Прибой стучал в ушах. Волны разбивались о скалы. Утесы громоздились один на другой, поросшие невысокими скрюченными деревьями.
«А что еще может вырасти на скале» - думал Брамен. Он считал, что и сам не очень отличается от этих убогих деревцев, такой же искалеченный.
Брамен подошел к корме своей трехмачтового галеона, посмотрел на плещущийся у борта океан, что огромными кулаками волн бил о просмоленные бока его корабля. Брамен любил свой корабль, его подарил ему отец, в честь его совершеннолетия, а наступило оно лет семь назад. И если бы эта знаменательная дата, что-то тогда изменила в его жизни, но нет - он как и был калекой, так им и остался.
Все осталось таким же, и зеленые океанские воды, несущие жизнь и смерть, и небо, розовым закатом горящее на горизонте. Все осталось, и его брат, что добивался славы и признания, своими подвигами, и участием в сражениях. Он и добился - стал одним из рыцарей, что вышли победителями из той недолгой войны, между двумя берегами Гладкого пролива. Брат его стал Лордом Авеном, а не просто Авом, как он любил его называть. Уделом старшего брата стало нести волю Короля, что сидел на троне, уже как годов тридцать с лишним. Авен должен был сокрушать непокорных и неверных трону правителя мечом, придавать их селения огню. Авен был хорошим воином, и стал хорошим рыцарем, а что уже говорить о том, каким он стал замечательным лордом, Брамену и думать об это мне хотелось, также как и его видеть. Вот так вот бал Брат, а потом и не стало брата – для них он умер.
Брат всегда смеялся над Браменом, над его недостатками, говорил, что сам родился первым, а уж что после него осталось – это последыш. Вот поэтому-то, по его мнению, он и был сильным и здоровым ребенком, а Брамен был хром на одну ногу, и правая кисть его не слушалась, пальцы не сгибались, даже штурвал держать он не мог – это приходилось делать капитану, до чего же это было ему обидно, кто бы знал. Мать, когда еще была жива, рассказывала ему, что пальцы на его ладони при рождений были сросшиеся и ему их потом разрезали.
«Интересно, зачем они это сделали? Все равно ведь кисть не действует ни черта» - думал он.
Когда его брат упражнялся с мечом, занимался стрельбой из лука, Брамен просто наблюдал, и завидовал черной завистью, зная, что он так никогда не сможет. Если даже он смог бы научиться владеть оружием левой рукой, но как быть с постоянно шаркающей ногой, из-за которой он всегда спотыкался. На что брат ему резонно ответил, посмеявшись в очередной раз над его неловкостью: «Скажи спасибо братец, что она у тебя вообще есть». Но Брамен не мог с ним согласиться, хорошо было ему говорить так, когда он нормальный. Нога мешала ему всегда и везде, когда он переступал бессчетные пороги комнат и палат их Замка на Восточной Гряде, это еще полбеды, а когда он поднимался по этим спиральным лестницам в башню к отцу, что вы на это скажите? На такие подъемы у него уходила пару часов, так что отца он видел редко, да и Лорд Рид редко бывал в своих имениях, у него вечно были какие-то дела.
Брамен не считал, что его ущемляли, но Авена назвали в честь их отца, а Брамена, в честь какого-то внучатого племянник троюродной сестры – это его все же угнетало. Он не любил себя жалеть, но больше всего не любил когда его жалеют другие.
Ночь медленно спускалась с небес, как покрывало, погружая в черные плещущие тени пучину океана. Луна вырисовывалась за выступами горного склона в дали, посеребрив его вершины, она засияла, предвещая начало самого тяжкого времени для Брамена – ночи. Он не боялся темноты, но сегодня было совсем другое дело. Брамен знал, что остался совсем один, вся та сотня кораблей Городского Правителя и полсотни его галер и галеонов ничто по сравнению с тем, что грозило обрушиться на него сегодняшней ночью. Поэтому сумерек он ждал с опаской, хотя и признаться себе в этом не спешил.
Капитан, стуча по палубе каблуками сапог приблизился, Брамен даже его не заметил, погруженный в свои мысли.
«Наверное, какие-нибудь вести с материка» - подумал Брамен, а их он читать боялся, так как послания приходили одно мрачнее другого.
- Сер Брамен, тут письмецо прилетело с птичкой. – Прокряхтел он, и утер свои усы от рома. Матросы всегда любили выпить, но не сегодня же.
- Давайте его сюда, капитан. – Капитан Морин так и сделал и уже собирался откланяться.
