...Я открыла глаза, еще не веря, что холод куда-то подевался. Он просто взял и внезапно исчез. Тело мгновенно согрелось, но в то же время никакой жары не ощущало. Страх тоже пропал, когда я поняла, что с нами все в порядке. Мы с этим придурочным Виктором вовсе не свернули себе шеи на дне оврага, а по-прежнему, "паровозиком", как в том танце, стояли на другом берегу. Сквозь зеркало, через которое мы сюда прошли, я, оглянувшись, различила иномарку. Она осталась там, где мы из нее вышли.
Покосившись на проводника, я начала хихикать и поняла, что остановиться не смогу. Ржачка терзала меня все отчаяннее. И этого чудика в перьях я боялась?! На башке у него красовалась хэллоуинская шапка, изображающая не то оборотня, не то черта, на физиономии -- нелепейшие очки, на руках -- трансвеститские перчаточки ("уйди, пра-а-ативный!"), все остальное скрывал черный плащ-балахон. Представляю, что скажет Томка, когда до нее дойдут сплетни об этой моей вылазке! Стерва спит и видит, как бы поймать меня на любой мало-мальской оплошности (подружка называется!), а теперь в довершение всего получит роскошный компромат.
-- У вас за спиной монстр, -- спокойно сообщил Виктор, взглянув поверх моей головы.
Я заорала, шарахнулась в сторону, уцепившись за руку проводника и метя заскочить ему за спину. Но эта сволочь меня попросту обманула и теперь ехидно кривила рот:
-- Как говорят анашисты, хорошо смеется тот, кто смеется не в последний раз. Кирочка, будьте такой умницей, не расслабляйтесь тут. Эта зона только того и ждет.
Мы стояли у кованых золотых ворот, с готовностью распахнутых перед нами. Причудливые завитушки составляли узоры в виде цветов, плетущихся растений и экзотических птичек. Чем дольше я смотрела на них, тем обреченнее тускнели в моей памяти события часовой давности. Они теряли свою важность, как будто были событиями, случившимися много лет назад и даже не со мной.
-- Кира! -- отрезвляющий голос Виктора дико раздражал меня теперь, но как избавиться от присутствия проводника, которому ты, тем более, задолжал нехилую денежную сумму? -- Кира, а зачем мы сюда пришли? А?
Блин, а ведь и правда: зачем? Я напрягла извилины и вспомнила своего последнего парня, с которым у нас, вроде как, даже была любовь и который, как самый последний трус, слинял в зазеркалье. Правильно рассуждала Томка, когда советовала мне нарочно залететь -- и никуда бы он после этого не делся.
Но тут на смену шебутным мыслям вдруг пришли покой и пустота. Дорога из белого мрамора вела от ворот к порталу огромного и, как ни странно, изящного замка с башенками, балконами, балюстрадами, витыми лестницами и стройными колоннами. Каким же знакомым был этот замок! Откуда я его знаю? Да, в точности такой я воображала в детстве, слушая бабушкины сказки, а потом вспоминала его, когда от безделья на работе читала популярные сейчас романы об эльфийских королевствах. Вот и теперь я вся, целиком, почувствовала, что в этом замке меня любят, ждут и всегда рады увидеть, как радовалась родня, видя меня маленькой девочкой в кружевах и бантиках. А потом я выросла...
-- Кира!
Снова этот зануда! Навязался на мою голову, пропади он пропадом!
-- Да нет, Кира, пропадом пропадете вы, если станете продолжать в том же духе. Усекли? Тогда говорите, пожалуйста, описывайте подробно все, что видите, и будем потихоньку продвигаться. Держитесь чуть позади меня. Хорошо?
Я кивнула, лишь бы он отстал. И откуда ему известно, что я о нем думаю? Придурок. Пришлось рассказывать ему о моем замке с золотыми маковками, о помпезных багровых знаменах и белых статуях, которые застыли навытяжку вдоль дороги, торжественно приветствуя меня. Ослеп он в своих очках, что ли? Ладно, будем считать, что начальник, пусть он идиот, но, как всегда, прав.
-- А Алик, Кира? Где он в этом замке? Алик! Посмотрите в окна, может, увидите?
Алик... Об этом я как-то не подумала. Нет, вряд ли он в "моем" замке. У него совсем другие интересы. Он, наверное, пошел бы в казино, если бы был уверен, что выиграет. А здесь, говорят, все мечты сбываются. Трус. Инфантил. Не надо было поддаваться, подыгрывать его слабостям, стоило серьезно, без ругани, поговорить. Наверняка мне удалось бы его изменить в лучшую сторону еще тогда.
Тут проводник решительно взял меня за руку и увел с дорожки, углубившись в парк при замке. Кругом плескались прекрасные фонтаны, а музыка!..
-- Сады земных наслаждений! -- с насмешливым пафосом изрек Виктор, поводя рукой. -- Тут есть фонтаны, да?
-- Навалом, -- проворчала я, надеясь, что после этого он засунет свои ернические комментарии себе в...
-- Я так и знал, я так и знал. Ну, может, и знакомые вам люди здесь есть? Посмотрите внимательно!
Да что он привязался? Я не хочу здесь видеть никаких знакомых и незнакомых, они все испортят окончательно -- даже то, что еще не успел испортить этот псих.
Он с явственным разочарованием покачал головой:
-- А хотите узнать, что вижу я, Кира?
-- Ну скажите!
