Глава 7
Нескладного белобрысого парнишку я нашел у ручья рядом с заимкой. Он стоял в одних портах по колено в воде, прополаскивая рубаху. Острые лопатки ходили ходуном. Тощие ноги побелели от холода.
Посасывая сорванную по пути травинку, я наблюдал за ним, гадая, сколько он прожил с отцом, если ничему не успел научиться. Я ж не Вернар, что скользит между древ, как лесной призрак. Я - мертвяк, основательно подвыпивший в трактире с мужиками, раздумавшими меня потрошить, и подошедший к олуху с подветренной стороны, совершенно не таясь. Пельм-болтушка схлопотал бы за такое от любого из нас: от Хтая - по шее, от Вернара - по заднице, от меня - по всему сразу. В горах нельзя быть беспечным. Если застали врасплох, ты почти мертв.
На первый раз белобрысый получил пинок под самое дорогое и плюхнулся в ручей, нелепо взмахнув руками. Легко отделался. Из восьми погибших, о которых рассказал Конт, ни один не был бестолковым костлявым подростком.
Все началось месяца два назад со смерти Толстого Уливера, брадобрея. На него наткнулись ребятишки по пути в школу. Валялся в водосточной канаве, бледный, как то исподнее, что матушка Амариль развешивает сушиться у себя во дворе.
Я отлично помнил Уливера: золотые руки, грязный язык и луженый желудок. Однажды он выпил на спор бочонок хмеля, не отрывая от скамьи могучего зада. Никто не сомневался, что однажды он допьется до смерти. Ошиблись: толстяку прокусили шею и выцедили всю кровь, до последней капли. Затем пришла очередь Лысого Гая, старой Мирги, Дира-плясуна. Вампир нападал внезапно, не оставляя жертвам ни малейшего шанса. Люди выходили утром на улицу и находили новое высушенное тело. Кое-что, от остальных погибших и того не осталось. Юный Манн рванул в горы после ссоры с отцом и сгинул бесследно. Затем по дороге из шахты домой пропал Денри Манн. Взмыленный бегунец отца Партипума вернулся в город с окровавленным седлом. Добровольцы, отправившиеся в лес искать лекаря, воротились ни с чем. Последним недосчитались Киртаха-Древосека. Никто не сомневался, что горы дали последний приют их обескровленным телам. А они не были ни слабы, ни беспомощны...
- Сдурел, козел?! - завопил между тем малец, выныривая из ледяной купели.
- Рот закрой, - посоветовал я, выуживая из воды уплывающую рубаху. - Брат домой вернулся.
- Какой ты мне брат?!
- Сводный, - мирно пояснил я, отжимая холодный сверток.
- Ааа, - хмуро протянул парнишка, выбираясь на берег и настороженно обходя стороной обидчика.
До заимки мы шли молча. Кажется, особой радости от воссоединения семьи он не испытывал. Ну, да я не золото, чтобы всех радовать.
Перемахнув по перелазу через забор, парнишка исчез в притулившемся к скале домишке, хлопнув за собой дверью. Насмешливая улыбка расползлась по моему лицу: шкед-то с характером. Развесив рубаху сушиться на заборе, я огляделся. Заимку мы построили лет десять назад, когда Шебу стукнуло в голову заняться разведением скота по примеру Серого Пака. Замечу, стукало Шеба частенько: мы и руду с Тили копали, и железо с гномами плавили, и лес валили, и колодцы рыли, и грузы возили. С муренками отец угадал. Как каждый в городке, от младенца до старика, мы имели по своей десятине земли на склонах. Если сложить вместе получался приличный задел: и травы, и родников для скота хватало. Коренастый Хтай ворчал поначалу, не желая залезать на бегунка, но потом вошел во вкус: носился, как ужаленный, орудуя кнутом не хуже чем поварешкой...
