Глава 11
Капкан

Какая грань меж счастьем и бедою -
на этом лезвии мы только и цветем.
Макарка. Наде.

Весть о призраке в скриптории и возможной одержимости нового послушника облетела обитель со скоростью раздутого ветром пожара. Найд подозревал, что в данном случае роль ветра сыграл язык Бруно, поистине не имевший костей. На утренней молитве новиций то и дело ловил на себе любопытные и испуганные взгляды исподтишка, хотя он старательно шевелил губами, отбивал поклоны и в нужных местах осенял себя знаком Света.
В прошедшую ночь Анафаэль почти глаз не сомкнул. Лег поздно из-за настоятелева наказания, и, хотя лежал смирно, по уставу, сложив руки поверх грубошерстного покрова, в голове ворочались смутные мысли, перед рассветом сменившиеся столь же смутными снами. Он был голубем, выпущенным из клетки и спешащим домой – над стелющимся дымом, над сгоревшими остовами хат, над черными руками мертвых, хватающимися за воздух – углями, торчащими из углей. Он парил над клетчатой доской с диковинными фигурами, где черные всадники осаждали белую башню, как воронье, слетаясь на труп. Одна из страшных птиц заметила его и преследовала, пока он не юркнул под стреху – в предутреннюю мглу общего покоя в послухе.
Сны оставили тяжесть на сердце. Найд не мог разгадать их значение, чуял только – они не к добру. Желание покинуть обитель крепло в нем, хотя разум приводил довод за доводом, убеждая подождать до весны. Зима была на носу, а единственный безопасный путь в Гор-над-Чета лежал вдали от наезженных трактов и деревень, через глухие леса и предгория Кеви-Кан.
Погруженный в свои мысли, послушник и не заметил, как служба кончилась. Только, когда монахи стали проталкиваться мимо него к выходу из капеллы, Анафаэль опомнился и поспешил следом. Но тут кто-то робко дернул его за подрясник сзади. Обернувшись, он встретился взглядом с сияющими глазами Ноа. Несмотря на мрачное настроение, Найд невольно расплылся в улыбке. После того, как брат Макарий определил его в скрипторий и красочную мастерскую, виделись они с парнишкой только мельком, на общих молитвах, да в трапезной, и поговорить толком возможности не было.
Ноа улыбнулся в ответ, заговорчески приложил палец к губам и потащил приятеля за рукав в темный притвор. Найд последовал за ним, оглядываясь по сторонам. Ему уже хватило вчерашнего стояния на горохе; теперь только не доставало, чтобы кто-нибудь стукнул брату-эконому, что новичок отлынивает от работы. К счастью, все, похоже, уже покинули капеллу, за исключением пары послушников, собиравших нагар со свеч.
Парнишка втянул Анафаэля за массивную колонну и восторженно зашептал, захлебываясь словами и поблескивая белками в полумраке:
- Что я тебе покажу! В жизни не догадаешься... Пойдем, тут боковая дверка есть...
Но Найд охладил его пыл:
- Мне на послух надо. Брат Евмений, мастер по краскам, следит за новициями, как коршун. Опоздаю, заставит еще вместо завтрака охры растирать... Кстати, а что у тебя с руками?
Ноа спрятал за спину кисти, замотанные грязноватыми повязками:
- Так, пустяки, – заглянул умоляюще в глаза, заканючил. – Будь добр, пойдем... Я никому больше не могу, милый братик, только тебе...
«Милый братик» заткнул все возражения обратно в Найдову глотку. Вздохнув, он мысленно попрощался с гречневой кашей, и послушно поплелся вслед за монашком. Взбрыкивая, как нетерпеливый жеребенок, Ноа потащил друга к хозяйственным постройкам, старательно избегая попадаться на глаза спешащим к послухам братьям. Как Анафаэль не гнал от себя нелепое подозрение, что простоватый послушник затеял нечто недозволенное, его странное поведение наводило на мысли.
