпроворот!..
Дел за это время и впрямь поднакопилось – надо было решить вопрос с датой помолвки, на которой так настаивал мой… жених?.., забрать свои вещи из нашего с Лексом шатра и переговорить с Вассарой насчёт фасона платья. В общем, мне было чем заняться – все мысли занимала предсвадебная суматоха.
Я покачала головой, ещё раз улыбнувшись, и потуже затянула пояс платья. Подошла на миг к зеркалу, подмигнула своему отображению и стрелой вылетела из шатра.
К моему удивлению, солнце уже клонилось к закату, яркий после полумрака свет резал глаза. Людей почти не было… что, в принципе, и неудивительно – все на репетициях нового номера, одна я злостно прогуливаю… Мысли эти вызвали у меня очередную улыбку. Я вообще летела, словно на крыльях, мне хотелось смеяться и улыбаться без причины, щедро делясь с остальными своим счастьем.
Как мне было ХОРОШО!..

…Я шла по импровизированным переулкам палаточного городка, когда краем глаз увидела какое-то движение.
Это был Лекс. Чёрт!..
Я заоглядывалась по сторонам, прикидывая возможные пути для отступления. Брат увидел это и тут же заулыбался. Я улыбнулась ему в ответ, чувствуя, как изнутри к горлу подкатывает холодный комок страха. Попыталась было одёрнуть себя, призвать к спокойствию (обычно мне это помогало), – «ну чего мне бояться, это же мой брат», но это был явно не тот случай.
Я подошла к нему, старательно держа дистанцию. Брат заметил мою реакцию и зло дёрнул уголком рта. «А что ты хотел? – крутилось у меня на языке. – Чтобы я делала вид, будто ничего не случилось? Но мы-то оба знаем, что к чему…».
Видимо, прав Антайр – мимика у меня таки выразительная, так как Лекс стал ещё более раздражённым. Я присмотрелась – он выглядел ужасно: под ногтями была то ли грязь, то ли речной ил, глаза напухли огромными мешками, а волосы торчали во все стороны, не поддаваясь попыткам пригладить их с помощью ладони. Создавалось впечатление, будто он провёл всю ночь, продираясь сквозь прибрежные заросли. Я по старой привычке потянулась к нему, пригладить всклокоченную шевелюру, но, осознав, что делаю, отпрянула на полпути. Лицо Лекса исказила странная кривая усмешка, похожая на клоунскую гримасу, он опустил глаза, словно увидел что-то недоступное моему зрению. Я проследила взглядом и…
…В следующий миг оказалась прижатой к одному из шатров. Смутно помню его настойчивость и силу, своё сопротивление, отвращение и отчаяние. Его руки… Ненавижу!!!
Я с силой оттолкнула его, подхватывая юбку, и рванула прочь. За спиной тяжело дышал брат, преследуя меня. Я на мгновение притормозила у одного из поворотов, выбирая путь, и ускорила бег.
Он догнал меня почти у циркового шатра, резко дёрнул за плечо, разворачивая к себе. Я запнулась об длинный подол и потеряла драгоценные мгновения. Обретя равновесие, попыталась вырваться, но Лекс держал слишком крепко. Отчаявшись, отвесила ему хлёсткую пощёчину, подарившую мне несколько секунд форы.
Он схватил меня за юбку, потянул на себя. Послышался характерный треск рвущейся ткани, и платье лишилось куска. Он поднял руку к глазам, словно не понимая, что в ней зажато.
Я попятилась, пользуясь его замешательством, но брат быстро отмер и бросился следом, намереваясь схватить за запястье; я отчаянно рванула руку, оставив в его кулаке кусок рукава…Он перехватил моё запястье другой рукой и сжал, сжал до боли, до той степени, когда ещё чуть-чуть, и кость сломается.
На моих глазах выступили слёзы боли и страха.
- Зачем?..
Он крепко прижал меня к себе и прошептал на ухо:
- Потому что я тебя люблю.
Вот так вот. Просто и ясно, без лишних слов. «Люблю»… Вот только так не любят, брат. Или мы с тобой по-разному понимаем любовь.
Я вывернулась из его объятий, покачала головой и повторила вслух:
- Так как ты, не любят. Причиняя боль, не добьёшься ответа. И любви, давая только страх, тоже не добьёшься. И мне… жаль… что ты этого не понимаешь. Я любила тебя… как брата… но сейчас… Я уже не знаю, стоит ли продолжать терзать и тебя, и себя… Прости меня…
Я поцеловала его, замершего, в щёку, и прошла мимо. Мне предстояло многое переосмыслить.
…Антайр пришёл поздней ночью, злой как чёрт и такой же всклокоченный. Закинул сапоги в угол, лёг на кровать и, положив руки за голову, принялся рассматривать потолок. Молча.
Отлежавшись так немного и переждав злость, он встал и, подойдя к столику, зажёг свечу. Резкий свет слепил мне глаза, а потому я прищурилась, глядя на него сквозь мутные тихие слёзы.
Я сидела между столиком и сундуком с вещами, обняв обнажённые колени. Я так и не удосужилась переодеться, мне было не до того.
Спустя миг он был рядом, приобнимал за плечи, что-то спрашивал, кому-то грозился… Я слушала его молча, и лишь по лицу катились слёзы. Мне было так… так больно…
Наконец Антайр замолчал и, упрямо сжав губы, что-то спросил. Я непонимающе подняла на него заплаканные глаза.
- Кто это сделал? – повторил он, упорно не глядя на меня.
- Лекс, - прошептала я, вновь уходя в свои мысли. – Лекс…
Антайр на секунду замер, а затем, резко кивнув, вышел из шатра. Я бессмысленно смотрела ему вслед.

…Когда я пришла в себя, в шатре было всё так же темно. Свеча, оставленная, как я смутно припоминала, Антайром, уже догорела… кажется, давно… Я не могла вспомнить ни куда он пошёл, ни что делал здесь, но сердце сжимало непонятное предчувствие, с каждым мигом всё крепнущее и крепнущее.
Я резко встала, на миг пошатнувшись от слабости в затёкших коленях, и принялась одеваться. Кое-как натянув через голову одно из платьев, направилась к выходу.
Я чувствовала их там – возле реки, у которой Лекс впервые… Я оборвала мысль. Не сейчас…
Я шла и шла, спотыкаясь и пошатываясь на каждом шагу. Шла на огоньки их сознаний, ярко вспыхивающих от ярости и боли.
Мне оставалось совсем чуть-чуть, когда один из огней вспыхнул так, что я невольно заслонила глаза рукой и… погас. Я остановилась, зажимая ладонями рот, чтобы не закричать… не закричать…
И побежала вперёд, падая и поднимаясь, сбивая колени и руки в кровь, ломая ногти в борьбе с кустарником. Побежала, не останавливаясь, умом уже понимая, что не успела… уже не успела…
Я вылетела на узкую сказочно-зелёную полянку на берегу и замерла.
Над рекой, опустив ноги в воду, сидел задумчивый Антайр. А рядом, в корнях молодой ивы, лежал мёртвый Лекс. Его голова была скрыта под водой, - он задохнулся…
Слов не было. Но эмоции… Ужас, неверие, отчаяние, страх, озадаченность, жалость, жалость, жалость… И две основных, всепоглощающих, вытесняющих прочее – вина и… радость от того, что на месте Лекса не лежал его сероглазый тёзка.
