Глава 4. Снова лонгодримцы и снова беда

Дни и ночи бежали своим чередом. Жаркий июль сменился переменчивым в погоде августом, деньги, выплаченные герцогом Вильгельмом, давно закончились, и Ворон успел напрочь позабыть о лонгодримцах – у охотника без них хватало дел и дорог. Однако, как выяснилось, сами лонгодримцы не собирались забывать о нем так быстро, причем выяснилось это совершенно случайно. В начале августа, возвращаясь с Риввенского нагорья после охоты на хозяйничающих в округе черных пауков-ткачей, Ворон оказался близ Леонии – небольшого городка на северо-восточной окраине Ладвинского аллода – куда изначально вообще не собирался.
В город он въехал вскоре после рассвета. Ворота только-только открылись, дорога была пуста, скучающие стражники неодобрительно покосились на одинокого путника, но расспрашивать не стали. Впрочем, Ворон не собирался надолго задерживаться в Леонии, разве только разузнать – не появилось ли в округе каких новых слухов. А самым лучшим местом для этого всегда был и до сих пор оставался здешний трактир.
Для посетителей было еще слишком рано, но дверь «Дубового бочонка» уже отворили, а хозяин коротал время, протирая и без того чистые столешницы и заново расставляя лавки. Завидев вошедшего охотника, он с притворным удивлением хмыкнул.
- Ну, ты глянь-ка, вот так ранняя пташка к нам залетела! Стало быть, жив еще? А ведь, если мне не изменяет память, не далее как в мае барды в очередной раз взахлеб рассказывали о твоей героической гибели, на сей раз где-то посреди Весмутских болот… в сражении с ползуном, кажется.
- Скорее с полозом, - мрачно усмехнувшись, поправил Ворон, припомнив порыжелую от ржавой болотной воды исполинскую змею, после ядовитого укуса которой он и вправду думал, что выкарабкаться уже не удастся. – Медным. И, как видишь, снова соврали.
- Да если б даже не видел… Эти слухи с таким завидным постоянством по королевству ходят, что я им давно верить перестал. В тот день, когда тебя решатся-таки принять на том свете, дьявол совершит величайшую ошибку. Ты же от его преисподней камня на камне не оставишь.
- Смотря, сколько заплатят, - без тени улыбки сказал охотник. – Я тоже рад тебя видеть, Герберт. А теперь рассказывай, что нового в последнее время было?
- Ты имеешь в виду, кроме того, что тебя ищут? – уточнил трактирщик. – Пожалуй, ничего особенного.
- А кто ищет-то?
- Откуда мне знать? – трактирщик неопределенно махнул тряпкой. – Ходит тут один, здоровый такой. Недели полторы назад заходил, потом исчез, а последние три дня каждое утро наведывается. Я уж ему говорил, что зря старается – что, по мнению сведущих людей, ты вообще уже в ящик сыграл, а если даже и нет, то, может, через год сюда заглянешь, а может, и вообще не придешь, да только проку мало. Если интересно, обожди – может, и сегодня забежит. Только скажу сразу, ежели разговоры какие серьезные начнутся, то извольте снаружи, а мне здесь и своих драк хватает.
- Постараюсь, - пообещал Ворон, кладя на стойку две медные монеты. – Налей-ка лагера, чтобы не так скучно ждать было.
Забрав у Герберта наполненную глиняную кружку, охотник прошел в дальний угол зала и уселся там за столом, низко надвинув капюшон.
Солнце поднималось все выше, и трактир постепенно начал оживать. Люди приходили и уходили, мало кто из них обращал внимание на неподвижную фигуру в углу, и пока что ни один не подошел под краткое описание Герберта. Ворон уже начал подумывать о том, что дальнейшее ожидание бесполезно, когда дверь «Дубового бочонка» открылась в очередной раз, впуская в трактир кряжистого полуседого мужчину в стеганом дублете. Не оглянувшись по сторонам, он сразу направился к стоявшему за стойкой Герберту, и после короткого разговора трактирщик махнул рукой в сторону Ворона. Мужчина кинул Герберту монету, уверенно подошел к охотнику и, не спрашивая дозволения, уселся напротив.
- Значит, ты и есть Ворон, - скорее подтвердил, чем спросил он.
- Да, - коротко ответил охотник.
Мужчина кашлянул.
- Ну, а я, стало быть, Конрад, начальник стражи у герцога Лонгодримского, Вильгельма. Вишь, в Кевтике-то мы с тобой разминулись, а хотелось глянуть, кто таков, - он окинул охотника оценивающим взглядом и вынес вердикт. – Надо признать, я тебя малость иначе представлял.
Ворон пожал плечами.
- Вы только для этого ехали сюда из Лонгодрима?
Конрад снова закашлялся.
- Да не то чтобы совсем… Дело тут, вишь, другое… только что за разговор на сухое горло? – он оглянулся и жестом подозвал Герберта. – Ты чего будешь?
Ворон взял еще лагер, а Конрад заказал себе эля. Когда трактирщик принес кружки и ушел, Конрад продолжил.
- Дело-то вот в чем. У нас там затевается поездка в Ваппурию, ну и надобен кто-то, кто бы присмотрел за всем этим делом, за дорогой, то да се… ну, ты понимаешь…
Ворон удивленно посмотрел на собеседника.
- Я только не понимаю, при чем здесь я, - признался он. – Разве дорога через Лисские поля считается опасной?
Конрад мотнул головой, как норовистый конь.
- Так я то же самое герцогу талдычил – поехали, мол, через Лиссу, пусть дольше, зато спокойнее. Но он у нас такой, если в чем упрется, то спорить бесполезно. Нет, говорит, в Утеру нам нужно, и как можно скорее, чего кружить через полстраны…
- То есть, вы хотите добираться Ладвинским трактом? – Ворон, кажется, начал понимать, куда клонит начальник стражи. – Через Навайский перевал и Герконию? Но эту дорогу давно бросили, почитай с тех самых пор, как король открыл столбовой путь. Не знаю, осталась ли она до сих пор проезжей.
