Глава восьмая

Тени прошлого

 

- Тереза, давно ты здесь? – он повторил это снова, положил руку мне на плечо и попытался развернуть меня к себе.

Я прерывисто дышала, кутаясь в плащ; неловко теребила пяткой спущенную кожу сапога, играясь с порванным ремешком.

- Ты не пришел с солнцем, и я выбралась сама. Ждать тебя наверху, - произнесла я, дернув плечом.

- С тобой ведь ничего не случилось? Ты цела? – он посмотрел на мои ноги. Долго пристально их разглядывал, пока я водила языком по сухому небу, стараясь смягчить его. В горле разрослась пустыня.

- Пряжка оторвалась, и змея утащила ее, - буркнула я, щиколоткой приподнимая расползшуюся кожу. Нехотя опустив глаза, я заметила серо-синие следы на моих коленях и голени. Местами толстая ткань протерлась, и было видно кожу. Под коленкой сочилась рана, это я стесала кожу о какой-то камень.

Я чувствовала себя нашкодившим ребенком. А когда осознание того, что же я наделала, прочно поселилось в моей голове, я почувствовала себя виноватой.

– А это… Это я наружу лезла, - пробурчала я, боком спускаясь по склону.

- Слава Богу, ты выбралась раньше, - прошептал Хоорс, слетая метром ниже и подавая мне руку.

Я спрыгнула возле него и заглянула ему в глаза.

- Хоорс, что-то случилось? Я рано ушла? – сжав за спиной руку в кулак до белеющих костяшек, я ждала ответ.

- Да, - тихо прошептал он. – После заката ангел вырвался из тюрьмы, а спущенные амфисбены разрушили добрую треть туннелей, - он скривился и пошел по тропинке, ведущей в Нижний город. – Меня не пустили тебя забрать - от этих тварей не скрыться. Они голодны и разъярены, - увидев, как я побелела от страха и медленно сглотнула, он улыбнулся. -  Хорошо, что ты сама выбралась. Не вини себя, ты же цепи ему не рубила. Да и девушка – его бы не дотащила сквозь трещины наверх. Он же ходить уже не сможет – ему подрезали сухожилия. Потребовались бы десятки лет, чтобы их восстановить в условиях тюрьмы. А он там всего лишь почти двадцать зим.

- Почему? – сорвалось с моего языка.

- Цепи сдерживали энергию, и он не мог залечить раны. Хорошо, что ты не осталась там – он бы наверняка напал на тебя со спины, чтобы спастись, - Хоорс посмотрел на небо, прищурился. – Не вини себя, ты ведь сторожила верно. В Облачном граде твоей работой довольны, - его слова звучали двояко и тонкий налет фальши все равно был мне заметен. «Твоя работа», но не ты сама. Я бы грустно улыбнулась, но мне было совсем не до этого.

- Его нашли? Поймали? – я нахмурилась, сжала руки в кулаки, обернулась к ангелу.

- Его съели стражи-облака, выпили до дна. Теперь в тюрьме больше нет нужды, - крылатый свернул с тропы и направился к рыжим огням домов. – Да и призывать вас охранять клетки будут не скоро.

- Это хорошо, - нашлась я, оттягивая ворот костюма.

Мы замолчали. Хоорс что-то прошептал себе под нос и направился по камням к нижнему городу. А я опустила голову и поплелась за ним.

Не хотелось думать ни о чем. Только шмыгнуть носом, как маленький ребенок, и забиться между камней.

Я не жалела о том, что сделала. Я никогда ни о чем не жалею. Но меня душило чувство, что я предала Хоорса. Не оправдала его доверия.

Может, он даже знает, но хочет, чтобы я сказала. А может, и нет.

Мы дошли до деревушки. Я заметила это только когда свет от фонаря погрузил все вокруг в теплый полумрак.

- У тебя сапоги и низ? – Хоорс оглядел меня с ног до головы. И, не дожидаясь ответа, без стука вошел в один из домиков.

Я плюхнулась на бортик колодца возле домика и тяжело выдохнула. Руки тряслись, а тело все напрягалось от каждого шороха. Осенний ветер пробирал до костей. Осторожное дыхание зимы уже чувствовалось. А я благодарила судьбу за наступившую ночь. Из этого омута я вышла сухой. Мне не верилось, что все получилось так легко, так просто. Это невозможно! Выпили облака-стражи. Это немыслимо!