- Не стой, - его голос был глухим и хриплым от усталости и нового напряжения. – Скажи что-нибудь.
Я не стала говорить ничего. Я просто подошла к нему сзади и, опустившись на колени, обняла за плечи.
***
Убить можно по-разному. Ядом, стрелой, мечом. Можно убить ненавистью, гневом, страхом, недоверием или подлостью.
А можно убить, просто ответив невпопад.
***
…В какой-то момент нам обоим пришло в голову, что надо что-то делать с… телом. За всё это время мы не сказали ни слова, мы не нуждались в словах, которые запутывают ещё больше. Не сговариваясь, мы с усилием подняли тело и бросили его в воду. Примяли траву, уничтожая следы драки. Зачистили фон этого места от страха смерти и тех чувств, которыми он был буквально напитан. И всё это – молча… без слов.
***
Вся моя жизнь стала чередой погребальных кострищ. Джалиста, Варима, Лекс. Все они нынче здесь – я чувствую их присутствие за спиной. Они молчат, но я знаю, что они там. Мои судьи и зрители. Те, для кого я имела хоть какое-то значение. Простите меня… если сможете…
В ту ночь я начала изменяться. Медленно, исподволь, но изменяться. Душа из шёлка становилась крицей, крылья – бронёй.
Наверное, так было нужно…
Глава шестая. Новые трудности.
***
Говорят, утро приносит облегчение. Не знаю, не знаю… Мне утро принесло лишь новые трудности.
Законы Талмии строги. Потому то, что смерть Лекса была обыкновенным несчастным случаем, даже не обсуждалось. Оставалось только убедить в этом следователей*.
***
Они приехали на рассвете. Двое – мужчина и женщина. Оба в чёрных одеждах Инквизиторов*. Она – невысокая и черноволосая, с поразительно холодным взглядом. Он – выше её, по крайней мере, на голову, белокожий, тоже черноволосый, но кареглазый, с тщательно удерживаемым на лице выражением спокойствия. На самом деле в его душе бушевали нешуточные амбиции: надежда, опаска и жгучий интерес, замешанные на смущении. Я с любопытством окинула живописную парочку взглядом, особенно уделив внимание покрытым инеем глазам женщины. Неужели она ему настолько нравится?.. Ну что ж… Это не моё дело, так что – удачи. Она ему понадобится.
Я почти сочувственно смотрела на беднягу. Парень, видимо, почувствовав мой взгляд, малость стушевался, чем заслужил уничижительное фырканье спутницы.
- Здравствуйте, - растянула красиво очерченные губы в улыбке женщина, но её эмоциональный фон не изменился ни на каплю. – Мы здесь, чтобы…
- Да, мы здесь, чтобы расследовать смерть Лекса… - отмер парень, подаваясь вперёд и перебивая её. Женщина стиснула зубы и выдавила из себя ещё одну улыбку. Парень заметил неодобрение спутницы, а потому замолк, даже не окончив фразу, и мило покраснел. Белая кожа легко взялась румянцем, за считанные секунды покрывшим всё лицо и кончики выглядывающих из-за волос ушей. – Эммм…
- Ну что же… - «пришла на помощь» ему я. – Я его сестра. Меня зовут Роксенна.
Парень благодарно на меня глянул, но, переведя взгляд на женщину, тут же засмущался и опустил глаза долу. Та брезгливо усмехнулась краешком рта. Вот ведь стерва, а!.. Вы только подумайте!.. Парень-то неглупый, храбрый, принципиальный… Из такого получится великолепный следователь… когда наберётся опыта и научится сдерживать эмоции.
Но пока что до подобного самоконтроля ему было далеко, а потому я страдальчески морщилась, переживая каждый всплеск его чувств. О, Варима!.. Как я тебя понимаю…
Я улыбнулась, превозмогая боль, бьющуюся в виски, и, не смущаясь, подхватила парня под руку. Удивление, смешанное со злостью Старшей (так я прозвала их – Старшая и Младший), полилось на меня потоком. Я блаженно сощурилась и подмигнула ей из-за плеча Младшего. Ярко-зелёные глаза сузились от гнева, но я уже тащила остолбеневшего от подобной наглости парня к шатру Антайра.
В шатре было тепло и уютно; янтарные отблески нескольких десятков свечей солнечными зайчиками разбегались по тёмно-синей, в утренних сумерках почти фиолетовой ткани. Я усадила «гостей дорогих» за стол и села напротив, чинно сложив руки на коленях.
Молчанка затянулась. Парень, явно позабыв о своих прямых обязанностях, умоляюще косился на Старшую; та, явно решив ему досадить, сидела с идеально прямой спиной и смотрела на ближайшую свечу. Я почувствовала себя лишней.
Ситуацию разрядил Антайр, ворвавшийся в шатёр и присевший рядом.
- Простите, что опоздал к вашему прибытию, - обезоруживающе улыбнулся он, сверкая белыми зубами. – Дела, знаете ли, дела. Роксенна вот подтвердит.
Старшая, заворожено уставившаяся на Антайра, дёрнулась и перевела взгляд на меня.
- Гм… Что ж… Пожалуй, начнём, – она достала откуда из-под полы мантии пачку листов и перо с плотно закупорённой чернильницей. Королевским жестом передала принадлежности Младшему, продолжая во все глаза смотреть на Антайра. Я начинала ревновать. – Лекс… Как его фамилия, говорите?
Мы с Антайром переглянулись. Я пожала плечами.
- Понятия не имею. И не смотрите на меня так… Дырку протрёте.
- Вы не знаете своей фамилии? – провокационно подняла бровь женщина, явно играя на зрителя. Одного темноволосого и сероглазого зрителя. Моего зрителя!.. Я улыбнулась ей своей лучшей улыбкой. Старшая стиснула зубы и ответила мне холодным взглядом.
- Не знаю. Я была ра… гм…служанкой здесь.
- Были?.. – она смерила меня презрительным взглядом. Я улыбнулась ещё шире.
- Ага. Была. А потом мне А… Лекс предложил мне стать ведущей гимнасткой в цирке. Я и согласилась. – Почему-то в таком кратком изложении моя история звучала как-то иначе. Но меня это не смущало – я изо всех сил пыталась не расхохотаться Старшей в лицо. Слишком уж оно было… снисходительным, что ли… Нет, конечно, роль глуповатой девочки, подсмотренная мною у Вассары, получилась у меня великолепно, но… Что же это за следователь, которая не способна отличить хорошую игру ото лжи?.. А… может быть, она и не хочет отличать? Может, ей легче поверить в то, что я – обыкновенная простушка, неспособная составить конкуренцию?..
Я поймала себя на том, что внимательно наблюдаю за женщиной и быстро опустила глаза. Чёрт! Так выйти из роли!..
Молчание вновь повисло над столом.
- Эмм… Может быть, хотите осмотреть место гибели? – предложил Антайр, вставая. Старшая тут же мило улыбнулась и оперлась на предложенную руку. Мы с Младшим проводили парочку одинаковым взглядом и довольно уныло поплелись следом.
