Сколько лет он себя помнил, он всегда делал это. Сидел на корточках и в полной неподвижности ждал, когда острая морда нуаты высунется из норы, чтобы отправиться на вечернюю охоту. Тварь с таким красивым названием, шевеля тремя усами, ловко перебирая шестью лапами, быстро вскарабкалась наверх насыпи из своей норы. Убедившись, что опасности нет, она издала тонкий, на грани слышимости звук и, если бы не десять лет выучки, то он бы никогда его не расслышал. Нуата несколько секунд настороженно принюхивалась, а потом юркнула во тьму.
Он знал, что у нуаты еще не произошла весенняя линька, но нежные коготки ее потомства были лакомой добычей. Именно за когтями и чешуей он и собирался лезть в узкую и шаткую нору. Проверив на месте ли мешочек, он стал осторожно, как нуата несколько секунд назад, медленно спускаться вниз по насыпи. Работа была кропотливая и требовала большой сосредоточенности. Если хоть на ладонь поставить ногу неправильно, он точно уедет вниз и провалится на нижние уровни норы. А никто никогда не узнает где он.
Спуск прошел вполне нормально, если не считать нескольких скатившихся камешков. Он с какой-то грустью подумал, что в свои пятнадцать лет уже слишком тяжел для такой работы, хотя многие его возраста с прошлого года уже не могут лезть в норы. Просто он отличался более хрупким телосложением и невысоким ростом. Иногда это причиняло ему еще большие неприятности, чем отсутствие имени. Его мать пришла в храм прямо перед родами и не успела перед смертью дать ему имя. С тех пор никто не решался давать ему имя, все звали его либо Безымянный, либо «Эй, ты!». К тому же он не был типичным уроженцем средней полосы Арголшата: он был смугл и волосы его вились непослушными прядями каштановых колец. Старый послушник монастыря, Ингор, называл его (естественно, будучи в хорошем расположении духа) Темным Фениксом, как божество юга.
Безымянный, когда был еще ребенком, часто думал о своих отце и матери. Он представлял, что он сын какого-нибудь генерала или царя и вот-вот запоют звонкие трубы и все мастера монастыря сбегутся приветствовать знатного гостя и он, Безымянный, навсегда покинет неприютные стены вместе с отцом. Но время шло, Безымянный вырос и потерял всякую веру в чудеса. Его держали из жалости и из-за того, что он был отличным собирателем когтей нуаты.
Солнце уже успело зайти, ночной ветерок шевелил волосы, от норы шел запах сырости и терпкий запах нуаты. Безымянный почти легко протиснулся в узкое отверстие. Глаза здесь, в полной темноте, не были нужны и он просто закрывал их, оберегая от пыли и земли. Это была совсем новая нора, не успевшая окончательно сформироваться. Активно работая локтями и коленями, он быстро добрался до первой справа норы: кладовая со множеством ветвлений. Дальше еще две пещерки, куда нуата стаскивала разный хлам – от гладких камешков и цветных стеклышек до костей степного хищника и длинных перьев разных птиц. Наконец, когда Безымянный стал уже уставать, он учуял более сильный запах – запах детенышей. Слепые и голые попискивающие комки решили, что вернулась их мамаша и стали требовательно тыкаться Безымянному в руку. Он осторожно отталкивал их, шаря по гнезду в поисках сброшенных когтей и брюшной чешуи. Несколько острых когтей он все же нашел, но вот чешуи еще не было, не сезон. Только три когтя. И это с шести – то лап! Но ведь это все же лучше чем вообще ничего. Он немного выполз назад и пополз дальше. Скоро нора стала подниматься вверх: он приближался к запасному выходу. Но неяркого света не было. Его рука коснулась твердой земли. Нуата еще не успела вырыть этот ход. Он оказался в ловушке.
Безымянный решил пока не паниковать. Не может быть, чтобы второго хода вообще не было. Должно быть, он просто пропустил одно из отверстий. Он прислушался и принюхался. Сначала он подумал, что ему показалось. Но потом едва слышный шорох снова раздался над головой. А потом комья земли посыпались ему на голову и за шиворот. Безымянный задержал дыхание и крепко зажмурился. Когда все стихло, он осторожно приоткрыл один глаз и с удивлением увидел прямо рядом со своим лицом три шевелящихся уса и острую морду нуаты. Та с испугом тихонько свистела и только потому, что Безымянный не двигался, она неспешно обнюхала его и убралась восвояси.