- Проезжей она осталась, - проворчал Конрад, - вот только проехать по ней не так-то просто. Нет, о Ладвине я слова плохого не скажу, ну, и о Герконии, наверное, тоже, хотя говорят, на севере там народу уже считай не осталось, а ведь давно известно – откуда люди бегут, там ничего хорошего не жди. Так еще же горы эти чертовы на пути, а про них всякое услышать можно. В общем, провожатый нам нужен позарез. Пойдешь?
Конрад как бы невзначай подкинул в ладони побрякивающий кожаный кошелек. Пятьсот монет, на глаз прикинул Ворон, стало быть, речь шла о чем-то, что, по мнению герцога, было хуже, чем ленкар. Деньги бы охотнику не помешали, однако он по-прежнему не мог взять в толк, отчего все-таки начальнику герцогской стражи понадобилось разыскивать именно его.
- Думаю, вы обратились не по адресу, мастер Конрад. Если герцог Вильгельм опасается, что собственной охраны для поездки окажется недостаточно, ему лучше взять в сопровождение нескольких наемников. Про горы вы тревожитесь напрасно – я тоже многое слышал о Наваях: и про громовых птиц, и про волков с женскими головами, и про других тварей, но ничего этого там нет. А если вам на пути повстречаются разбойники, тогда отряд из четырех-пяти человек окажется куда полезнее меня. Я… не специализируюсь на убийствах людей.
- Разбойники, говоришь? – невесело усмехнулся Конрад. – А ну-ка, мил человек, глянь и скажи, что за разбойник мог сотворить этакое?
Он выложил на стол искореженную пластину, такие обычно вшивались под ткань в бригантины для пущей защиты. Металл был измят, а местами и вовсе прорван насквозь.
- Волкодлак, - уверенно сказал Ворон, осмотрев пластину и прикинув расстояние между отметинами от зубов. Других зверей такого размера, способных прокусить железо, ему встречать не доводилось. – Где вы это взяли?
- Подарочек из Наваев, - мрачно ответил Конрад. – От нас в Утеру недавно двое вестовых ездило аккурат по тому самому тракту, чтоб ему пусто было, так назад только один вернулся. На засаду, вишь, на обратном пути напоролись – добро, хоть конь не сплоховал, вынес. А ты говоришь «напрасно»… - Конрад скривился, залпом допил то, что оставалось у него в кружке, и с горечью добавил. – Ладно бы еще сам наш старый дурень ехал. Так ведь деваху везти надо, младшенькую его. Что случись, Вильгельм ведь с меня голову снимет и на службу долгую не поглядит. Пойдешь, а?
Ворон посмотрел на сумрачного, как ненастная ночь, начальника стражи, потом на пластину, все еще лежавшую на столе, на увесистый кошелек… и согласился. Вот таким вот образом он и оказался в отряде, сопровождавшем дочь герцога Вильгельма к Утере – нынешней резиденции ваппурского князя.
Лонгодримцы намеревались отправляться в путь через неделю. Конрад хотел, чтобы Ворон прибыл в поместье, и лучше если заранее. Представив себе сомнительную перспективу провести несколько дней в переполненном людьми замке, охотник наотрез отказался от предложения. В итоге они с начальником стражи сошлись на том, что Ворон встретит отряд на Ладвинском тракте до пересечения ими границ Лонгодримского аллода. Оставшиеся дни были потрачены Вороном на то, чтобы проверить окрестности тракта. Добраться до Наваев ему не позволила ограниченность во времени, но, во всяком случае, теперь он был уверен, что в пределах Ладвинского аллода дорога пригодна для движения и опасности не представляет. В оговоренный срок охотник был на границе Лонгодрима и неторопливо отправился в сторону поместья навстречу отряду. На второй день ближе к полудню он увидел вдали медленно продвигающуюся карету, окруженную всадниками, большую часть которых составляла лонгодримская челядь, однако были так же трое одетых по ваппурской придворной моде. Отряд возглавлял Конрад, а вот тот, кто ехал рядом с каретой, входил в десяток персон, которых Ворон сейчас меньше всего желал видеть. С мрачной усмешкой охотник подумал, что герцог все-таки опять сэкономил. За пять сотен монет Ворон не прочь был отбивать еженощные нападения волкодлаков, но для того, чтобы в течение как минимум двух недель, а, судя по выбранной Конрадом скорости движения, и побольше терпеть общество Ричарда Лонгодримского, сумма была явно маловата. Однако идти на попятную было уже поздно. Ворон придержал Терна, ожидая приближение отряда.
- Наконец-то, - с некоторым облегчением сказал Конрад, заставляя беспокойно пофыркивающего и вздрагивающего коня приблизиться к застывшему на обочине охотнику и протягивая руку для приветствия. – Я уж боялся, ты передумаешь.
Ворон почтительно склонил голову, делая вид, что не заметил жеста дружелюбия. Начальник стражи кашлянул, разом посуровев.
- Ну, во всяком случае, теперь все в сборе, - пробормотал он. – И то хорошо.
- Как я понимаю, молодой герцог намерен сопровождать сестру в поездке? – поинтересовался охотник, глядя, как, склонившись к расшторенному оконцу кареты, Ричард Лонгодримский о чем-то беседует с закутанной в шелковое покрывало Эвелин.
- Слава Богу, нет, - понизив голос, отозвался Конрад, по-видимому, тоже не жалующий молодого лонгодримца. – Только до выезда на Ладвинский тракт, а потом повернет назад. Во всяком случае, собирался, и молю небо, чтобы он не передумал.
