Она, кругом она! – как вражеский отряд,
Который окружил в кольцо – не вырвать
Из западни смертельной ни душу, ни себя!
Война во мне прикончит эру мира.

Франсуа Мебон, по прозвищу Жаворонок «Кругом она»

Завтрак в личных покоях графини Прованской начался в гнетущем молчании – Клер, уже вновь занявшая свои комнаты, откуда неизвестно в какую часть дворца переселился д’Оэн, унимала дрожь в руках. Такой день – и надо же было барону явиться и омрачить его!
Если Клер надеялась на что-то – допустим, на чудо – то изумительная тактичность барона немедленно отрезвила её.
- Как мадам спалось? Вы выглядите такой усталой, - слуги, конечно, сразу насторожились, не потеряв, однако, полагающейся им внешней невозмутимости.
Клер смогла лишь кисленько улыбнуться. Барон бросил взгляд на суетящуюся за их стульями прислугу – и мгновенно всякое досужее любопытство покинуло их, оставив один лишь панический страх вызвать неудовольствие господина. Втайне Клер даже ревниво позавидовала такому умению барона, поскольку сама редко кому внушала столь искренний трепет.
- Вы, я вижу, охотно носите его, - беря Клер за руку, обратил внимание на её перстень д’Оэн. – Нужно было всё же выбрать для вас что-либо более… дорогое и совершенное.
Клер почти вырвала у него руку.
- Кольцо мне нравится. Люблю изумруды.
- Я знаю, - улыбнулся барон.
Некоторое время они втроем (Катарэна не посмела пригласить к столу де ля Фербра, и он стоял на страже у дверей; Клер было жаль его, на время приравненного к слугам и пажам) молча ели и пили. К концу вкусного завтрака, немного поднявшего Клер настроение, барон мастерски спохватился об одной якобы случайно забытой им вещи.
- Это, если не ошибаюсь, ваше, мадам, - проговорил он, по скатерти придвигая к Клер узкий обнаженный кинжал.
Клер будто обожгло. Отрицать, что стилетом владела не она, или сразу повиниться?
«Он видел всё и остановил меня, спасая свою жизнь. Ничего поделать я уже не могу – я всё равно в его власти, я – его невеста…»
- Я так рада, что он нашелся, - Клер погладила блестящее лезвие, и будто нечаянно её пальцы соскользнули на ладонь д’Оэна. Барон вздрогнул. – Это моё любимое оружие.
- Мессир барон примет участие в сегодняшнем турнире поэтов, надеюсь? – подала голос обеспокоенная непонятным для неё разговором Катарэна.
- Но, милая графиня, - любезно отозвался барон – настолько любезно, что сир Гильом, услышав его, вспыхнул от ревности и невольно схватился за меч, - я не менестрель и не пою и не слагаю стихов.
- Но судить вы можете, господин барон, - чем окажете честь мне и бедным трубадурам.
И барон согласился.
Ристалище для турнира было устроено вне стен города, на зеленой равнине. Издалека огороженную барьерами и окруженную скамьями для зрителей арену можно было принять за боевую – только нигде не было видно ни коней, ни оруженосцев, ни грозных рыцарей. В шатрах, украшенных флагами и эмблемами их родных земель, готовились, повторяя в уме строки песен и настраивая инструменты, трубадуры. Претендентов на щедрую награду золотом от графини Прованской и почетное звание Победителя турнира, который тот впоследствии носил целый год, до нового состязания, было много – и прославленные в королевстве мастера, и молодые отважные авторы – такие, как Бертран, увлекшиеся сочинительством лишь недавно. Франсуа и Бертран оказались в одном шатре – оба они были родом из одной области, но Тибо распорядители турнира попросили покинуть друзей. В отличие от юноши Бертрана, чье лицо попеременно бледнело и краснело от волнения, Жаворонок был тих и спокоен, словно после исповеди. Когда Тибо ушел, он как будто испытал облегчение – должно быть, присутствие сильного противника отвлекало его внимание.
Клер заняла своё место в устланной коврами ложе, где собралась знать Прованса и прочих владений юга, находящая в таких зрелищах удовольствие. Волей-неволей обращаться она могла только к барону – тот сел так, что разделял подруг. Д’Оэн живо интересовался соревнованием и беспрестанно задавал Клер вопросы о происходящем, не давая ей сосредоточиться на ходе турнира, так что выступление Бертрана, с мальчишеской дерзостью поклонившегося ей особо от прочих дам, она почти прослушала, и рукоплескания юнцу, больше похожему на беглого монашка, чем на трубадура, её удивили.
- Что за переполох, барон? – даже поморщилась она от слишком громких хлопков в ладоши, несшихся отовсюду. – Я не поняла ни слова.
- Мальчик довольно даровит, мадам. Если желаете, для вас он сейчас же повторит свою балладу ещё раз.
Повинуясь приказу барона, Бертран вновь напел «Орельена»:
- Любила дочь барона напев
Скрипичных чистых струн
И скрипача именем Орельен
За музыку одну.

