В полдень того же дня брат Алоимус уже въезжал во двор замка герцога. Подбежавшие слуги помогли ему спешиться и провели в гостиную, заверив, что герцогу немедленно доложат о его визите. Монах решил для начала поговорить с отцом юной герцогини и заручиться его поддержкой.
Герцог действительно не заставил себя долго ждать, и его шаги раздались совсем скоро, глухим эхом разносясь под сводами старинного замка.
Хозяин замка хоть и был в летах, но держался прямо, и его уверенная поступь свидетельствовала, что ее обладатель полон сил и энергии.
- Приветствую Вас, брат Алоимус, - вошедший герцог едва заметно склонил свою убеленную сединой голову.
- Здравствуйте в веках, Ваша светлость, - шагнул тот ему на встречу, - Да продлит Господь Ваши дни, чтоб Вы могли и дальше твердой рукой окормлять свои владения и поддерживать закон и порядок во славу Божию.
- Вы по делу или просто почтили своим визитом?
- По делу Ваша светлость, по делу... – монах прижал руки к груди, - привели меня к Вам радение и беспокойство за Вашу единственную дочь и наследницу, миледи Каролину, да будет благосклонен к ней Отец наш небесный и дарует ей здоровья на долгие годы.
- А что с Каролиной?
- Слава Богу, пока ничего, Ваша светлость. Господь по благости своей хранил ее сегодня... но то, что выжила она и здорова осталась, иначе как чудом и назвать нельзя.
- Вы об этой ее охоте на оборотня?
- Вы знаете о ней?
- Она рассказала с утра...
- И как Вы к этому отнеслись? Вы понимаете, что она поступила крайне неосмотрительно?
- Моя дочь упряма и отважна... Господь любит таких... Я сам таким был, поэтому знаю: ее не остановить, иначе моя дочь не была бы моей, - герцог усмехнулся, - Господь, конечно, несколько опрометчиво вложил такую душу, что у нее, в женское тело... Но на все воля Его святая... И то, что наследников мужского пола я не дождался, лишь подтверждает, что все лучшее от меня он передал ей, и таков и был Его замысел... И с каждым годом я все больше убеждаюсь: она достойная наследница.
- Вы понимаете, что подобная неосторожность и неподготовленность, какую Ваша дочь явила сегодня ночью, может стоить ей жизни? Вы готовы остаться без наследницы?
- Ну не надо меня пытаться застращать, брат Алоимус. Я вообще-то не из пугливых. И вообще считаю, что смерть почетнее трусости, и я верю, что коль Господь даровал мне такую наследницу, то не попустит ее гибели. Волков бояться – в лес не ходить. И я не намерен поощрять в моей дочери трусость, которой, слава Богу, нет.
- Я не про трусость говорю... О ней вообще речи нет. Вообще-то Ваша дочь ввязалась в дело явно не женское. И волк, которого она пытается уничтожить, совсем и не волк, а более опасное создание. И хоть бояться тоже не следует, но опасаться необходимо... Именно поэтому надобна хорошая подготовка перед подобными вылазками. Ратники были неподготовлены, потому и струсили. А в результате этого, несмотря на все наши попытки с Его преосвященством помочь Вашей дочери, нам это сделать не удалось... Ратники, которых обуял ужас, не дали нам сделать ничего, затруднив все наши действия... И хранила миледи Каролину лишь Божья милость. А если бы мы заранее продумали и обговорили с миледи всю операцию, подготовили ратников, то ничего подобного не случилось бы... И она не оказалась бы краю гибели, один на один со зверем...
- Возможно... только что о том сейчас говорить? Дочь моя, слава Господу жива. И я никак не пойму что Вы хотите от меня?
- Чтобы Вы объяснили ей, что необходимо заранее готовить такие вылазки. Мы ей во всем поможем с Его преосвященством, так как крайне заинтересованы в уничтожении нечисти, но бросаться очертя голову в схватку, по меньшей мере, неразумно. Вы, как опытный воин, выигравший несметное количество сражений, должны это знать как никто другой.
- Да, я много побеждал, - польщено улыбнулся герцог, - правда, дела все больше прошлые...
- Слава прошлой не бывает. О Ваших подвигах легенды слагают и сейчас...
- Ну полноте... – герцог улыбнулся, - Мои дела давно уж в прошлом, сейчас время дочери настало. И я рад, что она точно не посрамит чести нашего рода.