Покуда Ворон разговаривал с Конрадом, карета успела подъехать достаточно близко. На миг отвлекшись от беседы, Эвелин Лонгодримская скользнула рассеянным взглядом по окрестностям и, увидев охотника, резко отшатнулась от оконца, бледнея и закрывая покрывалом лицо. Ричард Лонгодримский вскинул голову, ища, по-видимому, что могло так обеспокоить девушку. Заметив Ворона, он изрядно помрачнел и, оставив карету, направил коня к охотнику.
- Держись подальше от моей сестры, - не считая нужным размениваться на формальные приветствия, с ходу буркнул Ричард. – Ты ее пугаешь.
- Как прикажете, сударь, - холодно ответил Ворон.
- Трудновато, однако, будет охранять кого-то с расстояния, - проворчал Конрад, косясь на герцогского отпрыска.
- А придется постараться, - Ричард переключил внимание на старого охранника. – Если ты не забыл, я вовсе был против его приглашения в отряд. У нас и своих слуг достанет, чтобы разогнать свору блохастых собак. А Гордон просто трус, что, впрочем, давно было известно, иначе вспомнил бы, что кнут существует не только для того, чтобы коня погонять.
Ворон склонил голову, пряча усмешку. То, что Ричарду Лонгодримскому ни разу в жизни не доводилось видеть волкодлаков, было уже ясно, и пытаться ему возражать не имело ни малейшего смысла.
- Ваш отец полагает иначе, - угрюмо возразил Конрад, - и уж его-то в трусости никто еще не обвинял. Он определял и состав отряда, а я руководствуюсь полученным приказом, милсдарь. Поэтому, чем вести бесполезные споры, дозвольте-ка мне поторопить возничего и продолжить дорогу. Чем больше лиг останется позади до сумерек, тем лучше.
Ричард прошипел сквозь зубы что-то невнятное и, всадив в бока жеребца шпоры, погнал его прочь по дороге.
- Вот каждый раз, как бываю в церкви, - невозмутимо сказал Конрад, давая отмашку сидевшему на козлах кареты кучеру, - молюсь, чтобы старик наш подольше прожил, и каждый раз думаю – есть ли надежда мальцу остепениться, или таких одна лишь могила правит? Ума не приложу, что будет, ежели он, прежде чем поумнеет, в наследство вступит.
Охотник в ответ на тираду только равнодушно пожал плечами – в вопросах человеческой натуры он был плохим советчиком.
Ворон намеревался встать в хвост процессии, но Конрад жестом приказал ему занять место рядом с собой во главе отряда. Идея была не самой лучшей, о чем конь старого охранника весьма наглядно дал понять. Вместо того чтобы двигаться вперед, он завертелся на месте, нервно пританцовывая и кося налитым кровью глазом на охотника и флегматично пережевывающего удила Терна.
- Да что с тобой сегодня в самом-то деле, скотина ты этакая?!? – Конрад огрел коня плетью, что, впрочем, не дало особых результатов.
- Думаю, мне все же будет лучше ехать последним, мастер, - сказал Ворон, - так будет спокойнее для всех, в том числе и для лошадей.
Конрад кивнул, глядя на охотника со смесью удивления и подозрения. Ворон вновь отвел Терна в сторону, пропуская остальных всадников, и, когда мимо проезжала карета, отвернулся. Отчасти из-за требования Ричарда Лонгодримского, а отчасти и по совершенно иной причине – после прошлой беседы в Кевтике ему недели две повсюду мерещились серо-зеленые глаза дочери герцога Лонгодримского. Если бы Ворон не знал, что на него не действуют все виды магии, влияющей на сознание, он бы назвал это наваждением, но как бы то ни было, повторно испытывать судьбу охотник не хотел.
В целом, за исключением временного присутствия в отряде лонгодримца-младшего, начало пути не предвещало каких-либо неприятностей. На протяжении тех двух дней, что потребовались путешественникам, чтобы добраться до выезда на Ладвинский тракт, Ричард Лонгодримский мрачно косился на охотника, но молчал. Ворон, давно свыкшийся с подобными многозначительными взглядами, предпочитал игнорировать молодого герцога и только во исполнение приказа держался в отдалении от лонгодримцев, как в пути, так и на биваках. Конрада, похоже, подобное вооруженное перемирие устраивало, хотя время от времени, в особенности, когда очередная лошадь, случайно оказываясь поблизости от Ворона, начинала метаться на привязи, на лице начальника лонгодримской стражи отражался тяжелый мыслительный процесс.
На третий день Ричард Лонгодримский повернул-таки назад, забрав с собой одного слугу, а отряд в несколько уменьшившемся размере продолжил путь. Конраду под начало было дано шестеро человек из лонгодримской челяди, помимо них Эвелин сопровождали две служанки, трое, отличающиеся по одежде, и вправду оказались ваппурцами – посланец князя Витовта мэтр Казимир Россарский с двумя слугами. Итого, вместе с Вороном, четырнадцать человек.
Надменного ваппурца Конрад невзлюбил, это было заметно и по словам, и по взглядам, которыми старый охранник награждал посыльного. А тот, как ни в чем не бывало, ехал рядом с каретой Эвелин Лонгодримской, подменив на этом посту Ричарда Лонгодримского и громогласно повествуя о своих приключениях в знойных пустынях Савалойи и Вескурии. Ворон, по обыкновению державшийся позади, слушал мэтра Казимира вполуха – рассказы ваппурца мало интересовали охотника, потому что правды в них было ни на грош. Навряд ли россарскому дворянину доводилось забираться на юг дальше Валлингала, где он, скорее всего, и купил тонконогую красавицу-кобылу, которую теперь выдавал за подарок вескурийского шейха. А уж полчища кровожадных мантикор, рыщущих по савалойским барханам в поисках добычи, и вовсе существовали только в воображении мэтра Казимира.