Сейчас заимка выглядела заброшенной: жгучка вольготно разрослась у стен, чахлые кустики на огородных грядках задыхались среди сорняков. Одинокая кура ерепенилась, сидя на заборе. В гнезде под крыльцом солидной кучкой лежали яйца. Симпатичные такие, кругленькие, в мелкую серую крапинку. Такое количество зараз я видел только в лукошке у матушки Бэрбри, жены булочника...
Дом встретил запахом старого дерева и хмеля. Янтарная лужа растекалась по деревянному полу. С вызовом поглядывая на меня, парнишка складывал в ведро осколки бутыли. Кажется, он все же решил собрать на стол. Я машинально отметил, что одеваться братик не торопится. Штаны валялись на лавке у стены. У порога стояли ботинки. Добротные городские ботинки на шнурках со слегка ободранными носами недетского размера. Трофейные? По горам в таким ботинках не походишь, да и размерчик для братца не подходящий...
- Чай ставь, пловец, да варенье из кладовой тащи. Соскучился по отцовскому варенью, в столице такое не крутят, - скомандовал я, усаживаясь на скамью. - И звать тебя как?
- Тирка, - отозвался белобрысый.
- Ну, что стоишь, кого ждешь, Тирка?
Недовольно поджав губы, он отправился к задней стене, открыл низкую дверку и в нерешительности остановился. Но я был уже рядом, не раздумывая втолкнул его внутрь, захлопнул дверь и заложил скамью во вбитые по бокам от косяка скобы. Паршивец ошибся: в этом доме кладовой отродясь не было. Дверь вела в угольный карман, обнаруженный Шебом в скале. К нему мы и пристроили свою избушку. Да и сладкое отец по жизни в рот не брал. Не много ли странностей окружает моего новоявленного братца?
Кто как, а я впитал недоверие к чужим с детства. "Голый в лесу может быть идиотом, а может - сменившей личину нежитью. Сначала бей, потом - разбирайся. Если успеешь", - говорил когда-то Шеб, накладывая повязки на изуродованную голову Вернара. Брат был единственным из друдского табора, кто остался жив после встречи с голодной болотницей. Пятнадцать выкопанных могил помогли запомнить урок на всю жизнь.
Из-за двери раздались приглушенные крики. И ладно. Будет нужда, извинюсь. В конце концов, Пельм полночи провел в чулане связанным, пока не пришел отец и не выпустил пойманного нами воришку. Озим долго локти кусал, что сразу не сообразил чем дело кончится: если б знал, сам бы чумазому эльфенку-беспризорнику куру поймал да за ворота проводил.
Для начала я решил осмотреться в домишке. Две комнатки - не так много. Не знаю, что надеялся обнаружить. Подмеченные мелочи и бесстыжие факты отказывались укладываться в колоду. Жил ли Тирка на заимке? Чем питался? Был ли он последним подобрышем Шеба или случайной приблудой?
К несчастью, уже на пороге задней комнаты половина вопросов отпала сама собой. Даже навязчивый аромат хмеля не мог перебить убойный смрад, пропитавший каморку: пот, кровь, моча. Знакомое сочетание. Тот, кто откопался из общей могилы и болтает под настроение с упокойниками, ни с чем не спутает запах смерти. Преодолевая недобрые предчувствия, я стащил с постели меховое покрывало.
Привязанное к кровати, тело казалось слишком длинным и худым. Его густо покрывали синяки и уродливые язвы. Бледное лицо, потрескавшиеся губы, грязные светлые волосы.
Тирка.
Бурая простыня закоснела от крови. Чудо, но парень еще дышал. Достав из-за голенища нож, я перерезал путы. От прикосновения он дернулся, язвы на шее закровили.
Тааак... Кто-то долго и люто кормился от этого малыша. Не вампир. Я внимательно изучил раны: ни характер, ни значительное расстояние между отметинами не указывали на клыки вампира.
Кто?
Карты в колоде зашевелились, расползаясь на свои места.
Подтверждение догадки пришло от вылетевшей с грохотом двери чулана. Я точно знал, что ни гоблин, ни эльф, ни вампир, ни друд не могли ее выбить...