Интересно, что он начнет врать? Что здесь все плохо? Что надо смотреть правде в глаза? Знаем мы таких правдолюбцев.
-- Ничего, Кира. Я не вижу ничего. Просто густой-прегустой туман без содержания, смысла и возможности получить опыт.
-- Мне вас жаль.
-- Правда? Это хорошо. Жалейте меня, Кира. Хоть иногда жалейте, что я, глухой слепец, не вижу и не слышу всего этого. Но давайте все-таки покинем райские места и пойдем искать вашего жениха. Он ведь где-то здесь, как и многие другие. Только рай у него другой.
Мы прошли парк насквозь и оказались в густой дубраве. Она была полна тайн и тем самым казалась прелестной. Не думаю, что она прельстила бы Алика, он не был особенно сентиментален. Лучше поискать какое-нибудь увеселительное заведение, где он мог бы полностью разогнать свои комплексы, получив на халяву то, чего никогда не осмелился бы взять в реале, пусть для этого достаточно было бы элементарно протянуть руку.
-- Комплексы, комплексы! -- опять зазвучал иронией голос проводника. -- Комплексы всегда замечают комплексы. Лучше всего -- свои собственные, но в другом человеке. Показывают язык зеркалу, очень веселятся, полагая, что уж их-то все это не касается! Ведь жить так тяжело, а когда убеждаешь себя, что другим еще труднее, что они, бедняги, жестоко обделены, то растешь в собственных глазах.
-- Это сострадание! -- меня переклинило: надоело проглатывать его насмешки. -- Какое право вы имеете? Или хотите сказать, что жить очень легко?
Он махнул рукой вправо:
-- Видите поваленное дерево?
Густые заросли тут же расступились, и я различила на траве ствол вывернутого бурей столетнего дуба.
-- Сможете пройти по нему? От корней до вершины?
Не понимая, в чем подвох, ведь ствол был толщиной в несколько обхватов, я шагнула сквозь раздвинутые кусты и взобралась наверх, цепляясь за обнаженные, покрытые высохшей землею корни.
-- Легко, -- я отряхнула выпачканные ладони и бодро пошла вперед, как по асфальтированной дороге, даже не ощущая округлости под ногами.
-- А так? -- Виктор вдруг хлопнул в ладоши, и в тот же миг я шестым чувством уловила, как все изменилось.
Меня прошиб ледяной пот, и я, медленно приседая, замерла, стоило только глянуть вниз. Исчезло все: дубрава, Виктор, пение птиц. Даже трава исчезла, потому что поляны просто не стало. Вместо этого подо мной зияла бездонная каменистая пропасть, и кусочек коры, отломившись и отчаянно кружась, уносился в небытие. Дуб был перекинут с одного берега на другой.
-- Что скажете теперь?
Я была готова ползти на четвереньках или неподвижно распластаться на стволе. Недаром ведь советуют не смотреть вниз на высоте.
-- Прекратите это, Виктор! -- вырвался у меня стон, верней, мышиный писк.
-- А теперь подумайте, как вы пошли бы, знай о пропасти заранее? Или как пошли бы, если бы вам, не знающей о ней, показали только толщину дерева и завязали глаза? Или что было бы, если бы вам показали пропасть, дерево, а глаза завязали потом и заставили идти?
Со следующим хлопком кошмар, слава богу, рассеялся, я осторожно сползла с дерева и на цыпочках перебежала к своему спутнику.
-- Спасибо, конечно, вам за такую экскурсию! -- еле сдерживаясь от злости, я перевела дух.
Виктор с небрежностью отмахнулся и хмыкнул:
-- Гидом буду! Кстати, вы сами могли всё тут исправить. Но не догадались. Не надо на меня так смотреть: если вы сейчас нашлете на меня львов или крокодилов, то вряд ли вам удастся когда-нибудь покинуть эти гостеприимные места. Между прочим, никто не знает, что происходит с теми, кто умер тут.
-- А тут умирают? -- мне что-то не верилось, ведь наипервейшее желание человека -- вечная жизнь, и разве что-то помешало бы его исполнению?
-- Кира, вы разве забыли? Здесь исполняются все желания человека. Все, по мере поступления. Сразу, без бюрократических оттяжек и проволочек. Вечного кайфа не существует, вечный кайф -- это миф, обман, иллюзия. Мир -- это волны: вверх и вниз, вверх и вниз. А теперь подумайте, что остается хотеть затосковавшему человеку, которому больше нечего хотеть, потому что все его желания выполнены? Причем выполнены без малейших, заметьте, заслуг с его стороны.
-- Да ну! -- настал мой черед подтрунивать над ним, ведь он явно боялся этого мира, и теперь я поняла это. Всё его экстравагантное одеяние было создано с одной целью: защититься, как в скафандре, от зазеркалья. Трус! Такой же циничный трус, как все мужики, прикрывающийся красивыми словесами и строящий из себя умника! -- Если я нажелаю себе быть красивой, вечно юной, богатой, любимой всеми, кумиром человечества, да еще и бессмертной, то неужели в один ужасный момент я обезумею настолько, чтобы стать врагом самой себе?