Барон-отец музыканта звал
И так пригрозил ему:
«О, дочь мою ты околдовал!
За это пойдешь в тюрьму.

Ты думал богатства мои захватить
И титул, и земли все –
Теперь сыграй-ка, ловкач, мотив
На горя больной струне.

На пире брачном нас развлечешь:
Под музыку твою
Целует пусть молодой виконт
Мою дочь – и свою жену».

Обвенчанных молодых домой
На праздник веселый свезли.
И слугам барон подал знак рукой,
Чтоб Орельена ввели.

Прикрыто шарфом лицо до глаз,
Но слез и в помине нет.
Новой чете поклонился раз,
Смычок приложил к струне.

И скрипка сказала так за него,
И голос был слышен всем:
«Пусть по сердцу будет замужество,
Удачным на много лет.

Любите, сударыня, мужа, детей,
Не знайте беды ни в чем.
Спокойных в достатке желаю вам дней,
Богатство и славный почет!»

Но встала невеста, от муки кривясь:
«Его, а не мужа люблю!
Молю, от людей уже не таясь –
Отдайте меня скрипачу».

Барон улыбнулся, ответил он ей:
«Но ты отказалась б сама.
Совсем другим Орельен стал теперь –
О, ты б за него не пошла».

И сдернули слуги повязку с лица,
И ахнули все, как один:
Зашит бичевою был рот скрипача,
И стал он отныне немым.

А девушка взгляд опустила пред ним
И молча на место ушла,
А мужу сказала: «О мой господин!
Простите за глупость меня!»

Тогда Орельен скрипку схватил
И как никогда заиграл –
Качнулись мраморные столбы,
Подпиравшие зал.

И стены, танцуя, валились на пол,
Камнями давили гостей –
Со свадьбы веселой никто не ушел,
Никто не остался цел.

И лишь Орельена коснуться не смел
И рухнувший потолок,
Когда до конца он гимны допел,
Исчез – не найти его.

На беду незадачливого юноши, графине Веритэ не понравились его заговорщицкие взгляды, которые, не удержавшись от соблазна, Бертран ей несколько раз послал.
- Какой неприятный голос у этого человека! И что за глупая басня, - рассеянно произнесла она будто бы про себя, но зная, что барон её прекрасно расслышал.
Когда на середину ристалища вышел Тибо, многие дамы и простые горожанки стали прилежнее следить за состязанием. Поэт, сняв свой зеленый берет, преклонил колено перед помостом, где сидели графиня Прованская, барон и Клер, и, получив от обеих графинь милостивый кивок, начал, ударив по струнам лютни:
- Мимо древних дубов,
Придорожных могил,
Мимо жутких лесов,
Где никто не ходил,
Скачем с эхом мы в пару, а горе не в счет –
Помолись, чтоб следов наших враг не нашел.

Ворон с ветки сорвался
Нам в след – он пророк.
Не накаркала б птица,
И Бог уберег!

Время тянет назад,
Как в болоте, в часах,
Вязнут ноги коня.
Но не может беда
Нас с тобой подождать,
А погоня азартом пьяна.