- Вот, я буду ждать тебя на камне, где ты любишь смотреть на владения империи, - Хоорс оставил на моих коленях стопкой сложенные вещи, бросил сверху сапоги, кинул мне на плечо полотенце. Развернулся и взмыл в воздух, едва не задев крыльями меня по лицу.

А я, как изваяние, на немеющих ногах побрела в темный домик на окраине. Мое липкое от пота тело просило воды.

Фонарь, как обычно, не горел, а я даже не стала его зажигать. Зашла в домик и тихонько прикрыла за собой дверь.

Свечи загорелись неохотно, тускло. Я положила вещи, как несла, на скамью, скинула меч и лишнюю одежду. Добрела до ванны и скользнула в воду. Горячий мрамор грел ноги, от поднимающегося пара волосы тут же намокли и прилипли к шее, ключице. А я плавала в ванне от бортика к бортику, приходя в себя.

А после не один бочонок ледяной воды вылила на голову, стремясь привести разум в чувство.

Вещи я одела как-то машинально, не замечая, что предметов экипировки больше, чем в старом. Закрепив меч за спиной, вышла из домика со старым потертым костюмом. Куда его теперь? А никуда. Положив вещи на скамью, я поспешила к камням, где меня дожидался ангел. Его распростертые крылья белели в мутнеющем свете луны.

Взбираясь по скале, я почувствовала, как нежится в экипировке тело – было в сотни теплее. Я остановилась, оглядела себя. На моем теле белел наряд – как издевка. Цвет невинности. Невиновности. Меховые сапоги выше колена, теплый костюм из плотной ткани, перчатки из белой кожи и белоснежный плащ с мехом у горла. Легкая улыбка скользнула по моим губам. Подтянувшись еще раз, я смогла забраться на каменный выступ. Хоорс предусмотрительно сложил крылья и отодвинулся, позволяя мне встать рядом.

- В зимней экипировке теплее. Спасибо, - я кивнула, ступая на самый край камня.

- Заканчивается ноябрь, скоро грянут первые морозы, - Хоорс пожал плечами. Сам он быд просто в плаще поверх рубашки и штанов. – А тебе снова в деревню пора. Теперь на юго-западе, в пяти днях пути, если идти через леса Рингфурда.

- Там что? – я накинула на голову меховой капюшон. Холодный ночной воздух жег скулы и нос.

- Просто слишком много исчадий. Нефилим до тебя сложил там свою голову. Теперь, я полагаю, они ждут новое блюдо, и совсем не собираются покидать поредевшие ряды людей, - ангел оттолкнулся от камня и нырнул вниз, раскрывая крылья. – Деревушка Батлерс, если ты помнишь.

Я сглотнула, проводила ангела взглядом и, запахнувшись в плащ, стала спускаться по камням. О да, я знала дорогу, я десятки раз глазами прочерчивала ее на ветхой карте в комнате Миры. Батлерс находилась у безымянного озера, которое теперь наверняка начинало покрываться тонким льдом.

Меня больше не мучила совесть, мысли о побеге Феликса не терзали душу. Все мое сознание было собрано вокруг одного единственного – деревни Батлерс.

 

***

Целую неделю мне пришлось добираться до деревушки, хранившей мое детство все это время. Пять дней превратились в семь – я за версту обошла Рингфурд и тихие монастыри. Что-то тянуло меня подальше от них, сердце чувствовало и молило меня бежать от леса без оглядки. Интуиция? Вряд ли.

А потом по голым долинам и пустым полям. Часто по пыльным дорогам прокатывались набитые повозки, люди считали своим долгом пригласить меня к себе. Ангел. Они верили, что я ниспошлю им Божью благодать. И было как-то странно, щемило в сердце. Пересохшие губы с трудом размыкались, чтобы вымолвить единственное «Нет, спаси вас Бог».  Четыре дня по белесым холмам, через редкие речушки и маленькие деревни. А меня как молнией ударило – ни пить, ни отдыхать, как заколдованная. По вискам настойчиво била мысль «Феликс, куда он ушел? Где он? Что с ним?» Начинало казаться, что умри он там, у розовых голодных облаков, все было бы в разы проще. Было бы. Наверно. О задании я старалась не думать, иначе мне хотелось рухнуть на колени и взвыть небу «Боже, муки мои прекрати!» Я терпела. Уже никто во мне не узнает ту Терезу, что стояла по колено в мокром снегу, замерзая от холода. А мне даже страшно представить, что было бы, не забери меня тот крылатый. Кем бы я стала? И стала ли. Наверное бы сошла с ума.