Так прошло еще несколько мирных дней. Отряд безо всяких приключений миновал ладвинские земли и все глубже забирался в предгорья Наваев, а никаких признаков тьмы не было и в помине. Единственной странностью, да и то, возможно, не относящейся к делу являлось то, что тихая, будто занедужившая Эвелин Лонгодримская с каждым днем бледнела все больше и будто таяла на глазах. Даже с расстояния, на котором держался охотник, видно было, как во время привала покинувшая карету девушка время от времени вздрагивает и оборачивается, словно прислушиваясь к ей одной различимому голосу. Остальные, казалось, ничего не замечали.
- Госпожа Эвелин больна? – как-то улучив момент, спросил Ворон у Конрада.
- С чего ты взял? – удивился тот.
- Почудилось.
Конрад засопел.
- Все с ней в порядке, - нехотя сказал он. – Я так думаю, это просто огорчение от целей поездки. А проще сказать, девичья дурость. Герцог ее в жены ваппурцу Витовту прочит, вот визит вежливости и организовал, чтоб поближе на жениха посмотрела, а то, как миниатюры рисуют, мы уже знаем… Так что не обращай внимания, вот и все.
Ворон кивнул – после слов охранника все, вроде бы, становилось на свои места. Дело житейское – мало ли знатных девиц отправлялось под венец против воли? Скорее, наоборот, по пальцам можно было сосчитать тех, кто шел туда по собственному желанию: такова уж цена голубой крови. Следуя совету Конрада, он перестал обращать внимание на волнение Эвелин и, как вскоре выяснилось, зря.
Первые тревожные знаки проявились на следующее утро. Ночь, как и предыдущие, прошла спокойно, они сняли лагерь и беспрепятственно двинулись в путь по зарастающей, но пока еще проезжей дороге. Все было тихо вокруг, влажный воздух чист, и небо ясно, только с юго-запада навстречу отряду тянулась тоненькая, постепенно крепнущая ниточка тьмы. Череда холмов мешала обзору, не давая возможности понять, как далеко находится источник тьмы, и есть ли причины для беспокойства. Поразмыслив, Ворон решил выждать и не поднимать тревоги раньше времени.
Солнце успело довольно высоко подняться над землею и выпить остававшуюся на траве росу, когда отряд взобрался на маковку очередного холма. Перед ними, насколько хватало глаз, тянулись пологие, заросшие лесом склоны, а на самом горизонте в легкой синей дымке маячили скалы внешней горной цепи Наваев. Над лесом висела тьма, и чем ближе к горам, тем гуще она становилась, а Ладвинский тракт уходил как раз во тьму. Дальше молчать не имело смысла.
Ворон догнал начальника стражи.
- Мастер Конрад, распорядитесь, чтобы ваши люди были поосторожнее. В лесу неладно.
Конрад, прищурившись, посмотрел вдаль.
- Кажись, глаза у меня не те, что прежде, стали, - признался он. – Ничего тревожного не вижу. Чего ждать-то?
- Пока не знаю, сударь. Просто поверьте мне на слово, там кто-то ходит.
- Волкодлаки?
- Может, и они.
- Скверно. Не буду спрашивать, откель ты про них узнал, хотя, наверное, стоило бы. Но, коль уж ты их видишь, может нам обойти это место стороной удастся?
- Навряд ли. С Ладвинского тракта нет хороших съездов. Южнее через горы проходит еще пара троп – коней там провести можно, но карета не пройдет. А других путей здесь нет.
- Плохи дела, - Конрад помрачнел. – И что теперь делать? Лезть на рожон?
- Думаю, вам стоит держаться прежней дороги, но дальше опушки пока не ходить. Я поеду вперед, погляжу, что к чему. Вполне может быть, что путь все же свободен.
- Ладно, давай, - нехотя согласился Конрад. – Только смотри, поосторожнее. Не хотелось бы остаться в чертовой дюжине. Дурная примета, сказывают.
Ворон пришпорил Терна, поднимая его в галоп, и вскоре медленно двигающийся отряд лонгодримцев остался далеко позади. Перед опушкой леса конь захрапел, предупреждая об опасности. Ворон ободряюще потрепал его по холке.
- Я знаю. Поэтому-то нам туда и надо. Ну, идем.
Повинуясь воле всадника, Терн вступил на затененную тропу.
Ворону давно не доводилось ходить по Ладвинскому тракту, но за прошедшее время здесь мало что изменилось. Дорога оставалась проезжей, хотя местами сыроватой. На наиболее влажных участках можно было различить старые следы конских копыт – не иначе, памятка о лонгодримских вестовых. Единожды – уже почти в лиге от края леса – их пересекли отпечатки исполинских волчьих лап, тоже старые, и больше ничего странного Ворону обнаружить не удалось.
Охотник возвратился назад к отряду, только-только достигшему опушки. После недолгого раздумья Конрад решил продолжать путь со всей возможной осторожностью. Другого выхода все равно не было – разве только сидеть и ждать, когда развеется тьма, если только она вообще развеется.
С лонгодримскими конями сладить оказалось сложнее, чем с Терном. Они ни в какую не желали идти в лес, пятились и храпели, и лонгодримцам пришлось немало поработать плетьми, прежде чем в отряде удалось восстановить порядок. В дорогу двинулись так быстро, как только позволяла груженая карета. Лес был наполнен шорохами. Кто-то следовал за отрядом, то обгоняя его, то крадясь следом, но, как ни старался Ворон, ни малейшего следа неизвестных преследователей обнаружить ему не удалось. Во всяком случае, это точно были не волкодлаки – тех бы охотник сразу вычислил по специфическому запаху. Все были настороже, но до сумерек ничего не произошло, зато уж с наступлением темноты упущенное было наверстано сполна. Стоянку как-то сама собой окружила колышущаяся белесая пелена, в которой беспрестанно двигались странные фигуры, время от времени покидая ее и проплывая по краю поляны, на которой расположились на ночлег лонгодримцы.