«Во что я ввязался?!» - тоскливо подумал Найд, когда они остановились перед заброшенным хлевом. Прошлой зимой от сильных снегопадов крыша старого строения обрушилась, а брат казнчей все не мог решить, что будет дешевле – перестелить ее или снести ветхое хозяйство под корень, и построить новое здание.
Выворачивая цыплячью шею, Ноа тщательно огляделся и втянул товарища внутрь. В хлеву было темно и пахло нежилым. Крыша обвалилась в дальнем от входа конце, и там холодный пасмурный свет отражался в луже тухлой воды, разлившейся в проходе между разрушенными стойлами. Глаза Найда едва привыкли к полумраку, а монашек уже дергал его к забитым сгнившей соломой яслям.
Запнувшись о трухлявую стойку, Анафаэль совсем не благочестиво помянул темных. Ноа сграбастал его за шкирку неожиданно твердой рукой и зашипел в ухо:
- Ш-ш! Ты его напугаешь... Гляди!
Сначала Найд не мог рассмотреть ничего, кроме охапки свежего сена у стены и глиняной плошки, в которой бледно мерцала вода. Но тут ему показалось, что сухая трава топорщилась чуть выше в самом углу, и в просвете между травинками виднелось что-то темное и мохнатое. Он перевел вопросительный взгляд на Ноа. Глаза парнишки вспыхнули гордостью и торжеством. Он осторожно опустился на корточки и позвал тихим, успокаивающим тоном:
- Рыжик! Рыж-рыж-рыж...
Перевязанная рука нырнула в складки подрясника и вытянулась к сенной куче с куском вяленой рыбы на ладони. Найд хотел было шагнуть вперед, чтобы лучше видеть, но предостерегающий жест Ноа заставил его застыть на месте. Сухая трава зашушршала, из нее показались острые уши, черный подвижный нос, тревожно поблескивающие бусинки глаз... Найд затаил дыхание. Полугодовалый лисенок выбрался из своего убежища и, влекомый запахом пищи, заковылял к протянутой руке, припадая на замотанную в лубок лапу и поджимая между ног хвост.
Обнюхав ладонь, зверек одним юрким движением ухватил подачку, отпрыгнул в свой угол и там довольно заурчал, похрустывая косточками. Ноа с трудом оторвался от созерцания питомца и поднял к товарищу сияющее лицо. Анафаэль только головой покачал:
- Откуда он у тебя?
Незнакомый голос заставил лисенка замереть с рыбиной во рту. Глаза блеснули, поймав свет, и выжидающе остановились на чужаке. Ноа успокаивающе зацокал и прошептал:
- В капкан Рыжик попал. А я его вытащил. У него лапа перебита, но я перевязал, в лечнице научился, как правильно... Он ведь поправится, верно?
Влажные глаза с надеждой взглянули на Найда. Он неуютно поежился – теперь на него смотрели двое, человек и лис, их радужки почти одинаково фосфорецировали в полумраке. Анафаэль бесшумно опустился на корточки рядом с Ноа. Ему не хотелось быть жестоким, но и врать он не мог:
- Нет, братик, не поправится. Если лапа и срастется, наверняка лис останется хромым и на воле не выживет. А вот если тебя тут кто из братьев застукает...
Он не был уверен, понимает ли Ноа последствия своих поступков. Объясняться обиняками, чтобы пощадить его чувства, было бесполезно – скорее всего, парнишка просто ничего не поймет, только будет хлопать доверчиво глазами, да улыбаться. Но и радостный свет в его простодушном взгляде гасить так не хотелось...
- Не застукают, - тем временем горячо заверил Анафаэля хозяин лисы. – Рыжик тут уже четвертый день сидит, и ничего. А если он охромеет, так я его себе оставлю, кормить буду... Видишь, как я его уже приручил? Ведь брат Иероним разрешит, когда узнает, какой Рыжик хороший, правда?
Найд вздохнул и тяжело опустился на вонючую солому. Лисенок всполошился и зарылся в сено, не выпуская рыбий скелет изо рта. В сыром воздухе резко пахнуло зверем и страхом.
