Дремавшую в дормезе Клер повезли по Синей дороге, ведущей через весь город к дворцу, которым могла гордиться не только столица графства Прованского, но и любое итальянское княжество. С королевским жилищем в Доннэ, перестроенном и расширенном заботами молодого государя, однако, резиденция Катарэны сравниться не могла. Проигрывал её дворец Осэон королевскому Бельрепэру не в красоте пропорций и не изяществе архитектуры, которой восхищались все, кому довелось воочию любоваться чудесным зданием, а в размерах - едва ли его площадь занимала треть площади дворца в Доннэ.
В знак того, что жизнь этих земель связана с морем через важнейший для Франсии на теплом Средиземном море порт Безуан, зодчий создал дворец-символ. Мраморные дельфины и русалки купались в фонтанах, рассыпающих каскады в многочисленных внутренних двориках, в саду апельсиновых деревьев и по обеим сторонам кованых, оплетенных причудливой вязью ворот, соединяющих в себе крепость и изящество. Различные оттенки голубого и зеленого превращали дом графов Прованских в волшебное произведение искусства.
Катарэна приняла Клер вместе со своим «малым выходом» - шутом Жако, безобразным, но добрым карликом, и рыцарем сиром Гильомом де ля Фербра, который немедленно, как только помог Клер выйти из экипажа, присоединился к графине Прованской, встав чуть позади неё.
Про себя Клер поздравила подругу с превосходным выбором – не так давно Катарэна и Гильом стали любовниками. Предстоящие восторженные описания этого события, на которое Катарэна аккуратно намекала в одном из своих писем к Клер, немало помучили любопытство последней.
Де ля Фербра был высоким, мускулистым мужчиной с несколько наивным, по мнению Клер, открытым лицом, на котором сияли зеленые, цвета изумруда в перстне Клер, большие глаза. Сир Гильом был шевалье старых времен – из тех, кто мог отдать жизнь за свою даму. Теперь, когда от дворянина требовались не верность и стойкость, а пройдошество и искушенность в интригах, такого рыцаря-паладина быстро довели бы до плахи, но здесь, в сказочном графстве, «Обители фей», как пели о Провансе менестрели, он пришелся как нельзя более кстати.
Катарэна приготовила для гостьи лучшие, после её собственных, Коралловые покои, где по стенам в деревянные панели были врезаны медальоны с вставками из кораллов.
Когда посторонние вышли, Клер бросила на подругу шаловливый взгляд:
- Ну, мадам графиня Прованская мне поведает, как произошло её грехопадение?
Катарэна села в кресло и весело прищурила глаза:
- Может быть, может быть. Но сначала поговорим о тебе – что там со свадьбой?
- Батюшка уже заказал Милю Гайару, королевскому астрологу, вычислить наиболее благоприятный день для венчания и составить мой гороскоп. Я ещё не пришла в себя, дорогая, поэтому не надо обсуждать эту беду со мной. Всю дорогу до Брионы я думала о бароне, но, оказывается, размышлять под покачивание экипажа и шутливую перекличку свиты совершенно невозможно, а заставить замолчать этих бедных людей, которые не могут опомниться от радости, что несколько недель пробудут вдали от своего грозного графа, у меня не хватило духу. Я и сама, признаться, не представляю, как жила бы сейчас дома, когда батюшка говорит о бароне без умолку и называет меня дурой лишь потому, что мне не хочется становиться его женой. Мне пора бы собраться с мыслями, но я никак не могу… Впрочем, что теперь поделаешь? Если не случится ничего, чего нельзя предвидеть заранее, мне придется покориться.
- Прости, - грустно сказала Катарэна. – Но мне просто стыдно быть счастливой, когда ты…
- Перестань. Я хочу поскорее узнать всё о Гильоме.
- О да! – оживилась Катарэна. – Нежность и сила, страсть и покорность одновременно. По секрету – этот дурачок уверен, будто взял меня силой, но ты понимаешь, что «натиск» устроила я сама. Нелегко было распалить этого образцового рыцаря – он был сдержан, словно дал обет безбрачия, но женщина всегда добьется своего, особенно если добивается она кое-чего от мужчины. Представь себе, у него на шее, с правой стороны, есть шрам от острия копья, куда я люблю его целовать – а он так забавно млеет от этого. Его задели во время турнира в Друа пять лет тому назад – тогда он был слишком молод, а сейчас, я думаю, никому бы не удалось оставить свою отметину на его коже. Оружие и лошади слушаются его, словно заколдованные.