- Крис, я смотрю ты выпил?
- Немного сер.
- А в честь чего? Может мы уже победили, а я и не заметил? Чего празднуешь капитан? Посвети меня. Мне очень интересно. – Тихо поскрипывала мачта и накренялась в такт ей палуба, но Брамен уже давно успел перебороть морскую болезнь, хотя даже вспоминать не хотел, чего это ему стоило.
- Вы сами сказали сер, когда вражеский флот замаячит на горизонте, выдать всем матросам по стопке самого крепкого рома. – Брамена пробила дрожь, неужели уже началось.
- А ты хочешь сказать, на горизонте уже кто-то нарисовался? Я правильно понял?
- Боюсь, что так.
- С этого и следовало начинать. – Качнуло сильнее - очередная волна хлопнулась о борт.
«Только вот шторма сейчас не хватало» - подумал Брамен – «так мне нипочем не сдержать границу и она опять будет отброшена ближе к материку».
Брамен ухватился здоровой рукой за перила борта. Он сильный, он принял дело своего отца и он сможет его закончить. Он сделает то, что должен сделать. Он сотрет Ава в порошок, пусть плывет сюда, предатель. Брамен был уверен, что только он способен его остановить.
- Проверь канониров и развернись курсом на Пристыженную звезду. Мы их встретим. Больше пить никому не давай. Я сам проверю.
- Конечно сер, как скажете.
- Ступай уже, время не терпит.
И Брамен увидел их - огни, пылающие как призрачные огоньки на болотах, такие же, то исчезающие, то появляющиеся вновь.
Чернота заполнила все вокруг, сгустилась, словно в огромный кокон, еле раздираемый трепещущим огнем факелов, затянула собой корабль, казалось, залезла в паруса и на мачты, поселилась над головой. Трудно было разглядеть, ну да этого и не требовалось, он знал свое дело, как никто другой.
«Ты никчемный» - говорил ему Авен, «ты не сможешь».
- Теперь-то мы и посмотрим, кто не сможет, мой любезный братец. – Прошептал Брамен.
Вскоре палуба наполнилась нервными возбужденными людьми, матросы полезли по реям, на мачты и спустили паруса.
Корабль накренился, стараясь уйти с пути следования Авена с его флотом. Вот так все поменялось, то был самый лучший сыночек Авен, ну а теперь он – Брамен, их единственная надежда.
Последнее восстание по ту сторону границы через пролив, разорила большинство богатых портовых городов. Собрав достаточно пиратских суден, и столько же еще наняв вольных фуражиров, промышляющих близко от берегов залива, Авен понес свою, как он думал, несокрушимую мощь на него, Брамена. Они уже предприняли попытку проломить брешь в их рядах, произошло это неделю назад, тогда погиб их отец, но Авена и это не остановило. Отца Брамен так и не похоронил, предоставив это своим родным, но поклялся принести на его могилу голову брата, не ступить ему на твердую землю до того, пока он это не сделает.
Огни в кромешной тьме увеличивались, стало быть приближались, и немудрено, ветер то им был попутный, северо-восточный. Брамен ждал, его посудина развернулась, и Пристыженная звезда оказалась прямо по курсу, как он и приказал, все выполнили в точности.
Брамен вспомнил, что до сих пор держит в руках письмо, так и не вскрыл его, задумался. Он сковырнул печать своими бритвами по форме ногтей, которые он заставил вбить в самые кости его пальцев, в одном из островов Громкого океана. Там много было шаманов, готовый за любую платы разукрасить твое тело во все цвета радуги, но такую операцию, ему не решался сделать никто. Но золотые империалы сделали свое дело, и вывалил горсть их на грязную бочку в хижине шамана, на острове со сладкозвучным названием Ярика, Брамен решил дело. Таким образом, тогда он заплатил, чтобы испытать буквально нечеловеческую боль, но он выдержал, он же сильный, он же все сможет. Брамен не жалел об том ни секунды, как и не сомневался в своем решении. Теперь он был способен разрывать кожу, плоть, глотки, но никогда ему так не хотелось этого, как сейчас. Он даже представлял лицо своего брата, ухмыляющееся как всегда, смотрящего с насмешкой и издевкой, как на калеку, побирающегося у храма Нептуна. И вот Брамен впивается в его рожу своими когтями, и сдирает эту карикатурную маску.
