Эти похороны были другими. Не такими, какие привыкла видеть под своими сводами «Цитадель». Было меньше людей, меньше шума, меньше слов. По напряженному лицу Леонарда Оливия поняла, что ему удалось что-то написать, но он стесняется это озвучивать. Все ждали, а он молчал.
В маленькой комнатке было тесно, хотя из неё предварительно вынесли всю мебель; кроме, собственно, гроба. Из тёмного дерева, с мягким бархатом внутри, он, открытый, стоял посреди комнаты и притягивал к себе взгляды, подобно магниту. Внутри лежал Анаксагор. Всё в той же коричневой мантии, с неизменно-зеленоватым лицом. На носу – очки. В безжизненных пальцах - ключ.
Ближе всех к Анаксагору стояли Леонард, Оливия и Агриэль. Рядом с дверью, на табурете, сидела Либитина - за нею присматривал Везувий. Дамаст и Дементра выглядывали из-за спины матери. Жанна Тальк стояла рядом с Сирингой, где-то между ними мельтешила Додона. Ганимед и Лукреция постоянно шикали на неё и грозили ей пальцем, но на эту занозу ничего не действовало. Исмене было стыдно за младшую сестру, она не поднимала головы. Тарас и Влад пытались протолкнуться поближе к Леонарду, но их прижали к стенке. Идас кое-как забился в дальний угол, откуда старательно игнорировал Медею, Кирилла и Августину – они, за неимением свободного места, поджав ноги, сидели на подоконнике.
В маленькой комнате, заполненной народом, быстро стало жарко и душно. У Медеи заболела голова, и она положила её Кириллу на плечо. Идас возмущенно кашлянул.
- Я не знаю, как это нужно делать правильно, - сказал Леонард в полной тишине. – Давайте те, кто хочет, просто подойдут к Анаксагору и скажут ему пару слов.
Первой пошла Агриэль. Она была с ног до головы в чёрном, с чёрной лентой поверх спутанных седых волос. Оливия знала, что она будет носить траур минимум полгода.
- Анаксагор… мой сын, - прошептала она, и больше не проронила ни слова.
Она вела с ним молчаливый диалог. Она знала, что он слышит её, и однажды сможет ответить на все её вопросы. Они встретятся, Агриэль знала это наверняка. Возможно, тут. Обязательно там.
Агриэль называла его лучшим сыном, о каком она только могла мечтать. Как мать, она гордилась им: тихим, послушным, способным к состраданию. Она просила простить себя, если чем-то обидела его. Просила поздороваться с Юлием, передать ему привет от себя. Просила, если это будет как-то зависеть от него, появиться на первом же Осеннем Балу. Обещала помнить.
Закончив, Агриэль наклонилась к Анаксагору и поцеловала его в лоб.
Следующим подошел Леонард. Он молча просил прощения. За то, что не верил. За то, что кричал. За то, что до самой последней минуты сомневался в Анаксагоре и даже считал его сумасшедшим.
Леонард разволновался. Прошло не меньше минуты, прежде чем белая пелена спала с его глаз. В груди щемило. Милый Анаксагор. Он знал его всю жизнь. Анаксагор вырос на его глазах. В детстве они много играли вместе, но чем старше Анаксагор становился, тем больше нуждался в одиночестве. Все думали, что он заболел, или у него случилось несчастье, пока он не сознался, что пишет стихи. Леонард не прочёл ни одного из них. Ни стихотворения, ни рассказа, ни тем более крупного романа. Анаксагор всё прятал. Возможно, потому что стеснялся, или считал свои творения недостаточно хорошими. Быть может, боялся быть непонятым. Он прятал их, опасаясь, что его работы прочтут. Иногда доходило до абсурда. Леонард вспомнил случай: однажды Либитина взяла у Анаксагора в комнате какую-то бумажку, чтобы порисовать, и на обратной стороне обнаружила непонятные строчки. Она тогда ещё не умела читать, но Анаксагор, как только увидел бумагу у неё в руках, с криком накинулся на сестру, отобрал листок и три дня с нею не разговаривал. Леонард мотнул головой и попытался сосредоточиться. Анаксагор. Милый Анаксагор… никаких слов не хватит.
