| "Парчовый барабан" Вскрик флейты | |
Долгий, будто стон ветра в соснах.
Гора - и снова гора…
Кожа барабанчиков под пальцами.
Долгий сухой треск, будто мелкие камни сыплются по склону.
Так круг за кругом…
Безукоризненно прямая спина. Поджатые ноги. Взгляд строго перед собой - в никуда.
В свой нескончаемый путь
уходит ведьма
Безукоризненно прямая спина. Даже опускаясь на колени и преклоняясь ниц перед публикой. Даже вжимаясь в доски помоста.
Была здесь только сейчас
и вдруг - исчезла
Тишина.
Едва слышное постукивание вееров по ткани одежды - как гром.
Лучшее признание работы актера.
По крайней мере, в театре Но - старейшем из театров.
…и только после того, как последний гость покинул пределы зала, одна из двух мертво застывших фигур на возвышении сцены позволяет себе шевельнуться: один из двух музыкантов поднимается на ноги. Он неторопливо протирает флейту и убирает ее за пазуху. Разминает затекшее лицо. Подходит ко второму: тот все еще неподвижно сидит, опустив правую руку на барабан.
- Господин, – тихо говорит флейтист. – Все ушли.
- Я слышу, Химэ. Отнеси о-цузуки внутрь. И переоденься.
Химэ опускается на колени, бережно берет барабан в руки и удаляется за сцену. Оставшийся музыкант привычным движением опускает руку на лежащий рядом меч, медленно, словно на приеме у даймё, встает сперва на одно колено, затем поднимается в полный рост. Меч занимает положенное место за поясом, наполовину скрывшись под накидкой.
Из-за ширмы появляется молодая девушка, почти ребенок, одетая в простое темно-зеленое кимоно.
- Господин, все ушли, – та же фраза, что и раньше. И тот же голос.
Мужской костюм легко скрывает фигуру подростка, делая неотличимым юношу от девушки.
Но Химэ – женское имя.
- Вероятно, их позвал кто-то из сиятельных гостей. Это честь для театра.
- Но, Ори-сан, как они могли оставить здесь вас, зная… - она нерешительно замолкает.
- Зная, что я не смогу сам найти дорогу домой? Химэ, я слеп, но не беспомощен.
Лицо девушки вспыхивает краской стыда; лицо господина Ори остается неподвижным. Лица слепых всегда неподвижны: они не следуют взглядом за своими словами и чужими движениями. Но лица слепых от рождения не несут той печати беспомощности, которой отмечены люди, потерявшие зрение, данное им от начала.
- Господин Накамура, покорнейше прошу простить мне мою дерзость, - Химэ склоняется в почтительном поклоне.
- Химэ-тян, ты в нашем доме четыре года. Тебе следует запомнить, что я не принимаю подобные слова как обиду или оскорбление; не совершив же дурного, не стоит извиняться.
- Господин позволит мне помочь ему по дороге домой?
- Да. Думаю, именно благодаря тебе наша семья позволила себе отлучиться, не беспокоясь обо мне.
Она подходит к нему, легко касается пальцами его правого локтя. Господин Накамура делает шаг вместе с ней, другой и третий. Он ступает уверенно; видно, что Химэ уже не в первый раз служит ему поводырем.
…когда в конце узкой улочки, по которой они всегда возвращаются домой, вырастают три фигуры – пояс каждой отягощен двумя мечами, коротким и длинным, плечи каждой прикрывает самурайская накидка, – Химэ даже не оборачивается. Она всегда знала, что когда-нибудь этот момент настанет, и молила Будду, чтобы он покарал лишь ее одну, но не принявший ее дом. Она останавливается.
- Химэ, что случилось? – спрашивает ее спутник.
- Господин, там… – один из преградивших им путь избавляет Химэ от необходимости додумывать ответ:
- Приказ господина Ишикава, владетеля края Ою: вы двое немедленно следуете с нами. Слепец, отдай оружие, оно тебе более не понадобится.
Он останавливается на шаг впереди нее, правая рука опускается на рукоять меча за поясом. Из конца улицы раздается легкий смешок:
- Оказываете сопротивление? Так даже лучше, господину Ишикаве не будет необходимости изыскивать причину для вашей казни.
Голос господина Ори ровен и низок, он говорит, как говорят на сцене актеры театра Но, и его слова слышны на всю улицу:
- Указом сиятельного сёгуна актеры театра Но приравнены в праве ношения оружия к самураям, и я не думаю, что ты осмелился бы приказать сдать оружие кому-либо из них.
- Ты дерзишь мне, актеришка? Одного этого достаточно, чтобы зарубить тебя прямо здесь! – с этими словами самурай делает шаг навстречу им.