Он аккуратно развернул пергамент, чтобы его не разрезать ненароком. Стальные когти были острыми как бритва, или лезвие его ножа, которым он впрочем, редко пользовался, по большей части доверял своим смертоносным пальцам, да и доставать его из заворота сапога было не удобно. Пока это сделаешь, уже дюжину раз жизни лишить тебя успеют. Особенно с его-то ногой.
«Дорогой лик Брамен.
Скучаю по вас и жду не дождусь нашей встречи. Соболезную вашей утрате, вы же знаете, как я любила вашего отца». – Брамен сплюнул в море, да уж он-то знает, как она его отца любила.
- Мачеха. – Сказал Брамен себе, будто пробуя на вкус это слово, и оно ему не понравилось, а иначе он ее и не называл. Как же не хотел он думать сейчас об этом, так нет же – она напомнила.
Ветер рванул за волосы, и глаза заслезились. Огни уплывали куда-то влево, но продолжали увеличиваться, будто далекие падающие звезды, правда не падающие, а скорее уже ползущие.
Брамен очень был опечален смертью отца, мало того что он его любил, и за себя и за предателя брата – в двойне, так теперь ему еще предстояло взять в жены свою мачеху, после его смерти. Будь она ему родной матерью – до этого бы не дошло, но закон островов побережья и северного пролива был беспощаден – надлежало заботиться о женщинах своих близких, то бишь о женах братьев, сыновей, отцов. Раньше в дело шел и инцест, но с годами и океан и законы смягчились, но Брамена это не утешало, у него-то совсем другое дело. Вот за что ему это, а? Впору хоть сейчас сигануть с палубы в пучину волн и пойти ко дну, как тяжелый камень.
«Да я и пойду пожалуй, плаваю я из рук вон плохо» - представлял он. Но хоть как-то плавать Брамен научился, и это для него было очень нелегко, но с другой стороны, морской волк не умеющий плавать - смешно, кому ни расскажи, поэтому ему пришлось поднапрячься и сделать.
В отличии от других ему всегда приходилось напрягаться и кому-то что-то доказывать. Окружающие считали, если он калека, то беспомощен и каждый над ним может потешаться, но он доказал обратное. Он залил их кровью старые рыбацкие таверны, мостовые у причалов, берега по обе стороны пролива и за ним. Тему, кто считал себя чем-то его лучше, он предлагал решить спор кровью, и решал. Руки его в таких случаях были по локоть в крови. Подумать только, а ведь раньше его мутило от вида крови, и от запаха тоже. Слава бежала впереди Брамена. «Брам Стальной коготь» - так его прозвали и пугали этим именем детей, но он не жаловался, лучше уж пусть бояться, чем насмехаются.
«Я бы желала разделить наше горе вместе, но я понимаю, вы на службе нашего дражайшего Короля. Мое сердце бьется в такт с вашим» - Брамен опять сплюнул. «Выплакала все глаза, переживая за ваше здравие и здоровье, прошу вас, не оставьте меня в такой час. Молюсь за вас и ваше дело. Жду скорейшего вашего возвращения. Ваша нареченная, Мелия».
- Это, какое же слово она отыскала – нареченная. – Прошипел Брамен. - Отец за что ж ты мне такую свинью-то подложил? – Спросил он во мрак над ним, усыпанный звездами, как частыми каплями на оконном стекле.
Конечно, на свинью его мачеха не походила, но, тем не менее, худшей участи, чем жениться на ней, он просто не мог себе представить. На миг ему даже захотелось проиграть, чтобы он пошел на корм рыбам, а если остался бы жив, то его бы запозорили, и отправили в ссылку куда-нибудь на Темный остров, откуда никто не возвращался, но лучше уж это, чем женитьба на ней. Ее даже звали Мелия, что вполне не двузначно означало мель в его - Брамена жизни.
Из темноты вскоре проступили очертания бортов вражеских кораблей, фрегатов с округлыми отверстиями для пушек по бокам. Они шли стрелой, впереди громадная махина с тараном, наверное, способным пробить насквозь сразу корабля два, сзади тащились судна и суденышки поменьше: скоростные яхты, ладьи с провизией.
Из трюма уже повылезали наемные рыцари, точнее рыцари своего кошелька. Они уже облачились в, полагающиеся к такому случаю, доспехи, посверкивающие от пламени огня факелов и фонарей по бортам.
Сталь скрипнула о сталь, дерево затрещало, палуба уплыла у Брамена из под ног, и что-то хлопнуло или треснуло. Вражеский борт оказался параллельно их, заскрипели крючья, цепляемые за перила, шарахнули выстрелы пушек, как прокатился гром среди ясного неба, и тут началась свалка.