Каждый раз, когда я читаю этот абзац, по спине пробегают мурашки, заставляя поёживаться от сырости и туманов венецианской набережной. Слово за словом описываемая картина оживает в воображении, понемногу заставляя забыть о реальном мире. Я всё ещё отвлекаюсь от книги, чтобы посмотреть в пустоту и дать образам немного устаканиться в голове. Предложение за предложением, и в спёртом воздухе моей комнаты я ощущаю солённый океанский бриз и запахи гнилой воды венецианских каналов, разбавляемые ароматом сладкой ваты и поп-корна. Это место полно призрачных голосов из прошлого. Я слышу истеричный визг людей раз за разом погибающих на аттракционе "Русские горки", сливающегося со звуками выстрелов из тира на пирсе. Фоном служит абсурдно-жизнерадостная мелодия вурлитцера, раздающейся из венецианского кинотеатра, вот-вот готового рухнуть в Тихий океан и забрать с собой чёрно-белые тени Лон Чейни и Лилиан Гиш. Где-то вдали я слышу раскаты грома надвигающейся грозы, сменяющимся последним в этом веке грохотом колёс запоздавшего красного трамвая, в котором тоскливый голос тьмы нашептывает кому-то: "смерть - дело одинокое".


Такова завязка романа "Смерть - дело одинокое" - первого большого романа Рея Бредбери со времён "Надвигается беда". В этом произведении, выпущенного в 1985 году, Бредбери возвращается к истокам своего творчества, отдавая дань памяти жанру крутого детектива, который был так популярен в 40-50хх годах прошлого века. Это первая часть из условно называемой критиками и поклонниками автора "голливудской трилогий", в которую также входит повесть "Давайте все убъём Констанцию" и роман "Кладбище для безумцев". Помимо общей эпохи и места действия, эти произведения объединяют также и общие персонажи - это типично для Бредбери, достаточно вспомнить его иллинойскую дилогию, состоящую из романов "Вино из одуванчиков" и "Надвигается беда". "Смерть - дело одинокое" можно назвать переходным звеном между двумя сериями, который символизирует взросление человека. От сентиментальной ностальгии по беззаботному счастливому детству, проведённому в Гринтауне, Бредбери отправляет своих героев взрослеть в депрессивные декорации из тумана и сырости Венеции. Хоть об этом и не говорится напрямую, но в главном героем романа узнаётся повзрослшевший Дуглас Сполдинг (альтер-его самого Бредбери) из "Вина из одуванчиков", у которого здесь нет имени (все его называют просто Чокнутым).

Будучи писателем дешёвых детективных рассказов, Чокнутый живёт в типично-скромной для своей работы квартире. Каждый раз, когда ему удаёться продать свои рассказы в "Дешёвый детективный журнал" или в журнал "Странные истории", он выбегает на улицу и кричит об этом всему свету - потому-то его и прозвали Чокнутым. У Чокнутого есть невеста, которая путешествует по Мексике. Он не видел её уже много месяцев и очень скучает по ней. Изредка она звонит ему на телефон-автомат, который находится на заправочной станций рядом с его скромной квартирой - в таких случаях он забывает обо всём на свете, и даже забывая одеть штаны, бежит к телефону. У Чокнутого в Венеции нет друзей, кроме нескольких знакомых, и он постоянно простужен. Единственный его друг живёт в Лос-Анджелесе, её зовут Фанни. Чокнутый всегда мог обратиться к Фанни за советом в трудную минуту. Именно так и случилось после той ночи, когда тьма разговаривала с ним в грохочущем трамвае, и монолог которой стал отправной точкой для разгадки самой страшной тайны для человеческой души - тайны одиночества и смерти. Тайна, которая выглядит точно также как никому не нужный старик, найденный убитым в затопленной цирковой клетке; и одинокая леди, обречённая на смерть и окружённая призраками канареек - настолько старыми, что в их клетках до сих пор лежат газеты с заголовками о восхождении Хирохито на престол. Люди, отмеченные печатью одиночества - граждане Венеции.

Всё здесь пропитано дыханием той эпохи. Даже удивляешься, как автор смог так захватывающе описать это время упадка во всех мелочах. Атмосфера светлой меланхоллии и беспросветной депрессии царит в Венеции. Через слова Рей Бредбери создаёт один из самых удивительных по силе образов миров, до которых может додуматься человек. Оттуда, даже из самых тёмных закоулков, можно увидеть свет мексиканских карнавалов в честь Дня Мёртвых, проходящих под апельсиновым солнцем Лос-Анджелеса; оттуда можно слушать оперы Пуччини и Карузо и ждать звонков из Мехико-Сити, путешествуя по трамвайным остановкам надежды, заваленными окурками и старыми билетами. При каждом чтении можно находить что-то новое и так же, как и в первый раз, рассматривать пустоту, которая кроется за книгой.