-- Кумиром человечества? Кира, человечество осталось там, за зеркалом. Те реальные люди, которые живут здесь, слишком заняты собой и своими мечтами, чтобы думать о вас. Как, собственно, и те, кто живет там. Вы хотите стать пропастью, чтобы вас не могли не заметить? Или что? Вы никому не нужны. Я не нужен никому. Никто никому не нужен, каждый -- величина самостоятельная и, по сути, свободная. Любое внимание, оказанное другому человеку по доброй воле -- это лишь преломление внимания к себе, проекция. Вы же не любите всех, не броситесь на помощь каждому встречному-поперечному, а только близким вам, любимым вами людям или животным. На всех ваших сил попросту не хватило бы, даже интересуй вас каждый из шести -- или сколько там? -- миллиардов "растерянных граждан эпохи Большой Нелюбви"*.
___________
* фраза из песни А.Макаревича

Его слова набивали оскомину. Чего он хотел достигнуть своим негативом? Испортить мне то светлое, что еще во мне осталось? Растоптать надежду? Но сомнение уже закралось мне в душу. Нет уж, такого счастья нам не надо. Может, конечно, звери в зоопарке тоже рады, что живут, но разве это настоящее? Зверям хорошо -- они не ковыряются в себе.
Но, чтобы Виктор не слишком зазнавался, я пожелала увидеть океан, стоя на пирсе -- и тут же оказалась перед безбрежной водной гладью, зеркалом неба. Вдали скакали веселые дельфины, оказываясь то в одной стихии, то в другой, будто в двух совсем разных мирах. Я невольно сравнила с ними моего проводника и обнаружила, что уже не испытываю к нему такой неприязни, как вначале.
-- Кира, время, время! Думайте, где может быть ваш парень. А передо мной выпендриваться не надо, я все равно ничего не вижу из того, что вы там насочиняли!
-- Так что ж, вам ничего не хочется? Вы же тоже человек!
Он не ответил, и мне пришлось развеять свою иллюзию. Кстати, с того момента, как я осознала, что все это не взаправду, исполнение желаний стало приносить мне все меньше и меньше удовольствия. Ужасно, ведь если меня лишить и этого, что останется? Я не хочу! Но уже не могу радоваться тому, чего на самом деле нет и не будет...
-- А вы радуйтесь тому, что есть, -- уверенно отозвался Виктор и смешно пошевелил острыми "ушами" своей хэллоуинской шапки. -- Иногда оно очень даже того стоит. Тогда и мечты в кайф. Плюс-минус, минус-плюс. Весы вселенской истины должны оставаться в покое.
Теперь мы шли по каким-то смутным коридорам. В них были окна-витрины, за которыми угадывались расплывчатые образы моих вчерашних чаяний. Но сейчас я внушила себе, что это все -- второй план, и мы здесь из-за моего дурака Алика. Назло всему, но я вытащу его отсюда, что бы ни говорили мне про свободу выбора и про мой якобы лживый альтруизм.
-- Сделать счастливым назло? -- переспросил проводник. -- Хм, оригинальненько! Ну что ж, посмотрим-посмотрим, что из всего этого удастся нам с вами в итоге.
А меня почему-то вдруг посетила мысль: есть ли у этого Виктора, в принципе мужика вполне симпатичного, девушка? Он только насмешливо дернул плечами, я почувствовала себя не в своей тарелке, но отогнала незваное смущение. Мало ли, какие мысли обычно посещают наши беспокойные головы, что ж теперь, клевать себя из-за каждой? Ну и ладно, пусть он немного мне понравился. Это бывает.
Когда коридоры закончились и мы вышли в огромный, сверкающий неоном город небоскребов, я поняла, что интуиция подтолкнула меня на верный путь. Алик просто обязан быть где-то здесь, или я его совершенно не знаю.
-- Кстати, Алик -- это Алексей или Александр? -- уточнил Виктор.
-- Александр. Но ему не подходит ни это имя, ни имя Саша. Он именно Алик.
-- Понятно. Уж простите, это ни к чему, но невольно вспомнился Вампилов.
-- Он тоже Алик? -- я слышала эту фамилию, но она мне ни о чем не говорила: кажется, какая-то знаменитость. И фамилия забавная -- почти Вампиров.
-- Э-э-э... -- в тоне проводника прозвучала растерянность. -- Ладно, проехали. Это неважно. Покричите его имя, да погромче, да с желанием докричаться. Ну?
Я сложила руки рупором и, чувствуя себя полной дурой, заорала:
-- Алик! Алик!!!
-- Тш-ш-ш! -- засмеялся Виктор. -- Так меня в детстве мать загоняла домой с улицы. Я от этих воплей убежал бы на край света. Вспомните, как вы его любите, ну и кричите соответственно. Не думаю, что он нуждается во второй мамочке, тем более и первая, судя по всему, его не сильно-то радовала. Вспомните, что он мужчина, что вам с ним было хорошо, что вы действуете ему во благо и все делаете правильно.
Ну да, согласна, голос, смех и поведение женщины сильно меняется, когда она говорит с мужчиной, ей нравящимся, по сравнению с тем, как она делает то же самое при общении с безразличным ей индивидом. Я постаралась припомнить самую-самую яркую страсть в своей жизни. Увы, это было не с Аликом, но воспоминание помогло мне сымитировать нужное звучание.
-- Алик!
