Ненависть — самая тяжелая и самая отвратительная цепь, какой один человек может связать себя с другим, ибо кольца этой цепи пропитаны злобой и страхом.
Фосколо.

Ненависть затмевает рассудок.

Суворов Александр Васильевич.

Ненависть может быть унаследована, любовь — никогда.

Ауэрбах.

- Наконец-то! – хрипло, от долгого пребывания на ледяном ветру, воскликнул Готхольд - старший охотник и лучший следопыт племени Валерийка.
Месяц ушел на поиски следов, и еще месяц они по этому самому следу шли. Они, это он сам, Готхольд и его личный следопыт, старший охотник мог себе позволить не искать самостоятельно следы. Жаль, глупого следопыта, кинулся спасать от волков мальчишку. С голыми руками против пятерых зверей.
«Я рад, что пригодился тебе, старший. Твой сын жив». – да, так именно он и сказал, умирая у меня на руках. Дурак. Как же его звали, кажется Оноре.
Да, еще с ними был, его Готхольда, собственный сын. Мальчишка лет семи. Звали мальчика Иоганнес. Это охотник помнил точно.
И вот когда казалось все, еще немного без горячей пищи и питья, без крыши над головой и Старая Шота непременно явится за ними. Никогда им не вернуться домой и не увидеть дымок, поднимавшийся из труб над родными рублеными избами, укутанными по самые окошки снегом.
- А вот тебе, Шота! Так просто ты меня не получишь! – подумал Готхольд.
- Они здесь! – уже вслух, торжествующе подтвердил он и присел за снежным бугром, стараясь, чтобы снежные лошади его не заметили.
Охотник снял с плеча свой лук и благоговейно провел по нему пальцем. Он собственноручно сделал его. Соединил части дерева, рога и сухожилий. На такое способен лишь настоящий мастер.
- Сядь же, тупица! – окликнул он сына, пытавшегося разглядеть табун.
Мальчик, прошагав столько верст вместе с отцом и его следопытом, пока Оноре еще был жив, все равно плохо разбирался в следах, и его глаза никак нельзя было назвать все подмечающими глазами охотника. Иоганнеса научили стрелять из лука, но это ему не помогло, когда напала голодная стая волков. Если бы не следопыт отца, мальчик был бы уже мертв. Зато теперь сам Оноре оказался в объятиях Старой Шоты.
«Ненависть. Иоганнес, ненависть определяет охотника. Только холодная и твердая как скала Мавры, ненависть позволит выследить опасного зверя и сразить его. Особенно, такого как снежная лошадь». – часто говорил Оноре. Следопыт, часто сидя у костра, если было из чего его развести, говорил с мальчиком.
«Ненависть передается от отца к сыну уже многие поколения охотников в нашем племени. Это чувство главное оружие. С ненавистью натягивается лук, накладывается стрела, а затем летит к цели. Не будь в стреле ненависти к врагу, разве решилась бы она поразить цель». – объяснял Оноре.
«Ненависть со временем делает характер охотника несгибаемым и ледяным как Великое море на Севере мира. Приходит время и охотнику подвластно все. Не один зверь не сможет уйти от него. Гордись, Иоганнес, твой отец именно такой. Большая честь служить ему». – благоговейно говорил следопыт.
Иоганнес гордился.
Теперь мальчик остался вдвоем с отцом. Оноре больше никогда не сможет разговаривать с ним.

Чуть поодаль пасся табун снежных лошадей. Их привлекла сюда скудная поросль карликовых берез. Пищу в последнее время стало так трудно находить. Низкорослые деревца распластали свои веточки по снежной земле. Голые побеги, темно-коричневая кора, округлые темно-зеленые листочки. Лошади с удовольствием лакомились и ветками, и листьями. Такая удача после долгих недель почти голода, если не считать лишайника, попавшегося им на пути, три дня назад. Но его было так мало.
Вожак довольно старый по меркам снежных лошадей, но еще полный сил и многолетней мудрости, прохаживался, внимательно оглядывая окрестности и прислушиваясь, не расскажет ли легкий ветерок, касавшийся его белоснежной длинной челки, о притаившейся опасности. Ледяная пустыня, такая спокойная и почти неживая.
Бесконечная, льдисто – искристая тянется она до самого молочного горизонта и далее.

Можно навсегда потеряться, или, может быть, обрести убежище.