- Если садовый мастер узнает о звереныше, - тихо и внятно объяснил Анафаэль, - он работников кликнет лиса прибить, и из шкуры его рукавицы сделает. А тебя накажут. Хорошо еще, если просто постом. А то розог дадут, да в острог засадят...
Губы у Ноа задрожали, ноги подогнулись, и он тяжело осел на пол:
- Как – рукавицы? Он же безобидный, маленький еще...
- А не этот ли безобидный тебе руки-то изгрыз? – кивнул Найд на белеющие в полумгле повязки. – И кур монастырских давил?
- Это Рыжик со страху, - встал Ноа на защиту питомца. – В капкане-то натерпелся...
Вопрос кур монашек проигнорировал. В сене зашуршало – осмелев, звереныш снова принялся за рыбу.
- Жратву-то где для него берешь? – спросил Найд, припоминая, что предусматривал устав обители за воровство с кухни и кладовых.
- А я с ним делюсь, - заметив недоверчивый взгляд товарища, Ноа застенчиво добавил, - я рыбу все равно не люблю.
Найд окинул глазами тощую фигуру монашка, на котором одежда висела мешком. Умеренность в еде была в числе монастырских добродетелей, ибо считалось, что Свету будет легче заполнить не отягощенное грешной плотью тело. Потому пайки послушников едва хватало, чтобы поддержать в этих самых телах жизнь. Сам Найд жадно лопал все, что ставилось перед ним на стол, и сейчас, когда до завтрака было еще четыре долгих часа, с радостью поменялся бы местами с раненым лисенком.
- Ты ведь не расскажешь никому? – тревожно прошептал Ноа, ложно истолковав молчание товарища. – Это ведь теперь наша тайна, верно?
Анафаэль медленно кивнул. Честно говоря, самым правильным было бы избавиться от мохнатого нелегала, и как можно скорее. Но предложить такое парнишке, который, недоедая, кормил искалеченного зверька, у него язык не поворачивался.
- Слышь, мне идти надо, - наконец, решился он, - а то в скриптории хватятся. Да и тебя брат Иерноим уже, небось, заждался...
Словно в ответ на его слова, по остаткам крыши над головами заговорщиков прокатилось что-то тяжелое, из дыры внутрь посыпалась труха и опавшие листья. Найд мгновенно подхватился, подскочил к двери и высунул голову в щель. Вокруг не было никого, только разросшиеся кусты черноплодки качали полуголыми ветками , но виной тому мог быть и просто ветер. Он задрал голову. Ветвь статрого тополя у стены отломилась и склонялась к хлеву, будто шатер. Свежий слом сахарно блестел, но Найд не мог припомнить, лежала ли ветвь на крыше, когда они с Ноа пришли сюда или нет.
- Что там? – испуганно потеребили Анафаэля за плечо.
- Ничего, - успокоил он парнишку. – Просто ветка скребется. От ветра. Я теперь пойду.
- И я пойду, - согласился тот. – Только вот Рыжика успокою. Забоялся он от шума...

- Сливовую камедь берете, - донесся до Найда надтреснутый дискант брата Евмения, когда он бочком проскользнул в красочную, - да в водице ключевой распускаете... А вот пальцы грязные макать туда не обязательно, Стефано! – означенный послушник охнул, когда деревянная ложка на длинной ручке огрела его по руке. – И помешиваем все время, помешиваем, - как ни в чем не бывало продолжал свои наставления мастер.
Дверь за спиной Найда скрипнула, закрываясь, и все четверо послушников подняли глаза от своих растворов.
- Простите меня, добрый брат, - пробормотал опоздавший.
Евмений, высушенный и пожелтевший от постоянного общения с ядовитыми веществами монах, даже не обернулся.
- Свет простит. Будешь у меня вместо завтрака камедь процеживать. А теперь бери-ка ложку...
Найд вздохнул и занял свое место у чана, в котором медленно распускался коричневый сгусток.

