Наверное, мне не следовало так рано ложиться спать. Через пару часов я проснулась, меня одолела жажда. На цыпочках миновала сенцы и заглянула в ведро, потом в бачок и, наконец, в рукомойник. Вся посуда сверкает абсолютно сухим дном. На столе в избе кринка простокваши и миска с вареной картошкой. С прискорбием я признала, что в доме нет ни капли воды.
Бабка Феофания высунулась с печки и, глядя подслеповатыми глазками, продребезжала:
- Вернулась, дочка? Покушай простоквашки…
Вежливо отказавшись, я взяла ведро и отправилась к колодцу. На улице совсем стемнело, воздух стал влажным, звезды подернулись дымкой, с полей наползает туман. Как белый гигантский зверь, он лениво переставляет мокрые перистые лапы.
Я набрала воды, поставила ведро на лавку в избе и, зачерпнув кружкой воду, жадно напилась ледяной до ломоты в зубах воды. Удовлетворенно вздохнув, я уселась на твердую, но довольно удобную кровать и задумалась.
Итак, что мы имеем? Имеем СТАЮ – скопище не то демонов, не то духов, откуда-то узнающих о смертельных случаях в деревне и тут же похищающих тела усопших. Преимущественно молодых. Как это сказал Марик? Видят СТАЮ только те, кому близится срок предстать перед Творцом. Пастух видит. И я тоже видела. Что же выходит, мне суждено в скором времени умереть? Чушь!
Верить Марику я не собираюсь, и прощаться с жизнью тоже. А вот идея кажется привлекательной. Но, бес возьми, откуда твари узнают о смерти?
Я образованный человек. И абсолютно уверена, что всему должно быть вполне прагматичное объяснение. Ну не верю я, что СТАЯ чувствует смертные терзания отлетающей души. А если нет, значит, кто-то им сообщает.
От этой мысли я подскочила, выбежала на крыльцо. Вдохнув полной грудью туманный ночной воздух, я поняла, что никуда не спешу. Во дворе ничего интересного, псы не воют, деревья не шумят, и даже туман кажется совершенно натуральным. Из тех, что каждый вечер выползает из реки.
Что ж, если уж я вышла, прогуляюсь по Галушкам. Я не спеша, протопала по всем трем улицам деревни, то и дело наступая в лужи, не встретила никаких подозрительных личностей и решила вернуться в теплую постель. В голове зреет план и до утра необходимо продумать его до мелочей, чтобы мерзкий разбойник не посмел упрекнуть меня в скудоумии, а легион – в неумении обучить специалистов.
Тихонько скрипнула калитка. Я резко обернулась, словно вор, застигнутый за взломом замка. Мне показалось, что сзади мелькнула белая тень. Неужели показалось? Нет!
Белая грязная псина беззвучно трусит по улице, вполне материально мараясь в грязи. Туман не слишком густой, и я отчетливо увидела свалявшуюся шерсть на загривке и длинную острую морду твари. Я побежала, при необходимости я могу бежать очень быстро и тихо, правда, не долго. Тварь не заметила меня, двигалась я вдоль забора, и продолжала свой неспешный путь по деревне. Какого беса ей тут надо? Если это одна из псин СТАИ, то я просто обязана узнать, к кому она пришла.
Долго гадать не пришлось. Калитка на окраине деревни не скрипела, обильно смазанная маслом – Марик мужик аккуратный и хозяйственный. Собака прошмыгнула мимо пастуха в калитку, защелкнулась щеколда. Вот это номер!
Я выждала пару минут и громко забарабанила в калитку.
- Дядька Марик! Дядька! Откройте! Караул! – завопила я так, будто меня режут.
Пастух открыл сию же минуту, словно стоял под дверью. Высунув в щелку голову, он уставился злыми глазками, усы топорщатся в разные стороны. Через секунду Марик справился с собой, лицо приобрело ласковое, почти отеческое выражение, калитка распахнулась.
- Тата? – приветливо спросил он, - Что тебя привело ко мне в этот час? Входи, дочка, входи!