Внезапно вожак вскинул голову. Что-то изменилось в неизменном белом пространстве. Ветер слегка усилился и, подхватив снег, закружил его в вихри. И в этих вихрях что-то двигалось. И это был не только снег.
Старший охотник и лучший следопыт, одетый в маскировочные белые шкуры пушных быков, внезапно возник совсем рядом с табуном. Умело наложил на тетиву стрелу и, стараясь учесть направление ветра, спустил тетиву.
Стрела рванулась вперед, но не достигла цели. Она вонзилась в снег подле копыт вожака и полностью утопла.
Рубиновые глаза вожака сверкнули огнем. Жеребец заржал, громко и пронзительно, перекрикивая ветер, предупреждая об опасности. Табун тут же сорвался с места и понесся прочь.
Множество белоснежных грив взметнулось вверх, и сверкнули красные глаза. Широкие раздвоенные копыта легко удерживали их на снегу, не позволяя проваливаться. Добыча явно уходила, и очень быстро. Прямо из под носа у старшего охотника и лучшего следопыта. Но это была последняя стрела. Готхольд несколько раз проклял всё волчье племя, и отдельно тех, на которых они наткнулись в скалах Брониславы. Все стрелы были оставлены там, в мертвых телах серых зверей. Все стрелы кроме одной.
- Стреляй же, Иоганнес! – крикнул в отчаянье охотник сыну, догнавшему отца и тоже накладывавшему стрелу. Посмотрев на трясущиеся руки мальчика, поморщился и добавил – Не медли, сынок!
Мальчик вздрогнул, улыбнулся в ответ и спустил тетиву.
Стрела со свистом понеслась вперед. Она была пущена неумелой рукой, и промах был бы неминуем.
Но сегодня удача была на стороне мальчика. Внезапный порыв ветра изменил полет стрелы. И она вонзилась в заднюю ногу одной из снежных кобыл. Та, взвизгнув от боли, на всем скаку грохнулась в снег. Белая волна взметнулась вокруг неё.
Вожак помедлил, сделав два шага к упавшей кобыле. И вдруг взвившись на дыбы, жеребец в последнюю секунду увернулся от летевшей стрелы и метнулся прочь, вслед удалявшемуся табуну.

Старший охотник Готхольд выругался, и бросил на землю так же опустевший колчан сына. Вынув из-за пояса кинжал из черного кремня, охотник стал аккуратно подбираться к раненой снежной лошади, та барахталась в снегу, пытаясь подняться. Он шел к ней и улыбался, своей ненавистной добыче.

Темная тайна холодной, твердой ненависти.

Наконец снежной лошади удалось подняться, но опираться она могла только на три ноги.
- Не так просто. Не так легко как ты думаешь, охотник. -
Иоганнес вздрогнул.
Мальчик медленно шел за отцом. Все ближе и ближе к снежному легендарному зверю. Мало кто его видел в живую.
И вдруг голос тихий глубокий и нежный как у матери. Чей он?
Мальчик смотрел на снежную лошадь, пытаясь сравнить оригинал с рассказами других охотников и многочисленными рисунками. Мощное тело, белоснежная шкура, густые хвост и грива, чуткие уши, длинная морда, длинная челка. Алые рубиновые глаза внимательно следят за приближавшимися людьми.
- Скоро твое яростное сердце встретится с моим кинжалом. И твоя безмозглая голова украсит стену моего дома! – ухмыляясь, говорил старший охотник, и подходил все ближе и ближе.

Древняя тайна несгибаемой, ледяной ненависти.

В ответ лошадь шумно выдохнула и обнажила белые, мелкие и острые, как костяные иглы, зубы.
- Посмотрим, чье сердце, и с чем оно встретится. - снова этот голос. Мальчик замер, неожиданно понимая, кому он принадлежит.
- Отец. – позвал он.
Готхольд не слышал сына, он и снежная лошадь одновременно рванулись друг к другу. Снежная кобыла увернулась. Кинжал охотника скользнул по плечу и лишь оцарапал его, оставив кровоточащий порез. А вот зубы снежного зверя сомкнулись на плече Готхольда. Тот взвыл от резкой боли. Огненный глаз поймал взгляд охотника. Кобыла сильнее сжала зубы, так, что охотник, человек потерял сознание. Тогда снежная лошадь выпустила его, охотник мешком свалился в снег.

Вечная тайна ненависти.

Впервые, за многие столетия своего существования, ненависть неожиданно изменилась.

- Отец! – воскликнул Иоганнес. «Проклятая снежная тварь убила моего отца!» - эта мысль ледяным осколком пронзила мальчика.
В это же мгновенье в его ещё детском сердце расцвела серым лишайником ненависть. Но это чувство было не таким, как рассказывал Оноре. Внутри казалось, все обожгло, в голове помутилось. Воздух застыл в груди, словно кто-то сжал рукой сердце. Кровь застучала в висках. Ненависть была горячей и вязкой как смола.
- Не-на-ви-жу! - мальчик, подхватил кинжал отца, и бросился к зверю. Снежная лошадь оказалась быстрее, она извернулась и ударила задней здоровой ногой. Удар пришелся по голове, и мальчишка, отлетев, остался, недвижно лежать в снегу.

Очнулся охотник от затекающего ему за шиворот, мокрого, подтаявшего снега и от дергающей боли в ране. Он слышал, чей то крик. Кажется, кричал его сын. Приподнявшись, мужчина обнаружил, что кинжала у него больше нет, а лошадь ударила мальчишку, и того, как безвольную куклу отбросила в сторону. Рано или поздно это бы случилось, все равно. Слабый, глупый, неспособный злится. А значит неспособный ненавидеть. Охотник из него никакой.
Лошадь, услышав его возню, обернулась. Охотник, решив, что с рваной раной в плече, его шансы невелики, начал отползать. Снежный зверь не стал его преследовать. Готхольд поднялся с земли и, зажимая рану, утопая по колено в снегу, заспешил к оставленному лагерю. Где, перевязав плечо, собирался отправиться в племя Анисима, за помощью. Всего-то день пути. Конечно, придется поделиться добычей с чужим племенем. Но снежной твари он не мог простить свое поражение. Найти зверя не составит особого труда. Даже если снег заметет следы. Далеко с покалеченной ногой не уйти. Готхольд снова улыбался.