День сменился тихой ночью, луна открывала свой белый жуткий глаз все шире, будто боялась что-то пропустить. Под скрип свежего снега я подошла к кромке воды, подернувшейся льдом.  Прозрачные пласты замерзшей воды мерно покачивались на глади озера. Все вокруг засыпало, мелкий первый снег подтаивал, исчезая вовсе. Вот и здравствуй, Батлерс, полчаса и я буду в деревне. Потуже затянув ворот, я всмотрелась в неровную поверхность озера, мутная белая фигурка показалась мне во льдах. Показалась. Феликс, лучше бы вы лишили меня памяти, это было бы гуманнее. Но память никуда не исчезала, а образы из детства сами всплыли в моей голове. Маленькая девочка. О нет, у меня не было трудного детства, полного боли и отчаяния. Как у Алисы или Миры. Отца я не помнила, а мама просто сошла с ума. Две недели лютой голодной зимы, когда меня ненавидел каждый житель деревни. Они считали, что она тронулась умом из-за меня. Поговаривали, что отец вернулся с какой-то войны из-за моря. А после меня забрали в восточные Облачные горы. Не горе, не беда, просто нечеловеческая тоска и сосущая пустота поглотили меня. Мне больше не за чем жить, я продала тело ангелам и подставила его под хищные когти чудовищ, что мои же создатели и породили. Нелепо, но так и есть.

Деревня спала, обеспокоенно, нервно, но спала. Пока не всеми полакомились хищные твари. Наверное, мне должно быть жаль, что я не опоздала, но почему-то не жаль вовсе. Ночь – охотничье время. Под мутное око луны и скрип первого снега. Начинается охота.

За одним из домиков мелькнула маленькая тень – еще один след моего прошлого. Только слишком уж реалистичный след. Я даже останавливаться не стала, молча вышла на центральную улочку и пошла вперед. Где-то же должна я почувствовать опасность, не могут же исчадия просто взять и исчезнуть.

- Ангел? – окликнула, видимо, именно меня женщина с окна. Я обернулась, нехотя кивнула, хотя в том нужды не было. А женщина уже скрылась в доме, завозилась, что-то бурча, и через несколько минут открыла дверь.

Я предпочла молчать, все-таки было и так понятно, кто я и что тут делаю. Надо сказать, женщину в лицо я не знала, поэтому предпочла даже не представляться. Правда мне вообще можно было не представляться, только я ходила без крыльев. Кивнув подбородком на женщину, молча спрашивая «Где?», я не преминула получше оглядеть ее. Вот уж точно, голод не настиг тогда эти края – кровь с молоком, коса тугая, глаза горят.

- Утром приходят, - запнулась она от моего оценивающего взгляда. Кажется, я смутила ее. – Мы им стариков и больных приводим.

Вот уж славно, люди умудрились найти с исчадиями общий язык – вы нас всех не мучаете, не пугаете, а мы вас кормить будем, все равно жертвам умирать скоро. Тьфу, эта деревня так и осталась расчетливой до последнего жителя!  

- Куда? – с трудом сквозь зубы процедила я, сжимая руки за спиной в кулаки.

- Вон, улицей ниже, на перепутье, - с нескрываемым удовольствием женщина показала мне на проход между домами на эту улицу.

Нервно кивнув, я поспешила туда, не удосужившись даже попрощаться.

То-то и оно, что в деревне не пахло кровью, и в нос не бил привычный смрад. Как удобно-то!

Плюхнувшись на землю у дома на нужной улице, я постаралась ни о чем не думать. Просто ни о чем, совсем. Положив бастард себе на колени, прикрыла глаза, собираясь вот так дожидаться утра.