Не тут-то было. Мимо нас проезжали роскошные лимузины. Некоторые были очевидной фикцией, порожденной чьим-то воображением, а в некоторых сидели настоящие, живые парни, роскошно одетые, с девками на соседнем кресле, сотканными из фрагментов тел киноидолиц. Наверное, эти люди были счастливы и не замечали, до чего уродливо смотрятся у их спутниц губы Анжелины Джоли на лице с глазами Деми Мур, носом Пэррис Хилтон, если при этом на голове -- крашенные в платиновый цвет волосы с прической "дреды Джека Воробья", а из кожаного корсажа вываливается грудь, при виде которой Памела Андерсон ощутила бы себя неполноценной. Когда где-нибудь в фильмах встречаю похожее силиконовое измывательство над телом, всегда удивляюсь, как девица не падает ничком из-за банальной потери равновесия. Короче, фантазии мужиков, как всегда, убоги и чудовищны.
-- Ну, поверьте, не все мужики являются поклонниками мадам Франкенштейн и тех дам, которых вы припомнили. Этих дам на всех, опять же, не хватит. Так что пусть их мечтают. А мы с вами, Кира, пойдем дальше. Сдается мне, здесь вашего жениха тоже нет. Думайте, думайте о нем, уцепитесь за ниточку и старайтесь не вывести нас к какому-нибудь Минотавру. Вы должны оказаться с Аликом в одном или хотя бы похожем пространстве. Думайте, включите фантазию. Я на подстраховке, не бойтесь.
-- Виктор, можно вопрос? Насколько велико это зазеркалье?
-- Увидеть его границы мне еще не удавалось. Подозреваю, что это просто копия нашего мира... только очень отличающаяся по содержанию. Или, наоборот, похожая. Кто знает, кем выдуманы мы и существуем ли мы на самом деле. И существует ли это "самое дело" вообще.
В душу забралась унылость. Если этот мир так же велик, как известный мне, то вероятность найти Алика близка к нулю. Я здесь всего несколько часов, а мне уже хочется захотеть только две вещи: или уйти отсюда, или прилечь здесь где-нибудь и заснуть спокойным вечным сном. Типа, "чтоб весь день, всю ночь, мой сон лелея, про любовь мне сладкий голос пел"... Ну вот, уже зевнула.
-- Так! Так! -- взбудоражился проводник. -- Не расслабляемся! Ищем ниточку! Вспоминаем! Любая мелочь может оказаться важной! Вспоминайте, чем в последнее время перед ссорой и командировкой занимался ваш Алик?
Я стала вспоминать, как бы скучно мне это ни было. Ну чем он интересовался? Сейчас подумаю. Компьютерными играми, например. Но не настолько, чтобы они стали смыслом его жизни здесь. Любил побродить в Интернете, но только зачем такая неудобная штука будет ему нужна в зазеркалье, где любая прихоть исполняется по щелчку пальцев или хлопку ладоней. Здесь, наверное, можно даже захотеть поаплодировать одной рукой, и это все равно сбудется. Я захотела проверить свою идею, подняла правую ладонь и услышала несколько отчетливых хлопков, а кожа загудела, как будто я на самом деле поаплодировала. Виктор терпеливо ждал, пока я натешусь. В самом деле, он нравился мне все больше.
-- Спасибо за доверие, но вернитесь к исходной, Кира, -- в его смягчившемся голосе почувствовалась улыбка, но уже не ироничная, а скорее добродушная.
И тут я вспомнила. В тот день, когда мы с Аликом поругались, я краем глаза видела на его мониторе закладку сайта о каких-то восточных медитационных искусствах... Как же он назывался-то? Ах, ну да, и музыкальная группа такая есть -- "Нирвана"!
-- Следствию все ясно, -- кожаная перчатка Виктора охватила мою кисть, и мы почти побежали к забрезжившим на горизонте горам с заснеженными вершинами.
В то же время мы как будто разделились: я понимала, что мы все ближе к горам, однако какая-то часть нас возвращалась к Кузнецкому Рву. Это были непередаваемые, очень странные ощущения.
И когда мы остановились у зеркальной глади выхода, мы же очутились перед гигантским чудовищем, которое охраняло тропинку в гору. Своей позой оно походило на египетского Сфинкса, но у него было две собачьих головы и живые, мудрые усталые глаза.
-- Живи вечно, страж секретов, -- прикладывая руку к груди, слегка поклонился ему Виктор. Значит, теперь и он видит то, что вижу я.
-- Думай о лучшем, Шаман, -- прорычала одна из голов пса. -- За кем ты явился на этот раз, неугомонный?
-- Где-то тут спрятался один любитель уединения, нам бы поговорить с ним, страж.
Чудовище тяфкнуло коротким смешком:
-- Который из? Они все похожи. Не сумев достигнуть покоя наяву, они прибегли к более простому способу. А не смогли они только потому, что на самом деле не решили свои насущные проблемы или не отринули их как неважные. И проблемы, разогнанные по темным углам, как грязные носки, -- "Сфинкс" нарочно сделал паузу, глядя на Виктора, и тот рассмеялся, а непонятную фразу, поднявшись с вытянутых передних лап, договорила вторая голова: -- никуда не деваются. Они все равно остаются с ними. В них. Для меня эти беглецы одинаковы и снаружи, и по сути.
Я увидела, что скалы -- это отполированные до зеркального состояния камни в несколько километров высотой, и в каждом из них отражалась огромная фигура Алика, сидящего в позе лотоса посреди круглого темно-зеленого листа, который свободно лежал на неподвижной поверхности горного озера. Их, этих отражений, были сотни. Для меня они тоже оказались одинаковыми. Неужели в шаге от цели придется отступить только потому, что хитрый собакоголовый подсунет нам толпы двойников моего бывшего парня?