Он широко раскрыл передо мной ворота, быстро оглянулся назад и с совершенно спокойной, даже умиротворенной улыбкой, повторил:
- Зачем ты пришла?
Я напустила испуганный вид и голоском маленькой девочки сказала:
- Дядька Марик, я видела СТАЮ, все как вы сказали. Я теперь умру, да?
Мои подкупающе честные глаза смотрят умоляюще. Пастух не посмел усомниться, только разинул рот и медленно проговорил:
- Ну что ты, дочка, право же, не стоит верить сказкам старого дурака. Пойдем, выпьем чаю с мятой и кошачьей травой…
Я всхлипнула и, повиснув на груди пастуха, разразилась громкими рыданиями. В итоге в ход пошли утешения и убеждения, из которых я собрала по крупицам ценную информацию. Оказывается, СТАЮ вообще мало кто видит, в частности погибшая во цвете лет Марьянка не видела никаких белых волков и блудных дев. А сам он вот уже третий год разглядывает блудниц и помирать не собирается. Кроме того, я выяснила, что СТАЯ появилась впервые пять лет назад и первый, кого она похитила, был живым! Уснул парень и исчез.
- Так и не вернулся? – удивилась я.
- Нет, не вернулся. Ни живой, ни мертвый, - печально ответил пастух.
- О, - картинно простонала я, - Марик, когда я умру, не отдавайте меня СТАЕ…. прошу, умоляю, не отдавайте!
Как и любой мужчина, дядька Марик панически боялся женской истерики. Особенно, если истерику закатывает девица с бляхой легиона на лацкане куртки и мечом на поясе. Как мог, он успокоил меня и все-таки сунул в руки пузырек с кошачьей травой.
Ну, что ж, ситуация проясняется. Крючки закинуты. Кого мы поймаем? Пескарей, щуку или весь косяк?
Теперь к Вану, следует кое-что обсудить прежде, чем кидаться головой в омут. На постоялый двор я пришла с заднего входа, незачем попадать на глаза любопытному Федоту, у меня и так репутация подмочена.



Свет в комнате разбойника не горит, но окно распахнуто, несмотря на довольно прохладную ночь. Для чего, я поняла минутой позже. Стоя под раскидистой яблоней, я грызла золотистый плод и наблюдала любопытную картину: в зарослях репейника под окном разбойника маячила фигура в цветастом сарафане с накинутой на плечи серой шалью. Девица задрала голову и тихо позвала:
- Милый, я пришла, милый!
Из окна высунулась темная макушка Бофора, он что-то ответил девице, та хихикнула и приготовилась ждать.
Так вот чем занимается негодяй, пока я в поте лица веду общее расследование!
Зазнобу Бофора я тоже узнала. Соседская дочка, Паратя, кстати, просватанная за сына мельника, неказистого, но славного парня.
Я догрызла яблоко и, справедливо рассудив, что Бофору понадобится некоторое время, чтобы одеться и спуститься вниз к подруге, решила повеселиться.
Для начала прокралась на соседний двор и сняла с веревки белую простыню, каковую безжалостно продырявила и нацепила на голову. Потом пробралась обратно в благословенную тень яблони, где я тихонько обнажила меч и зажгла свечу. Ну вот, теперь в путь.
Паратя таращится на Бофоровы окна, подскакивая от нетерпения. Услышав за спиной шаги, она стыдливо сложила на груди пухлые ручки, опустила глаза и обернулась.
Наши взгляды встретились, я взмахнула рукой, держащей свечу, выписывая огненный круг, и зловеще захохотала, вводя бедняжку в суеверный ужас:
- Что, блудница, - пророкотала я, нацеливая острие меча, - попалась? Я – карающая дева целомудрия! Признавайся, неверная, подарила ли поцелуй, предназначенный законному супругу, этому чужеземцу?
Девица, побелев в тон простыне, потрясенно закивала. Я испугалась, что она грохнется в обморок, и поспешила закончить показательное выступление. Проскакав вокруг незадачливой Парати круг, я помахала свечой и возопила:
- Теперь ты неприкосновенна для иных мужчин, кроме нареченного супруга, - торжественно заявила я, - если согрешишь, умрешь сию же минуту!