…Мне переставала нравиться наша с Антайром идея. Почему-то мне и в голову не могло прийти, что он так… гм… войдёт в роль.
Если смотреть на ситуацию со стороны, то волноваться мне не стоило – я куда красивее Старшей, да и возраст играет в мою пользу… Я покачала головой и отправила в воду ещё один камушек. Бред какой-то!.. У меня брат погиб, а я из-за какой-то стервы переживаю!.. Я вздохнула и… обречённо сжала виски руками. Как он меня, интересно знать, нашёл?..
Сноп эмоций, ярких и разнообразных, мог принадлежать лишь одному человеку – Младшему. Я подождала, пока он подойдёт достаточно близко и повернулась к нему, изображая удивление.
- Что вы здесь делаете?
Парень вздрогнул и уставился на меня.
- Эммм… Иду.
- Куда? – голова раскалывалась, словно перезрелая тыква.
- Гм… - парень замялся. Ему явно хотелось сказать: «подальше отсюда», но он сдержался и вместо этого присел рядом, глядя на воду.
- Ну? – хмуро продолжила я, выждав. – И куда же вы идёте?
- А? – Младший оторвался от речушки и не менее хмуро посмотрел на меня. – Место гибели осматривать, куда же ещё.
«Да куда угодно! – едва не заорала я. – Глаза б мои тебя не видели!», но вслух промолвила скупое:
- Оно выше по течению.
- Не проводишь? – парень остался сидеть на месте.
«Ага, - мрачно подумала я. – А ещё спляшу и на голове постою».
- Да… конечно. – Я встала, проигнорировав протянутую руку. Парень пожал плечами и пошёл впереди, фальшиво насвистывая.
Меня передёрнуло. Настроение, и так бывшее ну ооочень радужным, умерло в муках. Я скрипнула зубами и вырвалась вперёд, оттеснив молодого следователя к краю тропинки. Тот опять флегматично пожал плечами, явно думая о чём-то другом. Точнее, о ком-то. Мне на секунду стало его жаль. Он не прошёл той школы выживания, которую прошла я, и, к счастью, никогда её не пройдёт. Что он видел в жизни?.. Любящих родителей? Бабушку, пекущую по праздникам пироги? Строгих учителей, стремящихся передать свои знания молодым балбесам?.. Какие у него страхи?.. Исключение из школы следователей? Плохие оценки? Потеря практики? Взгляд той стервы, обращённый на другого?.. Несравнимо с моими.
Я и не заметила, как дошла до полянки. Речушка была светлой и матово-серебристой, словно рыбья чешуя. Памятная ива всё так же купала в ней свои ветки, а трава казалась нетронутой.
Я присела у берега, провела по водной глади рукой. Та легко откликнулась, обласкала пальцы, словно игривый котёнок. Я наклонила голову вбок и закрыла глаза. Младший будет здесь ещё нескоро… Есть время.
Я подалась вперёд, сливаясь с течением, с его незаметным, но неутомимым бегом. Вода…
…И тут же отшатнулась, упав на землю. Нет!.. Какая же я дура…
Вода всё помнила. Полностью и безошибочно воспроизводя события минувшей ночи. Шаг за шагом напоминая о том, что и, главное, как, произошло. Доступно всем умеющим не только смотреть, но и видеть.
Я закусила губу. Чёрт!.. Я ведь даже не знаю, есть ли у них Дар!.. Хотя… У Младшего точно нет, иначе почувствовал бы меня… А вот Старшая… Пора признаться себе – аура была последним, на что я обращала внимание в этой стерве.
Но как же мы могли так ошибиться?!...
Я вогнала себе ногти в ладонь, закусила губу до крови, буквально чувствуя как она окрашивается алым. Надо что-то делать.
Я наклонилась вперёд, окунула голову в воду. Стала мягко, как учила Варима, наговаривать воду, просить её, просить смолчать, не выдавать нас… Вода бурлила вокруг, бессловесно удивляясь моей просьбой. Она, вечная и свободная, не могла понять, чего я боюсь. Кто может заключить стихию в клетку? Я почти что слышала её смех, лёгкий словно звон хрустальных колокольчиков и такой же беззаботный. Она не понимала меня, не понимала ни когда я «заметала следы», ни когда пришла просить о помощи.
И всё же я не отчаивалась.
…помоги…
Внезапно связь прервалась. Очень грубо и непрофессионально – меня просто вытащили из воды за волосы.
Пару минут я отплёвывалась от неожиданно попавшей в нос и горло жидкости. Встретилась взглядом с торжествующими глазами Старшей. С расширенными от наплыва эмоций, такими знакомыми, такими любимыми глазами Антайра. С потрясёнными Младшего. Улыбнулась им всем не менее торжествующе.
Я успела.

... Суд назначили на следующую неделю – в Талмии не любят долгие процессы.
Моим официальным обвинителем была Старшая. Защитника мне закон не предусматривал, но он у меня был. Антайр.
Он приходил ко мне каждый день, приходил, чтобы остаться, но каждый раз мы со Старшей находили всё новые и новые доводы, чтобы он не был осуждён вместе со мной. Это была, пожалуй, единственная вещь, в которой мы были солидарны.
Тюрьма была сырым и грубо сложенным двухэтажным помещением. Крысы здесь не водились только потому, что здание само по себе было абсолютно для них непривлекательным – пустое, без малейших признаков еды или предметов быта. Моя камера, больше напоминавшая келью, находилась на верхнем этаже. К стене была прилажена лежанка, обтрёпанная множеством узников, находившихся здесь до меня, до ужасающего состояния. У противоположной стены стоял приземистый деревянный столик на подточенных временем и сыростью ножках. Возле него ютился колченогий и грубый, но довольно прочный стул. Вот и вся нехитрая меблировка, не считая дыры в углу, выводящей отходы по трубе в сточную канаву.
В тюрьме находилось три человека, не считая меня – два товарища-вора, пойманных с поличным, и «расхититель государственного имущества», забитый крестьянин, сподобившийся стащить из общего амбара шесть мер муки.
Я считалась особо опасной преступницей, ввиду моей вины, к слову, до конца так и не доказанной. Как же, убийство!.. Родного брата укокошила!.. Старшая мне об этом периодически напоминала, надеясь выбить признание. Нет, пожалуй, будь на её месте кто-нибудь другой, я бы не удержалась, но подарить победу на суде ей я хотела в последнюю очередь.
Дни превратились в сплошную череду рассветов и закатов, липкую и тягучую как растаявшие леденцы. На меня снизошло странное состояние – я могла впадать в полную апатию, не реагируя ни на что вокруг (хотя на что здесь реагировать-то?..), временами же на меня волнами накатывало раздражение, и тогда я начинала судорожно искать выход из ситуации. Равнодушие сменялось суетливой активностью, неверие - отчаянием. Радость от встреч с Антайром чередовалась с непреходящей ненавистью к Старшей. Я, казалось, ненавидела в ней всё; позже я часто испытывала жгучую антипатию к обладательницам ярких, прозрачно-зелёных, будто бы нарисованных влажной краской глаз и чёрных смоляных волос.