Ночь выдалась снежная и тихая. Крупные хлопья, кружась, оседали на моих вещах, таяли, касаясь лица. Белое покрывало укрыло деревню, и даже первые лучи по-зимнему бледного солнца не заставили снег растаять. Он все так же чуть поскрипывал под ногами прохаживающихся мимо меня людей.

Почувствовав стойкий запах гниения, я встала с земли, отряхнулась от белой ледяной пыли и стала всматриваться в очертания дальних домов. Да и люди как-то засуетились, замельтешили. Но все в их мельтешении было равнодушным, лишенным страха. Они ждали своих гостей, ждали с нетерпением, как дети ждут от матери лишнюю порцию любимого пирога. Только больно жутковатый выходил пирог. Я поспешила скрыться за домами, причем желательно как можно надежнее. Если попал в такой город – живи уж по правилам, нападение со спины тоже считается за честную атаку. Так я и притаилась на чердаке одного из пустующих домов. Придерживала клинок в руке, жалась к стене у окна спиной и молча ждала.

Надо сказать, долго так стоять мне не пришлось, я услышала утробное рычание и приглушенное шипение – голодные гости пожаловали на завтрак. Собственно, блюд было всего два - жалкий старик,  полумертвый, мешком лежавший на носилках, и маленькая девочка. Приглядевшись, я узнала в ней мой мираж – и силуэт на озере, и тень между домами. Видимо, она чем-то очень больна, раз ее так просто отдают на съедение безжалостным монстрам. Или она им чем-то насолила.

Выбравшись через окно, я неслышно спрыгнула на землю, снег скрадывал мои шаги так, что я незаметно оказалась за спинами чудовищ. Пять жилистых хребтов, серых и каких-то противных напоминали мне голые крысиные хвосты. Мерзкая отвратная кожа. Пока воздуха в легких мне хватало, чтобы ненароком не вздохнуть, уж это они услышат.

- Забирайте и уходите, - недовольно пробурчала та самая женщина, что поясняла мне, где я могу дождаться таких званых гостей.

Те ответили ей что-то нечленораздельное и указали на девчушку. Она таращилась на них, судорожно сглатывая подступивший к горлу комок. Целый метр отделял ее от толпы жителей. Брошенная на откуп, она только перетаптывалась на белой земле и чего-то ждала. А вот гости ждать не стали, впятером кинулись к ней, протягивая острые когти. Ни визга, ни вскрика, она просто села на землю и обхватила руками колени, голову в плечи вжала и что-то зашептала. И так потрясло меня это, что я вздохнула полной грудью, выдав себя с потрохами. Деваться было некуда, провернув удобнее меч в руке, я нырнула между тварями, надеясь вскользь задеть их. Так и оказалось, острая сталь царапнула троих, заставив их растеряться. Последовательные комбинации в засечном и боковом ударах сделали свое дело – трое свалились обрубками тел. Правда, мне тоже досталось, я забыла про защиту, теперь косая рана под ребрами мешала мне распрямиться. Это дало мне какой-то толчок, волна охотничьего азарта заполнила собой разум. Шаг, переступ, поворот, опустив клинок. Еще шаг и рубящий удар снизу, от ноги. Прыжок через тело, вдох-выдох-вдох, боковой удар. Навершием в голову и наискось, разрубая мерзкую шею.

Я сглотнула, перепрыгнула через поваленные тела и пошла дальше по улице. Сердце трепетало, как после затянувшейся охоты или долгого боя. Судьба выживших жертв меня нисколько не заботила. И, надо признать, зря.

Девчонка, подняв голову, что-то непонятно залепетала и кинулась ко мне. Глупое дитя, меня буквально изнутри разъедала злоба. На всех. На эту чертову деревню, так и не изменившуюся за столько лет. На ее жителей, все таких же расчетливых и мерзких мне. На нежный снег, снова падающий с небес и так и норовивший залететь мне за ворот. Все было противно, а это глупое дитя вызывало только отвращение, сама не знаю, почему.