Паратя грохнулась задом в репейник и, коротко взвыв, отползла на четвереньках на безопасное расстояние. За забором она вскочила на ноги и, крестясь, побежала до дома.
Я задула свечу и стянула с головы простыню с чувством выполненного долга.
- Тата, - насмешливый голос заставил меня обернуться, - неплохо справляешься с соперницами. Мне нравится творческий подход. Решила присоединиться к клубу моих поклонниц?
Честное слово, мне хотелось расцарапать ему лицо, но пришла я по делу, о чем и сообщила похотливому разбойнику.
- Очень рад быть полезен госпоже наемнице, - Ван учтиво отвесил поклон, - где я могу стать полезным? – ехидно осведомился он. Он неисправим!
После прогулки по туманным Галушкам я так замерзла, что тяга конспирации разом пропала. Я кивнула на «хоромы» Бофора, тот пожал плечами и пошел вперед. Его белая рубашка в темноте стала великолепным ориентиром. Зачем он так вырядился на свидание с чужой невестой? Не иначе, хотел скандала.
Мы бесшумно, как две хитрые мыши, проникли на постоялый двор и заперлись в комнате Вана. Здесь мне пришлось с большой неохотой стащить сапоги, изгвазданные в жидкой грязи и росе. Ван невозмутимо наблюдал за моими манипуляциями, потом подал бокал вина. Я хотела отказаться, но рубиновый напиток так красиво играл в свете свечей, что я решила просто подержать его в руках, разглядывая, как алая искра бьется в гранях хрусталя.
- Ну и? – Бофор отвлек меня от созерцания бокала.
- У СТАИ здесь есть помощник, - сообщила я, пробуя вино. Оно оказалось выше всех похвал. Откуда такое взялось в Галушках?
У Вана на секунду пропал дар речи.
- Кто?
- Не важно, - уклонилась я от ответа, - важно другое, если мы хотим выследить СТАЮ, нам нужен покойник.
- Следующего мертвяка мы будем ждать до пришествия мессии, - фыркнул Ван.
- Мы не будем ждать.
- Ты предлагаешь кого-нибудь убить? – не поверил Бофор.
- Никого убивать не придется, трупом буду я.
Ван посмотрел на меня с сочувствием, как на душевно больную. Еще один такой взгляд, и он рискует вылететь в окошко.
- Тата, - с нежной заботой проговорил он, - если ты собираешься покинуть бренный мир ради нашего общего дела, я, конечно, тронут, но прошу тебя, не стоит…
- Идиот, - прошипела я, - прекрати ерничать. Я притворюсь мертвой, СТАЯ придет, а когда поймет, что я не подхожу, скажет: «пардон, обозналась» и убежит. За это время ты выследишь ее путь. Ну, как?
- Хм-м, - глубокомысленно произнес Ван, - идея интересная, и настолько дикая, что может сработать.
Я почувствовала себя на пике Лавареста. Ван вытащил карту долины, и мы оба уставились на нее, как кошки на кровяную колбасу.
- Вот здесь, - ткнула я пальцем на закатный холм, - отсюда тебе будет очень удобно наблюдать за происходящим.
- Хм-м, ну да, - снова задумался Бофор, - пожалуй, ты права.
- Ну, достойна я быть твоей напарницей?
- Определенно, - кивнул Ван, - кстати, а от чего умрет цветущая молодая девица с эмблемой легиона на лацкане? Уж, не от неразделенной ли любви к презренному разбойнику?
Наши взгляды скрестились. Ван вывел меня из себя. Хотя, если откровенно, я вполне понимала здешних девиц. Окажись я местной жительницей, имела бы огромный риск остаться замшелой и скорбной старой девой. Контингент мужчин брачного возраста деревни Галушки не радовал глаз даже девяносто пятилетней старухе. Мне стало жаль несчастную Паратю, может быть это приключение стало бы единственным светлым воспоминанием в ее жизни. Едва не поддавшись самобичеванию, я заявила:
- Именно по этой причине, - с наслаждением я наблюдала за вытянувшейся физиономией Бофора, - я – одинокая и невинная жертва несчастной любви к молодому и прекрасному разбойнику, который одним взглядом сразил меня наповал, но не удосужился подать руку, чтобы помочь подняться.