Феникс облегченно выдохнул, унимая колотящееся сердце. Осторожно выбравшись, он прислонился к тонкому стволу осинки: перспектива оказаться замурованным была не из самых приятных. Теперь он смог задуматься о будущем. В храме его наверняка выпорют за то, что он собрал так мало когтей к весеннему торговому дню. Никто, кроме Ингора не заступался за Безымянного, а остальные искали малейший повод, чтобы извести его. Когда Безымянный был маленьким, он не понимал, за что его так не любят и бьют, пока один напившийся мастер, у которого развязался язык, выболтался, что Феникс мог бы стать отличным учеником при храме, да никто не решается брать безымянное отродье южанки. С того дня, когда у Феникса находилась свободная минутка, он тренировался в метании самодельного копья и дротиков. Однажды за этим его застал Ингор. Тогда Безымянный ждал свою самую страшную порку, но послушник вместо этого притащил ему старый чакрам и показал несколько приемов. Фениксу это одновременно метательное и режущее оружие страшно понравилось. Но Ингор не хотел продолжить уроков, боясь гнева мастеров, и занятия были заброшены. С той поры Феникс иногда сам потихоньку тренировался.
В окрестных селениях пугались его дикости и друзей среди деревенских у него не было. Сам Феникс не хотел никакой дружбы – от людей он получал только подзатыльники, насмешки и оскорбления. Поэтому, оттягивая момент наказания, Феникс медленно брел по дороге к храму: окруженному деревянной стеной крошечному замку, впрочем, с большой ареной для занятий и даже маленьким прудиком с карпами. Уже почти дойдя до главных ворот, Безымянный почувствовал нечто странное в груди, какое-то нехорошее предчувствие. Заныл правый висок так сильно, что пришлось уйти с дороги и лечь в кусты. Как только он это сделал, тут же пятнадцать огромных коней, неся на себе закованных в доспехи всадников, вынырнули из-за поворота и понеслись к воротам. Там они остановились, и главарь стал долбить в ворота. Послушники открыли не сразу: видно кто-то успел сбегать за главным матером Лиамом, потому что сам старик появился в проеме ворот, миротворчески вскидывая руку с Кольцом Мастера. Лиам был крепким высоким стариком, и все бы ничего, но уж очень он был подобострастным к вышестоящим по лестнице иерархии. Когда–то Монастырь Зеленого Лотоса был вместилищем мудрости, и множество прекрасных и обученных воинов выходило из него. Тогда каждый знал, что, если он пройдет экзамены, то обязательно будет здесь учиться. Теперь же только дети богатых землевладельцев да родственники самих мастеров, могли приходить сюда.
--Пусть длани воинов твоих всегда будут крепки и свой удар направят точно в сердце врагу, - ритуально поклонился Лиам.
Черный воин что-то негромко ответил и Безымянный заметил, как сильно и лихорадочно забегали глаза у главного мастера.
--Мы не знаем, господин. Наш монастырь живет замкнуто, и только раз в год наши послушники и ученики на Торговый праздник в честь Синего Орла выходят из обители. Никто не может без моего ведома покидать эти стены, господин.
--Тогда если вы встретите этих людей, - черный ткнул пальцем в какую-то бумажку, вынутую из седельной сумки, - пошлите в Аванпост Орла человека с сообщением. Эти люди преступники и должны быть наказаны.
Безымянный чуть не присвистнул от удивления. Чтобы в этой степи завелись разбойники? Да если своими глазами он не видел этих черных, он бы никогда не поверил.
Рядом с Лиамом Феникс приметил невысокую и тщедушную фигурку ворчливого Ингора. Тот с иронией смотрел на всадников и покачал головой. От Безымянного не укрылось, что послушник не на шутку взволнован и всячески старается это скрыть.
--Конечно – конечно, господин! – закивал главный мастер, еще раз вскидывая руку с Кольцом. Тогда главарь повернул коня и воины скрылись во тьме.
Несколько секунд Безымянный выжидающе прислушивался до звона в ушах, но всадники, видно, не собирались возвращаться. Врата монастыря стали медленно закрываться. Феникс несколько раз всуе упомянул Имя Синего Орла и поспешил к вратам. Там его встретил никто иной, как Ингор.
--И сколько я еще должен тебе ждать, а? – язвительно спросил он, держа одной рукой масляный фонарь над головой, а другой держась за закрывающий механизм. Лампа освещала его морщинистое лицо со старым шрамом на щеке. Суровая внешность никак не сочеталась с образом жизни, который он вел. Иногда Безымянному казалось, что Ингор какой-нибудь свергнутый король там, например...
На вопрос Феникс промолчал. Зачем отвечать, когда ответа совсем не требуется? Молча, он помог наставнику закрыть врата и, кивнув, скрылся в своей коморке под главной лестницей, которая как он знал, раньше, до его рождения, служила мастерам для хранения различного тренировочного инвентаря.