- Вот дерьмо!
Арбалет остался у входа, а погань уже стояла в дверях спальни. Арах. Паук. Коричневый, волосатый, с красными пульсирующими пятнами на брюхе, он раскачивался, припадая к полу, на восьми толстых мохнатых лапах, вылупив пучки глаз и скрежеща жвалами.
Оборотень. Хмель окончательно выветрился из головы.

Глава 8
Закон Преземья един для всех: живи сам и дай жить иным. Просто и незамысловато. Он не прописан в пыльных скрижалях, не выцарапан пером в думных книгах, не оглашается с церковных колоколен. Знание живет внутри каждого из нас. Как цепной пес оно сдерживает затаившуюся внутри жажду. Да, тяга есть у каждого. Сладкая искушающая потребность хлебнуть чужой жизни, так или иначе.
Достойна ли смерти тварь, преступившая главный рубеж? Всего лишь смерти?
У меня не осталось времени поразмыслить. Паук выплюнул комок слизи. Я ощутил, как вязкая масса поползла по шее и скатилась за воротник, быстро впитываясь в кожу. Ждать не имело смысла. Швырнув вперед покрывало, я бросился на врага. Восемь ног не большое подспорье в маленькой комнатушке, но отступить он не успел. Мы сцепились. Острые жвалы впились в бок, выдирая куски мяса. Лапы хлестали по спине, пробивая до кости. Он был очень силен, но глуп. В отличие от прочих жертв, у меня имелось ощутимое преимущество - я был уже мертв и не чувствовал боли.
Нож кромсал волосатую голову, пробираясь вглубь. Плоть сопротивлялась: стягивалась, смыкалась, заживляя раны. Я вцепился в жесткую шерсть, не позволяя ему вырваться. Не сейчас, мой хороший... Не сейчас, когда мой собственный голод разливался зовом по хладному телу. Я видел, как бьется душа внутри араха: яркая, красная искра. Теплая, влажная, бесконечно манящая... Я уже чувствовал на языке ее вкус: терпкий, медвяный... Один глоток, одна маленькая уступка...
- Гррайн!!!! - Оклик вырвал меня из транса. Сильнейший удар в грудь отбросил назад. В дверях каморки стоял Терригард Вак и хладнокровно расстреливал визжащего араха из моего арбалета. За три года он научился метко стрелять. Сцепив зубы, я проводил взглядом отлетающую душу оборотня. Одно слово, одно движение - она вернется, покорная моей воле...
Дерьмо! Я оторвал взгляд от потолка и сел, привалившись к стене, под прицелом собственного арбалета. Все правильно, я всегда использую серебряные болты. Серебро в Преземье бесценно. Оно одинаково надежно против любого создания божьего: и оборотня, и мертвяка, и человека. Я смотрел в раскосые глаза орка, ожидая, когда тяжелый болт присоединится к тому, что уже засел глубоко в груди. В этот раз он имел полное право меня убить: я почти миновал черту.
- Ты совсем не изменился, Гррайн, - пробормотал Терри с явственным облегчением, опуская арбалет и устало стирая со лба пот. Свою франтовую шляпу он где-то успел потерять. - Треплешь нервы до последнего.
Что?! Я подался вперед, всматриваясь в узкие черные глаза. "Треплешь нервы до последнего?..." Сколько раз в своей жизни я слышал эту фразу? Не сосчитать.
- Папа???!!!!
Серая кожа орка высветлилась, глаза расширились, налились зеленью, выдвинулся подбородок. На мгновение сквозь маску Терригарда Вака проглянуло до боли знакомое лицо моего старика.
- Папа...