- Ее дело в первую очередь наследником Вас порадовать, а не за зверем по лесам гоняться. К тому ж зверь и не особо досаждает Вашим владениям... Нечисть она, конечно, и есть нечисть, и ее уничтожение Богоугодное дело... но вот честно признайтесь, Ваша светлость, много вреда от оборотня в Ваших владениях?
- Да я про то и не слыхал вовсе...
- Вот то-то и оно... и стоит ли рисковать жизнью миледи Каролине, если даже от успешного уничтожения оборотня не особо много что изменится? Ну кроме того, что одной богомерзкой тварью меньше станет?
- Ну не знаю... Каролина уж больно решительно настроена обязательно истребить эту нечисть...
- Так и мы ведь не против того... только с умом к делу подойти надо... а не так как она: наскоком да без подготовки... Мы ведь готовы все силы приложить и помочь во всем, только она ведь советы подобные считает трусостью да предательством служению Господу... Хоть бы Вы ей объяснили... пока она в Вашей власти.
- Ой, брат Алоимус, - герцог усмехнулся, - моя власть над ней уже кончилась. Дочка моя давно самостоятельной стала. Вот посоветовать что могу, а живет она уже собственным умом, и я ей не указ.
- Плохо то. Не по заповедям Божеским. Дети должны быть покорны родительской воле... а уж дочери и подавно, до самого замужества, а далее под волю мужа.
- Каролину под волю мужа? – герцог раздраженно скривился, - Девочку мою под волю мужа? Да никакой молокосос из нынешних ей и в подметки не годится, чтоб еще слушала она его... и неволить ее не буду в том... Вот влюбиться иль мужа, что глянется ей, найдет, вот тогда может и порадует меня внуками, а пока пусть вольно поживет да порадуется жизни... я то ж не торопился себя узами связать и по любви женился... Жаль лишь, что счастье наше с Амелией недолгим оказалось... уж больно скоро Господь ее к себе призвал... Да ладно, на все воля Его святая.
- Истинно так. Но чтобы миледи Каролина покинула этот мир лишь, когда на то будет воля Господня, а не раньше срока, стоит Вам все же хоть немного, но образумить дочь. Милость Господа не беспредельна, и не всегда может он охранить тех, кто простейшими правилами безопасности пренебрегает... Поэтому необходимо внушить ей, что осторожность и тщательная подготовка сродни не трусости, а напротив, свидетельствуют о наличие разумности в поступках и помогают вернее добиться результата.
- Убедили, брат Алоимус. Поговорю я с ней, чтоб на рожон не лезла, да к Вашим советам прислушивалась. Вы, насколько я понял, плохого не посоветуете и в первую очередь о ней радеете.
- Именно. Миледи Каролина прихожанка наша, и не печься о ней и душе ее для нас невозможно.
- Что ж тогда может, побеседуем мы с ней вместе, а потом Вы отобедаете с нами?
- Благодарствую. Не откажусь. Храни Вас Господь, Ваша светлость, Вы на редкость разумный и праведный христианин.
- Я стараюсь, - удовлетворенно кивнул тот, - Кстати, Его преосвященство доволен, что мои ратники семью колдуна уничтожили?
- Несомненно. Вы совершили благое деяние. Его преосвященство уже отписал об этом кардиналу.

Каролина, встретила их в своем кабинете. На ее столе лежали несколько исписанных листов.
- Дитя мое, - герцог, шагнув к дочери, нежно поцеловал ее, - брат Алоимус хотел поговорить с тобой. Он считает, что ты забыла о всякой осторожности, и твоя горячность может обернуться против тебя.
- Милорд, - Каролина отстранилась от отца, и ее губы капризно дрогнули, - он может говорить Вам что угодно. Судьей между нами теперь выступит кардинал. Вот если Его высокопреосвященство отпишет мне, что я веду себя опрометчиво и недостойно истинной христианки, я приму Его волю... Но кажется мне, что его реакция будет иной. И именно поэтому брат Алоимус пытается заставить Вас связать мне руки.
- Никто рук тебе связывать не собирается, Каролина... Что ты, дитя мое? С чего ты взяла такое? Брат Алоимус напротив говорит, что они с Его преосвященством готовы всячески помогать в деле борьбы с оборотнем, он только просит, чтобы все твои действия были тщательно подготовлены и продуманы и не более того...
- Вы уверены в том, отец? Сегодня во время охоты я что-то не заметила его помощи... скорее напротив – попытки отговорить, вернуть, не дать мне прикончить эту богомерзкую тварь...