Ты невеста - моя,
Мой святой талисман,
Дай Бог, выручат нас
Темнота и туман.
Позади мой соперник с горячим мечом –
Помолись, чтоб следов наших враг не нашел.

Ворон с ветки сорвался
Нам в след – он пророк.
Не накаркала б птица,
И Бог уберег!

Время тянет назад,
Как в болоте, в часах,
Вязнут ноги коня.
Но не может беда
Нас с тобой подождать,
А погоня азартом пьяна.

Что ж, их больше, но мы
Ещё не загнаны,
Под охраной любви
Устоять мы должны.
Обещаю, наш путь кончится хорошо –
Помолись, чтоб следов наших враг не нашел.

Ворон с ветки сорвался
Нам в след – он пророк.
Не накаркала б птица,
И Бог уберег!

Время тянет назад,
Как в болоте, в часах,
Вязнут ноги коня.
Но не может беда
Нас с тобой подождать,
А погоня азартом пьяна

Мимо древних дубов,
Придорожных могил,
Мимо жутких лесов,
Где никто не ходил,
Скачем с эхом мы в пару, а горе не в счет –
Упокой наши души, наш враг нас нашел…

Клер не ответила барону ни на одно его замечание – она просто совсем забыла о нём. Завороженно старалась она поймать взгляд странных разноцветных глаз, и все её страхи перед д’Оэном, не отпускавшие её с того самого часа, как отец объявил ей о помолвке, внезапно показались ей ничтожными и беспричинными, а сам барон напрочь исчез из её мыслей. Очарование не прекратило своего действия и тогда, когда менестрель из Шалона уступил слушателей Франсуа Мебону, по прозвищу Жаворонок.
Франсуа достаточно было посмотреть в глаза Клер, ставшие рассеянно-мечтательными и глубокими, как тайна, чтобы понять, что он заранее проиграл. Барона рядом с графиней Веритэ он даже не заметил – вообще, барон на некоторое время, пока длилось состязание, словно сделался невидимым, поскольку всех вокруг сейчас интересовало другое.
Жаворонок был отлично известен жителям Прованса, и за время его полугодичного плена у маркиза Тьера его не забыли и продолжали петь его стихи, положенные на музыку частью им самим, частью другими музыкантами. Поэтому установилась жадная тишина, когда Франсуа сыграл первый аккорд:
- Он был соперником моим и наглецом,
Он превзошел меня богатством и лицом.
Ему во всех делах везло,
И я ему задумал зло –
Лишь потому, что был он женихом её.

Пусть он сражался, как Неистовый Роланд, –
Нас было больше, не помог ему талант.
На этот раз не повезло –
Где обручальное кольцо?
О как недолго был он женихом её!

Плащ окровавленный ему прикрыл глаза –
Готовый саван бедолаги-мертвеца.
Ему, пожалуй, повезло –
Убитым Бог прощает всё!
Я не простил, что был он женихом её.

И мной был замок взят его в ночном бою,
Я звал по имени любимую свою,
И мне так дьявольски везло –
Как чудо было явлено.
Я буду, он не будет женихом её!

Мне пить хотелось, я в колодец заглянул –
Она со дна смотрела сквозь покровы струй…
Мне всё-таки не повезло,
Нас разлучило вод стекло –
Она любила, был он женихом её…

Восторг после его исполнения был ничуть не меньше, чем доставшийся на долю Тибо. Барон, откинувшись в своём кресле, соединил концы пальцев и прикрыл веками глаза, словно внезапно впав в неодолимую сонливость.
Во время перерыва, в котором графиня Прованская и назначенные ею судьи решали, кого из соискателей победы следует пропустить в следующий круг, барон д’Оэн лишь на минуту открыл глаза, негромко, но внушительно заявив, что мальчишку из Сен-Тьери он решительно не одобряет, после чего мирно сложил руки на груди и снова задремал – так Бертран, благодаря немилости Клер, в этот круг не вошел.
Главная схватка должна была состояться, разумеется, между Тибо и Франсуа. Оба хранили ясное выражение лиц и улыбались друг другу с противоположных концов поля – их дружба, таким образом, как будто никак не пострадала.
Выйдя на суд знатоков во второй раз, Тибо показал всё своё искусство:
- Опять потянется нить одна
За именем его.
Какие звуки в каких словах
Опишут его торжество
Над бедной, слабой моей душой,
Молчаньем погубленной?
Он, может быть, и навеки мой –
Ответ не узнаю я.
Боязнь потерять и это тепло
Из дружеских легких чувств,
Он – мимо, рядом, но я ничего
Сказать не посмею ему.