- Красиво сказано, - одобрил Ван.
- Я напишу душераздирающее письмо, и во всей деревне не найдется ни одного человека, который не поплачет о моей горькой судьбе и безвременной кончине.
- Шутишь? – подозрительно осведомился Бофор.
- Ничуть, - серьезно ответила, идея казалась мне удачной, хотя и требовала напряжения моральных сил. Все-таки придется изображать влюбленность в бессовестного разбойника. Я залпом выпила вино.
- «Рубиновый закат», - сообщил Ван.
Я кивнула. Мы еще немного поболтали, обсуждая детали. На реализацию плана выделили два дня – сегодня и завтра. Если повезет, послезавтра можно будет отправиться в путь. Август стремительно катится к концу.
Вот уже сегодня вечером нам придется появиться на танцах вместе, чтобы убедить местных жителей в реальности нашего романа. И пусть все девки засохнут от зависти!
- Наемница и разбойник – это экзотика, - потягивая «рубиновый закат», вздохнул Ван.
- Вообще-то, мне полагалось бы сдать тебя властям, - задумчиво сказала я.
- Но ведь ты этого не сделаешь, - почему-то уверенно ответил Бофор.
В глубине души я все же надеялась по окончанию операции сдать разбойника легиону. В мечтах я уже вручала проклятому Поморину его проклятый артефакт и кивала головой в сторону закованного в кандалы Бофора. Я почти чувствовала, как мой кошель утяжеляется от тысячи золотых, назначенных в награду за поимку опасного преступника. Обо мне напишут газеты, мое имя будет у всех на устах. Может быть, меня даже наградят!
Потом я получу двойной отпуск и ни за что не останусь в столице под носом у Баргуса, а махну в деревню к матери Маргасика. В деревне буду плевать в потолок, гулять, есть, спать, благо сезон полевых работ давно закончится. Мама у Маргасика золотая, даже если приедут от Баргуса со срочным донесением для меня, спрячет в чулане и скажет, что давненько не видела. Вот красота-то будет! А награду потрачу на новый меч и зимнюю куртку, у старой еще прошлой зимой снежный тролль вырвал рукав.
Нет, дружочек, Ван Бофор, я бы на твоем месте не была так уверена.
Но вслух я сказала:
- Хм-м.
Бофор не заметил моих сомнений, отдергивая занавеску. В каморку ворвалось бледное летнее утро.
- Пойдем, я тебя провожу, - предложил разбойник.
- Сама дойду.
- Ага, - Ван оказался непреклонным, - уже один раз дошла…
Он быстро зашнуровал ботинки и встал у двери.
- В прошлый раз я дошла до кровати, - уязвлено сообщила я, - и даже успела немного поспать.
Мы вышли, не слишком таясь, все равно вечером придется разыгрывать бурный роман. Но ничего, завтра я «умру», так что терпеть осталось недолго.
Туманная ночь постепенно уступала позиции довольно ясному утру. Я порадовалась хорошей погоде, поделилась радостью с Бофором, но, получив в ответ неопределенное подергивание плечами, отвязалась от него. Тонкие губы разбойника поджаты, он о чем-то напряженно думает, а меня это почему-то раздражает.
Когда мы вошли в калитку бабки Феофании, я готова была бежать от Бофора хоть на край света, но на пороге появилась хозяйка, и пришлось изображать нежную улыбку. Ван опомнился и показал золотой зуб.
Бабка подслеповато сощурилась и понимающе пропела:
- Нагулялись, голубки! И верно, ваше дело молодое!
«Голубок» прижал «голубку», я терпеливо прикусила губу. От Бофора пахнет заморским табаком и какими-то травами.
- Войдите, дорогие, попейте чайку, я уже и плюшек напекла.