- Миледи, Вы несправедливы ко мне… Все мои слова объясняются лишь беспокойством о Вашей безопасности и не более того, - вступил в разговор вошедший вслед за герцогом монах, - я предвидел, что ратники не готовы к погоне за этим созданием Сатаны. Я знал, что в решающий момент они могут душевно дрогнуть и подвергнуть Вас, миледи ужасному риску... Эти душевно нестойкие представители рода человеческого поддались на козни Сатаны и чуть не привели Вас к гибели... Это было бы трагедией и невосполнимой потерей для нашей церкви. Таких истинно чистых душой христианок, на которых снизошло Божье благословение очень мало и их нельзя подвергать столь большому риску... Вот если бы Вы не сочли за труд и предупредили бы нас заранее, что готовитесь к схватке с оборотнем, мы бы отобрали только морально устойчивых воинов. Снабдили бы их охранными ладанками и подготовили бы для столь ответственного дела... А так оно провалилось именно из-за того, что такой подготовительной работы проведено не было... Я ведь вообще-то, миледи, просить Вас пришел не только поберечь себя на будущее, но и еще свидетельствовать перед церковным судом о недостойном поведении всех воинов сопровождения. Чтобы суровый приговор, вынесенный им, послужил бы хорошим уроком набранным взамен ратникам... А еще, что бы Вы помогли отобрать тех, кто, по Вашему мнению, в будущем не поддастся дьявольским козням и станет достойными соратниками в столь важном деле... Вы должны знать, миледи, что я с готовностью помогу во всем и с радостью сделаю все для той, кого Господь избрал своей карающей дланью, чтобы избавить всю округу от богомерзкой твари. Я лишь покорно прошу не рисковать так более и только...
- Вы действительно готовы помогать и предоставите возможность наравне с вами готовить ратников и все последующие походы против оборотня? – удивленно переспросила Каролина, чуть приподняв брови.
- Безусловно, - кивнул ей монах.
- Тогда, возможно, я и правда несколько опрометчиво решила писать кардиналу. Вполне возможно, при таком подходе мы справимся с оборотнем и собственными силами, - Каролина решительно шагнула к столу и резким движение порвала исписанные листы на мелкие куски.
- Так Вы дадите показание на церковном суде? – осторожно осведомился монах.
- Я думаю, если их хорошенько накажут, чтоб неповадно было трусить впредь, то столь жесткие меры и ни к чему... Это я в сердцах сказала, от отчаяния, что вновь не смогла справиться с порождением Сатаны во славу Божию.
- Вы можете сами присутствовать, чтоб убедиться, всех накажут так, чтоб выжили лишь сильнейшие и воистину стойкие, - улыбнулся он ей, - святая церковь заинтересована в том, чтоб служители ее в ответственный момент не дрогнули духом.
- Это радует, я не откажусь, - губы Каролины тронула очаровательная улыбка, - Вы, брат Алоимус, развеяли все мои сомнения лишь парой фразой. Теперь мне даже стыдно за те слова, что я наговорила Его преосвященству.
- Все мы грешны, миледи. Безгрешен лишь Господь, но коли чувствуете, на сердце камень вины, думаю, Вам стоит исповедаться и покаяться перед Его преосвященством.
- Я обязательно прибегну к Вашему совету. Сегодня же съезжу к нему, - кивнула Каролина.
- Как славно, дочь моя. Я знал, что ты мудра и рассудительна, - герцог, приблизившись к дочери, ласково коснулся ее щеки, потом повернулся к монаху: - Пойдемте отобедаете с нами, брат Алоимус, счастливое избежание моей дочерью всех опасностей я думаю даже следует отметить несколькими кубками вина.
- Ну Вы и повод нашли, отец, - Каролина с усмешкой покачала головой.
- Очень хороший повод, миледи, - поддержал герцога монах, знающий, что вина из герцогских подвалов славятся на всю округу, - нужно восславить Господа нашего, хранившего Вас в час опасности. Да и не оставит он Вас и впредь.

После обеда Каролина вызвалась сопровождать монаха в город, чтобы, как она и обещала исповедоваться у епископа и испросить прощения за свои столь резкие слова.
Покинув замок, они некоторое время ехали молча. Худое лицо монаха дышало умиротворением. Пара кубков вина явно произвели на него благостное воздействие. Однако через некоторое время он повернулся к Каролине.
- Я что-то не видел сегодня за обедом вашего кузена, миледи. Его светлость отказал ему от дома?