Леонард поцеловал Анаксагора в лоб, и отошел в сторону, к матери.
Либитина и Везувий недолго стояли у гроба. Везувий пытался что-то говорить вслух, а Либитина остолбенела и испуганными глазами смотрела на мёртвого брата. Что-то жуткое исходило от него, неподвижно лежащего в бархате. Его глаза были закрыты, но Либитина была уверена, что они вот-вот распахнулся и она увидит пустые глазницы. Не в силах больше терпеть этот нарастающий страх, Либитина дёрнула Везувия за рукав – так, что чуть не порвала рубашку. Везувий поклонился Анаксагору, потом Агриэль, подхватил Либитину и отнёс её обратно на табурет.
Оливия подошла к гробу вместе с близнецами. Они всё также неуверенно выглядывали из-за её спины. Дементра положила пальцы на край гроба и заглянула внутрь. Дамаст застыл рядом, смотрел на стену и почти не дышал.
Вглядываясь в спокойное лицо Анаксагора – оно и при жизни было таким, Оливия вспомнила, как впервые познакомилась с ним. Это случилось на следующий день после похорон Авраама.
Оливия и Анаксагор столкнулись в коридоре. От неожиданности Анаксагор уронил то, что нёс: кипу исписанных бумаг и две чернильницы. Одна из чернильниц разбилась, её содержимое выплеснулось на ковёр. Анаксагор бросился собирать листы. Оливия хотела помочь ему, но он был против. Ей оставалось только наблюдать.
Анаксагор, быстро двигая руками, собрал чистые листы и в стопке разложил их по порядку, а те, что были залиты чернилами, смял, но всё равно подобрал и засунул в карман. При этом он весь перепачкался, особенно руки и лицо. Оливия извинилась, что напугала его. Он, сидя на полу, улыбнулся и сказал, что она может делать это в любое время. Так глупо.
Большого разговора не получилось. Скоро Анаксагор отправился в ванную – смывать чернила. Оливия стала спускаться на завтрак (её там ждали), как вдруг обнаружила на ступеньках смятый испачканный клочок бумаги. Она хотела отнести его владельцу, но задержала взгляд на названии стихотворения. Оно так и называлось - «Оливия».
Стоя у гроба, Оливия вспомнила, как разволновалась тогда. Она ещё никого не знала в своей новой семье, ей было важно, как её примут. Она вспомнила, даже ощутила, как дрожали её руки, и как колотилось сердце. К сожалению, листок был слишком грязным, чтобы суметь что-то прочесть, но по отдельным словам Оливия догадалась, что Анаксагор относится к ней хорошо. Более того: она ему понравилась. Анаксагор писал, что о большем счастье для Леонарда он не мог и мечтать. Это вселило в Оливию уверенность, она была бесконечно благодарна Анаксагору за это. Он, сам того не зная, помог ей освоиться на новом месте.
Оливия отослала близнецов к отцу и осталась у гроба одна. Незаметно она достала из рукава тот самый листок, сложенный вчетверо. Она подложила его, когда целовала Анаксагора. Её солёная слеза упала ему на щёку и скатилась за воротник.
Тарас и Жанна, по очереди, шёпотом сказали несколько слов. Леонард стоял неподалёку и слышал, как Жанна прошептала: «ты был невероятным человеком». На её худых щеках блестели слёзы. Леонард никогда прежде не видел журналистку настолько расстроенной.
Ганимед, как только подошел к гробу, зачем-то отступил назад. Потом как будто передумал, вернулся, поклонился, и снова отошёл. Встав рядом с Леонардом, он удручённо уставился в пол. Леонард положил руку ему на плечо. Ганимед вздрогнул.
Лукреция тоже недолго стояла у гроба. Её пухлые губы что-то шептали, а руки неуверенно теребили кружевной платок. Леонарда эти руки словно загипнотизировали; это было приятно, но быстро закончилось: к гробу, откуда-то сбоку, подскочила Додона.