Снежная лошадь знала, что он вернется. Она прочитала это в его глазах. Он ненавидел её. Отчаянно ненавидел. Обязательно вернется, и приведет еще людей.
- Ну, ничего. Так просто её шкуру они не получат. – подумала она.
Кобыла оглянулась на раненую ногу. Оперение слегка трепетало на ветру. Лошадь шумно вздохнула, дотянулась мордой, и покрепче сжав стрелу зубами, и дернула. Боль прошлась по её телу, как трещина по льду. Её отчаянный вскрик унес ветер.
- Больно. Как больно. - пожаловалась она сама себе.
Аккуратно, что бы меньше тревожить больную ногу, снежная лошадь легла и опустила голову в холодный снег. Он таял от её дыхания.
- Нужно отдохнуть. Совсем немного. А потом,… Что потом? - лошадь тяжело вздохнула.
Алая кровь, тихонько сочилась, и окрашивала белый в красный.
Ветер стих. Начался снегопад. Хлопья тихо падали на белую шкуру лошади, залепляли глаз. Она закрыла их и стала слушать.
Сон тянул ослабевшую снежную лошадь к себе. Но засыпать было никак нельзя. И она не спала. Думала: « Табун белый и неистовый. Вожак. Они, наверное, уже далеко. Спаслись. Но её, Ию бросили. Оставили здесь умирать. Нет, все верно. Так и должно быть. Помочь остальным важнее. Но могли же вернуться за мной? Глупая Ия. Не могли. Люди скоро будут здесь. Этот охотник приведет других охотников».
- Однако же ты осталась одна Ия. – сказала она себе, и крупные слезы покатились по белой шерсти. Фыркнув, Ия тряхнула головой и отругала себя за слабость.
- Ия… - если слышный голос, заставил вздрогнуть снежную лошадь. Она резко подняла голову и повернулась на голос.
Мальчишка зашевелился, затем попытался подняться, но смог встать только на четвереньки. Размазывая по лицу кровь из ссадины он пополз в сторону снежной лошади.
- Оказывается, он жив. – удивилась Ия. – Эй, а откуда он знает мое имя?
- Ты что же, понимаешь меня, человек? Так же как в древней легенде!
Мальчик поднял глаза на лошадь и попытался что-то сказать, но его тут же сложило пополам и вытошнило.
Ия поднялась и кое-как на трех ногах подошла к человеку, и опустилась в снег подле него. Тот протягивал к ней руки и что-то шептал. Наконец его пальцы поймали белоснежные пряди гривы и, повиснув на них, мальчик поднял голову. Человеческие глаза встретились с удивленно раскрытыми рубиновыми глазами снежной лошади.
Снежный ветер внезапно усилился и обратился в буран.
Мальчик сдавленно всхлипнул и уткнулся головой в белый мех, руки запутались в жесткой гриве, обнимая лошадь за шею. Ия в ответ прижала морду к спине человека. Стараясь оградить его от страшного бурана, и не совсем понимая, почему она это делает.
А буран неистовствовал, занося снегом две незначительные фигурки лошади и мальчика. Фигурки в этой огромной, не имеющей границ, вечно снежной и ледяной, прекрасной и древней, продуваемой холодными ветрами, почти неживой пустыне. Пустыне хранящей многие тайны и знания.
И гул ветра обратился в воинственные крики людей и дикий визг умирающих снежных лошадей. И ненависть пускала корни в сердцах. Умирала бессмертная дружба. В алый цвет крови, окрашивались синие глаза, глядящие из под летящей по ветру снежной челки. Заострились твердые зубы, обработаны несгибаемые кинжалы.
И на скале, средь великих снегов стоит неверящий, недумающий, забывший и нежелающий вспоминать, раненый и испугавшийся однажды.

Буран утих также внезапно, как и начался. Снег медленно кружился, и безмолвно ложился на все тот же снег.

Снежная лошадь и человек отстранились друг от друга, и снова поглядели друг другу в глаза. Разные, и с тем же верящие, помнящие и простившие.

- Я Ия.
- Я Иоганнес
- Друзья вечно.
- Друзья всегда.

Впервые, за много лет, снежная лошадь и человек шли вместе и разговаривали. Оба были рады просто идти, говорить и понимать друг друга. Впереди лежал Север мира и Великое море.

Ледяная пустыня, смертельная и опасная, бессмертная пустыня, почти неживая, но иногда способная заживлять раны душевные и физические. И сейчас она улыбалась.

Второй раз за многие столетия своего существования ненависть изменилась. Изменилась, преобразившись в нечто другое.