Элеонора перевела дух. Она чувствовала, что при всем желании не может больше идти – после изнурительного подъема на Гору Богов ноги подкашивались и болели, отказываясь служить – поэтому девушка в изнеможении опустилась на ближайший камень, нагретый дневным солнцем, и устремила взор в недавно покинутую ею долину.
Вид отсюда открывался фантастический. Не хороший, не плохой, не устрашающий, не прекрасный, а поистине фантастический – ни один человек, будь он бард или поэт, солдат или генерал, король или нищий не смог бы представить себе подобной картины. Большой город тускло сверкал всеми стеклами, отражая насыщенный оранжевый цвет закатного неба. Озорной лучик, пробившийся сквозь плотные черно-серые тучи, прыгал по золотому куполу колокольни, слагал причудливые узоры на окнах дворцов, дразнил простых горожан и как-то печально подмигивал седым горам, высившимся прямо за спиной Элеоноры. Казалось, что вот-вот начнется гроза – почти все небо, насколько хватало глаз, было плотно затянуто густыми кучевыми облаками, и лишь далеко-далеко, над горизонтом таинственно светилась сочно-оранжевая полоска уходящего дня.
«Сколько дорог, сколько городов, сколько жизней осталось там, за горизонтом! – подумала девушка, опуская взгляд на свои старые пыльные сапоги. – Три года кровопролития, которые закончились обоюдным поражением; сотни и тысячи ни в чем неповинных людей, погибших в горящих домах; надежды и мечты, обращенные в прах ударами мечей и лейтенант Эйрос… Все это не имеет значения. Ведь я ищу не счастья – действительно, какое может быть счастье после стольких бед? Какое зернышко счастья может взойти на выжженой земле души, разбитой вдребезги из-за чьего-то каприза?!.. Только бы дойти до конца, не споткнуться в пути. Только бы дойти!». Она шла уже третий месяц. Добротная армейская одежда давно пропиталась пылью, сапоги грозили не сегодня-завтра развалиться, а в душе было смятение. Хотя мирный договор был подписан почти полгода назад, образы войны, дорогих, но несуществующих уже лиц по-прежнему роились в голове Элеоноры, заставляя ее снова и снова переживать те страшные минуты, дни, часы, годы… Если верить словам прохожих, до конца оставалось не более нескольких часов пути. Возможно, скоро душа найдет свое место в мире, и тогда все успокоится…
Девушка поняла, что не сможет идти дальше, пока немного не поспит – она шла почти без привалов уже три дня, и поэтому ее организм уже настоятельно требовал отдыха. Война, а потом длительная дорога утомили ее, и поэтому Элеонора не долго думая растянулась на удивительно сочной и зеленой траве и прикрыла глаза. Она не боялась засыпать здесь одна – точно знала, что вряд ли кому покажется привлекательным крутой подъем вникуда – поэтому через несколько минут уже крепко спала.

Три года назад Элеонора ушла воевать вслед за старшим братом, которому не хватило авторитета удержать ее дома. На самом деле девушка подозревала, что Росс был даже доволен, беря ее с собой – с детства они были лучшими друзьями и всегда понимали друг друга с полуслова, они росли вместе и выросли одинаковыми сорванцами, несмотря на разительные внешние различия. До сих пор девушка часто видела доброе круглое лицо брата, его роскошную платиновую гриву, улыбающиеся темные глаза… Ей стало очень не хватать его, особенно с тех пор, как прекратилась война, как стих звон мечей в каждом городе и замерли стоны, но увы, мертвых нельзя вернуть назад, и им суждено жить дальше только в наших сердцах.