Маленького роста, она поднялась на цыпочки, чтобы получше рассмотреть свежеиспеченного покойника. Как только желаемый объект оказался в поле зрения, Додона протянула руку и ткнула Анаксагора в лодыжку. И тут же пронзительно завизжала, зажимая рот свободной рукой. При этом глаза её сделались большими и круглыми, как блюдечки, а правая нога беспрерывно молотила по полу, выстукивая безумную чечётку. Лукреция схватила дочь за руку и выволокла из комнаты. Было слышно, как она отчитывает её в коридоре.
Отвлекшись на Додону, многие не заметили, как Эсмеральда что-то нашептывала Анаксагору, низко склонившись над ним. Леонард обратил на неё внимание, только когда она закончила и вышла из комнаты, кивком головы позвав с собой Агриэль.
Сиринга, не стесняясь присутствующих, сказала, что хоть они с Анаксагором и встречались всего полгода, она не знает другого человека, который был бы также хорош для неё. Леонард обернулся в сторону Оливии. Она кивнула. Он не знал.
В комнате осталось не так много человек, которые ещё не успели попрощаться с Анаксагором.
Кирилл и Августина по-прежнему сидели на подоконнике и плохо понимали, что они тут делают. Конечно, они пришли поддержать Медею, но что им делать, когда очередь дойдёт до них? Остаться на месте? Демонстративно пройти мимо? Или встать рядом, и промолчать – пусть все думают, что они молча что-то сказали? Авгу никогда тесно не общалась с Анаксагором, хотя и часто видела его. Он несколько раз сидел на кухне, когда они с Медеей пили там чай, но даже тогда он не вмешивался в их беседу – только сидел над блокнотиком и что-то записывал, периодически грызя карандашик. Кирилл тоже лихорадочно соображал, и вспомнил, как одалживал у Анаксагора книгу про Шарля Кулона Огюстена – когда они оказались в убежище. Конечно, можно поблагодарить его за это – Кирилл получил пятёрку за доклад – но ведь это ничтожно мало. Что делать?
Исмена стояла, навалившись спиной на стену. По левую руку от неё, в углу, стоял всклокоченный Идас, а по правую – напряжённая Медея. Исмена буквально чувствовала, как между ними летают молнии.
Влад закончил, его место у гроба тут же заняла Исмена. И только в этот момент, когда естественное препятствие между ними исчезло, Медея заставила себя посмотреть на Идаса, и с ужасом обнаружила, что он тоже смотрит на неё.
- Давай не сегодня, - одними губами сказал он.
Медея кивнула, тут же отвернулась от него и уставилась в пол.
Сегодня, и правда, не лучший день для выяснения отношений. Она объяснится с ним после похорон. А сейчас… сейчас самое время подумать о том, что же она скажет Анаксагору. «Вот-вот подойдёт моя очередь» - неожиданно осознала Медея, и от этого ей сделалось страшно.
Кирилл, Августина и Идас пронеслись перед нею со скоростью света. Всё произошло настолько быстро, что Медея не заметила, как одна осталась стоять у окна. Остальные давно ждали её у дверей.
Медея заставила свои пальцы отпустить батарею и на ватных ногах двинулась к гробу. Увидев безжизненное тело Анаксагора, она немного прикрыла глаза. Она чувствовала себя крайне неуверенно. Конечно, все уверяли её, что она не виновата в смерти Анаксагора, что это дело рук Всадника. Но кто знает? Если бы она поторопилась тогда, если бы предприняла хоть что-нибудь, а не стояла с открытым ртом, если бы отобрала у Уго телефон и сама позвонила бы медикам – может, Анаксагор был бы жив, и сейчас в «Цитадели» готовились бы к новому году, а не… Взгляд Медеи упал на ключ в руках дядюшки. Она знала, зачем это. Ключ необходим для Осеннего Бала, чтобы, когда придёт его время, Анаксагор открыл замок снаружи и снова ступил на землю. Всего на один день, раз в году, но и этого, согласитесь, уже немало. Медея вздрогнула. Они встретятся через год. Выдержит ли она его осуждающий взгляд? Считает ли он, что она виновата в его смерти? Медея несколько раз попросила простить себя, поблагодарила за интересные беседы, за то, что за завтраком Анаксагор всегда наливал ей кофе и пододвигал сахарницу, чтобы она не тянулась через весь стол, ещё раз попросила прощения, и отошла.