Если Антайр испытывал передо мной вину и всячески пытался её искупить, то у Старшей были диаметрально противоположные цели. Она желала двух вещей – сломить меня и заполучить Антайра. К сожалению для неё поодиночке эти желания были невыполнимы.
За те дни (недели?.. месяцы?..) которые я провела здесь, я научилась узнавать её шаги, лёгкие и пружинящие, и различать их из всех прочих звуков моего нынешнего обиталища. Временами, когда Антайр проводил день за днём в суде, пытаясь убедить соискателей* (подкупить судью, взять тюрьму штурмом), я даже радовалась её приходу, получая от этого какое-то неизъяснимое извращённое удовольствие. Мне нравилось смотреть на выражение её лица, когда она сталкивалась в коридоре с Антайром, нравилось наблюдать за её неприязнью ко мне, нравилось… Пока в один день Антайр не пришёл совсем. И на следующий день. И на день после него. Теперь удовольствие получала Старшая. Мне же оставалось только ждать. Ждать и… бояться, что уже не дождусь.
Старшая умело подогревала мои опасения, как бы невзначай поправляя на запястье новый дорогой браслет или томно улыбаясь на вопросы тюремщика, одинокого пожилого дядьки, о семейном положении. В такие моменты я мечтала выбраться лишь ради того, чтобы найти жениха и заставить его отвечать.
За окном лето постепенно клонилось к осени, воздух стал холоднее, а небо потеряло свою яркость и голубизну. Старшая с какой-то одной ей понятной целью методично отодвигала дату суда, доведя меня такой неопределённостью почти до сумасшествия. По моим ощущениям, Антайра не было уже с месяц, но, вполне могло оказаться (так я, по крайней мере, надеялась), что цифра была несколько меньше. Мне было плохо и тошно, я чувствовала, что если в ближайшее время не выберусь отсюда хоть на виселицу, то начну действительно сходить с ума.
И вот однажды Это случилось. День тот ничем не отличался от всех прочих, будучи таким же пустым и серым. До того момента, когда среди привычного гула голосов и шуршания тополя под моим окном я не различила таких знакомых шагов.
Старшая ворвалась в мою «келью» резко и ярко, принеся с собой в затхлый тюремный воздух ароматы переспелого лета, едва начинающей остывать на камнях мостовой жары и сочной, словно бы недавно разрезанной дыни.
- Ммм… новые духи? – поинтересовалась я, приподняв левую бровь.
- Не твоё дело, девчонка, - отмахнулась подозрительно довольная женщина, падая на стул и стягивая с довольно широкой шеи драпировавший её лёгкий цветной шарфик. – Молчи и слушай. На завтра назначен суд. Скорее всего, моя милая, после него тебя повесят, так что, будь добра, подготовься заранее и не порть моё резюме криками: «А меня не предупреждали!».
Старшая скорчила презрительную гримасу и продолжила меня просвещать.
- Сегодня, будь добра, вымойся и приведи в порядок волосы, а то, если честно, от тебя уже разит. Тюремщик принесёт одежду и, может быть, даже осчастливит тебя своим присутствием во время её примерки. Лови момент, девчонка, может, это твой последний шанс…
Она мимолётно мне улыбнулась. Я ответила всплеском силы, ударившей её об стенку и протянувшей по ней до потолка. Я не зря сидела здесь всё это время. Не зря копила заблокированную силу и училась ею пользоваться. Не зря страдала, не зря… И теперь готова была к решительным действиям. Я подбежала к оплывшей чёрным пятном на полу Старшей и начала вымещать на ней всю свою злобу, всю свою ненависть, сдерживаемую всё это время. Убить, убить, убить!.. Кажется, меня оттаскивали и «отрезвляли» пощёчинами… Не помню… Перед глазами стояло опухшее от ударов лицо с ненавистными ярко-зелёными глазами.
Я осознала себя уже в тёмной, влажной и вонючей дыре, по какому-то недоразумению называемой карцером. Голова кружилась, словно после обильных возлияний. Руки тряслись так, что я не могла ими управлять. Я попыталась прижать их к вискам, чтобы хоть как-то унять боль, но не смогла их даже поднять.
Но я ни о чём не жалела.
…Я не знаю, не могу себе даже представить, сколько я просидела в карцере. Сначала пыталась считать дни по позывам ко сну, затем мне это всё осточертело. Плюс к моему и так незавидному положению, меня начало тошнить, то ли от отсутствия нормальной еды (новый паёк не шёл ни в какое сравнение с тем, который я получала в камере), то ли от постоянных слабости и отсутствия света. Когда же я пыталась потянуться к силе, то получала резкий ментальный удар от Старшей – женщина полностью обезопасила себя от моих атак. И мне было больно, так больно от предательства Антайра, ради которого я согласилась на подобную участь, что когда я порой засыпала, то просыпалась в слезах.
Постепенно я привыкла. Даже приступила к занятиям, вновь, шаг за шагом, возвращая исхудавшему телу гибкость и силу, сочиняла простейшие песенки и исполняла их во весь голос. Как же я была глупа, когда думала в камере о сумасшествии!.. Нет, истинным концом стал для наивной гимнасточки Роксенны тёмный вонючий карцер.
***
Так закончилась моя третья жизнь, бесславно и безвестно. За спиной остался предавший жених, желание жить для другого, страх за близких. Последний ушёл просто потому, что у меня не осталось близких. И бояться мне было не за кого.
Всё закончилось так же стремительно, как и началось. Однажды за дверью карцера послышались мягкие пружинящие шаги, выдернувшие меня из объятий сна.
Я узнала её сразу. Как ни странно, в душе не осталось к ней ни ненависти, ни зависти. Их место заняла хладнокровная и трезвая оценка моих шансов на выживание, и я готова была использовать любую возможность лишь ради того, чтобы выжить, выжить, выжить!!! Почему-то моё присутствие в этом мире было для меня очень дорого.
***
Дверь открылась медленно и почти беззвучно, впустив в карцер яркий сноп света. Я приоткрыла глаза и тут же захлопнула их обратно, ругая себя за подобное нетерпение. Старшая заметила это и наклонилась надо мной, даря спасительную тень.
- Хватит притворяться, девчонка. Я знаю, что ты не спишь. Если честно, то ты меня весьма удивила… Не все выживают в карцере, порой даже взрослые мужики умирают от лёгочной, а ты живучая. - Последнее слово она произнесла с непередаваемой интонацией восхищения и брезгливости. – У меня к тебе есть разговор, девчонка.
Я оскалилась в приветливой усмешке, уже не скрываясь.
- Конечно, госпожа. Здесь погуторим или к вам в кабинет пройдём-с?..
Старшая нервно дёрнула краешком рта. Она явно не ожидала, что я сохраню чувство юмора и начала сомневаться в своей, одной ей известной, затее.
- Здесь не станем, - решилась она. – У меня аллергия на сырость. Пойдём в твою бывшую камеру. Эй, ты!.. – крикнула она тюремщику. – Поднимай её и пойдём. У меня сегодня ещё много дел.
Она в своей обычной манере резко развернулась и вышла из карцера.