- Нет, хотя отец хотел поступить именно так, брат Алоимус, - Каролина презрительно фыркнула. - Кузен забыл все заповеди Божьи и явно стал пренебрегать некоторыми из них. Однако я посчитала, что надо дать ему шанс исправиться и испросила у отца разрешения попытаться наставить кузена на путь избавления от греха. Сейчас он уже второй день проводит в посте и молитве, пытаясь испросить у Бога вразумления.
- Он в чем-то сильно согрешил?
- Я не хочу рассказывать его грехи, брат Алоимус, он сам, как осознает их получше, на исповеди Вам покается. А сейчас пусть молитвами да постом хоть немного душу к исповеди подготовит.
- Вы сумели объяснить ему необходимость того?
- Я не объясняю, - Каролина звонко расхохоталась, - я жестко контролирую подобное. Не будет стремиться совершенствовать душу, пойдет в солдаты, как поначалу отец хотел.
- Вы считаете, что можно заставить совершенствовать душу и стремиться жить по заповедям.
- А у Вас разве иное мнение, брат Алоимус?
- Нет, но мне кажется, Вы взяли на себя не совсем свои обязанности.
- Брат Алоимус, если это намек на то, что я лезу не в свое дело, и Вы можете поставить мне в вину мою попытку влиять на кузена в деле просветления его души, то будьте готовы ответить на вопрос о Вашей состоятельности как его духовника... - Каролина, обернувшись к монаху, раздраженно поморщилась. - Поэтому давайте считать, что я пекусь о его душе, как его ближайшая родственница, и вместо взаимных обвинений будем действовать сообща, дабы исправить то, что есть в нем греховного на данный момент.
- Конечно-конечно, миледи, это очень разумно. Я и не думал Вас ни в чем обвинять.
- Это радует. По-моему с меня достаточно, что я осознала недопустимость моего поведения с епископом. Удовлетворитесь этим.
- Миледи, Вы очень разумная христианка, и не мне Вас учить. Все наставления Вам даст Его преосвященство лично.
- Замечательно, - холодно обронила Каролина, посылая коня рысью, так что и монаху, чтобы не отстать, пришлось сменить шаг на рысь.


Во дворе епископа Каролина, спрыгнула с коня и, спросив у слуги, где епископ, не стала дожидаться, когда о ней доложат. Она стремительно вбежала в библиотеку, где тот работал, и повалилась перед ним на колени:
- Я так виновата, Ваше преосвященство, - выдохнула она со слезами в голосе.
Епископ поднялся и раздраженно махнул вбежавшему следом за Каролиной слуге, чтоб вышел. После чего, дождавшись, чтоб тот закрыл дверь, повернулся к Каролине и холодно спросил:
- Что случилось, дочь моя?
- О, Ваше преосвященство я так раскаиваюсь, так раскаиваюсь... – из глаз Каролины закапали слезы, она прерывисто вздохнула, - я была так скудоумна, когда посмела Вас обвинить в не должном радении к Вашему приходу и чадам духовным, вверенным Вашему попечению... не знаю даже, сумеете ли Вы простить меня... Досада на неудачу туманила мой разум, Ваше преосвященство, поэтому я и была столь дерзка... Но если Вы простите меня и позволите в будущем вместе с Вами подготовить и тщательно продумать план уничтожения этой богомерзкой твари, я даже не знаю, сколь признательна буду Вам...
- Так Вы поняли необоснованность Ваших обвинений?
- Да! Брат Алоимус открыл мне глаза. Я поняла, сколь велика была ваша забота обо мне... – Каролина сжала руками руку епископа и, прижав ее к своей груди, вскинула на него свои большие выразительные глаза: - Вы чувствуете, как бьется мое сердце? Его переполняют раскаяние и желание загладить свою вину... Ваше преосвященство, Вы простите меня?
Епископ заглянул ей прямо в глаза и утонул в бездонной зелени ее глаз. Он ощущал пальцами нежную девичью кожу, видел, как взволнованное вздымается грудь юной герцогини, чувствовал ее прерывистое дыхание и возбужденный стук ее сердца. Голова его закружилась, и он, нервно облизнув губы, осторожно высвободил руку:
- Конечно, если Ваше раскаяние искреннее, то я прощаю Вас, дочь моя.
Он осторожно отстранился и отвел взгляд, пытаясь справиться с нахлынувшими на него чувствами.
- А еще я должна спросить Вашего совета, Ваше преосвященство… - робко продолжила Каролина.
- Я весь во внимании, - епископ старался не смотреть на нее.