Вопреки моим надеждам, Ван принял приглашение и даже помог нам с бабкой натаскать дров и воды. Через полчаса Феофания радушно поила нас чаем из пузатого нечищеного самовара с плюшками и необычайно вкусным малиновым вареньем. Нас старушка посадила рядышком, демонстрируя современность взглядов и лояльное отношение к молодежи. Ни мне, ни Бофору современность бабкиных взглядов удовольствия не доставляла, но мы стоически терпели.
- Эх, славные годки у вас, милаи, - со сладкой улыбкой, делающей морщинистее личико похожим на печеное яблочко, вещала Феофания, - вам сейчас только гулять, женихаться.… Ну, да, сегодня как раз на гулянья пойдете, а там по осени и свадебки играются…
У меня захватило дух от перспективы. Замуж я не собираюсь, по-крайней мере, в ближайшие десять лет. И уж точно не за Вана. У Бофора же слова бабки вызвали живейший интерес.
- Праздник, говорите?
- Так, праздник урожая, а вы не знали? – удивилась хозяйка, - У нас каждый год гулянья бывают, со всех соседних деревень сваты съезжаются…ух, любо-дорого смотреть…
Феофания завистливо покосилась на нас и нацедила еще по чашечке кипяточку.
- Я-то к снохе поеду, в Магуры, я вы в хате хозяйничайте, ваше дело молодое.
- В Магуры? – переспросила я, радуясь негаданной удаче.
- А то ж, - подтвердила Бабка, - скотинку к Ганьке угоню. А вы за избой приглядите, да Горцу кость бросите.
Мы с Ваном переглянулись, разбойник лихо мне подмигнул и сказал:
- Не бойся, бабуля, все будет в лучшем виде!
- Ну, вот и славно, ребятки, - бабка засобиралась, укладывая в корзины и мешки гостинцы для многочисленной родни.
Бофор откланялся, а я ушла за занавеску и легла спать со вторыми петухами.



Разбудил меня вежливый стук в ставень. Солнце клонилось к западу, заливая комнату рыжими лучами, в которых танцевали миллионы пылинок. Я высунулась в окно, Ван Бофор стоит, облокотившись о забор, и курит сигару с амфорой.
Я вернулась в комнату, распахнула узенький платяной шкаф. Выбор был невелик и удручил меня отсутствием положенного женщине разнообразия. Я храбро остановила выбор на единственном сарафане, синем в алых крупных маках. Сарафан красив, я покупала его с прошлого гонорара на ярмарке. Но, к сожалению, совершенно ненадежен в профилактике комариных укусов. Покрутившись перед зеркалом, я одобрила открытость и потрясающие воображение вырезы. Будем надеяться, меня не съедят кровососы.
Ван снова постучал, я махнула рукой, приглашая войти, и вскоре мы уже пили молоко с заботливо оставленными хозяйкой пирожками. Феофания сомневалась в моих кулинарных талантах, и была абсолютно права. В походах, я всегда старалась остановиться в какой-нибудь харчевне, а если приходилось ночевать в лесу, варила в котелке незамысловатую кашу, или пекла в костре картошку.
- Отлично выглядишь, - похвалил Ван, смакуя пирожок.
Я отложила гребень, которым пыталась привести в порядок спутанные длинные волосы, и разглядела разбойника. Он одет, как всегда, в отутюженную белоснежную рубашку и узкие темные брюки. Интересно, где он раздобыл столько рубашек, ведь никто еще не видел разбойника, отпаривающего хлопок?
- Ты тоже, - улыбнулась я, входя в роль.
Вполне довольные друг другом, мы отправились на площадь. Ван галантно подставил локоть, мы шли по улице совсем, как влюбленная парочка.
Веселье уже началось. На площади невозможно протолкнуться. Но Бофора узнавали и давали нам дорогу. Каждые десять шагов разбойника останавливали, расспрашивая обо всем на свете. Когда очередной знакомец поинтересовался урожаем репы на юге Зарнии, я не выдержала и рявкнула:
- Вот что, уважаемый, не пошли бы вы на юг, откушать репы. А то, говорят, ее даже жучок не берет.
