"И тогда с печалью заговорила Распорядительница — двоеточие, кавычки открываются — В прежние времена души выстраивались в очередь — запятая — а теперь их делить на несколько форм нужно — запятая — не хватает душ на каждое тело — точка — Вот и неразбериха — точка — А иной раз и пустую форму оставлять приходится — кавычки закрываются, точка"...

А, привет! Сейчас освобожусь. Тут такое дело: надо ловить мгновения, когда запрыгнул в удачную попутку. Отвлечешься — и сиди потом хоть целый день без толку.

"Грустно вторила ей богиня Нэйчер — двоеточие, кавычки открываются — Нет прежнего порядка — запятая — весы сломаны — запятая — законы нарушены — точка — стонут расколотые души"

Ну вот. Точка. Можно отдохнуть, а заодно проверить состояние машины. Бывает, что в периоды покусания музами она сильно перегревается...

Что ж, все в порядке, мы с нею хорошо сегодня поработали. Так на чем я там остановился? Ах да, на "привете". "Привет" — понятие загадочное, никогда не узнаешь, что на самом деле думает о тебе поздоровавшийся.

Прошу прощения, что-то меня занесло, устал. В моей профессии так бывает: начинаешь повторять одно и то же слово, ведь нужно же определиться, к месту оно во фразе или инородное — и, сам того не замечая, теряешь смысл прочитанного. Буквы беспомощно рассыпаются многоцветной мозаикой, а ты кажешься себе инвалидом, потому что не в силах понять ни строчки. Дислексия, сказали бы врачи. Правда, этот страшный диагноз для таких, как я, не приговор, а только временный выход из строя. Как больничный для раненого дрессировщика. Выздоровел, и снова — ап!.. щелк!.. стоять, Зорька!.. Страница шестьдесят пять, третий абзац снизу...

Итак, разрешите представиться: я чертов корректор. Самый что ни на есть чертов запылившийся и усохший кабинетный червь. Многие даже не знают о такой профессии и часто переспрашивают — а что, мол, делает этот, трудно выговариваемый? Что ж, на всякий случай устрою вам небольшой экскурс в историю моей исключительно важной для этого мира специальности.

Во времена дедов корректоры выполняли скучную утилитарную работу, отлавливая в текстах ошибки. Когда все проходило гладко, о существовании этих работников просто не вспоминали. Но стоило усталому глазу пропустить какую-нибудь дрянную опечатку, начальство устраивало скандал, требовало объяснений и наказывало всех, кто мог быть в этом повинен. А повинен, естественно, всегда был стрелоч... корректор.

Со временем изменялась жизнь, наука осваивала новые земли на глобусе человеческих достижений. Канули в Лету несовершенные текстовые программы, и вскоре должность корректора упразднили за ненадобностью. Оказалось, достаточно лишь запустить программу-скрипт, безошибочно расставляющую переносы — и материал готов к отправке в типографию. Никаких сбоев, никакого "человеческого фактора". Но публика хотела все больше развлечений, старые приемы журналистов, писателей и поэтов уже не срабатывали. И тогда под девизом "Удиви нас!", бессовестно сплагиаченном у Жана Кокто, государственные изобретатели выпустили первого "киберрайтера" — машину, которая была способна создавать тексты без посредства живого автора. Хитроумные психологи просчитали, с помощью каких именно приемов можно овладеть вниманием читателя, не менее сообразительные маркетологи вычислили, что именно в сюжете может привести в восторг ту или иную категорию потенциальных покупателей. И киберрайтер принялся за дело, да так успешно, что все скептики были повержены в прах, а писаки средней руки лишились кормушки и были вынуждены время от времени устраивать пикеты с лозунгами: "Долой роботов! Киберам — киберово, человекам — человеково!". Однако их никто не поддержал, потому что произведения "дешевой железяки" оказались ничуть не хуже, а то и лучше их жалких экзерсисов.

А вот тут корректор понадобился вновь. Сбои случаются и сейчас, но это уже скорее хитрость машины, "Никроны-2045", которую мы в нашем издательстве зовем Никой. Утомившись гнать мегабайты текста, Ника иногда начинает подхалтуривать. То есть повторяться. И это мошенничество приходится разоблачать опять же мне. Нет, у меня отнюдь не фотографическая память, да и запоминать всю эту чушь себе дороже. Я узнаю повторы по языковым огрехам, которые однажды уже отловил и переправил. Такие вещи мне никогда не забыть, ибо так устроен мой чертов корректорский мозг.

Впрочем, я чуток слукавил. Это, конечно, большой секрет фирмы, но шила в мешке не утаишь. Киберрайтер "Никрона", несомненно, гениальнейшее изобретение, и в то же время истинный ценитель всегда отличит созданное роботом от созданного человеком. Я не умею писать, я не творец. Но мне дано чувствовать фальшь, неточности, искусственность описываемых событий. Есть телесериалы и есть гениальное кино. Ника ориентирована на поток, и все же политика нашего издательства — больше естественной гармонии. Именно так я, как и всякий современный корректор, стал продолжением машины. Ее сердцем или душой, если говорить пафосно. А если еще пафоснее — Вдыхающим жизнь. В тексты. На том и стою, за то и выдают мне зарплату.