- Я тут решила сохранить жизнь сыну колдуна, душа которого не отравлена еще. Мне очень хочется направить мальчика на истинный путь, и заставить его открыть свою душу Господу. Вы благословите меня на это или мне казнить мальчика?
- Это тот, что сопровождал Вас ночью?
- Да. Я взяла его, чтобы проверить, как он отнесется к богомерзкой твари. Он старался помочь мне справится с оборотнем, и я поняла, что Сатана не успел отравить его душу. Поэтому и прошу благословения оставить его подле себя.
- А если не дам?
- Ваше слово я считаю словом Божьим. И если Вы не дадите благословения, я казню мальчика во славу Господа. Вы же знаете, какова я с врагами Христовыми.
В глазах Каролины плескалась открытая готовность принять любое его решение, и епископ решил проявить благодушие, к тому же сын колдуна мог оказаться хорошим аргументом в игре против юной герцогини.
- Я благословляю на то. Попытка обратить к Богу юную душу похвальна и достойна одобрения. Дерзайте, дочь моя. Только контроль в любом случае не ослабляйте… семя колдовства оно трудноискоренимо, и могло оставить ростки даже в столь юной душе.
- Я буду стараться, Ваше преосвященство, - она едва заметно кивнула, а затем испытующе посмотрела на него: - Так я могу надеяться, что Вы действительно не сердитесь на меня?
- Вы сомневаетесь в искренности моего прощения, дочь моя?
- Я не смею верить... моя вина перед Вами столь велика, - не сводящая с него пристального взгляда Каролина поднялась с колен и, вновь взяв его руку, прижала ее к губам.
В ее взгляде читалась такая искренность, чистота и непритворное раскаяние, что епископ не мог не попасть под ее обаяние. Он просто физически почувствовал очарование и притягательную силу, исходящую от нее. Сердце вновь затрепетало в груди, и чувства затопили разум.
- Что я могу сделать, чтобы хоть как-то загладить мою вину? Я выполню любую епитимью... или выкуплю индульгенцию... Только скажите... – продолжила она с возбужденным преддыханием, - я все-все исполню, лишь не держите на меня зла. Я не переживу этого.
И епископ почувствовал, что не может ей ответить. Слова застряли где-то в горле, во рту пересохло, даже дышать стало трудно. Взгляд юной герцогини лишал его способности даже мыслить разумно. Наконец с огромным усилием он сглотнул и едва слышно проговорил:
- Я не держу зла. То не по законам Божеским.
- Так Вы действительно простили? – в ее глазах сверкнуло неподдельная радость, а губы тронула счастливая улыбка. - Вы святой. Воистину святой. А я уж и не надеялась. Я так счастлива, так счастлива, - она выпустила его руку и шагнула к двери. - Так я поеду тогда? Отец будет волноваться, если я поздно вернусь. Брат Алоимус так напугал его с этим оборотнем, что я пообещала ему поздно одна не ездить более по лесу.
Грудь епископа словно сдавило клещами, он почувствовал, что очарование и свет, которые, как оказалось, умела дарить эта прелестная девушка, рассеялось и более уже не вернется, если он сейчас же не остановит ее.
- Я, конечно же, простил Вас, Каролина, - хрипло проговорил он, намереваясь оставить ее на всю ночь молиться под его присмотром, - но для Вашего же блага я должен научить Вас покорности воли Божьей, отсутствие которой Вы так ярко продемонстрировали накануне. Так что не торопитесь.
- Да, конечно, Ваше преосвященство, - она вновь шагнула к нему.
- Не надо столь строго следовать этикету, дочь моя, - епископ нежно взял ее за руку, - я Ваш духовный отец, вот так отныне всегда и обращайтесь.
- Да, отче, конечно, как скажете, - лицо Каролины вновь озарила очаровательная улыбка, а в глазах полыхнуло восторженное почитание, - я с радостью приму любую Вашу волю. Вы мой проводник к Господу, которого я люблю всем сердцем... а значит, я так же должна любить и почитать Вас и исполнять любую Вашу волю как Его. Ведь Ваша воля и есть Его... и я сейчас поняла это как никогда раньше.
- Такое Ваше отношение радует, дочь моя.
Епископ не в силах противостоять искушению притянул ее к себе и нежно прижал.
- О, отче, - Каролина вся подалась к нему, а потом неожиданно резко отшатнулась и, прижав руки к вискам, отбежала к окну. Там, схватившись за штору, она, не поворачиваясь к нему, хрипло выдохнула: - Вы должны меня срочно выгнать, отче... срочно...