Хотя нет, знаю. Нас искренне бесит именно то, что есть в нас самих. Мы не умеем признавать за собой недостатки, мы боимся их и прячем подальше, поглубже. А все вокруг нас – наше зеркало. Дитя – отражение моего прошлого, ненавистного прошлого, моя тень. Деревня – моя броня. Я ведь холодная и расчетливая, совсем как она, как все эти люди, придумавшие такие порядки и создавшие именно такой смысл жизни – расчет. Все так смешно и больно сходится, что признать духу не хватает. И хочется закричать «Это не я, нет здесь меня! Нет!». Но разве себе соврешь?

- Спаси…

- Убирайся, - рявкнула на девчонку я. О нет, она не была подобной мне, я не кидалась в ноги благодарить за свое спасение.

- Спаси вас, - она бросилась к моим ногам, рухнула на колени и крепко обхватила мою голень.

- Руки убери, - прихватив за шкирку, я с трудом отодрала от себя хрупкое холодное тельце. – Нечего меня благодарить. Лучше живи и не лезь ко мне.

- Нет у нее никого, - прохрипел едва живой старик, косо глянув на меня. Я узнала эти глаза, именно он заключил сделку по обмену моего тельца и еды. Чертов прохвост. – Родители ее бросили.

- Мне плевать, - рыкнула я, отходя на шаг. Девчонка снова кинулась мне в ноги. Старик хрипло засмеялся.

Еще несколько раз я отрывала дуреху от своих ног, с каждым разом все жестче осаживая ее на землю. Но она и не собиралась сдаваться, висла на моих руках, за плащ хватала, в сапоги мертвой хваткой цеплялась и чуть не кричала «спаси вас Боже». Старая формула всех нефилимов и ангелов. Люди так не говорят. Их воспитывали по-иному.

Наконец, я оттолкнула ее к стене. Вернула меч в ножны и что-то прикрикнула, кажется, чтобы она не смела ко мне подходить.

Не люблю детей. За их тягу к жизни. За их искреннюю благодарность.

За наглую приставучесть и упрямство.

Не люблю детей. Не понимаю. Не принимаю.

- Я помню тебя, Тереза. Ты так изменилась. Внутри, – прохрипел старик. И испустил последний вздох. Морщинистая рука повисла на бортике самодельных носилок.

- Оставьте меня в покое! – выкрикнула я, разворачиваясь на пятках.

Снег все шел. Торопливо, как-то резче, а я бежала ветру навстречу. Подальше от Батлерс. Хватит с меня!

Стоило мне выбежать из деревни и кое-как успокоиться, как я почувствовала за своей спиной чье-то слабое присутствие. Резко обернулась.

Но не было никого.

Только маленькие, совсем детские, следы терялись в снегу и утопали в сугробах.

 

Ты веришь в ангелов, дитя?

 Признайся, ведь они прекрасны!

 Ты веришь, искренне любя...

 Ты видишь крылья в небе ясном?

 

 Не видишь? Как же, ведь они...

 Наивно глупое дитя!

 Им дела нет до той любви,

 Что долго мучает тебя.

 

 А эти выдумки ты брось!

 Не существует ангел боле,

 Последнему в гроб вбили гвоздь,

 И дух его согрело море.

 

 Тебе кричали об ином?

 То вздор, то ложь во их спасенье,

 Спасенье тех, кто стал венцом

 Отнюдь не Божьего творенья.

 

 Их крылья белым отливают,

 Сверкает алым и клинок,

 Исчадья Ада убивают

 Они, склонившись на восток.

 

 Сердца их сухи, лицемерны,

 Они расчетливы, глухи,

 Ко стонам всем высокомерны

 И к светлому они слепы.

 

 Ты веришь в ангелов, дитя?

 Признай же, что они ужасны!

 Неужто веришь, не шутя?

 Взаправду веришь? Ох, напрасно...

 

 Ты лучше верь в тех, живших раньше,

 Их души грели нежным светом

 И от беды несли подальше

 Туда, к Раю, где вечно лето.

 

 Теплы объятья были их,

 Надежды полны были перья,

 В них голос Божий не утих,

 Дарил он сладость упоенья.

 

 Запомни, глупое дитя,

 Что ангел ныне - просто перья.

 Их души падают, летят

 И варятся в котле подземья.

 

 Не плачь, их нет, давно в помине!

 Но ты лишь хмыкнула, дитя,

 И кинулась мне в ноги, в иней,

 И крикнула, что ангел - я.