Наш директор, одышливый самодур, время от времени читает выправленные мной произведения Ники. Точнее, не то, что идет в печать, а то, что я делаю для себя и прячу в ящик стола. Нашу продукцию шеф не изучает никогда, если не поступает жалоб, а жалоб нам не поступает: мы удовлетворяем вкусы всех потребителей, даже шизофреников и извращенцев, которых с каждым годом, по статистике, становится все больше.

Было дело, я стал свидетелем, как этот потный онанист дрочил под столом, получая, вероятно, высокоэстетическое наслаждение от подсунутого ему текста. Думаю, он до сих пор наивно считает, будто книга давно издана. Ха, первый же редактор-маркетолог зарубил бы ее, прочитав первых два-три абзаца!

Раз уж сказал "А", надо перечислить и следующие буквы. Вы, наверное, уже поняли: у работников нашей сферы нелады с интимной жизнью. Кто пашет так, что оставшиеся часы может использовать лишь для сна, а кто от дефицита движения перестал интересоваться всем, в том числе — противоположным полом. Признаться, я пока отношусь скорее к первой категории, а симпатичные девушки вызывают во мне вполне естественные чувства. Но, увы, в издательстве таких девушек нет. Была, помнится, одна. Секретарша... сейчас и не вспомню ее имени... стройненькая такая, каштановые кудри, волосы мыском на лбу, словно шапочка, нос уточкой, ресницы до бровей... нет, так и не вспомню, как звали... Засматривался я на нее со страшной силой, все прикидывал, как бы так подойти, чтобы реноме свое не подмочить и под гриф "служебный роман" личное дело не загнать. Все-таки однажды подошел... И тут она заговорила...

Словом, больше мы не общались. Вскоре она была уволена, подозреваю, оттого, что побрезговала нашим шефом. Но тут я ее отлично понимаю: запах у него изо рта идет просто нестерпимый, любое помещение пропитывается им в считанные минуты. И остается бедняге тихо онанировать в своем кабинете, разглядывая репродукции великих мастеров, перечитывая классику, ну или, на худой конец, наши с Никой более или менее задушевные творения. Вот что значит — деньги есть, а счастья-то не видно...

Что ж, вот вам теперь и второе "шило в мешке". Но это уже моя тайна, поэтому — т-с-с! Когда наш директор уехал в какой-то санаторий или на очередной курорт, мы с Никой чуть-чуть расслабились. Киберрайтер продолжала гнать вариации слезоточивых сериалов, где все по сто раз женились, разводились и беременели, штамповать тома саг о великих магах и чародеях, строгать ёрнические детективы с великолепными и непобедимыми, хотя и чуть-чуть умственно отсталыми главными героинями... Словом, работа кипела, и отсутствия шефа, как обычно, никто, кроме меня, не заметил. Ознакомившись со здешним распорядком за семь лет в своей должности, я решил, что пора рискнуть. Все-таки в глубине души, еще не совсем превратившейся в офисного сухого червяка, ваш покорный слуга остался авантюристом. Эксперимент заключался не в том, чтобы что-то делать, а наоборот. Все три недели отсутствия директора я не притрагивался ни к одному тексту, только дорабатывал старые — те, которые однажды зацепили идеей меня самого и до которых никак не доходили руки. Тексты "для ограниченного круга ценителей прозы".

Вы, наверное, посмеетесь, но своими идеями насчет эксперимента я поделился с Никой, а она мне ответила без звука, короткой строкой: "Это будет скандал!". Я предложил ей поспорить, и она самостоятельно сочинила алгоритм спора, где в итоге проигравший должен будет громко кукарекать.

Опущу подробности. Киберрайтеру еще долго пришлось пугать моих коллег внезапными петушиными криками.

Можете себе представить? Ни один читатель не заметил разницы! И с тех пор я, по сути совершенно ненужный, только создаю видимость работы. Ну и еще иногда вылавливаю Никины самоповторы, в ответ на что она ворчит как настоящая законная супруга, делает вид, будто повисает, но потом все же снисходит до меня и переделывает огрехи.

Что-то я заболтался. На часах уже десять вечера — благо, июль, длинный день и до сих пор светло.

— Хватит на сегодня, — сказал, обращаясь к Нике.
— Что надумал? — прошептала она, снабдив устную речь подстрочником на мониторе.
— Да ничего, Победушка моя, ничего... Надоело все. Выключаемся и до завтра.

Вздохнула. Вижу: знает, что я уже все решил. Они чуткие, эти сложные электронные существа. И отзывчивые, но лишь к тем, кто любит их и к кому привязываются они сами. А я их люблю, ведь еще ни один кибер-организм не сделал мне подлости, не предал, не попытался навязать свою волю, шантажировать или унизить. Они как животные, эти машины, только сделаны нами, вот и вся разница.