Послушник с тоской потыкал деревяшкой бурую жижу. Все ушли в трапезную, оставив его наедине с ковшиком и обвязанной тряпицей посудиной, в которую надлежало переливать терпко пахнущий раствор. Это творческое занятие не могло отвлечь Найда от рези в пустом животе и беспокойстве за Ноа. К тому же рука, державшая на весу тяжелый ковш, отмеряя равномерную тонкую струйку, быстро начала дрожать - от локтя поднималась по плечу ноющая боль. Найд призадумался: неужели нельзя как-то ускорить процесс?
Кажется, брат Евмений говорил что-то о нагревании. Правда, этот способ производства камеди мастер считал более сложным, а потому новиции обучались сначала холодному процессу. Чего тут было сложного, Найд не понимал. Перегонный аппарат он опознал сразу – отбывая трудовую повинность в Горлице, ему довелось ознакомиться с технологией превращения яблочного сидра в кальвадос. Не долго думая, Найд водрузил чан с раствором над горелкой, а замотанный тряпкой горшок для конечного продукта приткнул под выходной трубкой. Запалив фитиль и подкрутив пламя на полную мощность, он с удовлетворением оглядел дело рук своих. Теперь оставалось только ждать, пока вся жидкость не перетечет через фильтр.
Довольно насвистывая, Найд прогулялся по мастерской и заглянул в полуоткрыйтую дверь, ведущую в скрипторий. Как он и ожидал, там тоже никого не было. Внезапно его осенила сразу парочка великолепных идей. Подобрав подрясник, он просочился в щель и бесшумно скользнул к пульту Пончика. Пончиком называли за глаза пухлого новиция из рисовальщиков. Поговаривали, он происходил из благородного рода, отец его хорошо платил монастырю, а потому и приставлен был парень к уважаемому труду. Вот только способности у бедняги были средние, к тому же водился за Пончиком один сурово наказуемый грех.
Дело в том, что Вальфар, таково было имя парнишки в Свете, любил покушать. То ли врожденная тяга, то ли привычка к десяти переменам блюд заставляла послушника тянуть со стола лишний кусок и припрятывать в укромных местах, что, конечно, было категорически запрещено уставом. Несколько раз бедолагу ловили на поедании украденного в неурочное время и строго наказывали, разве что не секли, памятуя папашину щедрость. Ничего не помогало. Недавняя помывка полов обнаружила под конторкой Пончика предательские крошки, однако, Найд смолчал. Ему претило доносить на людей, оказавшихся с ним в одной лодке.
Но теперь пузо не в шутку подводило, и парень решил посмотреть, не удастся ли ему чем-нибудь поживиться в Вальфаровых закормах. Довольно быстро в ящичке с рисовально-писчими принадлежностями обнаружились сухая горбушка и завернутая в тряпицу печеная картофелина. Не смущаясь, Найд откусил и от того, и от другого – он знал, что Пончик не расскажет о пропаже. Настроение у него поднималось по мере того, как новые порции съестного находили свой путь в желудок. Он скользнул взглядом по Вальфаровой работе.
Горе-рисовальщик бился над изображением молящихся иноков, очевидно, для монастырской летописи. Получалось у него не очень – образ носил следы многих переделок, пропорции были нарушены, головы слишком велики, а одежды свисали неестественно-резкими складками. Все еще жуя, Найд подхватил кисть и быстро исправил рисунок – благо краски еще не высохли. «Спасибо тебе, Пончик», - пробормотал он через набивший рот хлеб.
Пройдя дальше между рядами конторок, он остановился у пульта брата Макария. Книга об Уиллоу и Инвиктусе лежала на прежнем месте, но раскрыта была на новой странице с пустыми еще медальонами. Встав так, чтобы иметь в поле зрения обе двери – и в красочную, и в коридор – Найд погрузился в чтение. Новая глава повествовала о поисках Света Надежды. Доблестные рыцари отправлялись на край мира и, совершив множество подвигов, возвращались в Феерианду или ОЗ, овеянные славой. Все, как и рассказывал брат Макарий, - никто из героев не нашел клинка Инвиктуса. Анафаэлю быстро надоело читать о разрубленных напополам чудовищах и спасенных без счета принцессах, и он зашелестел страницами дальше.