- Святые угодники, это еще что за чертовщина? – не выдержал в конце концов Конрад.
- Туман, сударь, - отозвался Ворон, разглядывая ползущий по траве молочно-белый шлейф. – Его в Наваях всегда хватает.
- А в тумане тогда что? Или кто?
- Его извечные обитатели.
- Привидения? – слегка осипшим голосом уточнил Казимир Россарский.
- Можно и так назвать.
- Ты можешь ЭТО хоть как-нибудь убрать? – Конрад смущенно засопел. – Понимаю, что дурь, но даже мне не по себе становится. А госпожу, смотрю, они особо тревожат.
Как бы в подтверждение он кивнул на жмущуюся к огню Эвелин Лонгодримскую.
- Трудновато будет сделать что-либо туману, - вздохнул Ворон, - как, впрочем, не менее трудно и туману причинить вред живому существу. Привидения для этого не приспособлены никоим образом.
Подойдя к костру, он поднял пылающую ветку и направился к высящемуся на окраине поляны призрачному столбу. Импровизированный факел вместе со сжимающей его рукой прошли сквозь столб, не встретив никакого сопротивления. Остановившись возле обрамляющих поляну кустов, Ворон обернулся. Странное горбатое существо, расплываясь и на глазах меняя форму, проплыло мимо, задев охотника краем колышущегося туманного покрывала и обдав присущим туману промозглым холодом.
- Им нет ни малейшего дела до мира живых, - сказал Ворон, обращаясь преимущественно к Эвелин. – Полагаю, что они даже не подозревают о нашем здесь присутствии, и уж тем более не догадываются, что своим видом могут кого-то обеспокоить. Просто не обращайте на них внимания, и все. Поверьте, это самый надежный способ борьбы с привидениями.
Вернувшись к костру, он бросил угасшую ветку в огонь и хотел снова отступить в темноту.
- Не уходите, пожалуйста… - еле слышно сказала Эвелин, кутаясь в покрывало. – Останьтесь… если Вас это не затруднит.
- Как прикажете.
Ворон опустился на землю на самой границе трепещущего светового круга. По-видимому, лонгодримка, не сильно доверяя словам, все же решила заиметь при себе дополнительного охранника. Может, она и права…
Время шло своим чередом, и постепенно фея грез начала одерживать верх над тревогой от присутствия странных соседей. В конце концов, у костра остались лишь Конрад, на чью долю выпало стоять на страже в первую половину ночи, Ворон да Эвелин Лонгодримская. Мэри, ни на шаг не отходившая от госпожи, так и заснула рядом с ней, свернувшись калачиком, а Эвелин, у которой сна не было ни в одном глазу, все расспрашивала собеседников о Герконии, Ваппурии и о землях, лежащих южнее. Конрад не знал и половины от того, что интересовало девушку, а потому отвечать в основном приходилось Ворону.
Он рассказывал о Вескурии, о Савалойе, о лежащих за ними Гха-Бирре и гибельной пустыне Макамма, за которой, как говорят, есть еще страны, где черные карлики воюют с мышами, а у пестрых лошадей такие длинные шеи, что они могут срывать листья с верхушек деревьев. Об Аль-Гоа – земле, где никогда не тает снег, а люди имеют шерсть и длинные пушистые хвосты, которыми во сне прикрывают глаза, потому что день в Аль-Гоа длится по полгода, и потом еще полгода ночь. О странных савалойских легендах, в которых герои сражаются с чудовищными дивами, чтобы потом подняться на небо и превратиться в звезды в память о совершенных подвигах. О волшебных животных и птицах. О вескурийских белокаменных городах и поселках, в которых дома строят из засохшего озерного ила, потому что дожди там идут очень редко. О том, как, когда дождь все-таки начинается, из размокших стен домов выползают проснувшиеся рыбы…
Эвелин слушала, затаив дыхание, и даже Конрад вскорости перестал недоверчиво похрюкивать.
- Тебя послушать, так совсем другое дело выходит, - сказал он наконец. – Пусть будет выдумка, то в такую выдумку и поверить не грех. А то этот ваппурский манжетник все к одному ведет: мол, за ихними заставами только дикари да язычники обретаются, кои по деревьям не прыгают лишь оттого, что деревьев нет. Тьфу, пропасть.
- Люди, мастер Конрад, - отозвался охотник, - они везде схожи. На юге, как и в Мерлене, хватает и добрых, и злых, и они точно так же полагают, что одна их вера истинна, а остальные блуждают во тьме язычества. Но о добре и зле они мыслят так же, как мы, а разве не это главное?
- Может, ты и прав… - нехотя согласился старый охранник, хотел что-то добавить, но потом передумал.
Разговор постепенно заглох, и над лагерем воцарилась тишина, нарушаемая только фырканьем лошадей и похрапыванием спящих. Ворон смотрел на пляшущее по поленьям пламя, вспоминая душные савалойские ночи и костры оазиса Мгиувалле. Конрад что-то неразборчиво бурчал себе под нос. Эвелин, покрепче прижавшись к Мэри, задремала. Привидения были окончательно позабыты.
В последующие два дня картина изменилась мало – днем за отрядом следовали невидимые сопровождающие, ночью бивак окружали призраки. Не сказать, чтобы Ворону сильно нравилась ситуация, но изменить в ней он ничего не мог. В конечном итоге к соседству привидений все привыкли, и даже Эвелин начала выглядеть немного повеселее. Легкие перья облаков, парящие в небе, предвещали перемену погоды, но пока солнце, только в глазах Ворона приглушаемое легкой дымкой тьмы, светило ясно, а на пути до сих пор не повстречалось ни единого препятствия, которое не смогла бы преодолеть карета – редкостное везение.
