– Вереск! – я слышу далёкий голос, но не обращаю на него внимания.

Я заворожён красотой, открытой мне.

Надо мной раскинулось бескрайнее голубое небо. Белые облака укрывали его, словно листва, убаюкивающая засыпающий лес. Солнце своими тёплыми лучами грело мои крылья, но стоило мне только взглянуть на него, как глаза пронзила острая боль. Дневное светило давало жизнь всему лесу, но никому нельзя было смотреть на него без муки.

Мой старый учитель говорил, что жизнь и боль неразрывно связаны между собой: мы рождаемся в муках и в муках же покидаем этот мир, чтобы дух наш вернулся в землю. Он говорил, что, ощущая боль, ты чувствуешь жизнь такой, какой её задумал Создатель: полной тяжких испытаний, лишений и утрат. А когда я говорил ему, что земной путь состоит не только из этого, он лишь загадочно улыбался и отвечал, что я ещё слишком молод.

Мой взгляд вернулся к бескрайнему зеленому морю. Небеса всегда манили меня своей красотой, но я никогда не покинул бы свой лес, чтобы навсегда остаться в голубой выси. Ведь там нет жизни.

Цепкий взгляд филина, отдавшего мне своё тело, без труда пробирается сквозь сплетенные ветви. Я вижу сотни и тысячи зверьков, которые бегают под прикрытием листвы. Каждый лес – это мир внутри мира. Здесь свои правила и законы, здесь жизнь кипит всегда, и ночью и днем, а небо…

Мой взгляд обращается к белым облакам, и я понимаю, что небо мертво.

– Вереск! – шепчет листва деревьев.

Но я слышу лишь далёкий отголосок, ведь я слишком высоко. 

– Вереск! – басовито зовут могучие камни.

Я чувствую что-то в лесу. Страх. Боль. Отчаянье. 

– Вереск! – плачет ручей, разливаясь потоком кристальных слёз.

Я слышу их. Голоса, наконец, достигают моего разума, и я резко бросаюсь вниз, к земле. Что-то случилось в лесу, что-то страшное. 

Рокарт медленно брёл по едва заметной тропинке. Листья и веточки хрустели под его ногами, но старый охотник уже и не думал о том, чтобы скрываться. Он просто пытался уйти как можно дальше, туда, где она не сможет настигнуть его. Сделав ещё несколько шагов, он привалился спиной к могучему дубу, стараясь перевести дыхание. Мужчина небрежно расстегнул свой кожаный жилет, чтобы взглянуть на раны, но, только увидев окровавленные язвы, покрывающие его грудь, в ужасе вскрикнул. Как же так? Она ведь нанесла ему всего лишь несколько царапин.

– Соберись, – прошептал он. – Надо идти в город… Там лекари. Там помогут…

С трудом он снова двинулся вперёд, превозмогая боль, которая раскалёнными иглами впивалась во все его тело, изнывающее от мучений. Рокарт не оборачивался назад и не увидел, что дуб, к которому он прислонился, начал гнить. По могучему стволу текли ручейки желтоватой слизи, а кора отваливалась, обнажая гнилую древесину, которая несколько минут назад была пропитана дубильным соком. Да, несколько минут назад в этом дереве ещё струилась жизнь, чего нельзя было сказать теперь на первый взгляд.

– В город… Надо в город, – повторял про себя охотник, делая шаг за шагом.

Но когда он оказался возле небольшого ручейка, то услышал мерзкий хруст. Резкая вспышка боли – и вот он лежит прямо у ручья, не в силах подняться на ноги.

Рокарт тянул руки к живительной влаге и видел, как кожа опадает с пальцев, обнажая почерневшее мясо. Он гнил заживо. Он умирал.

– Помоги… – прошептал охотник, увидев огромного филина, опустившегося на землю рядом с ним.

Птицу заволокло изумрудным туманом, из которого спустя несколько секунд вышел темноволосый мужчина с ярко-зелёными глазами. Он аккуратно опустился на колени рядом с охотником и провёл рукой по его голове. На руках незнакомца остались кровавые следы…

– Кто сделал это с тобой? Кто несёт смерть и разложение в мой лес? – негромко спросил Вереск у охотника, но тот уже не мог ответить.

С лица несчастного опадали лохмотья кожи, будто пожелтевшие листья с деревьев, глаза лопнули, и из пустых глазниц текли кровавые ручейки.

– Помоги… – на последнем издыхании прохрипел умирающий. 

Лес всегда был обителью жизни во всей её бесконечной красоте, но сегодня в него явилась уродливая смерть.