Обе морды оборотились на меня:
-- Я всего лишь охранник, гостья. Мне нет надобности что-то подстраивать или кого-то обманывать. Тем более что люди всегда с удовольствием обманывают себя сами. Ты видишь только то, чем был этот человек для тебя в твоем мире.
Виктор молчал. Вся его поза говорила: "Мне жаль". Кажется, он уже не очень верил в благоприятный исход нашей кампании.
-- Если ты угадаешь того, за кем пришла, и он пожелает уйти с тобой, я не смогу воспрепятствовать его выбору, как не смог прогнать, когда он явился сюда, -- правая морда ощерилась в улыбке Чеширского кота, левая поиграла надбровьями. -- Ни ему, ни тебе не придется сражаться. Ни этому, ни тому мирам нет до вас дела. Все проблемы, которые вы нажили, принадлежат вам и только вам.
-- Кира, -- шепнул Виктор, -- страж секретов никогда не лжет. Ваше дело -- угадать Алика и вывести его к Кузнецкому Рву. Остальное -- дело техники. Главное, не оглядывайтесь, когда выберете. Здесь не место сомнениям.
Ну задачка! Из сотен Аликов выбрать одного, моего. Прямо как в какой-то детской сказке. А может, в мультфильме? Не помню. Неужели это все всерьез?
-- Настолько, насколько реальность вообще может быть серьезной, -- показывая, что также прекрасно знаком с ходом моих умозаключений, кивнул обеими головами "Сфинкс".
-- Разбейте для начала его нирвану, иначе он вас не услышит! -- снова подсказал Виктор.
-- Как?
-- Ну, вам виднее. Вы же умели вывести его из себя в реале? Почему для вас это является трудностью здесь?
Откуда он все знает? Я поежилась от неприятного ощущения, пробежавшего в позвоночнике. Надо вспомнить, как и о чем мы поругались в последний раз.
-- Черт, -- смущенно пробормотал проводник и усмехнулся. -- В этих ситуациях я всегда чувствую себя иродом, призванным вырвать игрушку из рук ребенка... Да и вам нелегко, Кира, но придется применить электрошок: кардиограмма пациента вызывает опасения. Давайте!
-- Алик! -- заорала я. -- Алик, тебе ни до чего нет дела! Если ты будешь такой же размазней, как сейчас, то останешься полным неудачником! Посмотри на своего приятеля, на Димку! А он же твой ровесник. И у него своя квартира, машина, жена, дети, дом -- полная чаша! И посмотри на себя! Ты же ничтожество и не желаешь меняться!
Одно из отражений вздрогнуло. Остальные слушали с тем же невозмутимым видом, для них мои вопли были не страшнее шума горного обвала, который случился за много километров отсюда. Но тихая восточная музыка перестала звучать лишь для одного.
-- Это он! -- я ткнула пальцем в Алика.
Скала раскололась пополам. Виктор толкнул меня в спину: "Бегите! И не оглядывайтесь!". Я побежала. Это было головокружительно, будто та я, которая стояла сейчас возле Кузнецкого Рва, притягивала меня к себе на ниточке, как воздушный шарик. Мчаться-лететь было легко, словно в хорошем сне. Правда, я не была уверена, догоняет ли меня обиженный Алик, но все равно не оглядывалась. Виктор -- профессионал, он был здесь не раз, он на короткой ноге с собакоголовым, он умеет сопротивляться очарованию зоны зазеркалья. Но меня чуть-чуть смущало то, что о Викторе я думаю больше, чем об Алике, и куда положительнее...
-- Фига се вы его третировали! -- догнав меня, "втянувшуюся" в ту, что стояла у зеркала, проговорил Виктор, "втянувшийся" в себя. -- Я бы тоже куда-нибудь срулил...
Разубеждать его не было времени. Передо мной в обороняющейся позе стоял Алик -- приподнятые напряженные плечи, жалкая согбенная осанка, взгляд виноватого, который пытается всем показать, будто бы он ни в чем не виноват и вообще чертовски уверен в себе. Жертва! Как я могла его любить (или даже вообразить, что люблю)? И почему мне всегда достаются такие уроды -- то в одном проявлении, то в другом?!
-- Что тебе нужно? -- с вызовом крикнул он, вроде и наезжая, но делая шаг назад.
Я взглянула на Виктора, но тот молчал, давая понять, что отныне все только в моих руках.
-- Алик, прости меня, дуру, пойдем домой! -- выпалила я скороговоркой, не особенно веря своим словам.
-- Зачем мне это? Что там делать? -- последовал враждебный ответ.
-- Я больше не буду доставать тебя упреками, Алик! -- твердила я.
-- А меня твои упреки и не трогали, -- он встал в позу Наполеона, однако и эта поза в его исполнении выглядела не величественной, а защищающейся, нервозной. -- Мне и самому не нравилось, как я там жил. А здесь я добился того, что мне нужно. Хочешь, пойдем со мной.
-- Да ничего ты тут не добился. Ты просто получил на халяву!
-- Правильно, так и должно быть, -- согласился Алик; веснушки на его носу начали белеть, а сам нос -- краснеть от злости и возмущения. -- А, да тебе этого все равно не понять. Тебе лишь бы тряпки и бабло!
-- Нет, неправда, я хочу, чтобы меня любили! И всё, это главное!