К изумлению тюремщика я встала с полусгнившей подстилки сама. И первые несколько метров прошла тоже сама, как ребёнок радуясь вновь обретённой возможности ходить. Солнце светило сквозь окна, и я подставила под один из лучиков руку, любуясь танцу пылинок. И тут же опала на руки тюремщику.
Обернувшаяся Старшая задумчиво меня оглядела, явно борясь с сомнениями, но, решительно дёрнув головой, продолжила свой путь.
Остаток дороги до камеры я довольно искренне изображала смертельно уставшую заключённую – ноги, хоть и, будучи натренированными, всё же отвыкли от ходьбы на долгие расстояния, а это значило, что мне придётся учиться этому заново. Но меня ничто не пугало – я чувствовала, что эта перемена к лучшему и была готова на всё, лишь бы вырваться.
Моя прежде миниатюрная камера показалась мне после карцера настоящим дворцом, просторным и залитым светом. Не поверите – я была готова упасть на пол и качаться в лучах солнца, так я по нему соскучилась. Я опять подставила руку под солнечный зайчик. Он плясал по ней, полный жажды к жизни… и я его понимала, как я его понимала!.. Старшая, возившаяся за столом, повернулась ко мне, изучая. Я ответила ей тем же косым взглядом, умело копируя её выражение лица.
- Горбатого только могила исправит, - прошипела она и отвернулась, не выдержав моего взгляда. – У меня к тебе есть предложение, Роксенна. Дельное, - добавила она с кривой усмешкой, поймав мой взгляд. – Я помогу тебе бежать.
Я улыбнулась ей с полным осознанием её лжи. Я не поверила ей, конечно же, не поверила. Я и не могла ей поверить. Бежать, конечно же. После всех этих месяцев она поможет мне бежать!.. Мой оскал стал ещё шире.
- Не веришь? – со странной улыбкой продолжила Старшая, устало потирая виски. Создавалось такое впечатление, что она вымотана куда больше меня. – Правильно, я бы тоже не поверила. Но это правда. Я действительно, - это слово далось ей с некоторым трудом. – Хочу тебе помочь.
- Зачем? – спросила я просто чтобы что-нибудь спросить.
- Просто так, - сияюще улыбнулась она, но в уголках глаз собрались горькие складки. – Считай, что так я помогаю нам обеим.
Я уселась на лежанку с ногами, свесив левую, и скептически подняла бровь.
- Да неужели? С чего бы это такая благотворительность.
- Тебе объяснить? – подняла глаза она. – Что ж… Объясню… почему бы и нет… Я люблю твоего жениха. И ты об этом знаешь. Ты веришь в любовь с первого взгляда, Роксенна? – внезапно спросила она, впиваясь в меня больным взглядом. – Правильно, и я не верила. Но я… Я не могу без него, девочка. Зачем он тебе? Вы всё равно не будете вместе, а мне… а мне с ним будет хорошо, и ему со мной…
Я смотрела на неё со смешанным чувством жалости и непонимания. Неужели этот предатель того стоит? Она заметила и отвернулась.
- Вот видишь… Ты не любишь его, и он тебя тоже. Иначе, думаешь, он отказался бы от тебя? Он не приходил к тебе, не интересовался тобой, не пытался тебе помочь. Зачем он тебе, а?..
Я улыбнулась.
- В хозяйстве всё пригодится.
Она стремительно вскочила из-за стола и прошлась по камере, подметая грязный пол подолом мантии. Затем внезапно остановилась возле лежанки и наклонила горящее внутренним жаром лицо ко мне.
- Не шути со мной, девчонка, иначе пойдёшь обратно в карцер.
- Если ты хочешь получить Антайра, ты не отошлёшь меня обратно, - улыбнулась ей я, покачивая согнутой в колене ногой. – Ты ведь хочешь его, не так ли?
Я уже поняла её слабость и не боялась ею пользоваться.
- Ты хочешь белое платье вместо этого угрюмого балахона, ты хочешь венок на голову и свою руку в его; ты хочешь с ним детей и внуков, хочешь сбегать к нему после работы и знать, что он тебя ждёт. Ты хочешь всего этого, но тебе мешаю я. Но чем? – я непонимающе изогнула бровь. – Если, как ты говоришь, я ему безразлична, то как я могу стоять между вами? Вперёд, любитесь и размножайтесь, я претензии предъявлять не буду.
Она в немом изумлении смотрела на меня.
- Ты… ты отказываешься от него сама? Даже зная о том, что он отец твоего ребёнка?..
Какое простое слово… Всего семь несчастных букв, выбивающих почву из-под ног.
- Ребёнка?!
- Да, - неожиданно тепло улыбнулась она. – Ты носишь его ребёнка. Ты не знала? Ах да, точно, я ведь заблокировала твой дар… но ты должна была понять, почувствовать… - она пристально меня разглядывала. – Или, может, заключение тебя всё же изменило… Сильнее, чем я предполагала…
Я вскочила с лежанки и приблизила своё лицо к её.
- Мне всё равно, ношу я его ребёнка или нет. Я всё равно от него избавлюсь. Только помоги мне выбраться отсюда, и я больше никогда вас не потревожу.
Несколько секунд она испытующе смотрела мне в глаза, затем отвела взгляд.
- Я и не предполагала, что ты так повзрослеешь, дев… Роксенна. Я выполню своё слово, если ты пойдёшь мне на уступку. – Она подождала моего вопроса, но, не дождавшись, продолжила сама. – Ты избавишься от плода здесь, в тюрьме.
Я наклонила голову влево.
- Нет.
- Почему? – спросила она, уже зная ответ.
- Потому что мне нужны хоть какие-нибудь гарантии.
- В побеге не может быть гарантий, - предприняла она слабую попытку сопротивляться.
- Моей гарантией будет ребёнок Антайра.
- Хорошо, - резко сделала шаг назад она, садясь за стол. – Осталось прояснить лишь некоторые детали…
- Нет, - развернулась я вслед за ней. – Сначала ты объяснишь мне, почему ты мне помогаешь. Чем я могу быть страшна тебе здесь? Моя вина доказана, для суда не требуется прямых улик, с нашими великолепными законами сойдут и косвенные, а их-то у тебя предостаточно… После суда меня повесят за убийство брата, и тебе даже не придётся напрягаться, вытаскивая меня отсюда.
- Зачем тебе это? – с интересом спросила она. – Разве недостаточно того, что я тебе помогу?
- Я должна знать.
- Ну хорошо, - на её лице мелькнула слабая тень улыбки. – Мы обе в курсе, что ты не убивала своего брата. Предпосылки, конечно, были… И, ты знаешь, на твоём месте я убила бы его без раздумий. Но ты этого не сделала, как бы мне не хотелось закрыть на это глаза. Ты не убивала его и не сталкивала тело в речку, заметая следы. Это сделал Лекс, Лекс Антайр, твой жених. Ты даже не знала о его намерении, как я предполагаю. Помочь… да, возможно. Но сама ты брата не убивала, даже не собиралась.