Знакомец разинул рот, подбирая подходящий ответ, но Ван потянул меня за собой, и мы затерялись в толпе. Обстановка всеобщей суеты и толкотни нервировала, поэтому я предложила спутнику присесть в сторонке и откушать шашлычка.
Ван невозмутимо усадил меня на обтесанное бревно, чмокнул в губы и исчез. Впрочем, исчез ненадолго. Я встретила его справедливой отповедью о вреде поцелуев без брака, но Бофор сунул шампур с истекающим соком мясом и с вздохом ответил:
- Расслабься, Тата, никто не поверит в наш роман, если мы не будем вести себя, как влюбленные.… Ешь давай, выглядит аппетитно.
Я тоже вздохнула и вгрызлась зубами в сочное мясо молодого бычка. Ветер тем временем заиграл моим сарафаном, раздувая до неприличия, и открывая ноги, которыми сразу заинтересовался мужской контингент гуляющих. Ноги у меня нормальные, хотя и излишне мускулистые, но это на любителя. Любопытно, как нравится Вану? Любопытно? Чушь!
Ван догрызает шашлык, почти не глядя на меня. Зато на нас с какой-то звериной завистью, как кошки на чужую рыбку, глядят незамужние (да и замужние) деревенские красавицы. Я возгордилась, похоже, мне достался самый знатный парень вечера, и обняла Бофора за шею.
- Ты чего это? – изумился Ван.
- Ничего, - я поцеловала его в ухо, - вхожу в роль.
Разбойник тихонько рассмеялся и обнял за талию, развеяв мечты завистливых девиц.
- Слушайте! Слушайте! Слушайте! И не говорите, что не слышали! – завопил нанятый тамада из соседней деревни, - Сейчас в честной битве сойдутся лучшие силачи! Кто хочет показать удаль молодецкую в кулачном бою? Приходите, не стесняйтесь! Пощекочите ваши нервы! Потешьте ваших баб! Приз победителю – золотой десятень из копилки самого барина!
Я толкнула Вана локтем в бок:
- Не хочешь продемонстрировать удаль разбойничью… тьфу, прости, молодецкую?
- Потешу баб, - согласился Бофор, поднимаясь и выходя в центр площади. Я осталась сидеть на бревне, отсюда мне отлично все видно. Против разбойника вышел настоящий гигант Никола Красная Рубаха. Рубаха действительно красной, так же как и шаровары, широченная физиономия детины и даже обмотки лаптей. Сам Никола напоминает перекормленного борова. Впрочем, в удали молодецкой боров не новичок, о чем красноречиво свидетельствует переломанный в двух местах нос.
Никола поднял пудовые кулаки, и мне стало жаль Вана. Как бы ему не пришлось изображать мертвеца.
Ван стоит совершенно спокойно, ему аплодирует все женское население Галушек, но, похоже, никто всерьез не сомневается в победе Николы. Но вышло все иначе: молодцы сошлись в бою, двигаясь друг против друга по кругу, изредка нанося удары и уклоняясь от них. Ловкий и изворотливый, как мангуст, Бофор, легко уворачивался от бросков увесистой туши и вскоре довел Красную Рубаху до исступления.
Это было смешно, тем более что голосистый тамада колоритно комментировал поединок:
- Красный наносит мощный удар по корпусу противника. Но где же этот корпус? А белый уже сзади и атакует красного ударом ногой под филейную часть. Поглядите, как разъярен красный, он готов задушить бойца в белом голыми руками. И задушит, если поймает…
Площадь взорвалась хохотом. Я согнулась пополам, давясь смехом, и закричала:
- Ва-ан! Уделай этого борова!
Никола совсем озверел и совершил мощный, но, малоэффективный бросок в сторону Бофора. Тот увернулся, подсек тушу и приземлился на грудь обливающегося потом, злющего, как бес, противника. Победа была засчитана окончательно и бесповоротно.
Ван картинно поклонился на четыре стороны, стряхнул со лба пот и, получив приз, вернулся ко мне под рукоплескания публики. В этот вечер Ван стал кумиром деревни Галушки. Ему завидовали мужчины, ему посылали воздушные поцелуи женщины, в него играли дети.