-- Чтобы тебя любили, люби сама, -- отрезал он и повернулся уходить. -- Если хочешь -- пошли со мной на Тибет. Там не надо всех этих сложностей.
-- Алик, милый, но как ты не понимаешь? -- я бросилась на ним, схватила за руку, остановила, развернула, безвольного, к себе лицом. -- Это неправильно. Да, ты начитался, что это должно даваться легко. Но ведь не так, а по-другому легко! -- тут мысли полились в мою голову, точно в ней пробился родник -- даже слова были не совсем моими, мне долго пришлось бы подбирать их, а здесь прямо озарило: -- Ведь было так, что ты получаешь что-то во сне, что-то важное, дорогое. Ты счастлив, ты не подозреваешь, что это обман. Когда ты просыпаешься, то долго хлопаешь рукой по одеялу в надежде снова нащупать этот предмет, ведь только что, несколько мгновений назад, ты держал его и даже еще помнишь форму, тяжесть, качество... Было?
-- Не помню...
Но я выиграла его замешательство. Он задумался, вспоминая о том, что творилось с ним когда-то в реале.
-- Точь-в-точь так же и теперь: ты получил желаемое, но оно не настоящее. Тебе просто нужно очнуться.
-- Так зачем? -- удивился Алик, переводя взгляд с меня на моего проводника. -- Даже если это и сон, как в "Матрице", то чем он плох?
-- Тем, что это суррогат! Что лучше -- настоящий домашний борщ или борщ "Домашний" из пакетиков?
-- Кира, что ты привязалась ко мне с этой ерундой? Я ведь уже сказал тебе, что не хочу отсюда уходить! Ты требовала тогда от меня серьезного мужского поступка? Ну так получи и отстань от меня. Если ты сейчас не пойдешь со мной, то можешь проваливать: ты мне не нужна. Я не люблю тебя, живущую там, и никогда не любил.
Слова бывшего парня ожгли меня хуже удара плетью. Он попал в самое больное место, все мое тело обмякло и перестало слушаться. Однажды на уроке физкультуры в школе меня случайно ударили в солнечное сплетение. Нынешние ощущения -- ни говорить, ни дышать, ни двинуться -- совпадали, как зеркальное отражение, с теми, до сего момента забытыми...
А потом откуда-то из центра груди, где пылал раскаленный ком, вырвалась ярость и заполнила собой мою голову. Сказать, что мне хотелось стереть этого дебила в порошок, -- это не сказать ничего. И земля под ногами задрожала, а померкший сказочный замок закачался, роняя башенки и балконы. Откуда ни возьмись налетел ураган, засверкали молнии. Я стояла, чувствуя, как хлещут меня по щекам мои собственные волосы, и уже воображала самую страшную смерть, к которой я его сейчас приговорю.
-- Кира! -- мягкая лайковая перчатка стиснула мое запястье. -- Опомнитесь! Вы сейчас сделаете непоправимое: по-настоящему убьете человека!
Идея осенила меня. Я в последний раз взглянула на сбитого с ног и смертельно напуганного Алика, развернулась и с криком: "Что ж, если я не нужна никому, даже ему, то сейчас брошусь под первую же машину!" -- выскочила наружу. Словно тонкая пленка разорвалась на лице, когда я преодолевала границу зазеркалья и реальности.
Алик догнал меня только у Викторова автомобиля. Он как зверь набросился на меня сзади, сшиб с ног и повалил на скользкую глинистую землю. Я успела увидеть, как следом за нами из миража вышагнул проводник и, снимая шлем с очками, вальяжной походкой направился в нашу сторону.
-- Ты что, дура? -- орал Алик, тряся меня за плечи, и я больно билась затылком обо что-то твердое. -- Думаешь, виной меня привяжешь, как болонку на поводок? Хрен тебе!
-- Алик! Алик! Я не...
Он бросил меня, вскочил на ноги, ткнул пальцем в сторону подоспевшего Виктора:
-- Слышишь, ты, раз ты теперь с ней, смотри, она шиза полная! Что угодно может выкинуть! А ты об этой "прекрасной реальности" говорила мне там, да? -- Алик поднял ладонь, демонстрируя, как падает в нее ледяной серый дождь. -- Об этой? -- он пнул в сторону раздавленную полиэтиленовую бутылку и еще какой-то догнивающий хлам. -- Или, может, сейчас сюда подъедет моя дорогая мамуля рассказать мне, какая она несчастная и какого дубину вырастила на свою голову? Да, я дубина, отлично! Тогда какого дьявола ты полезла за мной туда, где мне нашлось место и где мне хорошо? Завидно стало? И последнее захотелось отобрать?
Я заметила тревожный взгляд Виктора, брошенный в сторону Зеркала, которое все никак не хотело исчезать. Ведь ходило в народе, верящем в существование этой штуковины, поверье, что Зеркало появляется только перед тем, кто хочет туда уйти, или перед "особенным". Теперь миссия "особенного" в зазеркалье была окончена, а студенистая пленка продолжала мерцать над Кузнецким Рвом.
-- Я могу его стукнуть... -- будничным, бесцветным тоном тихо сообщил мне Виктор. -- Хотите? Когда он очухается, то, возможно, заговорит по-другому?
Внимание Алика тут же переключилось на проводника. Из-за своей тирады он не слышал его слов, но понял, что между нами существует какая-то договоренность:
-- А ты кто все-таки такой, эй? -- в отчаянии Алик стал бесконечно развязен и самоубийственно нагл, не принимая во внимание, что широкоплечий статный Виктор и правда способен положить его, хлюпика, с одного замаха.
