Вечер считался у пентабийцев с того момента, как солнце садилось за горизонт. Триен еще видел красные отблески угасшего дня, когда под наблюдением Сюона отряд стал готовиться к ночлегу. Большой костер развели прямо посреди поляны, и в его свете Триен видел тоненькую фигурку Лась. Наверняка она подсказала воинам, где именно должен быть костер. Венды хорошо читали карту звездного неба и отлично ориентировались на земле. Он никогда не женился бы на девушке, которая знает и умеет намного больше его самого, даже если б законы Кисории разрешали такой брак. А вот Сюона, по-видимому, это не смущает. Он, как показалось пленнику, решил жениться на Лась, но вряд ли у него что-то выйдет. Венду можно посадить на цепь в расплату за знания, но еще никому не удавалось заставить их поступать против своей воли. Венды никогда не выбирали, где жить и куда идти. Но они никогда не соглашались лечить людей ли, землю ли, если что-то шло вразрез с их понятиями о чистоте и правде.
Тот же парень, что дал Триену еду днем, принес ему миску и вечером.
- Венда ждет тебя у костра, кисориец, - надменно сказал он, ставя перед пленником на землю миску каши и деревянную ложку.
Венда… Интересно, а ее они тоже не называют по имени?
Триен постарался быстрее доесть безвкусную еду. Что-то тревожило его, и он хотел побыстрее избавиться от неприятного чувства. Оно не было связано ни с гибелью его страны, ни с пленом и ни с чем таким, что легко можно было бы объяснить. Только сейчас он понял, что все еще слышит песнь венды, и она тревожит его намного больше плена, предательства и возможной близкой смерти.
У костра было много людей, но попытки Триена заговорить с кем-то из воинов натыкались на каменную стену молчания. На самом деле он и не собирался с ними общаться, только найти Лась, но никто не знал, где она. Наконец, она сама подошла к Триену, держа в руках охапку пахучей травы.
- Сиди здесь! – властно сказала она, бросив траву в огонь.
В тот же миг воздух изменился, стал другим. Как будто ранним утром перед рассветом, или зимой, когда в воздухе танцуют снежинки. Триен понял – этот воздух был готов к чудесам.
Лась вновь запела, но совсем другую песню, звонкую и тревожную. Если та, первая, была про Триена, то эта скорей напоминало саму венду. Порывистая, неустойчивая, тревожная мелодия. Пленник чувствовал, как медленно рвутся нити, связывающие его с девушкой. Теперь он будет свободен, насколько это возможно в плену. Правда, чужое присутствие в душе ощущалось куда сильнее связанных рук. Пока он может выбрать мысль, чувство или смерть по своему вкусу, пусть везут его куда хотят. В конце концов, он так же несвободен, как и венда.
Лась пела теперь еле слышно, и Триен почти задремал. День, в котором его почти убили с утра, взяли в плен чуть позже и воскресили пару часов спустя, оказался слишком длинным. Ему снилась родная хижина и треск огня в очаге. Мать, уверенным движением разливающая кашу по крашеным мискам, и гладкие камушки, что сестренки собирали в реке. Ему безумно хотелось не просыпаться больше никогда, и он разозлился на венду, помешавшую ему уйти сегодня утром вслед за родными. Кисория побеждена, что ж теперь… Триен очнулся от громкого крика и краем сознания успел увидеть Лась на руках у Сюона. Ее рукав дымился.
Видимо, это был не простой сон, иначе никак не объяснить, почему полчаса спустя Тирен еще плохо соображал, что происходит. Пощечина, сбившая пленника с ног, привела его в чувство.
Триен не спешил подниматься с земли. Над ним стоял взбешенный Сюон, яростно растирающий руку.
- Ты, гадость пресмыкающаяся! Она тебе жизни спасла, а ты сидел и смотрел, как она горит?
Несмотря на туман в голове, Триен понял, о чем речь. И с некоторой симпатией взглянул на молодого воина.
- Ты что, никогда эту песню не слышал? – хрипло спросил Триен, поднимаясь и отряхивая грязные ладони. – Она как будто умереть решила, и меня за собой потянула.
Сюон не нашелся, что ответить. А пленник не посмел спросить о здоровье венды.
Перед сном молодой воин подошел к Триену.
- Лась зовет тебя, - бросил он, не глядя на юношу.
Триен медленно поднялся, мельком пожалев о куче опавших листьев, что умудрился собрат себе в качестве подушки. Он шел следом за Сюоном, но тот ни разу не обернулся. Лишь откинув выцветший плащ, прикрывающий вход в повозку, он вновь взглянул на пленника:
- Заходи, - и, не удержавшись, прошипел сквозь зубы, - дорого нам обходится твоя никчемная жизнь!

В повозке было темно, и Триен не сразу увидел лежащую на топчане девушку. Длинная цепь была уложена кольцами и изголовья, прикрепленная одним концом к огромному крюку в стене. Пахло терпкими травами и свежим хлебом, и еще почему-то плесенью.
- Зажги свет, - прошептала Лась.
Он долго возился в темноте, отыскивая огниво и керосиновую лампу, но, наконец, призрачный свет выхватил из мрака повозки несколько предметов. Кованый железом сундук стоял у дальней стены, возле топчана валялась раскрытая древняя книга, в страшных пятнах. Когда-то Триен учился читать, но одного взгляда на выцветшие страницы было достаточно, чтоб понять: ЭТО ему никогда не прочесть.
Он сел на полу возле девушки, поставив лампу на пол. Триен внимательно разглядывал худое, бледное лицо венды. Нечесаные волосы были темного, не выгорающего на солнце цвета. Все кисорийцы были светловолосы, но за годы войны они привыкли к темным пентабийцам. Лась была первой девушкой из страны-завоевателя, которую видел Триен. Прямой нос и тонкие, чуть изогнутые к вискам брови делали лицо девушки если не красивым, то приятным.
Лась открыла глаза, показавшиеся Триену жуткими из-за того, что он не смог разглядеть зрачков. Но он не смог отвести взгляда, спасительница и спасенный молча вели неясный разговор. Наконец Лась тихо произнесла:
- Я тебя из лап Смерти вырвала, а с ней нельзя так шутить. Она нацелилась на жертву, а ты теперь здесь, в мире Ходящих.
Так в Пентабе называли их мир, где царствуют живые. Перешедшие границу Дыхания попадали в мир Густой воды. В Густой воде дышать невозможно, а в мире Ходящих это первое условие. Триен знал, что после последнего вздоха человек куда-то уходит, но представить себе мир Густой воды, или даже более близкий ему Вечный лед, он не мог. Разве застыли его мать и сестры узором на морозном стекле Вечности? Разве можно найти их среди густой воды, перевести через границу, научить снова дышать?
- Я заключила договор со Смертью, Триен из Кисории, - все так же тихо сказала Лась.
Триен вздрогнул. Он точно помнил, что ни разу не называл девушке своего имени.