Следующие главы писания были посвещены выкладкам философов церкви, пытавшихся определить сущность надежды и света. Найд старательно скользил пальцами по строкам, но вскоре запутался, ибо все ученые мужи говорили, вроде бы, об одном и том же, и в то же время спорили друг с другом. Единственное, что послушник вынес для себя из этого чтива было то, что предмет исканий магов и воинов, скорее всего, невидим. «Надежда же, когда видит, не есть надежда: ибо, если кто видит, то чего ему и надеяться?»
Почесав в затылке от этой глубокой мысли, Найд пролистал книгу до конца, и тут наткнулся на кое-что, гораздо более интересное. Последний разворот заполняла мелкая, но очень подробная карта, испещренная непонятными на первый взгляд символами и цифрами. Послушнику понадобилось некоторое время, чтобы уяснить, что цифры соответствовали номерам страниц в книге, а значки – гербам различных искателей приключений. Догадка заставила Найда застыть в благоговейном восторге – на конторке перед ним лежала вся история поисков утерянной реликвии, по крупицам собранная и перенесенная на карту каким-то кропотливым монахом. Он видел, где безуспешно побывали славные лорды Галахад, Кей, Ивейн и многие другие после них. Видел и места, где до сих пор не побывал никто. И как ни странно, таких мест было много – за морем.
Пораженный этим открытием, Найд не заметил, как дверь из холла отворилась, и в скрипторий вступил Бруно в сопровождении Пончика и нескольких писцов.
- А что это ты тут делаешь, затирка негодная? – проворно подскочил к Анафаэлю новиций. – Кто разрешил тебе лапать труд брата Макария?
Найд попятился к красочной, откуда через незакрытую дверь уже доносились голоса вернувшихся из трапезной послушников:
- Да я это... Я ж только посмотреть. Уж больно образы красивые...
- А-на-фа-эль! – раздался из мастерской визг брата Евмения.
Крутанувшись на пятках, послушник бросился на зов, только фолианты от сквозняка страницами захлопали.
Брат Евмений являл картину гораздо более угрожающую, чем Бруно. Уперев руки в боки и трясясь от негодования, он указывал скрюченным подагрой пальцем на бурую лужу, затопившую подошвы его войлочных сапог. Одного взгляда было Найду достаточно, чтобы понять, что произошло. Засорившийся фильтр не смог пропустить последнюю порцию раствора, и вонючая жижа побежала сначала на стол, а оттуда на пол. Другой поток, густой, как патока, сочился, бурля, из раскаленного чана. Картину дополняли растерявшиеся послушники, столпившиеся вокруг неаппетитного киселя на полу.
- Простите, добрый брат, я сейчас! – Найд метнулся к горелке, вспрыгнул на стол, чтобы не вляпаться, и закрутил фитиль. Последние пузыри с шипением лопнули, залепив стенки чана коричневой бурдой.
- Это я тебя сейчас!.. – возопил брат Евмений и ринулся к незадачливому ученику. Однако перегретая камедь, достигшая вязкости моментального клея, прочно держала обувку мастера. Потеряв равновесие, инок взмахнул руками, и, царапая воздух, рухнул плашмя в липкую жижу.
- Упс! – пробормотал Найд, подбирая под себя ноги – подальше от вязких брызг.

Вторично за сутки Анафаэль оказался в кабинете настоятеля и снова – по неприятному поводу.
- Боюсь, юноша, ты скоро станешь известен на всю обитель, - Феофан нервно постучал по столешнице обкусанным кончиком пера. – Вчера – Хохочущий Призрак... Да-да, у него уже появилось имя! Сегодня вот это... – настоятель издал странный звук, будто закашлял больной кот. Борода его мелко затряслась. – Приклеить к полу брата Евмения! – снова кашель. – Да так, что ему пришлось впервые за десять лет побрить щеки... Грхм-хм, - отец Феофан прочистил горло и нахмурился. Только теперь Найд понял, что настоятель из последних сил пытался подавить смех.
- И как тебе только в голову пришла такая идея! – уже другим, грозным тоном закончил тираду монах.