Шебуин хлопотал над мальчишкой. Дохлый арах валялся в углу. Комки вырванной плоти лениво ползли по струганным доскам, карабкались по обрывкам одежды, возвращаясь на свои законные места на моем мертвом теле. А я сидел и лыбился, как последний болван. Почему дети уверены, что они умнее родителей? Я всегда знал, что оборотни лепят вторичную ипостась, как горшки: любое лицо, любое тело, любой голос, - и не сомневался, что узнаю отца с первого взгляда под любой личиной. Наивный мертвяк.Однажды, я наберусь храбрости и скажу ему правду: "Я люблю тебя, папа. И братьев люблю, и наш дом, и наш город. Ты прав, смерть не так уж много меняет. И спасибо, что спас меня. Опять". Но не сегодня...Когда-нибудь... Потом...
- Почему Терри?
- Так получилось, - орк сосредоточенно накладывал мазь на тиркины раны. - Это ничтожество решило спалить раненного старика вместе с домом. Вампироборец.
- Всего-то?
Шеб долго молчал, а я ждал. Я знал отца. Он вполне мог провернуть собственные похороны и облапошить весь город. Он мог скрыться от нападения араха под новой личиной и начать собственную охоту. Только этот оборотень никогда не убивал без причины. Очень весомой причины...
Ох, бесье отродье! Я догадался. Грязный слизняк проболтался о том, что сам убил меня на Границе. Решил покуражиться напоследок над беспомощным стариком...
- Спасибо, па...
- Кончай болтать чушь, Гррайн, - скомандовал он, - и расстегивай куртку. Серебро не идет на пользу твоим мозгам.
А что еще он мог ответить?
Я избавился от куртки и подставил пропоротую грудь под умелые руки.
- Да, забыл сказать, - буркнул отец, когда злополучный болт упал на пол, - еще раз вздумаешь помертвячить, сам пришибу. Окончательно.
Шебуин Иглс никогда не лгал своим сыновьям и не давал пустых обещаний.
- Договорились.
Время для отдыха закончилось. Нам предстояло еще дотащить Тирку и паука в город. Я выволок дохляка за порог, бросил в траву, зачерпнул из ведра у крыльца затухшей водицы и протер лицо. От непривычной слабости клонило в сон.
- Который из них? - Спросил я отца. Он вышел на крыльцо, держа на руках Тирку, бережно завернутого в мягкое старое одеяло.
- Ты о чем? - удивился Шеб.
Я кивнул на забор, где сушилась мокрая зеленая рубаха. Мы оба знали, что оборотни способны менять свое тело, но не одежду.
- Узнаем в городе. Но надеюсь, ты ошибаешься.
Я пожал плечами: почему нет? Я часто совершаю ошибки. В конце концов, я не Озим, не Верн, не Хтай и не Пельм. Я Гррайн. Бешеный Гррайн, который не ищет неприятностей на свою шею, но неизменно их получает. Такой уж я есть. Только кому это мешает?

Глава 9
Кости упали и нехотя покатились по дубленной коже. Я следил за ними, отгоняя от лица надоедливую мошку. Единица и тройка. Отлично!
- Твоя очередь, - махнул рукой Киртах.
Мы сидели у подножия Черной скалы, гоняли кости и неторопливо болтали, коротая время.
- Надо же, - в который раз посетовал древосек, недоверчиво качая головой, - а мы вампира искали. Чуть Рябого Клийма не порешили, когда Уливера-то нашли прокусанным. Как ваш заумник в Преземье убрался, Клийм у нас один из вампирской братии остался. Видно, Бог руку отвел, не дал грех на плечи принять.
- А я слышал, матушка Амариль постаралась, - поддел я.
- Она тоже, - согласился Киртах. - Грудью встала на защиту полюбовника. Кто б подумал-то, а, Гррайн? Оборотень-кровосос. Куда мир катится?
- Не знаю, - я подобрал кости, дунул на них посильнее, освобождая от налипших кусочков кожа и прочей дряни. Три недели в земле не лучшим образом сказались на состояние древосека. И попахивал он зверски. Ну, да не мне привередничать.
- Вот скажи, парень, - размышлял между тем Киртах, - зачем он на ручей-то поперся? После обеда освежиться? Ручки помыть?