На четвертый день, ближе к полудню, облака все-таки начали сгущаться, сизым пологом закрывая небо. Средняя, самая высокая цепь Наваев осталась за спиной, и местность медленно, но верно понижалась. Во время обеденного привала Эвелин Лонгодримская с интересом изучала затянутые серой пеленой дали – на равнинах, что виднелись далеко впереди, шел дождь.
- Это уже Геркония, да?
- Совершенно верно, сударыня, - отозвался ваппурец.
- Магистр Фредерик ведь отсюда родом…
Конрад хмыкнул.
- Ну, положим, не совсем отсюда. Я вот слыхивал, что земли его родные лежат много южнее, за Вестмутом. Дотуда еще ехать и ехать. И вообще, мало-мальски обжитые края только от Роквудского монастыря, почитай, начинаются. А здесь что? Горы да леса. Кто ж здесь жить-то будет?
- Прежде жили, - неожиданно даже для самого себя подал голос Ворон. – Это по ту сторону гор места дикие. А здесь до Черной чумы хоть немного поселений, да было. Там, - охотник указал на юго-восток, - стояла Мельрозская обитель, и близ нее три деревни. Дальше к востоку лежит озеро Дорнеби. Рыбацкий поселок около него тоже монастырю принадлежал. За озером края пустынные, ну а потом начинаются земли Уотерхельмского поместья. Его владелец во времена чумы бежал в Вестмут, а обратно так и не вернулся, и с тех пор Уотерхельм тоже пустовал. Как ныне – не знаю, давно я уже там не был.
- Глянь-ка, - удивился Конрад. – А ты хорошо тутошние места ведаешь, оказывается. Часто ходить доводилось?
- Да, - коротко ответил охотник, глядя на сереющие под дождем равнины.
Как не ведать тех мест, в которых ты рос? Ныне в лесах на северном берегу Дорнеби тихо ветшал опустевший дом падре Климента, доброго и оказавшегося по-детски наивным в своей доброте приходского священника. Дом, ставший для Ворона родным, потому что другого у него никогда не было.
После полудня непогода добралась и до гор: с неба посыпал-таки мелкий дождь. На открытых местах морось изрядно досаждала, однако таковых встречалось немного, а под деревьями дождь почти не ощущался. К вечеру он прекратился, но набрякшие тучи напоминали, что радоваться рано. При таком экономном расходе влаги их запасов могло хватить еще на несколько дней.
На ночлег путники остановились в сухой лощине, найденной неподалеку от дороги. Эвелин Лонгодримская не в пример прочим дням рано удалилась в шатер, вскоре стал затихать и весь остальной лагерь. Тумана, как ни странно, не было. Ворон уже начал засыпать, как вдруг несколько вещей, случившихся почти одновременно, вернули его к реальности: в нос шибанул резкий запах мускуса, тотчас же зависшую над лагерем тишину разорвал пронзительный женский визг, а вслед за ним раздался оторопелый голос Ингвара, дежурившего нынешней ночью:
- Госпожа, куда Вы?!? Помилуй Бог, да постойте же!!!
Вскакивая на ноги, охотник успел заметить, как что-то белое мелькнуло среди кустов и тут же скрылось из вида. Конрад, по-видимому, не заметивший вообще ничего, хорошенько встряхнул и без того дрожащего парня.
- Что случилось? Говори, живо!
- Белая леди… - просипел Ингвар. – Белая леди увела госпожу Эвелин в лес!
- Идиот! – оттолкнув дежурного, Конрад схватился за связку факелов, и тут ему на глаза попался Ворон. – Ты ж говорил, что привидения ничего сделать не могут!!! Это, по-твоему, и есть «ничего»?
- Это не привидение!
Отмахнувшись от зажженного факела, который пытался всучить ему Конрад, и схватив взамен плащ, охотник бросился по мускусному следу, оставленному тем, кто осмелился прийти этой ночью в лагерь. За спиной шумели, вспыхивали все новые факела, похоже, на поиски бросились все, кроме, разве что, служанок. И, судя по тому, что шум все более отдалялся, никто из ищущих не смог заметить на траве даже отпечатков его сапог, чего уж говорить о легких следах босых ног Эвелин. Впрочем, ничего другого от лонгодримцев Ворон и не ждал.
Поначалу казалось, что след ведет через лес напрямик, по бездорожью. Потом, когда по пути стали встречаться обомшелые камни, выглядывающие из травы, как обломки зубов, охотник понял, что следует чьей-то старой тропой. До нынешней поры Ворон и не знал, что нечто подобное имеется близ Ладвинского тракта. Впрочем, он редко забирался по нему так далеко, обычно сворачивая на ту из троп, от которой ближе всего было до озера Дорнеби. Внезапно деревья расступились, впереди замаячила вершина холма, плоская, как перевернутое блюдце, в центре которого тускло белело широкое ведьмино кольцо луговушек. И еще охотник, наконец, увидел Эвелин. Девушку никто не вел, она шла сама, точнее бежала, спотыкаясь и оскальзываясь, прямиком к кольцу, в центре которого футах в полутора над землей завис клок тумана, никоим образом не походивший на женщину – ни на белую, ни на какую другую. Ворон бросился вслед за лонгодримкой, прекрасно понимая, что не успевает – слишком велико было расстояние. Эвелин перешагнула границы ведьминого кольца, и луговушки засияли особенно ярко. Ворон ворвался в круг всего на какой-то миг позже девушки, но по гудению воздуха понял, что магическая защита распознала постороннее присутствие. Медлить было нельзя. Ворон набросил на Эвелин плащ и сгреб закутанную в ткань девушку в охапку. Эвелин приглушенно вскрикнула и забилась, пытаясь высвободиться, чем немало удивила охотника. Он-то полагал, что лонгодримка находится в сомнамбулическом сне, однако сейчас не время было разбираться что к чему. Круг пульсировал, гудение перешло в монотонный рокот. Ворон чертыхнулся – магии такой силы ему давненько не доводилось видеть. Пинком отбросив в сторону метнувшийся к нему «клок тумана» и подтвердив этим его отнюдь не туманную сущность, что, в общем-то, Ворону и так было ясно, охотник вытащил сопротивляющуюся девушку за пределы круга, правда, далеко уйти им не удалось.