Я знала это с самого начала, когда ты полезла заметать следы. Уже тогда было ясно, что ты пыталась скрыть не свою вину, а то, что произошло на самом деле. Я… Я виновата… по-своему, но меня тоже можно понять, хотя бы по-женски. Я не могла упустить такого мужчину. Я не имела на это права, и попыталась просто разлучить вас, удалить тебя от него. Ты знаешь, мужчины так непостоянны… А он не бросил тебя. Ходил, просил, требовал, пытался разделить с тобой наказание… И я окончательно убедилась в том, что он – мой единственный шанс на счастье. Таких просто не бывает.
Я смотрела на неё и поражалась её коварству. Хотя… будь на её месте я, что бы из вышеперечисленного я не стала бы делать?.. Да ничего, - ответила я себе. – Я никогда не стану унижаться ради мужчины. Никогда.
- … Я изо всех сил пыталась ускорить следствие, подменяла улики, выбирала негативно настроенных свидетелей… А он всё ходил… - она запрокинула голову, пытаясь сдержать слёзы застарелой обиды и любви. – Он меня вообще не замечал. А потом один раз пригласил на ужин, браслет подарил… И когда мы… ну… он предложил, чтобы я, в обмен на твою свободу, конечно, стала его женой.
- Так что ж ты не ковала железо пока горячо? – спросила я, пряча за ядом свои удивление и боль. – Или побоялась, что он не сдержит слово?
Она подняла на меня глаза неизлечимо больного человека.
- Не тебе меня судить, Роксенна. Это моя жизнь и мой выбор. И мне за него отвечать.
- Ты не ответила на вопрос, - настаивала я. – Почему ты не согласилась тогда? Зачем было ждать?
Она покачала головой.
- Ты ещё так многого не понимаешь… Зачем мне мужчина моей мечты, думающий о другой? О девочке, вдвое моложе меня? С которой я их… разлучила? – последнее слово далось ей с явным трудом, и я вдруг поняла почему. У неё тоже были свои принципы. Раньше, до Антайра, она никогда не бегала за мужчинами, это они по пятам ходили за ней, ей же оставалось только выбирать. Раньше, до Антайра, она никогда не подтасовывала результаты следствия, искренне веря в то, что её работа – быть выше человеческой грязи. И тут – Он, Мечта, Любовь всей жизни. Как не пойти на сделку с совестью?.. Отсюда, из постоянной борьбы с собой, и мешки под глазами, и усталость… Ей всё равно не знать с Антайром счастья, - поняла внезапно я. – Её съест её же память.
- Нет… - продолжала тем временем она, горячечно сверкая глазами, огромными на осунувшемся лице. – Он нужен мне весь, он нужен мне мой, любящий, любимый… Зачем мне его скрытая за фальшивыми улыбками ненависть? Нет, он должен быть со мной честен…
Я смотрела на неё и понимала, что мне её почти жаль. Она требует от него искренности, которую не может дать сама. Ей предстоит всю жизнь пронести это бремя. Бремя лжи, недоговорок, скрытности. Ну не построить своего счастья на осколках чужого.
Но, к моей удаче, она об этом знать не хотела.
- Продолжай. Я должна знать всё до конца.
Она послушно кивнула.
- Потом ты напала на меня и тебя заключили в карцер. Я… Я сказала ему, что ты заболела, серьёзно заболела и вряд ли быстро поправишься. Он и до этого перестал навещать тебя, отчаялся, сложил руки. Отчасти ему было стыдно за то, что он ничего не может исправить… Ты знаешь, а я завидовала тебе, Роксенна… Я не знаю, стал бы он делать столько для меня. Ну да ладно, - спохватилась она. – О чём это я… Ах да… я утешала его, если ты хочешь об этом знать. Он… он такой ранимый в душе… - на её лице словно бы заблудился солнечный лучик, с трудом продирающийся сквозь наставшие сумерки. – Но… Я чувствую, он постоянно думает о тебе.
Я недоверчиво посмотрела на неё.
- Да, думает, - подтвердила она в ответ. – Думает, чувствует себя виноватым.
Я смолчала. Он действительно был виноват в том, что случилось со мной. И за это я его никогда не прощу. Не за то, что не помешал мне взять всю вину на себя – как сказала Старшая, это был «мой выбор», и только мой. Я не прощу его только за то, что он забыл меня. За то, что спустя всего два месяца поспешил утешиться в объятиях Старшей. За то, что не разнёс эту чёртову тюрьму по камешку. Мне есть за что его помнить. Помнить и ненавидеть.
- И ты хочешь таким образом избавить его от чувства вины? – переспросила я. – Оригинально, однако. Ты действительно считаешь, что мой побег спасёт его от угрызений совести?..
Это было настолько похоже на бред, что смахивало на правду.
- Да, - склонила голову Старшая. – Да, я на это надеюсь. Понимаешь, если ты погибнешь, он будет думать, что виновен в твоей смерти и уже никогда тебя не забудет. А вот если ты сбежишь… Сначала он бросится тебя искать, чтобы упасть в ноги и покаяться, а затем… Либо он тебя не найдёт и вернётся ко мне, либо…
- Либо?
- Либо найдёт, покается и опять-таки вернётся.
- Хочешь сказать, что всё продумала? – скептически изогнула бровь я.
- Да, - слишком быстро для правды ответила она. – Он вернётся.
- Что ж, хорошо бы, - спрыгнула со стола, на котором примостилась во время «исповеди» Старшей и на пробу выполнила пару трюков, для которых было достаточно пространства. Старшая с интересом наблюдала за мной. Теперь, когда между нами не было недомолвок, и я отказалась от всех прав на Антайра, она стала относиться ко мне даже с некоторой симпатией.
- Хм, я вижу, ты не тратила время зря, - промолвила она, когда я закончила обязательную разминку. – Что ж, так даже к лучшему, не придётся долго ждать, пока ты придёшь в форму. Суд послезавтра, прими ванну, приоденься поприличнее и поешь. На завтра план такой же.
Она поднялась и направилась к выходу.
- И ещё. Отоспись, выглядишь жутко, - неожиданно улыбнулась она, обернувшись ко мне у самой двери.
- Уж не хуже тебя, принципиальная ты наша. Совесть мучает, да? По ночам, в постельке с милым спать не даёт?..
Она улыбнулась, но у глаз опять прорезались горькие складочки. И вышла, величественно подметая пол мантией.
Я некоторое время постояла, глядя ей вслед. Кто в здравом уме мог предположить, что Старшая станет залогом моего спасения?..
Затем подошла к окну и впилась пальцами в решётку. Я должна выбраться!..
Всю ночь и последующий день я мерила шагами камеру, заново учась ходить. Шаг за шагом, медленно-медленно, плача от боли и бессилия.

… Суд прошёл тихо и мирно, в обстановке почти родственной, как семейное чаепитие. На узких деревянных скамьях сидело несколько зрителей, как я поняла, постоянных. Соискатели с каменными и непроходимо глупыми лицами заняли ближние места. Судья, обрюзгший лысоватый дяденька, умело прячущий плешь под громоздким париком, нервно поправлял тёмно-фиолетовую мантию, косясь на Старшую. Та поощрительно ему улыбалась, чем ввергала беднягу в ещё большее замешательство – видимо, он уже отчаялся добиться взаимности.