- Поплачьте вволю, когда о Вас
Забудут ночами все,
Сыграю имя его тогда
На самой тихой струне.
Не звать, не звать: зажимайте рот,
Рыданьем давите крик!
Он, может быть, всё же к вам придет –
Но не узнаете Вы.

Клер вздернула голову, словно выигрывала турнир она, а не Тибо. Она с вызовом смотрела на Франсуа, который медленно шел, словно сознавая ненужность самой попытки победить друга, всеми уже признанного Королем трубадуров. Но держался Жаворонок прямо и, собравшись с силами, запел, ещё не зная, какую бурю вызовет – или зная и про себя упиваясь своим поступком. При первых же звуках его лютни барон д’Оэн широко распахнул глаза и на миг потерял всё своё всегдашнее равнодушие. При первых же словах Франсуа барон чуть наклонился вперед и с напряженным вниманием вслушивался в песню.

- Что Вам они расскажут – на устах их мёд?
О Любви правдиво кто из них споет?
Мои слова не так звучны, как птичья трель –
Я не прошу поверить им, но ты поверь!
Всегда молчать и притворяться, словно мир
Всё так же радостью сияющей творим,
Но открыты Счастью все дороги – не ко мне,
И черный с алым цветом лег в моём гербе.
Моим проклятьем стало слово «Никогда!» -
Зачем Господь создал подобные слова?

Что вам они расскажут и чем удивят?
Вас уверят, будто бы Любовь – не яд,
И что от страсти невозможно умереть…
Но кто отравлен был, тот знает, как гореть
От мыслей, рвущихся в затянутых путах,
Чтоб отыскать Её в Аду иль в Небесах!
Как впиваться в сердце может горечь и когтить
И как мечтаешь дать тоске себя убить!
Моим проклятьем стало слово «Никогда!» -
Зачем Господь создал подобные слова?

Что вам они расскажут, в чём легко солгут?
Но нельзя с Любовью выиграть войну,
Как много жизней забирал за боем бой,
И в каждом новом я был павшим – сам не свой!
Исходит кровью сердце, взятое на меч,
И никакой броней его не уберечь.
Я смирился, и с трудом, но мой подавлен крик:
Я не сумею разлюбить тебя, прости!
Моим проклятьем стало слово «Никогда!» -
Зачем Господь создал подобные слова?
Долго молчала графиня Прованская, взвешивая решение: её голос был последней песчинкой, которая перевесила бы ту или иную чашу – в пользу Тибо или Франсуа. Барон безразлично бросил, что больше награду заслужил Мебон, но Клер горячо настаивала, что победителем должен быть признан Тибо Шалонский.
Оба трубадура стояли перед судьями, и при виде яростно спорящей с подругой Клер Тибо шепотом попросил прощения у Франсуа.
- Ты не виноват, приятель, - Жаворонок ежился от пристального, но не враждебного взгляда барона д’Оэна. - Что приглянулся ей больше меня, - добавил он совсем тихо.
Катарэна всё колебалась – сама она, по совести, была за Франсуа, но с Клер творилось что-то необычайное, и графиня посчитала, что она вынуждена уступить подруге.
Наконец барон лениво процедил сквозь зубы:
- Мне думается, – окружающие задержали дыхание, чтобы не пропустить ни слова, – мы должны почтить желание гостьи графини Прованской – графини Веритэ.
Тибо приблизился и принял награду – большой кошель золота – без всякой радости. Ему отчего-то было стыдно перед Франсуа, очень стыдно.
Клер охотно приняла предложенную бароном руку и, благодарно улыбаясь жениху, покинула ристалище, ни разу не оглянувшись на Короля трубадуров, хотя, видит Бог, ей этого так хотелось…