Как только со стороны вершины холма послышались шипение и треск, охотник повалил Эвелин Лонгодримскую в траву и сам упал сверху, дополнительно прикрывая девушку своим телом. Круг взорвался с оглушительным грохотом, сразу же вслед за взрывом налетел вихрь раскаленного воздуха. Ворон заскрипел зубами, давя подступивший к горлу крик. Открытое лицо обожгло, ткань одежды тоже не сильно спасала от жара магического взрыва. Впрочем, жар схлынул быстро, а на охотника тут же навалилось нечто тяжелое, шипящее и царапающееся. Запах мускуса стал просто невыносим, но сейчас к нему еще примешивался запах горелого мяса. Ворон вскочил на ноги, отшвыривая в сторону нападающего, и сам прыгнул следом.
Призрачное обличье было сброшено окончательно – теперь в руках Ворона извивалась, яростно шипя, скользкая тварь. Кукольник, конечно, кому ж еще было наводить мороки? Не ослабляя хватки, охотник выдернул свободной рукой нож… и едва успел заслониться рукавом, когда тварь плюнула, целясь противнику в глаза. Часть брызг от плевка все-таки попала на лоб и щеку, дополняя уже заработанные ожоги, а кукольник извернулся угрем и, вырвавшись на свободу, бросился бежать. Ворон догнал его в три прыжка и повалил на землю. Кукольник заверещал, царапая лапами сжавшую его руку.
- Кто? – выдохнул Ворон на ухо твари. – Кто тебя послал? Ну, отвечай!
- Сшшш… - кукольник вывернулся и зыркнул на охотника черными провалами глазниц. - Сшшш… Осссставь ее…
- Кого «ее»? – переспросил Ворон, хотя и без того догадывался об ответе.
- Сшшш… - кукольник разинул пасть, демонстрируя редкие острые зубы. – Глупеццц… Бросссь… ничего не изменишшшь… сссрок почччти вышшшел…
- Какой срок? Зачем она тебе нужна? Отвечай, быстро!
- Ссс…
Кукольник особо сильно дернулся, а потом замер, нелепо закинув голову. Ворон отпустил его и выпрямился, оглядывая темный молчаливый лес. Тварь не притворялась. Она была мертва, уже давно, с неделю, а то и побольше. Чья-то воля водила мертвого кукольника, как марионетку, а теперь бросила за ненадобностью. Хозяин мог быть поблизости, а мог оказаться за десятки или даже сотни лиг от Наваев – проверить это не представлялось возможным. Перевернув труп кукольника на брюхо, Ворон уперся коленом ему в поясницу и резко рванул верхнюю часть тела на себя, ломая позвоночник. Как правило, этого хватало, чтобы не позволить поднять мертвеца повторно.
Эвелин все еще сидела на траве, сжавшись в комочек, обхватив руками колени и мелко дрожа. Когда охотник приблизился, она отшатнулась.
- Оставьте, сударыня, – Ворону кое-как удалось добиться того, чтобы голос звучал ровно. – Бояться следовало бы тогда, когда Вы сюда так спешили. Вы целы?
Эвелин медленно кивнула, судорожно сглотнув.
- Вввваше лицо… - стуча зубами, кое-как выговорила она.
Ворон отвернулся. Видеть себя со стороны он не мог, но догадывался, что зрелище еще паршивее, чем обычно. Ожоги – они всегда смотрелись паршиво, хорошо хоть глаза уцелели.
- Все в порядке, - сказал охотник вслух. – Просто не смотрите… раз Вас это так пугает.
- Вам больно? – судя по всхлипам в голосе, девушка как раз примеривалась, чтобы разрыдаться.
- Нет, - солгал Ворон. В принципе, герцогскую дочь вообще не касалось его состояние. – Как я понимаю, лагерь Вы все-таки покинули по своей воле. Так чего ради Вы пошли в лес?
- Не знаю… - глядя на охотника расширенными глазами, Эвелин покачала головой.
- А кто же должен это знать, если не Вы?
- Не знаю… - губы девушки начали дрожать. – Я… я… меня позвали, - вдруг призналась она.
- Кто?
- Не знаю… Это правда, клянусь, - торопливо добавила Эвелин, нервно сжимая руки. – Я слышала голос, он сказал, что надо идти. Я думала, это снова сон, потому и пошла. Я бы со страху умерла, если бы знала, что иду на самом деле…
- Ну, так сейчас-то знаете, а все еще живы, - проворчал Ворон.
- Сейчас я с Вами, потому и не страшно, - еле слышно сказала девушка. – Ведь Вы мне не снитесь?
- Полагаю, что нет. В следующий раз, как будете сомневаться насчет сна, щипайте себя за руку – говорят, помогает.
- Не помогает, - Эвелин совсем перешла на шепот, - там тоже все как наяву. Простите меня, умоляю. Я не хотела, честное слово, не хотела…
- Прекратите, сударыня, - устало сказал Ворон. – Не дворянское это дело – просить прощения, а уж Вам извиняться тем более не за что. В конце концов, это моя работа и, полагаю, именно за этим меня нанимали в отряд. Итак, Вы услышали голос, который посоветовал Вам идти в лес, ночью, босиком. И Вы его вот так сразу послушались?