***
Следующие несколько дней не давали Фениксу никакого покоя: весь монастырь готовился к Торговому дню, и у него не было ни секунды свободного времени. А работа была самая тяжелая и грязная, и даже по ночам он не мог тренироваться от усталости. Все мастера волновались и срывали свое раздражение, щедро раздавая подзатыльники ученикам, и Фениксу доставалось больше всех. Даже Ингор и тот постоянно ворчал и суетился.
Торговый день – это день, когда младшие ученики сдавали на Главной площади города Диаманта практические экзамены, а старшие просто шлялись по кривоватым уличкам и ввязывались в драки. Обычно Феникс оставался дома, но на этот раз его брали с собой, и тот не знал с чего бы это вдруг. Бросив на повозку очередной тюк с тренировочным оружием, отирая пот со лба, Безымянный заметил, что Лиам вырядился в свою лучшую мантию пурпурного цвета. Пятнадцать младших учеников выстроились в шеренгу и семь старших за ними, как по струнке. Феникс всегда в этот момент имел право быстренько смыться и не слушать сухих и скучных наставлений, но так как его брали с собой, то Ингор сказал, что уши отрежет Фениксу и съест на ужин, если тот не явится.
--Через три дня начинается Торговый день, - начал Лиам, цепко обводя всех взглядом колючих темных глазок. – Все правила поведения вы знаете, и надеюсь, не станете позорить свой род и мой монастырь, - Феникс почувствовал знакомое жжение в виске и глаза Лиама пронзили его насквозь. Стиснув зубы, Безымянный выдержал его взгляд.
--А также каждый из вас должен сдать экзамен на серый шнурок, а старшие на камень - в толпе учеников раздался возбужденный гул. Лиам поднял руку с Кольцом Мастера, призывая к молчанию. Шепот тут же стих. Безымянный за свою недолгую жизнь несколько раз видел как сначала ученик получает серый шнурок, а потом за каждый последующий год хорошо сданного экзамена зеленый камень с желтыми прожилками на Браслет Подмастерья. Спустя десять таких камней любой из Подмастерьев мог попытать счастье за Кулон Послушника, а самые талантливые за Кольцо Мастера. Феникс часто с завистью наблюдал, как очередной вельможий сынок хвастает друзьям, показывая новый камешек на Браслете.
На этом сухая речь мастера завершилась. Тут Феникс проворно юркнул за угол конюшни, чтобы никому не попадаться на глаза и с тревогой вновь ощупал мешок на поясе: когти и чешуя нуаты пребывали в полном порядке. Осторожно выглянув за угол, Безымянный удостоверился, что кроме Лиама, Ингора и еще двух мастеров, остальные остаются в монастыре.
--Эй, все на месте? – раздался голос молодого мастера Адзора и стал перечитывать имена учеников. Безымянный, чувствуя себя совсем неприкаянным, под взглядами обитателей монастыря взобрался в повозку, где сидел Ингор.
Скоро все они тронулись в путь, подскакивая на дорожных рытвинах на расхлябанных осях. Недавно прошел дождь и кони тяжело тащили по раскисшей дороге свою ношу. Повозку то и дело заносило, и Безымянный, держась за сидение возницы, прилагал все усилия, чтобы не свалиться в грязь. Ингор совсем не возражал против его компании, но и радость не выражал. Ученики и остальные мастера вполне уместились в двух передних повозках. День в полном молчании тянулся медленно: только пофыркивание уставших лошадей да скрип колес от повозок. Ингор курил трубку, сквозь зубы что-то напевая. Скоро чуткий к любому звуку Феникс смог расслышать кое-какие слова:
--Красавица – Феникс, огнем воскрешенная,
Жена человека, драконом рожденная,
В огне умерла, пташка неискушенная
И вновь ожила, и вновь окрыленная.

Она вся горела: болели глаза
И только стекала из глаза слеза...
В тот вечер во мгле разразилась гроза –
О, как громыхали тогда небеса!

Красавица – Феникс, огнем воскрешенная,
Жена человека, драконом рожденная,
В огне умерла, пташка неискушенная
И вновь ожила, и вновь окрыленная.

Ее не поняли. Презренные речи.
Она восклицала: «Пойми, человече!
Примите огонь: ведь это не мрак!»
Кричали: «Ее подсылает нам враг!»

Красавица – Феникс, огнем воскрешенная,
Жена человека, драконом рожденная,
В огне умерла, пташка неискушенная
И вновь ожила, и вновь окрыленная.

Запуганный очень на вилы остер.
И дочерь дракона ведут на костер.
И пламя горело, обвив ее стан...