За прошедшие с памятного дня недели у меня было время подумать и найти ответ.
- Поверишь, рубаху стирать, чтоб мать не заметила. Так отобедать торопился, что в крови вымазался. Попробуй вскрыть артерию и чистым остаться.
- Тебе виднее, - съязвил покойник, сдувая с остатков нижней губы особо надоедливую муху. - А мальцом прикинулся, чтобы подозрений не вызвать. Хитро.
Да уж. Не бывает одного глотка, бывает лишь первый. А одинокий позабытый всеми ребенок - прекрасная жертва. Ее нет нужды убивать сразу, можно растянуть удовольствие на несколько дней. Жестокий урок.
- Дети, - пожаловался Киртах, - молодые, глупые. Вкладываешь в них, вкладываешь, а потом... Как матери-то с отцом теперь в глаза людям смотреть?
Я вздохнул. Правду о сыне и его смерть Шарцы приняли тяжело. Беда пригнула к земле их головы, высветлила виски. Они собирались уехать из города, но Шеб не позволил. Я не спрашивал почему и как, но догадывался. Не их воля родиться со зверем внутри. Их выбор - бороться, используя малейшую возможность остаться чистым. Мы не сказали жителям, чью маску носил арах. А кто догадался сам, промолчал.
Кости покатились по разложенной на земле куртке. Два, четыре. Засада...
- Подставляй лоб, - ухмыльнулся Киртах.
Я скривился. Мертвый-то он мертвый, а бьет совсем как живой.
Тихий прерывистый свист спас меня от заслуженной расплаты.
- Наконец-то, - пробормотал покойник, скрываясь в расщелине, из которой я его откопал поутру.
Солнце лениво взбиралось по небосклону. Пенились белые облака. Толстый жук полз по колючему листу жгучки. Я подобрал с земли куртку, отряхнул от грязи и неторопливо надел, наблюдая, как ветер срывает с ветвей и кружит желтые листья. Осень. Подкралась незаметно и вступила в свои права. Скоро нагрянут дожди и холода. Они выгонят с гор добряка Тили. Однажды утром он войдет в город с неизменным кайлом на плече, хромая на обе ноги и жалуясь на ревматизм, медведей и неблагодарных потомков. Поднимется с постели Тирка. Вернется с Преземья Пак: с деньгами за проданное стадо муренок в кошельке, затычками в ушах и Пельманэлем в печенке. Зазвонят колокола церкви, приветствуя слепого Верна и его светлую зрячую душу. К первым морозам грозился нагрянуть Хтай, самый мудрый мой брат, с молодой женой. Мы с отцом уже разобрали фундамент старого дома и заложили новый, побольше. Когда-нибудь в его окошко постучится бродяга-Озим...
Я знал, что так будет. Ради этого я стоял на пороге осеннего леса и ждал человека, объятого жаждой. Он придет. Шеб уже рассказал в трактире о свежей могиле, что я нашел у Черной скалы.
- Гррайн.
Гость стоял у старого клена, пряча за густой молодой порослью эльфийский лук. Не приходилось сомневаться, что он позаботился о правильных наконечниках для стрел. Я улыбнулся:
- Аркас. Ты почти вовремя.
- Во время... Для чего?
- Для смерти, - я пожал плечами, поднял с камня свою помятую шляпу и надел на голову.
- Уверен? - Он совсем не боялся. - Раскопал одну могилку, поболтал с занудой Киртахой и думаешь, что все знаешь?
- Четыре, Аркас. Четыре могилы. Манны, лекарь и, - я кивнул на свежие комья земли под ногами, - Киртах. Ты убил четверых и пытался убить Ильмая. Неплохо задумано: запрятать трупы и свалить вину на вампира-кровососа. Никто не заподозрил подвоха.
- Зря ты вернулся, Гррайн. - Он был спокоен и собран. - Ты влез в большое дело, о котором ничего не знаешь. И не узнаешь.