Старшая сыграла просто великолепно, я пыталась быть ей достойной партнёршей, получая от спектакля огромное удовольствие. Заключительный диалог мог бы и вовсе занять место в учебниках по актёрскому мастерству, если бы проходил на настоящей сцене.
Меня осудили на виселицу. Я, тщательно скрывая истерический хохот под рыданиями, бросилась в ноги судье и принялась их обнимать, моля о снисхождении. Тот чуть было не поддался на мою провокацию, но, поймав взгляд Старшей, вежливо извинился и дрожащим фальцетом попросил «убрать сумасшедшую».

Глава седьмая. Резкий поворот.
…Она пришла ночью, на удивление спокойная и сосредоточенная.
- Готова?
Я кивнула, вскакивая с лежанки.
- А то!
- Вот и отлично, - выдавила из себя улыбку женщина. – План прост до невозможности. Утром я прихожу за тобой… это такая традиция – следователь прощается со своим «подопечным», дат ему последний шанс раскаяться. У меня в рукаве будет заточённая спица, возьмёшь её и приставишь к моему горлу. Затем мы выйдем, и ты сообщишь, что взяла меня в заложники. Стража ничего не станет предпринимать – побоится. Ты потребуешь лошадь, и мы выедем за пределы города. Там, на околице, я спешусь, а ты продолжишь свой путь.
Я задумчиво ухмыльнулась.
- А ты не боишься, что я воспользуюсь ситуацией?
Она подняла на меня слегка удивлённые глаза.
- Если ты настолько глупа, чтобы брать на себя кроме одного убийства ещё и второе, то я уже ничем не могу тебе помочь.
Я улыбнулась краешком рта. Мне определённо нравилась наша затея.
- Ты уверена, что стража будет бездействовать?
- Абсолютно, - кивнула она, распаковывая пачку бумаги. – А если посмеют дёрнуться, я им поломаю комедию, мол: «не смейте делать этого, она убьёт меня», и в таком же духе. Вот, держи.
- Что это? – спросила я, настороженно глядя на подсунутые мне листы и перо с чернильницей. – Зачем?
- Пиши письмо Лексу. Мол, между нами всё кончено, ты не виноват, просто мы разные люди… Мне, что тебе всё надиктовывать?..
- Я не буду этого писать, - отодвинула я от себя бумагу.
- Почему? – устало потёрла лоб руками Старшая.
- Да потому что! – возмутилась я, меряя шагами камеру. – Я напишу, а ты затем сама меня и прирежешь за околицей, а Антайру скажешь, что чудом спаслась. – Ну и немножко потому, что я, если честно, не умею ни читать, ни писать. - Нет, не дождёшься. Никакого письма я писать не собираюсь.
Я отвернулась. Старшая неслышно подошла ко мне.
- Роксенна, я понимаю, ты напряжена и не уверена в исходе этой авантюры, но пойми, так будет правдоподобней…
- Я сказала «нет», - бросила через плечо я. – Тем более… Откуда у заключённой взялись письменные принадлежности? Мы погубим всё, если не продумаем план как следует.
Она замолчала. Затем сокрушённо покачала головой.
- Ты права, конечно, права… Хорошо. Давай ещё раз…
…На виселицу меня провожал весь город, не поленившийся прийти на площадь перед тюрьмой. Это было неожиданным осложнением, но Старшая лишь неуверенно качнула головой, заходя в камеру. Ну конечно. Она-то ничем не рискует… в отличие от меня.
Я нервно тряхнула головой, распуская волосы. После длительных ночных дебатов мы пришли к решению, что я спрячу оружие в причёску, не подводя под подозрение Старшую и не предоставляя лишние десять минут форы страже. Спрятала принесённую сообщницей заточку в высоком узле, заколов её на манер гигантской шпильки. Ещё раз осмотрела себя, пытаясь представить, как выгляжу со стороны (зеркало мне не полагалось). Всё. Я готова.
Я кивнула Старшей, замершей у окна и перешагнула порог. Пересеклась взглядами с одним из стражников, сально мне ухмылявшемуся. Не удержалась и тихонечко прошептала, проходя мимо него: «Братец тоже ухмылялся…». Полюбовалась на враз осунувшуюся физиономию и поняла, что жизнь всё же прекрасна.
Перед выходом из тюрьмы я на миг остановилась. Было отчего-то тоскливо, в груди пульсировал комок напряжения. Я чувствовала, что сейчас решается моя судьба…
… и шагнула через порог, жмурясь от яркого солнечного света. Сзади меня грубо пихнул один из стражников, но я упёрлась, пробкой закупорив вход. За спиной роптала стража, подталкивая меня дальше, но я не двигалась с места, пока не почувствовала холод ножа у запястий, поддевающего верёвку.
- Не останавливайся. Всё идёт, как надо.
Обернулась к Старшей и, глубоко вдохнув и не забывая придерживать то и дело сползающую верёвку, шагнула вперёд. По толпе волной прокатился гул обсуждения. Обсуждалось всё: погода, солнечная и сухая, как нельзя лучше подходящая для казни; количество охраны и моё настроение. Я шла сквозь это человеческое море, грозящее вот-вот захлестнуть меня, с гордо поднятым подбородком. Страх перед будущим уже отступил, и на меня нахлынула дерзкая весёлость, граничащая с холодной сосредоточенностью. Я с удовольствием вдыхала в себя сухие ароматы шуршащих под ногами листьев, этого солнца и блеклого неба и понимала, что, чёрт побери, это самый лучший день в моей жизни!.. Но, в то же время, не забывала поглядывать по сторонам, примечая сплотившиеся у края площади дозорные патрули.
Я шла и шла, начиная уже беспокоиться, когда толпа внезапно разошлась в стороны, и я увидела свою смерть. Она стояла прямо напротив, с немножко покосившейся поперечной балкой и неустойчивой даже на вид скамьёй. Я на всякий случай оглянулась на Старшую и скрепя сердце забралась на помост.
По толпе прошла новая судорога – люди подавались вперёд, тщась рассмотреть все детали моего торжественного повешения. Мне до невозможности, до зуда в ладонях, захотелось сообщить им, что представление отменяется. Не к месту вспомнился Лекс, бывший талантливым зазывалой. Глаза на миг затуманились слезами, чтобы в следующий распахнуться от изумления – мне показалось, что в толпе мелькнул силуэт Антайра. Я подалась вперёд, рискуя свалиться с шаткой скамеечки и всматриваясь в мужчину до рези в глазах. Нет… не он. Я закусила губу. Всё-таки я надеялась, что женишок придёт хотя бы попрощаться. Толпа опять зашевелилась, и я увидела рассекающую её Старшую в привычной чёрной мантии. Она остановилась у помоста, и знаком попросила у палача, деловито подбирающего верёвку, пару минут разговора со мной. Тот, мощный коренастый дядя в органично смотревшихся на нём кроваво-красной маске и кожаных штанах, безразлично кивнул.
- Что? – одними губами прошептала я, наклоняясь к ней и изо всех сил изображая на лице ненависть.
- Не получится сбежать, - в отчаянии прошептала в ответ Старшая. – Ты видишь, сколько народу? Говорила же я, надо было ещё в тюрьме всё начинать!..