--Чего это ты так смотришь? – Безымянный встрепенулся. Он совсем забыл, что, открыв рот, слушает бормотание послушника. Ингор угрожающе посмотрел на него.
--Простите, - пробормотал обескураженный Безымянный. Несколько минут они ехали молча. Феникс обеспокоено ерзал на жестком сиденье. Он никогда никого ни о чем не просил и просить Ингора допеть было как-то... стыдно.
--Сиди смирно! – рявкнул послушник. – Что, гвоздь в задницу впивается?
--Нет... но...
--Тогда успокойся.
--Допойте, пожалуйста, - выпалил Безымянный на одном дыхании и с потаенной надеждой взглянул в суровые глаза. Старый шрам на щеке дернулся в презрении... Феникс опустил глаза, скрипнув от досады зубами. Не только выставил себя полным идиотом, но и его лишился единственного человека, который хотел с ним знаться. Внезапно Ингор издал булькающий звук: будто что-то в горле у него заклокотало. Откинул голову назад, он... смеялся! Безымянный испуганно вжал голову в плечи.
По щекам Ингора потекли слезы. Он вытирал их свободной от вожжей рукой, захлебываясь от смеха. Отсмеявшись, он выдохнул и сказал:
--Ну и забавный ты, Темный Феникс! Я уже сто лет так не смеялся. «Допойте, пожалуйста!» - пискляво передразнил он Безымянного. Тут в нем шевельнулось что-то похожее на обиду. – Знаешь, - вдруг совершенно серьезно заговорил Ингор, - я всегда думал, что ты малость...э...
--Туповат? – мрачно подсказал Феникс, подскакивая на камне и отбивая себе зад.
--Ну, можно и так сказать, - согласился Ингор. – Я, знаешь ли, сказал себе: «Что-то он совсем молчит, ничего никогда не спросит – значит не надо». А тебе, оказывается, нравятся древние песни. Обычно на мое пение все реагировали затыканием ушей, а ты попросил допеть, - какая-то ирония проскочила в его голосе.
--Просто никто меня не учил, что можно задавать вопросы, - просто отозвался Феникс. – Я молчу, потому что никто не хочет со мной говорить.
--«Презренный безымянный ублюдок?» - процитировал Ингор. – Ты, парень, слишком жалеешь себя и ведешь себя так, что они вытирают о тебя ноги. Я бы на твоем месте давно показал себя, что- нибудь вытворил. А ты считаешь, что обязан им? Лиам конечно, не такой старый придурок, каким притворяется, но даже он заметил, что из тебя вышел бы отличный воин. Ты не показываешь главного.
--Но никто меня не учил! – злобно огрызнулся Безымянный. Он привык, что его все презирают, но чтобы так открыто критиковали!
--Э, парень, я не о мастерстве, - Ингор вынул трубку изо рта и сплюнул на раскисшую дорогу. – Ты никогда не думал, что делает воина воином?
--Меч? – ухмыльнулся Безымянный и получил чувствительную затрещину трубкой по затылку. – Уа! За что?
--Еще раз услышу, обещаю: сварю из тебя бульон и отвезу тринадцати детишкам моей тети Полли! Воля и характер делают воина. Зачем тебе меч, если даже стерпеть обыкновенный подзатыльник ты не можешь?
--Но ведь я лазаю в норы нуаты! – справедливо заметил Безымянный.
--Это не то же самое, - буркнул Ингор. Передняя повозка закачалась и остановилась. – Эй, в чем там дело? – крикнул он. – Парень, давай, сбегай-ка, посмотри, что там за столпотворение.
Безымянный кивнул и спрыгнул в самую грязь. По щиколотку увязая в грязи, перемешанной колесами, он, с трудом переставляя ноги, подошел к первой повозке. Лиам привстал на козлах, разговаривая с каким-то человеком, лицо которого было наглухо закрыто плащом. Рядом с ним стояли еще двое, во влажных плащах. Безымянный сразу понял, в чем дело: незнакомцы просили подвезти их до города, а Лиам, помня о наставлениях черных людей, отнекивался, ссылаясь на недостаток места.
--В моей повозке достаточно места, - вдруг откуда-то возник Ингор, держа в руках свою трубку. – А эти трое выглядят такими тощими, что напихать туда можно таких с десяток.
Феникс фыркнул, а Лиам сердито поджал губы. Несколько секунд напряженного раздумья и он махнул рукой: мол, делайте, что хотите, и приказал трогать повозку. Загадочные попутчики залезли в фургон, причем один из них, Безымянному показалась, что это юноша, залез на козлы рядом с Ингором. Фениксу пришлось пристраиваться рядом с попутчиками. Скоро равномерное покачивание его усыпило.