- Я не хотел! Правда, - прижал руки к груди послушник. – Я просто подумал, что если нагреть камедь, как яблочный сидр...
Снова закашлял кот. На этот раз настоятелю пришлось резво подняться из-за стола и отвернуться лицом к окну. Найд заметил, как старик тайком утер заслезившиеся глаза. Отдышавшись, отец Феофан вновь явил провинившемуся свой величественный фасад.
- Возможно, брат Евмений не настаивал бы так на публичной порке, если бы твой алхимический опыт по превращению камеди в кальвадос удался...
Анафаэль судорожно сглотнул, пальцы вцепились в полы подрясника: «Ну, не складываются у меня отношения со священнослужителями, хоть ты тресни! Или это призрак поганый сглазил?!»
- ...однако, - продолжил настоятель после наполненной душевными муками паузы, - прежде, чем я вынесу свой вердикт, мне необходимо задать тебе пару вопросов по другому поводу.
Старик вернулся к столу и постучал пальцем с длинным желтым ногтем по свернувшемуся в трубочку свитку:
- Донос, - пояснил он, как будто получать подобные послания было для него делом самым обычным. – Глядишь, у меня на тебя так скоро целое дело будет.
Найд недоверчиво покосился на свиток: «Если за камедь выпорют, чем же мне грозит эта филькина грамота?»
Покряхтывая, отец Феофан опустился в кресло, разгладил пергамент и подслеповато прищурился на строчки.
- Знаешься ли ты с послушником по имени Ноа?
Водянистые старческие глаза глянули на Анафаэля из-под кустистых бровей, и у новиция сердце замерло от недоброго предчувствия.
- Знаюсь, отче, - глухо пробормотал он.
Настоятель вздохнул, пожевал губами:
- А известно ли тебе, что сей послушник вместо того, чтобы трудиться во славу Света, вредителя-куродава, то бишь лиса обыкновенного, из капкана в саду монастырском вытащил, в хлеву сховал и рыбой, из кладовых обители краденной, откармливал?
Найд медленно помотал головой. Мысли его неслись вскач: «Кто мог узнать о Рыжике? И как? Что они сделали с Ноа? Или еще ничего, и это просто проверка?»
- Отвечай! – настоятель так неожиданно треснул ладонью по столу, что послушник вздрогнул.
- Я ничего не знаю.
- Значит, в мастерскую сегодня ты опоздал не потому, что помогал своему дружку звереныша кормить?
Внутри у Найда все обрушилось, как крыша под весом снега. Холодные глыбы посыпались в самое нутро, ноги и руки тут же заледенели. Он снова услышал грохочущий звук над стойлом, увидел листопад в пустом хлеву... Значит, это была не просто ветка!
- Где Ноа? – спросил он, и едва услышал свой голос, так грохотала в голове начинающаяся во лбу боль.
Старик за столом шевельнул губами, и до Найда через шум воды в ушах донеслись обрывки слов:
- ... убежал... как бешеный... не нашли...
Он сорвался с места, не потрудившись затворить тяжелую дверь. Подхваченные сквозняком странички усеяли опавшими листьями каменный пол.

Первым делом Найд помчался к заброшенному хлеву. Он едва замечал насельников обители, встречавшихся ему на пути. Одного из них, мосласого новиция, катившего полную палых листьев тачку, парень чуть не сбил с ног, но глаза Анафаэля искали только одно – сутулую нескладную фигуру Ноа.
Стойло Рыжика встретило его пустотой. Свежая солома была истоптана, плошка валялась в проходе, отброшенная случайной ногой. Найд упал на колени. Сено у стены было чуть темнее. Он коснулся пятна дрожащими пальцами, и в ушах заревела вода. Казалось, голова вот-вот взорвется, и поток вырвется из дыры между глаз, вынося все дурное наружу.