-- Я Шаман.
-- Кто?! -- скорчил презрительную мину Алик, теперь готовый оскорблять всех вокруг.
-- Я проводник, -- чуть погромче повторил Виктор.
-- А, ты из тех, кто обдирает, как липку, таких же дур, как эта? -- мой бывший, отныне уже совсем и безвозвратно бывший, парень мотнул головой в мою сторону. -- Слышали о таких! Сволочи вы все! Пусть ваш долбанный мир катится ко всем чертям! Привет ему!
Алик повернулся. Виктор шагнул было вслед, чтобы осуществить свои намерения, но что-то нашло на меня. Наверное, так и должно быть, как хочет беглец. Жаль, что мы потеряли столько времени и сил, а Виктору, наверное, было еще и очень обидно в профессиональном смысле. Но часы, проведенные в зазеркалье, научили меня чему-то, в чем я еще не очень разобралась. Одно я знала четко: Алик должен уйти обратно. Как бы там ни было, если ему лучше в состоянии фальшивой нирваны, то он имеет право ее заполучить. Да, я не стала кривить душой, врать, признаваться ему в любви, которой уже не было. Рано или поздно любой обман вылезет наружу. Я не смогла бы с этим жить, а итог был бы таким же -- бегство Алика в зазеркалье.
-- Бог ли я? -- не ожидая ответа, спросила я проводника, глядя в спину убегающему Алику. -- Так и не мне распоряжаться чьей-то судьбой... Ведь мы сделали все, что могли?
-- Еще вы могли солгать ему.
-- Но я ведь только что... -- я запнулась: куда подевалась его телепатия? -- Я только что об этом думала, а вы читаете мои мысли...
Виктор усмехнулся и нажатием свистнувшего брелока открыл свой "Вольво":
-- Только в мире зазеркалья. Это всегда мое единственное желание там, за Зеркалом.
Мы ехали молча. Я думала о том, как заберусь под душ и вымою из волос глину и грязь, как напьюсь чая с коньяком и упаду спать. Наверное, это удовольствие не сравнится ни с каким искусственно-зазеркальным. И, кроме того, внутри поселилась тоскливая пустота, но не такая, когда хочется пойти и удавиться или утопиться. Была в ней какая-то надежда на заполнение. Да уж, мне предстоит о многом подумать в ближайшее время...
-- Виктор, сколько я вам должна за эту услугу?
-- Ничего. Результат был отрицательным, верно? -- он подмигнул, останавливая "Вольво" у моего подъезда.
-- Нет уж, это слишком. Я не хочу мучиться угрызениями совести, это ж не погулять сходить... Сколько я вам должна?
-- А вы уверены? Ладно. Тогда вы мне должны одиннадцатизначное число, мне даже и говорить о нем страшно... -- Виктор стянул перчатки и положил локоть на руль. В темных его глазах прыгали смешинки.
-- Какое-какое?! -- нет, ну я поняла, что он шутит, но что в этой странной шутке остроумного?
-- Например, такое: "8-903-924...". Рискнете назвать свое? -- не сводя с меня испытующе-веселого взгляда, он вытащил из кармана джинсов мобильный телефон в готовности пополнить список своих контактов.
Отсмеявшись, я продиктовала Виктору номер, а потом мы расстались. Правда, мне было немного неловко за ту мысль, будто на моем пути всегда встречаются одни мужики-уроды. Но мало ли что может прийти в голову там, за Зеркалом?





Что-то неясное мелькнуло в большом зеркале прихожей, когда щелкнул замок на двери.
Сжимая в зубах почти скуренную сигарету, Виктор вошел домой, разулся и небрежно бросил на верхнюю полку вешалки лайковые лиловые перчатки. И если даже в подъезде он еще бодрился, то здесь, в собственной квартире, скрывать усталость ему было не от кого. По крайней мере, так он предполагал.
На старом пианино метроном совершал последние, уже едва различимые, качания блестящим шариком. Как старинный японский болванчик в темно-багровых будуарах развратных француженок-аристократок, он приветствовал очередного посетителя.
Виктор нашел в холодильнике уцелевшую банку пива, звонко отщелкнул жестяную загогулину и, развалившись в кресле, с несказанным удовольствием сделал несколько глотков. Но долго наслаждаться не получилось: у зеркала в прихожей кто-то учинил громкую возню. Хозяин грустно покачал головой и вышел в коридор.
-- Так я и думал, -- прокомментировал Виктор, наблюдая, как из зазеркалья, вертя в пальцах трость, увенчанную круглым блестящим набалдашником, выбирается наружу господин, одетый по моде XIX века: в черном цилиндре, в сюртуке, брюках со штрипками. Именно тростью и проложил себе дорогу визитер.
Высвободившись, господин распрямился, медленно поднимая свое лицо. Тень от полей цилиндра отодвинулась к бровям, и на Виктора уставились его собственные наблюдательные, смешливые темно-карие глаза. Ну в точности тот же Виктор, когда он еще звался Виктором и жил очень-очень далеко отсюда! В другой руке двойник держал большую прямоугольную рамку с проволочной "лесенкой" внутри. На каждой "ступеньке" дружно звякали, стукаясь друг о друга, нанизанные на проволочный стержень маленькие деревянные колечки желтоватого и черного цветов.