— Прощай, — вымолвила она перед тем, как отключиться. — Удачи тебе там, Вдыхающий жизнь!
Черт! Я остолбенел. Это свое прозвище мне доводилось произносить только в глубине души. Но хитрый киберрайтер уже погас, чтобы не отвечать.
— Прощай, Победа. Сделай их тут... всех!

Я вытряхнул содержимое своего ящика в спортивную сумку, кинул сверху две книги, задернул "молнию", положил на стол бумагу с заявлением и напоследок погладил Нику по панели монитора.

Улица заглотила меня в свой жаркий и пыльный вакуум. После охлажденного кондиционером офиса я как рыба на берегу беспомощно раскрывал рот, пытаясь ухватить хоть немного животворного воздуха, но тут же, точно назло, проехал смердящий автобус, презрительно чихнув мне едва ли не в лицо едким выхлопом.

Невзирая на поздний час, на тротуарах было не протолкнуться, а дороги то и дело страдали осложненными формами запоров. И это еще далеко не центр города!

В робких сумерках, возле маленькой клумбочки у фасада издательства, ждал меня мой преданный Волчок. Он мог лежать изваянием, в течение многих часов пропуская мимо себя тысячи тысяч ног прохожих, зато потом вприпрыжку трусить рядом со мной и баловаться.

Его внешний вид иногда пугал встречных. Не раз, бывало, экзальтированные дамочки начинали голосить: "Безобразие! Кто притащил в город волка?!". Приходилось объяснять, что настоящие волки — они плоские и долговязые, с хвостом-лопатой, а мой Волчок — широкогрудый, коренастый, истинный двортерьер, даже хвост у него иногда запрокидывается на спину большим пушистым крючком. Это их не убеждало. "А отчего это у него глаза такие, как у убийцы? Почему без поводка и намордника?" — с подозрением переспрашивали тогда представительницы нашей целевой аудитории в жанре "сентиментальный женский роман" и щурились, правда, все больше на меня, а не на кристально-голубые глаза Волчка. Приходилось доставать последний козырь, который действовал всегда и который я таскал с собой повсюду, чтобы не иметь дела с властями: вдруг какой-нибудь слабонервной взбредет в голову вызвать патруль — "волк" ведь...

Нет, ну их всех к дьяволу! Вон отсюда, на юг, я ни разу еще не видел настоящего моря! Гори этот город, больной, словно тухлое нутро нашего шефа, синим пламенем! Если есть на Земле местечко, кроме полюсов, где людей не сыщешь в радиусе десяти километров — это территория для меня. Но... нет таких с 2023 года... Уж хотя бы просто увидеть море, хоть какое!

— Есть до Сочи билеты? — отстояв на вокзале чудовищную очередь (и уже совсем стемнело), я наклонился к микрофону в окошке регистратора.
Устройство тут же выхватило изображение Волчка, послушно жмущегося к моей ноге.
— С животными нельзя! — возмущенно, почти цитируя классика, выговорил мне робот-регистратор.

Черт, снова забыл. Досадливо крякнув, я выложил в специальный поддон техпаспорт на собаку. Карточка уехала в недра камеры билетера, там параметры Волчка были придирчиво отсканированы.

— Прошу прощения, — пластик выехал обратно, и я подобрал его, чтобы снова упрятать в карман; могу поклясться, в тоне робота послышались нотки раскаяния. — Есть билеты на ночной рейс, на три-семнадцать. Оформлять?
— С киборгами-животными, значит, можно? — без злости поддел я регистратора и на сей раз подал уже свои документы. — Конечно, оформлять.

Мы вдвоем с Волчком стояли под луной на четвертой платформе и ждали железного избавителя, который в три-семнадцать по расписанию увезет нас к морю, чайкам и пальмам. Хорошая идея — ночной рейс: рядом с нами не было больше ни единой души, ни единого тела. Ни от кого не следует ждать неадекватных реакций, воплей, падений в обмороки и истерических припадков, потому что...

— Я давно хотел предложить тебе эту поездку, Кирилл, но не решался, — облизнувшись, проговорил Волчок.
Помолчали. Я положил руку на его теплую макушку, между ушами.
— Знаешь, Волч, я сегодня один текст дорабатывал за Никой. Про небесную канцелярию или что-то в этом роде. Зацепил меня рассказец. И мне кажется, что, устав дробиться между нами, никчемными, бедные души предпочли воплощение в более совершенных устройствах. То есть, в вас...
— Ох, смотри, крамольник! — пес подмигнул. — Сожгут тебя за такие идеи в крематории и регистрационного номера не спросят.
— Двум смертям не бывать, а одну еще доказать надо.

Электронный коррек... стрелочник перевел стрелки путей, и вдалеке зажегся синий семафор.

С адским перестуком к платформе подлетел шестьсот шестьдесят шестой сверхскорый до Сочи. Луна стыдливо занырнула в облако. Ура! Всего каких-то двое с половиной суток — и мы с Волчком увидим море! А там — хоть в крематорий без паспорта!

Счастливо оставаться!