«Не сиять... Тебе нельзя сиять...» - пела вода, пока ноги сами несли Найда к реке. Он не был там с тех пор, как Ноа нашел его здесь. Он даже не помнил, как выглядели ее берега. Луг пошел склоном, ивняк, тропинка вдоль берега, кое-где заросшая, кое-где с мостками через ручей или овраг. Берег повысился, навис на черной водой, свесился плакучими ветками. Снизу тянуло холодом, боль в голове клокотала, горячо стучалась в глаза, но Найд сдерживался – он уже видел следы в размякшей от дождей тропе, свежие следы, с большим расстоянием между шагами. Ноа был здесь, он бежал.
Задыхаясь, Найд взобрался на кручу. Здесь все терялось в путанице сухой травы, из которой торчал ствол старой ивы, одна из толстых ветвей которой тянулась прямо над рекой, разбухшей от осенних дождей. Лодочки последних желтых листков порой ввинчивались в воздух, ныряли в воду, всплывали и быстро скользили по течению. На конце сука сидела, нахохлившись, большая черная птица. Волосы спадали ей на лицо, только кончик острого носа, покрасневший и распухший, был на виду.
Найд осторожно подобрался к дереву и глянул вниз. Ледяная вода крутила над омутами. Упадешь – и за пару минут выбьет дух из груди, сведет руки-ноги и утащит на дно, рыб кормить.
- Это не я! Правда, - начал с главного он.
Ноа хлюпнул носом, оторвал руку от сука... У Найда сердце плеснуло рыбкой, но парнишка только сопли утер и снова взялся за опору.
- Я думал, ты не такой, как они, - пробормотал он. Лица Ноа не было видно из-за завесы волос, но голос выдавал, что мальчишка плакал – недавно и долго. – Юродивым не зовешь, грязью не кидаешься, над речами неловкими не смеешься... А ты все это делал – только не в лицо, за спиной. Ну что, смешно тебе теперь? Смешно?! – парень вскинул на него распухшие отчаянные глаза, губы его жалобно кривились, пальцы дрожали, готовые выпустить ветку, на которой он сидел.
- Я засияю, Ноа! – крикнул Найд, боясь не успеть. – Засияю, но не дам тебе упасть! И пусть потом приходят люди в коронах...
- Нет! – во взгляде парнишки мелькнул ужас, он сжался в комок, пытаясь отползти на самый кончик ветки, которая начала опасно гнуться. – Не надо... Зачем ты?.. Отпусти меня... Отпусти!
- Я друг тебе, - мягко произнес Найд, взбираясь на морщинистый ствол – осторожно, чтоб не поскользнуться на влажной коре. – Я бы никогда тебя не предал, слышишь? Кто-то другой был там, на крыше – помнишь тот шум, когда я собрался уходить?
- Кто? – недоверчиво покачал головой Ноа.
- Не знаю, - Найд встал на развилке, где от древесного торса отходил сук, который оседлал послушник. – Но если узнаю, клянусь, душу из гада вытрясу! Давай, слезай оттуда, а то навернешься еще...
Но Ноа только затряс влажными, липнущими к лицу лохмами:
- Уходи. Так лучше будет.
- Кому лучше? – возмутился Найд и сделал первый шажок от ствола. – Что за бред ты несешь?
Парнишка отвернулся и снова завесился волосами, уставившись в воду. Найд сделал еще один шаг ему навстречу, раскинув руки для равновесия.
- Рыжик, - пробормотал Ноа и снова хлюпнул носом, – это я.
Найд поскользнулся на мокрой древесине и чуть не оступился. Новость его не удивила - в изречениях Ноа иногда трудно было найти смысл:
- Это как так?
Парень тяжело вздохнул, пальцы беспокойно прошлись по бугристой коре:
- Вроде и железо не держит, а бежать не могу, потому что на воле сдохну. Разница между мной и звериком только в том, что мне вилы в живот не воткнут, хотя надо было бы.
Найд припомнил темное пятно на соломе – значит, вот каков был Рыжиков конец. Он тихонько присел – от Ноа его отделяли еще несколько шагов, но просто идти по ветке он не решался – как бы она не обломилась под двойным весом.
- Один сдохнешь, - подтвердил Найд. – Со мной – нет.
Медленно, словно через силу Ноа повернул голову. Красивые глаза расширились:
- Как это – с тобой?