Росс и Элеонора служили в разведотряде, выполняя самую трудную и ответственную работу. Их знали и уважали свои, боялись, но тоже уважали враги, которым пришлось по достоинству оценить дружную команду отчаянных храбрецов. Но скоро увеселительной прогулке пришел конец – стороны ожесточились и призвали на помощь магов и колдунов, что значительно увеличило потери. В первой же стычке с колдунами погиб Росс; вслед за ним пали на поле славы и другие разведчики, оставляя Элеонору совершенно одну перед лицом врага. Ее спас лишь счастливый случай – горнист, тот самый лейтенант Эйрос, заиграл отступление как раз в тот момент, когда обозленный упрямством разведчиков колдун готовился прикончить ее на месте. До сих пор девушка не знала, отчего молодой воин так подвел своих – то ли пожалел ее, то ли действительно получил приказ свыше… Это должно было остаться тайной на века…
Дни потянулись медленнее, и фортуна поспешила отвернуться от Элеоноры и ее товарищей. Армия Н. терпела поражение за поражением, она оставляла за собой тысячи трупов, но все же не сдавалась и отступала все дальше и дальше, к границам суверенного государства С. Все больше сел, деревень и городов стиралось с лица земли, все больше гибло людей, но все чаще и чаще Элеонора видела среди врагов белобрысую макушку Эйроса, все чаще она думала, что им не суждено быть врагами, что этот юноша не такой как все и что в конце концов все будет так, как должно быть, а не так, как кому-то хочется. К сожалению, ситуация пока уверяла в обратном – за спиной остался очередной городок, в итоге сданный на милость победителя, и теперь армия тащилась через лес к следующей крепости, потрепанная, но полная решимости стоять до последнего.
Элеонору послали в разведку. Возвращаясь к своим, она обнаружила в ветхой землянке старушку, которая была слишком древней, чтобы бежать вместе со всеми. Кроме того, она была чем-то тяжело больна, и потому не могла даже встать и напиться воды; девушке, видавшей тысячи смертей, не хотелось увидеть тысячу первую, поэтоу она охотно помогла несчастной старушке и предложила ей ехать с ними. Бабушка отказалась, но в награду за доброе отношение дала разведчице серебряный желудь и сказала примерно следующее: «Не знаю, сколько пройдет времени, дитя мое, прежде чем все это кончится, но бог ведает, что всему приходит конец. Рано или поздно все люди поймут, какую ошибку они совершили, затеяв эту войну, но будет уже слишком поздно что-либо исправить. У очень немногих останется душа, а бог не может разбрасывать души, словно мусор. Сохрани этот желудь, девочка. Когда ты почувствуешь, что нигде в мире не найдешь ты покоя, найди лишь дерево, с которого упал этот плод. Там, где оно выросло, твоя душа найдет истинное успокоение, которое не будет успокоением смерти, а будет успокоением настоящей жизни».
Сама не зная почему, Элеонора очень серьезно отнеслась к этим словам и всю войну берегла свой заветный желудь пуще своей жизни. Под конец войны, когда уже и противники стали понимать, что проиграли, в душе девушки стала постепенно нарастать непонятная тяжесть, которая не исчезала и не уменьшалась с течением времени, а наоборот, лишь сильнее мешала. Результат войны был очевиден – побежденные лишились всего, что у них было, лишились родных и близких, домов, земель; победители получили полностью разрушенную страну, оставив на ее полях сотни тысяч своих соотечественников, братьев, отцов и сестер. Ошибка была осознана, но слишком поздно – мир не принес облегчения никому. С одной стороны, Элеоноре больше не нужно было убивать и сражаться, ее жизни больше ничего не угрожала и жизнь вроде бы продолажалась дальше. Мешало только одно – память. В ней ураганом проносились события, города и лица, дорогие и теперь уже бесплотные, навеки отошедшие в раздел воспоминаний. Круглое лицо брата с такими добрыми глазами; усталые глаза рядового Эйна; боевая раскраска на треугольном лице Эйроса и его вечно взлохмаченные светлые волосы… Возможно, в жизни он был ее врагом и она не имела права вспоминать его, но девушка знала лишь одно: каждую битву, видя его, она дрожала за его жизнь, потому что берегла ее почти так же, как свою собственную. Она была влюблена в его звонкий голос, в его большие серо-зеленые глаза, в его широкие плечи и великолепную осанку; ей часто казалось, что только его сильные руки смогли бы окончательно успокоить ее и уверить в том, что жизнь еще может идти дальше… Но увы! Последние, решающие сражения прошли без него; до Элеоноры дошли слухи, что лейтенант Эйрос убит, и тогда она окончательно успокоилась. Конечно, следовало еще попытать счастья с этим желудем, но только для того, чтобы избавиться от мучительных образов…

Элеонора вздрогнула и проснулась. Хмурый день только начинался. И горы, и оставшаяся далеко внизу долина утопали в тумане, который казался живым – он как бы дышал, шевелился, плыл, охватывая скалистые вершины влажным мягким одеялом. Именно за ним, за этим туманом должна была таиться разгадка подарка безвестной старушки; именно там Элеонора должна была найти свое успокоение…
Девушка встала и медленно побрела по широкой дороге. Она не обращала уже никакого внимания на окружающую красоту, хотя, вероятно, в былые времена она бы пожалела об отсутствии у себя художественных способностей. Горы впереди были ничуть не хуже, чем давешний город. Из тумана смутно вырисовывались из неровно обломанные вершины и скалистые склоны, покрытые тускло-серым в утреннем свете снегом; дорога исчезала все в том же тумане на расстоянии нескольких шагов впереди, и поэтому на миг Элеоноре стало страшно. Куда то может вести такая великолепная дорога? Влезть так высоко в горы на карете или повозке нельзя, поэтому остается только колдовство… Быть может, это что-то, связанное с серебряным дубом; а может, впереди высится гигантский черный замок со злым волшебником? Узнать было нельзя, поэтому оставалось только упрямо идти вперед и всецело полагаться на весьма изменчивую и капризную судьбу.