- Что случилось? Вы вновь решили проявить непокорность, Каролина?
- Вы не понимаете, отче... я не непокорна... я поняла... поняла, что гнело мою душу все это время... и это ужасно...
- Что ужасно?
- Это чувство... Вы должны выгнать меня, предать анафеме... казнить... может хоть это вырвет это чувство из моей груди, потому что скрывать я его больше не в силах...
- Каролина! Что Вы говорите? Какое чувство? О чем Вы?
- Любовь! – она обернулась к нему, глаза ее сверкали, а грудь возбужденно вздымалась. – У меня нет больше сил это скрывать... Я люблю того, кого не имею права любить... и это сводит меня с ума... не дайте этому чувству овладеть мной, отче, выгоните меня... Я не должна видеть Вас... Я не должна любить и не должна смущать Вас этим чувством, - она раздраженно тряхнула головой, так что ее каштановые кудри взметнулись над плечами. - Я люблю Господа... несказанно люблю... я не хочу нарушать его заповеди... но это чувство смущает меня и несказанной болью рвет душу... Я не должна видеть Вас! Не должна!
В ее глазах заблестели слезы, она рванулась к двери, но епископ преградил ей путь и схватив за плечи, прижал к себе:
- Успокойтесь, Каролина. В Вашем чувстве нет ничего греховного...
- Вы не понимаете... – она уткнулась ему в плечо, и тело ее сотрясли рыдания, - Я почувствовала... я почувствовала, что Вы готовы отозваться на мое чувство... Но если Вы только отзоветесь на него, если предпочтете меня служению Ему... Я не вынесу... Я тогда покончу с собой.
- Что Вы говорите, Каролина? Это смертный грех!
- А предпочесть Богу земные радости не грех? – она чуть отстранилась, и на епископа взглянули ее огромные зеленые глаза полные боли, тоски и отчаяния. - Я не вынесу, если узнаю, что подтолкнула Вас к нему! Получится, что я не только предпочту любовь Господа другой любви, но и сподвигну к смертному греху, того, кого люблю... Если это случится, мое место будет лишь в аду! И я пусть уж тогда меня сразу постигнет эта участь! Я сразу наложу на себя руки!
- Каролина, Каролина, успокойтесь! Вы ничего еще не совершили. О каком грехе Вы толкуете?
- Отче, поклянитесь мне, именем Бога поклянитесь, что никакие мои чувства не позволят Вам переступить со мной ту грань, что позволяет сохранить девственность во взаимоотношениях! – настойчиво потребовала она. - Возможно, тогда я смогу успокоиться и перестану их таить и пытаться облекать в другие формы.
Епископ понял, что попал в затруднительное положение. Сам он не считал, что его обет безбрачия препятствует взаимоотношениям с женщинами, если те, конечно, не смогут его впоследствии опорочить. Поэтому те, кто покладистостью характера не отличался и не считал Божьим благоволением его домогательства, объявлялись колдуньями и еритичками со всеми вытекающими из этого последствиями. Сейчас же девушка, к которой он испытал необыкновенное влечение, признавалась ему в любви, но, считая ее греховной, была готова сама искать смерти. Теперь он понял природу ее безумной храбрости в случае с оборотнем. Дочь герцога, вероятно, подсознательно искала смерти, которую Господь по благости своей отвел от нее. Он надолго замолчал, обдумывая ситуацию.
Каролина, тихо всхлипывая, доверчиво прижалась к нему и уткнула лицо в широкое плечо. Ее близость больше не возбуждала епископа. Наоборот дарила благостное ощущение покоя и умиротворения. И он решился. Ласково обняв девушку за плечи, подвел к столу, где, положив одну руку на Библию, торжественно поклялся ей, что их взаимоотношения навсегда останутся невинными, чтобы она ему не говорила и как бы себя не вела.
- Я так благодарна Вам, так благодарна, отче, - Каролина порывисто схватила его руку и прижалась к ней губами, - теперь, когда Вы знаете о моей любви... и поклялись не дать мне возможности впасть в грех самой и вовлечь Вас, я готова исполнить любую Вашу волю.
- Седьмой псалом мне сейчас прочтете, Каролина.
- Конечно, отче.
Слушая божественный текст, который чувственно и проникновенно читала Каролина, епископ впервые в жизни испытал столь светлое и радостное чувство, что к концу текста понял, что вряд ли сможет устоять перед искушением приблизить ее к себе.