- А так, - уверенно заявил Найд, скользя вперед по суку. – Хочешь, уйдем отсюда - вдвоем? Есть место, где мне... нам дадут приют. Далековато, но мы дойдем, вместе-то! Дождемся весны, и по хорошей погоде рванем, а?
- И я не буду твоему... опекуну обузой? – спросил монашек, светлея лицом.
- Какая обуза! – Найд уселся верхом на опасно прогнувшийся сук. – У тебя тыквы растут премиальные, брат Макарий расхваливал. В городе, конечно, огородов нет... Зато, говорят, сады есть. Вот устроим тебя садовником, будешь розы разводить...
- И фиалки, - мечтательно улыбнулся Ноа, снова шумно втянув сопли. – Я фиалки очень люблю...
- Ну, значит заметано! – бодро ухмыльнулся Найд. – Давай-ка руку, я тебе помогу... – он потянулся к послушнику, но тот вдруг отпрянул, улыбка выцвела, глаза погасли и обратились внутрь. Ноа спрятался в свою раковину, сжался в комок.
- Ничего не выйдет... – голова мотнулась, траурные космы снова упали на щеки. – За тобой охотятся. Они... не прощают... Уходи! – и монашек замолчал, нахохлившись на самом конце ветви. «Люди в коронах, - подумал про себя Найд с неожиданной злостью. – Куда ни кинь – всюду люди в коронах!»
- Ноа, - он заерзал задом по дереву, стараясь продвинуться поближе к товарищу, - послушай! Мы их надуем! Авось, к весне меня уже запишут в мертвецы. До города доберемся лесами, а там... Ты знаешь, что есть места, где вовсе нету никаких магов?
Кусочек коры сорвался из-под скрюченных пальцев парнишки и нырнул в воду вместе с первыми каплями дождя. Найд решил продолжать:
- Слыхал о краях за морем? Там волшба вообще под запретом. А для плавающих-путешествующих никакой маг не закон! Я вот и сам подумывал не засиживаться в Гор... – Найд едва не проговорился, но вовремя прикусил язык, - городе, а двигать дальше, к морю, когда... э-э, все уляжется. Хочешь, вместе наймемся на корабль? Отправимся в Кватермину... или на острова Феррагосты...
Ноа сунул руку под намокшие волосы и громко высморкался в рукав.
- И никаких людей в коронах? – спросил он совсем по-детски, выглядывая одним глазом из-под прилипшей к лицу челки.
- Вот те Свет! – поклялся Найд, осенив себя соответствующим знаком. – А теперь давай руку, пока мы тут совсем не окоченели...
Парнишка вздохнул, опасливо покосился вниз и потянулся к товарищу. Тонкий конец ветви качнулся, Ноа судорожно схватился за дерево и попробовал бочком двинуться вперед. Раздался треск, глаза паренька окргуглились, рот открылся для крика... Сук обломился прежде, чем Ноа успел издать хотя бы звук. Но Найд бросился животом на дерево еще раньше. Он ухватил рукав подрясника. Тканое монахинями-клариссинками сукно выдержало. Ноа болтался между небом и землей, задрав кверху побелевшее лицо.
- Давай вторую руку! – прохрипел Найд изо всех сил цепляясь за мокрое дерево. – Давай!
С грехом пополам он втянул взбрыкивающего ногами паренька обратно. Толстый остаток ветки держал надежно, и оба без особых приключений оказались на твердой почве. Они упали на землю, измученные усилием, задыхающиеся от пережитой опасности, покрытые плесенью и раскисшей древесной трухой... Нудный ледяной дождик поливал их сверху, и оба выглядели так, будто только что побывали в реке.
- Ну вот, - пробормотал Найд, криво усмехаясь, - говорят, долг платежом красен. Это, значится, бы мой платеж.. – он вытщил из вихров Ноа тонкую веточку.
Парнишка улыбнулся робко и вдруг обхватил Найда руками, приник к груди:
- Спасибо тебе, милый братик.
Найд так и застыл, легонько похлопывая Ноа по костлявой спине. А дождь все плакал и плкакал – за них обоих.