…Он шел по вечерней улице, по каменной трубе, насквозь продуваемой пахнущим дымом осенним ветром, который бил в спину, подгоняя и указывая путь. Все быстрей, от одной жидкой лужи фонарного света до следующей, боясь, что где-то в тени прячется какой-то неведомый ужас, способный напугать взрослого мужчину.
Он шел, оглядываясь по сторонам, готовый, казалось, пуститься бегом от любого шороха, но город был тих и пустынен, улицы – тихи, а окна – пустынны и слепы.
…Каких трудов стоило вспомнить событие такой давности, но теперь торопливо шагающий осунувшийся незнакомец твердо знал, когда это началось.

…Он был нищим. Он был просто бродягой без дома, без возраста, без прошлого, ночевавшим на лестнице его подъезда, а Дим был первым, кто в то злосчастное утро спускался вниз, разбудив его.
- Есть закурить? – хриплым пропитым спросил он, полуобернувшись к парню.
- Нет, – огрызнулся тот, замешкавшись, потому что зацепился мусорным пакетом за перила.
- Тогда продай мне свою душу. – Вдруг произнес бомж, но прозвучало это настолько обыденно и уверенно, что Дим опешил и переспросил.
- Продай мне свою душу. – Негромко повторил бродяга, повернувшись к нему, и луч солнца, просачивающийся сквозь вечно грязное стекло подъезда, высветил половину лица и белую-белую прядь длинных засаленных волос, змеящуюся по грязной щеке.
…Ручка пакета оборвалась и парень подошел ближе, остановился на верхней ступеньке пролета, с удивлением и брюзгливостью заметив, что его собеседник незряче смотрит перед собой пустыми белесыми глазами. Теперь… теперь Дим не удивлялся, почему не прошел тогда мимо, и по возвращении в квартиру не вызвал дурку. Тогда он не понимал, почему вместо этого усмехнулся и спросил:
- Сколько?
- Чего сколько? – На лице бездомного не дрогнул ни один мускул. «От рождения такой» - по какому-то странному наитию понял Дим, а тот поинтересовался: – Ты хочешь денег?
- А у тебя хватит?
- А что, похоже, что у меня есть деньги? – Сипло рассмеялся тот, - Хочешь еще десять лет жизни сверх отпущенного срока?
- А не маловато?
- Ты же материалист. Не все ли равно?
- Ты что, черт? Откуда ты знаешь?
- Теперь все такие. – Бомж отвернулся принялся раскачиваться взад-вперед, уверяя Дима, что он просто ненормальный, - Так по рукам? Десять лет жизни на душу… и сигаретку.
- Вот м*дак… - Выругался парень, но, порылся в кармане куртки и, как ни странно, сигареты нашел, - Держи. – Кинул ему на колени всю пачку, - Знаешь, ведь так и морду набить могут.
- Знаю. – Так же невозмутимо кивнул бомж, доставая откуда-то из-за пазухи замызганный коробок спичек, закурил, - Знаю, били уже.

Потом… потом он помнил, что выкинул мусор, купил пива на опохмел и, возвращаясь, увидел в подъезде только греющегося на солнце кота, которого не замедлил пинком отправить из-под ног. Следующие девять лет жизнь продолжалась, как ни в чем ни бывало, но в одно такое утро его бросила Ольга, собрала сумки, забрала детей и ушла. Он пил без просыху три недели, потом была больница, бред, запах хлорки, крысы под полом, старая санитарка с ярко накрашенными глазами, похожая то ли на вышедшую в тираж шлюху, то ли на накрашенную обезьяну, потом дом, увольнение, непривычно пустая квартира, снова запой…
Все прекратилось, когда он, роняя пустые бутылки, сполз с дивана и зачем-то пошел на балкон, распахнул дверь и в первый миг судорожно пытался понять, что не так. Два жирных вальяжных кота развалились на стоящем в дальнем углу ящике… черный и белый, и одна из этих тварей наблюдала за ним желтыми глазами-тарелками, вторая же… была слепа.
Потом он запустил в них пустой бутылкой и черный кот великолепным грациозным скачком исчез за перилами… Десятый этаж. Белый неподвижно лежал на боку, уронив голову на картон.
- Получил, с*ка?
Потом он помнил только свой истерический смех, оборвавшийся, когда кот зашевелился и начал подниматься.

Пустота.
Запах хлорки.
Швабра влажно и мерзко возит по неровному полу.

«Я только напомню о долге?..»
«Заткнись!»
«Только напомню…»
«Заткнись, закрой пасть, тварь!»

Черный кот и белый кот.

Во сне, наяву, дома, на улице. Они сидели на перилах, вылизывали друг другу шерсть, дрались за рыбий хвост, грелись на солнце, играли на асфальте, истошно кричали, куда-то спешили, покупали сигареты в ларьке, смотрели из каждого лица и из каждых глаз… теперь уже всегда.

«Твой долг.»
«Пошел ты…»
«Я мог убить тебя еще тогда.»
«Это нечестно, ты, мразь!»
«Жизнь нечестна.»

Он торопился, размашисто шагая по вечерней улице и надеясь, что дежурная смена не отправит его домой до утра, потому что теперь последним могло стать каждое утро. Он знал, что спасется там, среди больничных запахов и обшарпанных стен. Это только болезнь. Это просто срыв, он еще сможет выкарабкаться… главное, что он никогда не видел проклятых котов там, за выкрашенными синей краской воротами, будто твари не могли пролезть сквозь зарешеченные окна и заслоны вентиляции.
Скрипнул под ногами гравий. Фонарь замигал и погас, так и не дав увидеть несколько фигур, толпящихся на лестнице у главного входа. Впрочем, неважно. Главное – это были люди. Живые, настоящие люди… Свет снова загорелся.
Беловолосый слепой бродяга сидел на ступенях, гладя дремлющего на его коленях черного кота.
- Пришел? Я ждал тебя… Хочешь курить?
- Ты… - Дим попятился, собираясь бросить сумку на землю и бежать, но страх неожиданно прошел, успокоился, улегся. – Все равно ведь достанешь, да?
- Все равно. – Кивнул тот, протянув ему начатую пачку паршивой «Примы». – Долги нужно отдавать.