- Не сразу… - Эвелин осеклась, но потом продолжила. – Я его давно уже слышу, раньше только по ночам, а теперь и днем тоже… Он все время зовет… говорит, что хочет… хочет от чего-то меня избавить… Что надо идти… И он приводил меня сюда раньше, только это, наверное, все-таки было во сне.
- И Вы входили в круг?
- Да.
- Что же было дальше?
- Туман, как будто, целое белое озеро из тумана. А потом… не помню, честное слово, не помню…
Эвелин Лонгодримская прерывисто всхлипнула и все-таки разрыдалась, уткнувшись лицом в плечо Ворону. Охотник молча ждал, пока девушка успокоится. Помнить вопреки собственным утверждениям она определенно что-то помнила, но, возможно, это было из разряда тех воспоминаний, о которых лучше не говорить вслух.
- Что ж, - сказал он, когда рыдания Эвелин немного утихли, - если срочных дел в лесу у Вас нет, либо наяву Вы о них не ведаете, я бы предложил возвращаться в лагерь. Там сейчас все на ногах и весьма обеспокоены Вашим столь поспешным бегством.
- Хорошо, но… я забыла дорогу, - робко призналась Эвелин.
- С этим мы как-нибудь разберемся.
В отличие от герцогской дочери Ворон помнил путь прекрасно. Поглядев, как девушка неловко переступает по мокрой от росы траве озябшими исцарапанными ногами, как зябко ежится от ночной свежести под тонким батистом ночной рубашки, охотник вздохнул.
- Прошу простить мне мою дерзость, сударыня, - сказал он, снова набрасывая на плечи Эвелин плащ и поднимая девушку на руки, - но, полагаю, такой способ передвижения будет быстрее, да и для Вас безопаснее.
Эвелин ничего не ответила, и охотник решил расценивать молчание, как знак согласия. Лавируя между деревьев в поисках прорех среди зарослей, чтобы лишний раз не поцарапать свой ценный груз, Ворон все ждал, когда лонгодримка спросит, каким образом он ухитряется отыскивать дорогу в кромешной тьме, но девушка так ни слова и не произнесла. Наконец, впереди замаячил факельный свет. Похоже, Конраду все же удалось сообразить, в какую сторону следует двигаться. С факелом в одной руке и топором в другой старый охранник продирался сквозь кусты, словно медведь. Когда охотник бесшумно шагнул к нему из темноты, Конрад, видать не сразу сообразивший, что к чему, отскочил, замахиваясь для удара.
- Дьявольщина, - тут же пробормотал он, опуская оружие. – Ходишь, как привидение. Ты нашел ее?
- Да.
- Проклятье! – последнее относилось к самому Ворону. Конрад поднес факел поближе, разглядывая обожженное лицо охотника. – Ну, тебя и цапануло. Что там было?
- Кукольник, - Ворон решил не вдаваться в подробности.
Конрад снова выругался.
- А она как?
- Я в порядке, мастер Конрад, - еле слышно сказала Эвелин. – Только замерзла, совсем чуть-чуть.
- Давайте-ка в лагерь к костру, живо! – Конрад заспешил впереди, освещая дорогу.
Сдав Эвелин на попечение служанок, Ворон устроился в стороне, подальше от огня. Постепенно в лагерь вернулись и остальные из тех, кто бродил по лесу в поисках. Мэтр Казимир довольно длительное время стоял у входа в шатер, о чем-то разговаривая с Эвелин сквозь тонкую завесу. Ингвар оживленно рассказывал кому-то из слуг, как в кустах он еще раз, нос к носу, столкнулся с Белой леди, и как крестным знамением сумел-таки обратить ее в бегство. Конрад ожесточенно рылся в вещевой сумке. Наконец, что-то найдя, он приподнялся, долго оглядывался по сторонам и, высмотрев-таки охотника, направился прямиком к нему.
- Я уж думал, куда ты подевался? – старый охранник протянул Ворону небольшую коробку. – Держи. Мазь это. Говорят, от ожогов сподручно. Не знаю, проверять не доводилось.
- Спасибо за участие, мастер Конрад, - отозвался охотник, - но, право слово, не стоило так беспокоиться.
- Держи, кому сказано. Да не переживай, верно ж говорят, шрамы мужиков только украшают.
Охотник мрачно усмехнулся, он слишком устал, чтобы вести беседы, да и просто слушать чужие разглагольствования.
- Скажите Ингвару, чтобы шел спать, - попросил он. – Я подежурю до утра.
- Ты уверен?
- Так будет лучше. Не исключено, что кукольник был не единственным, кто колобродит нынешней ночью.
Конрад посопел, попыхтел, потом все-таки отпустил зевающего Ингвара, перетащил свой тюфяк поближе к шатру Эвелин Лонгодримской и улегся перед входом. Постепенно лагерь снова успокоился, и Ворон пересел к огню. Над костром мотыльками порхали золотые искры, а где-то далеко уныло кричала сова. Только эти заунывные крики да ровное дыхание спящих нарушало зависшую над лесом тишину. Даже Конрад, поначалу хорошо притворявшийся, вскоре и в самом деле заснул. Остаток ночи обещал быть спокойным.
Ворон провел рукой над пляшущим пламенем, ловя живое тепло огня, потом сжал кулак и снова распрямил ладонь. Охотник злился, и в первую очередь на себя. Неужели нельзя было быть немного поосторожнее? Наверное, нельзя, но стоило хотя бы попытаться. Ожоги пульсировали постепенно усиливающейся болью, но это было не самым паршивым в сложившейся ситуации. В силу специфики профессии боль была нередкой спутницей Ворона, и с ней он научился кое-как справляться, ее удавалось перетерпеть. Охотник прекрасно осознавал, что самое паршивое начнется утром.