Я отвернулась. Нет уж, госпожа следователь, я на виселицу идти не собираюсь. Что я, зря, что ли, в цирке столько времени жила, не сумею справиться с публикой?.. Я повела запястьями, позволяя верёвке сползти вниз.
Затем повернулась к замершей в ожидании ответа Старшей и, выхватив рукой из причёски спицу (кажется, вместе с половиной волос), приставила оружие к её горлу.
- Расступились все, или она умрёт!!! – рявкнула я, перекрывая гул толпы. На несколько секунд на площади, ещё не видывавшей такой наглости, воцарилась озадаченная тишина. – Я сказала, разошлись, иначе ей конец!..
Я состроила «зверскую» физиономию и полоснула Старшую по предплечью. Полилась кровь, убедившая горожан и стражу в том, что я (странно, правда?..) не шучу.
В полнейшей тишине я спрыгнула с помоста, продолжая держать Старшую «под рукой» и пошла вперёд, довольно быстро продвигаясь в направлении магистрата. За моей спиной безмолвно смыкался народ, и я отчётливо поняла, что пути назад уже нет. Либо я выберусь, либо меня разорвёт очухавшаяся от потрясения толпа.
И потому я шла, толкая вперёд Старшую и зорко приглядывая за потихоньку окружающей меня стражей. Ну уж нет, мальчики, не сегодня.
Я завертела головой, ища взглядом капитана, невысокого темноволосого мужчину с выжидательно поднятой для арбалетчиков рукой и, наконец, нашарив его в толпе, медленно покачала головой: не стоит, милый, это чревато неприятными последствиями. Мужчина всё понял и отрывисто кивнул, знаком останавливая своих людей.
Последние зрители расступились, освобождая нам путь, и мы наконец покинули площадь. Притормозили на миг у магистрата, пока моя «заложница» трясущимися руками отвязывала первую попавшуюся лошадь и, не обращая внимания на одинокий и полный тоски вопль её владельца, дали дёру.
Я покинула городскую черту со стойким ощущением эйфории. Во мне пело всё – кровь, льнущее к гриве буланого жеребца тело и душа, летящая впереди.
Мы скакали по простиравшимся вокруг города разнотравным лугам, пока он сам не скрылся из виду, и лишь тогда осмелились спешиться.
- Ну что, прощай, Роксенна, - промолвила Старшая, дождавшись пока я переоденусь и проверю на наличие ценностей седельные сумки. – Не держи на меня зла, хорошо?
Я кивнула через плечо.
- Взаимно. Ты уж прости, что не предупредила об изменениях в плане.
- Ничего, - махнула рукой она, отчего волосы, едва державшиеся в не слишком тугом пучке, волной рассыпались по плечам. – Пустое.
Я ещё раз кивнула, затягивая волосы в высокий хвост. Раньше я никогда не делала такую причёску, но чувствовала, что именно она подходит мне сейчас больше всего.
- Ну что, бывай? – спросила я у своей «врагини», легко запрыгивая в седло (благо наш цирковой вольтижировщик не зря ел хлеб). – Надеюсь, больше не свидимся.
- Взаимно, - улыбнулась она. – И… удачи, Роксенна.
Я не ответила, уже собираясь уезжать, когда внезапно вспомнила:
- Мой Дар…
- Да, да… - спохватилась она. – Конечно. Я отпущу его…
Она завозилась, что-то ища в карманах мантии.
- Вот он, амулет, - неизвестно зачем объяснила она, показывая странную звероподобную фигурку женщины, явно древнюю и уже наполовину искрошившуюся. Я с интересом присмотрелась к ней, чуть свешиваясь из седла. Хм, забавная вещица.
А в следующую секунду я оглохла, ослепла и, наверное, свалилась бы с лошади, если бы Старшая не подоспела вовремя. На меня вдруг нахлынуло всё то многообразие окружающего мира, доступное лишь имеющим Дар, все его, мира, краски и полутона, все эмоции и чувства, всё то, что я привыкла видеть настолько, что уже этого не замечала.
- Что будешь делать дальше? – с интересом спросила меня следователь, подождав, пока я приду в себя. – У тебя есть сейчас удивительная возможность начать всё заново, как захочется лишь одной тебе. Так чем займёшься?
- Поеду на юг, - задумчиво проронила я. – Там, пожалуй, сяду на корабль и поплыву отсюда куда подальше… Я всегда хотела увидеть Город-на-Скале, - неожиданно даже для себя самой улыбнулась я. – А ты?
- Что я? – переспросила Старшая. – Как-нибудь да выкручусь. Ну лишусь уровня, ну и что? Всё равно собираюсь осесть здесь…
- Ты не поняла, - покачала головой я, вновь взбираясь в седло. – Что будешь делать с Антайром?
Она подняла на меня глаза и я ещё раз подумала о том, какие мы с ней всё же разные.
- Я буду ждать его. – Просто и доступно.
И, закончив это странное прощание, я поехала прочь от города, на запад, где уже наливалось багровыми красками солнце.
***
Так мне всё же удалось бежать из тюрьмы. Что ж, пожалуй, это был один из лучших уроков, которые мне когда-либо преподавала судьба. И уж точно самый понятный – не стоит приносить себя в жертву. Люди редко ценят подобное.


Следователи - специально обученные мужчины и женщины, обладающие проницательностью, выдающимся умом и аналитическими способностями. Филиал Школы следователей существует в любом, сколько-нибудь большом городе, такие филиалы насчитывают от двух до нескольких десятков сотен учеников (самые большие). После окончания обучения следователи приносят Клятву Правды и привселюдно отрекаются от своих имён, доказывая свою беспристрастность. Некоторые следователи также имеют магические способности, что является дополнительным преимуществом в борьбе с преступностью. Подчиняются непосредственно ректору Школы, в которой проходили обучение и бургомистру города, на чьей территории ведётся расследование.

Инквизиторы – следователи, расследующие сложные и запутанные дела, с возможным злостным применением магии. Раньше все Инквизиторы обладали магическими способностями, что являлось основным условием поступления на этот факультет, но теперь, когда уменьшилось общее количество рождённых с Даром, это уже не является основным критерием, но очень приветствуется. Основы Инквизиторского дела преподаются на последних курсах Школы следователей.
Инквизиторы также обладают полномочиями, большими по сравнению со следовательскими. Так они могут курировать дело до его логического завершения, даже после передачи в суд. Чем выше уровень Инквизитора, тем больше у него прав, соответственно, повышается и ответственность. Инквизитор с высоким уровнем обычно доводит свои расследования до, собственно, наказания. Иногда, в особых случаях, он может проследить за его исполнением и даже самолично спланировать и провести казнь. От неминуемой жажды власти Инквизиторов удерживает только типичная уверенность в собственной непогрешимости.


Соискатели – группа лиц, удостоверяющих правильность решения судьи. Чаще всего это уважаемые граждане либо маги выше пятого уровня. Некоторые их полномочия сходны с полномочиями присяжных (термин «присяжные» в его привычном значении считается здесь архаизмом), но они также имеют право оспорить решение суда, сославшись на предвзятость или неправильное ведение дела. В этом значение стоит вспомнить понятие «понятых», т.е. удостоверяющих истинность.