- А ты, ты слушаешься его?
- Иногда, - лукаво усмехнулась Катарэна. – В своей спальне. Словом, я не разочарована и даже, кажется, привязалась к нему, - Катарэне нравилось разыгрывать из себя опытную развратницу, но Клер почитала её одной из самых невинных девушек королевства. Наделенные такой же свободой другие дамы грешили плотью гораздо усерднее. – Он такой трогательный со своей преданностью, служением мне. Иногда мне мерещатся звуки свадебной мессы.
- Конечно, выходи за него, - уверенно поддержала её Клер. – Наконец ты перестала жаловаться на свое мнимое уродство, это же настоящее чудо Господне!
Катарэна, будучи красавицей, постоянно из скромности или какой-то ещё непонятной для Клер причине обвиняла себя по меньшей мере в непривлекательности. Клер называла это глупостью, но перебороть убеждение подруги не могла. У Катарэны были рыжие, с медным отливом волосы и зелено-желтые кошачьи глаза, но из-за невысокого роста и округлой фигуры графиня Прованская окрестила себя толстухой-карлицей. Де ля Фербра первый заставил её передумать и поверить в свое неотразимое очарование.
- Тебе всегда нужен был мужчина, - мудро сказала Клер. – Надежный и стойкий. Прости, но все твои художники, музыканты и певцы – бабочки, что порхают над цветами и замерзают при первом же холодном дыхании зимы. Им безразлично, кого любить и что воспевать. Впрочем, с интересом посмотрю и послушаю, как твоя трубадурская свора станет грызться из-за чести быть признанным самым сладкоречивым.
- Завтра с утра мы отправимся слушать мессу с собор святого Этьенна. Служба будет ранней – многие горожане захотят успеть на воскресную ярмарку в Лэд, куда нынче собралось особенно много торговцев, потому что на турнир поэтов съехались тысячи людей.
- Я тоже хочу туда.
- Но, Клер, ты знатная дама, и бегать по балаганам, словно уличной девчонке, тебе не пристало.
Клер упрямо топнула ногой:
- Можно подумать, что ты – дочь моего отца. Он всегда печется о приличии, хотя на самом деле это – спесь. Мне прискучили куртуазные развлечения, а после свадьбы с бароном… люди будут разбирать каждое мое слово и каждый мой шаг – я и чихнуть больше не посмею! А чего только не рассказывают про твою замечательную ярмарку у Ивера – и про канатных плясунов, и про ученых животных, и про фокусников, глотающих огонь…
- И о бродягах, карманниках и грабителях, - подхватила перечисление Катарэна. – И об утопленниках, выносимых рекой наутро после ярмарки.
- Со мной ничего не случится! – запальчиво крикнула Клер. – Самое страшное уже произошло, когда я надела на палец этот перстень, - сказала она, протянув подруге правую руку, на среднем пальце которой остро сверкнул зеленой искрой изумруд. – Я переоденусь горожанкой, никто меня не узнает – твои придворные не бывают в Лэд, а простые люди не так уж часто видят моё лицо, чтобы догадаться, кто будет среди них.
- А я думала, что ты такая рассудительная! Одна, без провожатых, в гуще черни. Тебя обидит любой грубиян, выпивший достаточно кружек кислого вина. Я не пущу тебя!
- Ты не можешь мне запретить! Пока мы не разругались, как самые обыкновенные кумушки, найди мне какое-нибудь простое платье.
Катарэна всплеснула руками:
- Ты будто хочешь не дожить до свадьбы!
- Да, дорогая, - кротко ответила Клер, обнимая её. – Но, боюсь, Господь не будет настолько милосерд, чтобы вовремя послать мне легкую безболезненную смерть, и мне придется думать о том, как погибнуть, самой.
Катарэна вздрогнула и испуганно переспросила:
- Смерть? Что ты такое говоришь?!
- Я шучу, Катарэна. Ты же знаешь мой веселый и легкомысленный нрав… я всегда только шучу. Так ты исполнишь мое желание?
- Какое? – Катарэна была слишком оглушена, чтобы сразу сообразить.