Через час туман рассеялся, и прямо перед носом Элеоноры возник низкий холмик. Девушка тяжело вздохнула, ловко влезла на его вершину, выпрямилась и… замерла от изумления. Пожалуй, такого умопомрачительного зрелища она еще не видела – ни на войне, ни до нее, ни после. «Вероятно, здесь и растет этот чертов дуб! – подумала она. – Во всяком случае, если он не растет здесь, то он не растет нигде. Уж не это ли тот легендарный Храм Души, где, говорят, все страждущие находят успокоение?!».
Недалеко внизу расстилалась небольшая длинная долина, поросшая густой, изумрудно-зеленой травой. Прямо посередине ее, призрачно белея в утренней мгле, вырисовывался небольшой изящный фонтан; даже отсюда, от самого входа в долину было слышно его мелодичное тихое журчание. По дальнему краю долины в форме буквы «Г» располагалось великолепное здание, не похожее ни на одно из виденных Элеонорой в различные периоды ее жизни. Здание было внушительным – около пятисот футов в высоту – но при этом не казалось громоздким или подавляющим, как большинство отдаленно напоминающих его монастырей Н. и С. Не слишком высокие, но изящные башни устремлялись вверх своими причудливыми крышами и многочисленными каменными выступами; высокие стрельчатые окна отражали робкий утренний свет и не пестрели бессмысленными мозаиками из жизни несуществующих святых; стены были совершенно ровными, их украшали только несколько сводчатых арок и одна изящная галерея, убегающая куда-то к переднему фасаду здания. Как Элеонора ни старалась, ей не удалось заметить никаких скульптур или росписей, только громоздкие дубовые двери украшались весьма искусно вырезанными сюжетами из жизни простых людей, очевидно когда-либо посетивших это место. Девушка отметила так же, что передняя галерея храма (в том, что это храм, у ней не было никаких сомнений) выходит на обрыв, из пропасти за которым поднимается густой и белый как молоко туман. «Вечный, - догадалась Элеонора. – Его не прогонит даже солнце, как бы сильно оно ни грело!».
В голове вдруг страшно застучало. Девушка зажмурилась и прижала пальцы к вискам – казалось, что мысли и образы, столько времени находившие себе пристанище в ее голове, с нечеловеческой силой запросились наружу и готовы были для этого даже раздробить череп. Прошла минута, а боль не утихала… Охваченная необъяснимым ужасом, Элеонора буквально скатилась с холмика, больно ударившись локтем обо что-то твердое, вскочила на ноги и побежала к храму. В глазах было темно, поэтому она слабо разбирала, куда бежит; в данный момент все ее существо захватывала только одна мысль: «Скорее! Скорее! Прочь!».
Боль прекратилась так же быстро, как и началась. Придя в себя, девушка обнаружила, что сидит на холодной земле, привалившись спиной к толстому дереву, перед глазами у нее все то же здание, но уже явно с другой стороны, а на душе как-то поразительно спокойно. Как ни странно, верная догадка не заставила себя долго ждать – замерев от радостного напряжения, Элеонора подняла голову и глубоко вздохнула. Вверху, где-то совсем близко, приветливо шелестели широкие зеленые листья, а между ними сверкали в утреннем солнце словно капли росы большие серебряные желуди.
- Неужели… Наконец-то! Наконец-то! – еле выговорила девушка, обняла руками ствол дерева и горько заплакала.