…она бросилась наперерез даже не поняв, что сделала. Дыхания хватило только на крик «Бегите, Ори-сама!» и запоздалое понимание того, что он не сможет никуда бежать, а потом она уже летела в сторону, будто котенок, отброшенная одним умелым ударом. Ее полет остановило дерево, и ей стоило многих усилий хотя бы поднять голову с земли и разлепить веки, чтобы увидеть, как ее господин медленным движением высвобождает ножны из-за пояса, поднимая меч на уровень глаз.
Невидящих глаз.
Ударивший ее самурай рассмеялся на сей раз в полный голос:
- Слепец, ты и вправду рассчитываешь на свой меч? Тогда ты не только слеп, но и глуп.
- Просить прощения надо до тех пор, пока ты не уверишься, что пред тобой не человек, а животное. Окончательно. Без тени сомнения, - голос господина Ори снова изменился. Теперь это был голос старца из «Парчового барабана», голос человека, одержимого демоном: - Только тогда надо рубить. Окончательно. Без тени сомнения. Человек не может ударить женщину; тем более – молодую женщину. Ты ударил Химэ-тян.
- Ты безумен, музыкант. Достаточно слов, - самурай выхватил меч.
Химэ захотелось закрыть глаза, но она не смогла.
…твое имя означает – принцесса. Ты и вправду принцесса, моя девочка, и ты не можешь этого не знать. Впрочем, даже если бы ты не была дочерью князя, это не имело бы значения.
Я никогда не видел тебя; я даже не знаю, что это значит – видеть. Вы говорите, слепцы живут в вечном мраке, но я не знаю отличия мрака от света за исключением того, что лучи солнца дарят тепло, а ночная тьма – холод.
Но я знаю, какая ты. Просто я знаю это иным знанием, нежели вы знаете людей. Рисунок дыхания, ритм шагов, шелест волос, звук голоса – вот та красота, что я ощущаю. Красота, подобная дыханию твоей флейты.
Югэн. Скрытая красота. Умирающая красота.
Всякое живое должно погибнуть. Но не стоит приближать этот срок – так сказала мне мать, когда я взял в руки ритуальный нож кусунгобу; и ей хватило умения убедить меня в этом. Теперь мне следует убедить в этой же истине наших добрых встречных.
Тот, который стоит передо мной, массивен; он шагает так, будто кто-то бьет в тайко; но тайко вступает лишь в последнем танце пьесы, а, значит, он поторопился. Тайко медлителен, между двумя взмахами его палочек успевает пройти много легких ударов о-цузуки, на котором играют руками; вот барабанщик вновь заносит палочку: пришло время о-цузуки исправить его ошибку.
…вот она видит: самурай выхватывает меч и заносит его над головой; вот она видит: Ори-сама неожиданно припадает к самой земле, широко шагая куда-то за плечо нападающего; вот она видит: меч вырывается из ножен, и линия его движения пересекается с телом самурая, перекрашивая бледно-синее хаори в бурое; вот она видит: нападающий валится на землю уже за спиной господина Накамуры, и тот замирает на месте; и вот она видит: меч в его руке обращен в сторону двух оставшихся противников.
Вот она видит: они бегут.
…ее звали Норинага Химэ, и она была дочерью князя Норинага Мотоори, владетеля края Ою. Бывшего владетеля, потому что мертвые не владеют ничем, кроме собственной чести; а отец пять лет назад на ее глазах был убит предателем Ишикава, и только благодаря храбрости кого-то из слуг ей удалось бежать невредимой. Спустя полгода скитаний Химэ встретила этот театр и узнала во владельце господина Сигемицу Ёсиде, верного вассала ее отца; ныне он, ставший ронином после смерти своего старшего брата, господина Сигемицу Киецунэ, обвиненного в смерти господина Норинага, скрывался под именем Накамуры. Она прибилась к труппе, назвавшись чужим именем, и спустя полгода была принята в семью. Она так и не поняла, узнал ли ее кто-либо из господ, но с того момента ее звали Накамура Химэ, и она была флейтисткой театра Но.
Его звали Сигемицу Ори, и он был старшим сыном господина Сигемицу Ёсиде, лучшего мастера кен-до в крае Ою. Он был слеп от рождения; в тот день, когда его постригли во взрослые, госпожа Сигемицу Исари, жена господина Ёсиде, китаянка, не принимавшая буси-до как Путь Смерти, отговорила сына от совершения обряда сеппуку, и он остался жить, не понимая своего предназначения. После изгнания он покорно принял имя Накамура Ори, и с того момента он был барабанщиком и хористом театра Но.
Она была его ученицей, ибо взамен зрения природа наградила его слухом, и уже в возрасте десяти лет он играл на всех музыкальных инструментах, которые только нашлись в доме отца; он научил Химэ играть на нокан, флейте театра Но.
Он был ее возлюбленным, сам не зная об этом.
И он любил ее.
|
Оцените пост
0
Теги
|
|
|
|
|
|
|
384
0
ОММЕНТАРИИ