- Ну, как, достоин я стать твоим напарником? – деловито осведомился он.
- Безусловно, - искренне похвалила я, запечатлев поцелуй на лбу победителя.
Мы пошли к будке с квасом, взяли две кружки. Ван жадно выпил обе и потянул меня танцевать.
Вечер быстро сменился ночью. Кругом горят костры и факелы, вокруг носятся обалделые влюбленные светлячки. Под веселую мелодию гитар и гармоник невозможно не пуститься в пляс. Кроме того, Ван хорошо танцует, и хотя я так и не научилась танцевать вальс и польку, мне легко и просто скакать рядом с ним в хороводе.
Нас затянула толпа, а мы затягивали в хоровод остальных. Обычно презрительное и даже слегка брюзгливое лицо Бофора озарилось улыбкой, которая в свете костров выглядит бесовской. Но мне уже нет дела до недостатков навязавшегося напарника. Мне нравится вечер, праздник, танцы, и вообще все вокруг. Даже Ван…
Я приметила у забора тоненькую девушку с печальным миловидным личиком. Тугие черные косы переброшены на грудь, огромные глаза отражают блики костра, но никто не торопится завладеть сокровищем. Она глядит на меня и немного на Бофора. Глядит с надеждой и грустью… Я потянула ее за руку, вовлекая в хоровод, и опять все завертелось, закружилось, понеслось.
А потом танцы кончились. Это наступила ночь. Полилась рвущая душу мелодия гармониста и слова задушевной песни. Ван затянул припев низким приятным голосом: «ты прости меня, моя любимая, ухожу в дальний путь один…»
Мне стало жаль этого вечера, который совсем скоро закончится. И Ван снова станет врагом, временно соблюдающим нейтралитет. Мы не нравимся друг другу, это очевидно, но сегодняшняя ночь так сказочно хороша.
- Ван, - я отвела его в сторонку, - не пора ли заканчивать с этим?
- Ты готова? – нахмурился Бофор.
- Кажется, в наш роман уже поверили…- словно оправдываясь, сказала я.
- Может быть, - он сжал мою руку, по спине пробежал холодок, - ты уверена в своем решении?
- Да.
- Не может быть так, что СТАЯ не придет, или ей понадобишься ты живая? – Бофор нагнетал в мою душу сомнений, и меня это взбесило. Я рявкнула:
- Нет!
- Тогда пошла прочь, потаскуха! – заорал разбойник, грубо отталкивая. Не сразу сообразив, в чем дело, я остолбенела. На глаза навернулись слезы:
- Ван…
Но он уже шагает от меня, по дороге зацепив под руку первую попавшуюся девицу – ту самую, симпатичную, с черными косами.
- Ван, - нахлынувшая обида почти настоящая, - вернись, умоляю, любимый! Я жить без тебя не могу!
Упав на колени, я страдальчески протягивала руки вслед уходящему разбойнику. Фу, какой позор!
Немая сцена, во время которой зрители боялись дышать, закончилась. Люди обсуждают новый скандал. Кое-кто попытался меня утешить, и я поспешила ретироваться в ближайшие кусты. В дом бабки Феофании пробралась крапивными задворками, некоторое время просидев в кустах и убедившись, что затея удалась. Кажется, Марик, как и все остальные, не усомнился в нашей ссоре.
Войдя в дом, я упала на кровать. Ну, Ван, мерзавец, держись! Это ж надо так сыграть, даже меня с толку сбил. Вот тебе и реализм сюжета.
Я вскочила и принялась писать предсмертное письмо.
« Любимый мой разбойник и все добрые люди деревни Галушки.
Жизнь моя завершится этой ночью без исповеди и молитвы. Прошу никого не винить в моей гибели, кроме роковой любви к ужасному и прекрасному разбойнику Вану Бофору. Поскольку оный разбойник отверг мою девичью красоту и чистое чувство, подвергнув несмываемому позору, мне остается только одна дорога. Простите меня люди добрые, если кого-то ненароком обидела.
Завещаю Вану Бофору распорядиться моими вещами и лошадью по кличке Кошка.
Настаси Бранская.»