-- Благодарствую за очередной посильный вклад, -- произнес гость на старофранцузском и смачно щелкнул одной из черных косточек, перегнав ее с левого края рамки в правый, после чего старые счеты растворились в воздухе. -- Тебе остается всего каких-то триста шестьдесят четыре ослика...
Виктор не очень охотно хлопнул незнакомца по внезапно опустевшей ладони и на том же языке ответил:
-- Да, хорошо. Однако объясни наконец, для чего тебе все это нужно?
-- Как -- для чего?! -- хохотнув, удивленно расширил глаза мсье из зазеркалья. -- За столько лет ты так ничего и не понял? Шама-а-ан, ты меня поистине изумляешь! Мне кажется, Виктором ты был куда сообразительнее. О-ля-ля, смотри, чем является всё это на самом деле!
Он с манерным изяществом коснулся своей тростью поверхности зеркала. В первую секунду Виктор узнал туманную ирреальность, из которой выбрался всего какой-нибудь час назад. Но затем все стало меняться. Медленным смерчем закрутился туман, вовлекая в свою воронку все больше и больше зазеркального пространства, и вскоре превратился в гигантский жернов, ворот, верх которого терялся в небесах, а низ упирался в земную твердь. От него тянулось множество веревок, к ним были привязаны послушные, шествующие по кругу ослы. Над головой у каждого болталось что-то, что он очень любил: яблоко, пучок свежей травы, кусок сахара. Они хотели добраться до угощения и, не останавливаясь, отдавали свои силы безмолвному вращающемуся столбу. От избытка энергии верхушка ворота искрила разрядами маленьких молний и постоянно питала ими зеркальный купол, а заодно -- мир под ним. Мир отвечал ослам взаимностью, кормил их обещаниями чуда, развлекал и подыгрывал; на место состарившихся, разочаровавшихся и вышедших из строя прибредали новые. Им тут же подвешивалась между ушами какая-нибудь вкусная подвеска, и агрегат, не останавливаясь ни на миг, вовлекал новичка в привычную для остальных осликов работу.
-- Вот, -- завершил свой показ гость Виктора.
-- Н-да-а-а... -- протянул впечатленный хозяин. -- Всего каких-то триста шестьдесят четыре пожирателя дармовых морковок -- и время от времени я смогу отдыхать там от этой реальности, как на курорте...
Двойник кивнул цилиндром:
-- Да, не становясь осликом и не попадая в пищевую цепочку, что дано не каждому... А так -- все то же, что и здесь, ничего нового я не изобрел, дружище. Рисунок с натуры.
-- Да ты прямо Карло Коллоди, приятель, -- фыркнул Виктор. -- Можешь рассказать еще, отчего у Пиноккио вырастал нос, например...
-- Ну хорошо, вместо ослов могу продемонстрировать кого-нибудь другого, кто тебе больше понравится! Насколько помню, с синьором Лоренцини мы были в дружеских отношениях и претензий к его сюжетам не имели...
Казалось, мсье слегка обиделся. Виктор похлопал его по плечу и подал ополовиненную банку пива. Сделав глоток, господин поперхнулся:
-- О, дьявольщина, что это за пойло?!
-- Ты лучше поведай мне кое-что поинтереснее, друг мой. Откуда вообще все это взялось и откуда на мою голову взялся ты?
-- Ты до сих пор не знаешь?! -- двойник перешагнул рамку зеркала и застыл в той же позе, в какой перед ним стоял Виктор. -- Погаси-ка свет, дружище! Хорошо. А теперь...
В темном зеркале вдоль галереи, уводящей в никуда, сами собой друг за другом загорались свечи в настенных канделябрах.
-- Помнишь, Виктор? -- вкрадчиво спросило отражение, пристально глядя ему в глаза. -- Помнишь тот день, когда молодой и бесшабашный Виктор, повстречавшись на улице со старым больным шарманщиком, впервые осознал, как тихо и неминуемо приближается к людям смерть?
Виктор кивнул.
-- Помнишь, он обзавелся целой библиотекой запретных книг и манускриптов, глупо вчитывался в абракадабру свихнувшихся алхимиков, пытался восстановить утраченные символы в иероглифических рецептах египетских жрецов, ездил за мудростью к восточным монахам?
Наступила пауза. Оба -- и Виктор, и его отражение -- замерли и перестали дышать. Виктор понял, что сейчас он услышит самое важное, то, о чем он, вечно тридцатипятилетний, гадал на протяжении двух веков, переезжая из города в город, заметая следы, меняя имена, подстраиваясь под нравы современников, изучая чужие языки и временами желая того свидания, которое почему-то всё откладывалось и откладывалось.
-- И однажды ночью, отчаявшись, Виктор зажег все свечи в своем мрачном кабинете, вот так же встал перед зеркалом, оправленном в золоченую раму, и, позабыв обо всем, в том числе о словах "нельзя" и "невозможно", потребовал у меня бессмертия. Бессмертия в мире, созданном Всевышним и лежащим на одной из чаш Его весов! Помнишь, Виктор?!



_________________________________
:bc:
Для облегчения работы модератору: моя писанина может находиться во многих местах Сети (где-то и без моего ведома), но абсолютно точно - на моих основных сайтах, куда я выкладывала ее сама под разными псевдонимами: "Оритан", "СамИздат", "Литсовет" и "Проза.ру".