Она оплакивала всех своих друзей и близких, свою родину и каждый кирпичик каждого разрушенного в Н. дома. Она оплакивала каждую улыбку Росса, каждое свое прикосновение к его мягким длинным волосам, каждую их ссору и каждое слово, сказанное ими друг другу; она оплакивала звуки рога Эйроса, его сильные руки, его удивительную осанку, его треугольное лицо и так и не доставшуюся ей, скрытую в глубине его сердца ласку; ей до смерти хотелось повернуть все вспять, сделать так, как ей хочется, и не следовать больше никаким козням судьбы.

Только на следующее утро Элеонора нашла в себе силы войти в Храм Души. Внутренее его убранство поразило девушку еще сильнее, чем архитектура здания – в нем ровным счетом ничего не было! Лишь один длинный неф со сводчатым потолком, освещенный солнечными лучами и некое подобие алтаря в апсиде, сделанной в виде огромного окна с удивительно красиво сделанной металлической решеткой. Элеонора шла по этому нефу медленно, словно раздумывая, огорчаться ей или радоваться такой конечной точке своего путешествия. Она совсем не атк представляла себе Храм Души, и потому даже боялась подумать о том, что разочарована. Кто знает, быть может именно в этом и состоит вся суть его существования; быть может, только тот и будет спокоен, кто сможет сам избавиться от всех своих мыслей?… Никому неизвестно.
Шаги гулко звенели под каменными сводами. Девушка шла, плотно закутавшись в свой плащ и чувствуя через подошву холод вымощенного мрамором пола; ей казалось, что эта дорога приведет ее к смерти, потому что она долга, как жизнь, так же холодна и бесплодна, как жизнь, и так же… Эту мысль Элеонора не додумала, потому что поняла: эхо, витающее под потолком, - не только от ее шагов. Предельно напрягая все мышцы и непроизвольно готовясь к худшему, девушка обернулась… коротко вскрикнула и безвольно упала на колени. Она видела человека, который шел прямо к ней, она тотчас узнала его по светлым коротко остриженным волосам и великолепной осанке, и она не могла поверить, что это действительно он. Значит, лейтенант Эйрос все-таки не погиб! Значит, пришло время ему узнать, что на самом деле судьба у них в этом мире одна, что здесь, в Храме Души, суждено им наконец понять друг друга и обрести на века…
Эйрос резко остановился, заметив сидящую на полу Элеонору. Он сразу вспомнил ее. Ее бледное усталое лицо с запавшими глазами, мокрые от слез щеки, молитвенно сложенные руки и пыльная одежда рассказали ему значительно больше, чем смогли бы сказать слова. Из всех образов войны этот образ – разведчицы Элеоноры, последней из спецотряда и спасенной им лично от колдуна – был, пожалуй, самым ярким. На протяжении всех своих двадцати семи лет Эйрос искал именно ее, эту девушку, пришедшую в Храм за свободой, за освобождением в жизни, и этим освобождением был он. Точно так же, как его освобождением была она.
Эйрос опустился на колени рядом с ней, крепко прижал ее к себе и полушепотом сказал:
- Война, мир, смерть… Все это не имеет значения, потому что настоящая судьба бывает только одна, - он взял в свои теплые ладони заплаканное лицо улыбающейся Элеоноры, улыбнулся ей в ответ и продолжил. – Душа состоит из двух половин, девочка моя. Человек обречен всегда искать одну из этих половин и обречен так ее никогда и не найти. Это наше проклятье – быть свободными, потому что мы часто не видим того, что творится рядом с нами. Только немногим дано понять, что война за разные страны – это только оболочка, что на самом деле никакая война не может воспрепятствовать единению Душ. Не мы – хозяева души, мы всего лишь ее смертное вместилище; на самом деле душа – наша госпожа, и мы во всем подвластны ей.
- Мы не даром прошли всю войну, - ответила Элеонора, крепко сжимая его руки в своих. – Мы возродилиь несмотря на то, что возрождение невозможно. Жизнь продолжается, и мы с тобой – ее полновластные хозяева.
Эйрос лишь улыбнулся в ответ. Наконец он сделал то, чего так хотела девушка – крепко обнял ее так, что она почувствовала себя совершенно спокойной и счастливой. Образы ужаса и боли померкли, сменившись светлыми грустными воспоминаниями, и жизнь вновь расправила крылья. В этот день солнце взошло лишь в полдень, зато осветило собой не только землю, но и две души, слившиеся воедино.