- Об этом?
Я достал из кармана кусок руды. Самородное серебро, невзрачное, но вполне узнаваемое. В Преземье не водилось металла более ценного и более опасного. "Только серебро равняет шансы люда и нелюда в битве, - говорил отец. - Нарушает равновесие между силой нелюди и многочисленностью люда. Чем больше серебра отдает земля, тем ближе война"...
- Откуда?! - Напускное спокойствие испарилось.
- От юного Манна, конечно. Ты замучил его до смерти, пытаясь узнать, где он нашел руду.
- Мы должны были стать партнерами, но поганец передумал в последний момент.
- Его отговорил отец.
- Старый дурак! Мы бы осеребрились с ног до головы.
Я скривился: отвратная перспектива. Одного болта внутри мне хватило. Рана долго не желала затягиваться, сочась гноем.
- Ты искал месторождение сам, но не нашел, Аркас. Рассудил, что источник - старая шахта на участке Маннов. Надо только убрать Денри и выкупить землю у вдовы, а заодно прибрать к рукам граничные участки: Киртаха, Ильмая и старого лекаря. Кто знает куда пойдет пласт? Кровосос стал удобным прикрытием.
- Поздно, сегодня утром мы со вдовой подписали бумаги.
Он уже поднимал лук, собираясь стрелять, когда сильный удар в спину сбил его с ног. Костлявые руки вырвали оружие и забросили далеко в кусты.
- Спасибо, Гррайн, дальше мы сами. - Сипло прохрипел гном, точнее, то, что от него осталось. Его сын выволок сопротивляющегося рудознатца на поляну, где ждал древосек. Аркас переводил взгляд с одного на другого, начиная догадываясь о дальнейшем. Согласитесь, три покойника в одном месте - не самое приятное зрелище. А уж трое злых и мечтающих о мести... Только лекарь, святая душа, отказался участвовать в расправе.
- Пока, ребята, жду вас на кладбище. - Я отвернулся, собираясь уходить. Надо еще помочь отцу выкопать новые могилы для этих найденышей. Он, кстати, так и остался орком. Сказал, надоело изображать из себя старика. Я его понимаю, семьдесят лет - не возраст для оборотня.
- Стой! Гррайн! Мы можем договориться...
Но я уже уходил. Незачем лишний раз искушать судьбу.
- Грррааайнн!!!
Крик прокатился по лесу, звонким эхом отразился от скал. Мне не было его жаль. В конце концов, у каждого из нас своя жажда.
Я шел по осеннему лесу, размышляя, как забавно плетется жизнь. Если бы арах не плюнул в меня своей слизью, я бы не провалился в беспробудный сон в тот памятный день на полпути к городу. Отступники признали, что слюна моментально обездвиживает живых, стоит хоть капле упасть на кожу. Живых, я же проспал до утра, а проснувшись, задался вопросом: каким образом кровь отца Парпитума попала на седло его бегунца? Паук нападал внезапно, сковывая жертвы ядом. Чисто и надежно. Так может на лекаря напал не паук, а тот же стрелок, что продырявил рыжего Ильма?
Я бродил по горам в поисках мертвых, говорил с живыми, листал думные книги, тасуя колоду фактов и предположений, пока не нашел ответ.
Серебро. Забавно.
Я повертел в руке злосчастный самородок и забросил подальше в кусты. Аркас никогда не узнает, как сильно ошибся.
Много лет назад оборотень, орк и гоблин основали город в безлюдных горах. Зачем? Они хотели жить.
"Земля, отведенная лордом под город, переходит во владение Бога. Никто из живущих не имеет более прав на нее, кроме права строить дома и жить в них, преумножая род свой во славу Создателя". Эти строки Закона первыми выбиты на скрижалях, что стоят на площади, но мало кто задумывается над их смыслом. А зря.
Серый Пак вытянул жребий и дал название городу:
АРЕБЕРСЕН
Что сказать? Фантазия никогда не была сильной стороной орка.