- Платье. И повозку – до Лэд слишком далеко идти пешком.
- Хорошо, тебя отвезет один мой слуга. Там есть рощица, где все оставляют телеги – он подождет тебя и отвезет обратно.
- Благодарю вас, госпожа графиня, - церемонно наклонила голову Клер. – А сейчас позволь мне отдохнуть.
- Конечно, - Катарэна встала с кресла. – Доброй ночи, или доброго утра – у тебя осталось не более трех часов на сон.
И графиня вышла, оставив Клер одну.
Клер, конечно, не смогла уснуть. Она благоговейно любила собор в Абри и предпочла бы иметь что-либо, пусть лишь отдаленно напоминающее его, дома. Но скопировать здание отказывались даже прославленные мастера, объяснив юной графине Веритэ, что в те давние времена строители клали стены по-особому; а о том, чтобы повторить покрытый медными пластинами обширный, словно целая площадь, купол, не шло и речи.
Когда-то сводный брат прадеда Катарэны, Этьенн Прованский, молодой сеньор Лэдский и Боэский, не носивший титула графа, откликнулся на призыв папы Николая VII, собиравшего христианское воинство для борьбы с язычниками за морем. Мессир Этьенн убедил своего брата Готье предоставить рыцарям Честного Креста Господня корабли и людей, способных управлять ими.
Граф Готье долго не соглашался, и папские послы напрасно вели с ним велеречивые беседы, обещая не только при дележе отдать шестую часть добычи, но и в придачу отпущение всех грехов его семье до четвертого колена. Более того, Царствие Небесное, уверяли они, охотно примет его, отличившегося заслугами перед Господом, в свое лоно. Граф же лишь ссылался на внутренние смуты и мятежных вассалов, требовавших его внимания, жаловался на неурожайный год, грозивший Провансу разорением, всячески юлил со святыми отцами и не давал окончательного ответа.
И тогда мессир Этьенн решительно вмешался, пригрозив брату свержением и последующим заточением в монастыре, а, имея за спиной силы ожидающих на Брионе погрузки отрядов, уже смакующих возможность грабежа и сражений во владениях султана, мог выполнить угрозу, поскольку мстительный папа, оскорбленный нерасторопностью графа Готье и отсутствием у того усердия к вере, особым эдиктом отдал власть над воинами-крестоносцами мессиру Этьенну.
К концу переговоров граф Готье уже был рад сбыть с рук эту опасную орду и своего взбалмошного, но действительно бескорыстного родича чем дальше, тем лучше. Корабли развернули паруса по ветру и, полоща разноцветными флагами и вымпелами, отправились в первый крестовый поход. Этьенн, сеньор Лэдский и Боэский, был на судне представителя Рима, магистра нарочно для этого похода созданного Ордена Круальеров, Защитников Креста. На Востоке мессир Этьенн храбро сражался и был удостоен не одного благодарственного письма от папы. Домой из неслыханно обогатившей выживших войны сеньор Лэдский привез, среди прочего, частицу нетленных исцеляющих мощей святого Денисия, покровителя Франсии – а именно обломок бедренной кости.
Драгоценные мощи заключили в золотую, с алмазным крестом на крышке, раку, присланную и освященную папой. Для реликвии спешно стали возводить достойный такой благодати храм, и строительство было кончено, с помощью Божьей, так быстро, что люди лишь изумленно качали головами: пятьдесят лет для собора, как же должны были работать зодчие, чтобы положить последний камень за столь короткий срок.
Вскоре после окончания строительства почил и далеко перешагнувший за семидесятилетний рубеж пожалованный за свои подвиги по славу Христа удивительным долголетием мессир Этьенн, тут же канонизированный преемником Николая VII, Стефаном XIV, лично прочитавшим надгробную речь на могиле святого Этьенна Прованского, которого похоронили в соборе, слева от входа. Позже над этим местом поставили исполинскую, в три человеческих роста, статую, изображавшую святого воина в полном вооружении, левой рукой опирающегося на обнаженный меч, а в протянутой правой держащего раку с мощами. У ног изваяния поставили водосвятную чашу, теперь непрерывно находящуюся под воздействием исцеляющих сил, исходящих сразу от двух праведников – святого Денисия и святого Этьенна.