Тело Анаксагора накрыли белой простынёй, подоткнули края; и закрыли крышку.
Десять минут спустя, все, за исключением Леонарда, Ганимеда, Тараса и Влада, стояли на улице. Было темно, но свет, бьющий из окон «Цитадели», освещал фамильное кладбище и глубокую могилу, предназначенную для Анаксагора – рядом с могилой Юлия, его отца.
Погода, в противовес настроению, стояла прекрасная. В такую погоду хочется сидеть с любимыми у камина, травить анекдоты и слушать байки, или одеться потеплее и идти гулять – в парк, на городскую площадь, туда, где скамейки и продают горячие пирожки с мясом. На улице не было ни ветра, ни снега.
Лучше бы были!
Было бы гораздо лучше, если бы вдруг поднялась метель, если бы ветер гнул деревья к земле и срывал шапки. Так хотелось, чтобы снаружи было также плохо, как и внутри. Это было бы легче, чем терпеть этот ужасный дисбаланс. Прекрасная погода как будто давала надежду. Зачем?!
Двери «Цитадели» отворились, и мужчины на красных лентах вынесли гроб. У каждого на руке была траурная повязка. Толпа расступилась, чтобы дать им пройти.
Гроб опустили на землю рядом с могилой. Красные ленты упали на снег.
- Я хочу сказать, - Леонард поднял руку, но задержал её на середине пути, и опустил.
Все обернулись в его сторону. Оливия не могла поверить, что он всё-таки решился на это.
- Я чувствую, что должен что-то сказать. Мне трудно говорить сейчас, но… я ощущаю, что иначе это будет неправильно, несправедливо по отношению к Анаксагору. Я долго думал, о чём мне следует говорить сегодня, и не придумал ничего лучше, чем рассказать вам о том, - все затаили дыхание, - что же на самом деле произошло с Анаксагором.
По толпе прокатился шепот. Леонард подождал, пока голоса утихнут, и продолжил:
- Поэтому мы и пригласили не всех. Здесь только те, для кого Анаксагор действительно что-то значил. Если же вы пришли сюда по другой причине, это полностью на вашей совести, и вам лучше уйти. Те, кто не знал Анаксагора, но пришёл кого-то поддержать, могут остаться, - последние слова Леонард сказал, в упор глядя на Кирилла и Августину.
Леонард так кратко, как только мог, пересказал историю, которую теперь полностью понимал. Он рассказал и о Бездне, и об Уго, и о Всаднике, и о Кристине; о невероятном стечении обстоятельств, о лжи и эгоизме, которых на эту историю выпало слишком много. Он видел, как меняются лица людей, особенно тех, кто слышит об этом впервые.
Что касается Кирилла и Авгу – они пребывали в глубочайшем шоке. До этого момента они ничего не знали даже о существовании Бездны. Медея была удивлена, что отец позволил им присутствовать на похоронах и остаться сейчас. С другой стороны, её это порадовало – согласие отца означало, что он им полностью доверяет. Если бы это было не так, он, не стесняясь, попросил бы их уйти.
- Анаксагор уверял меня, что нашел свою истинную любовь. Ради Кристины он готов был умереть, что, собственно, и произошло… Бездна, что я говорю! Я… искренне надеюсь, что сейчас Анаксагор там, где должен быть, где ему хорошо и приятно. Быть может, это Элизиум. Я рад, если так – если он, конечно, сам того хотел. Не даром же кусочек Бездны он называл раем.
При помощи лент гроб опустили в могилу. Происходило это как-то слишком медленно, и именно эта медленность, эта неспешность, рождала в душах неприятное ощущение, которое только усиливало боль потери.
Прежде, чем Павор начал закапывать, каждый бросил в могилу по горсти земли. Испачканной рукой Медея утёрла слезу и оставила на коже грязный след. Кирилл положил ладонь Медее на щёку и большим пальцем стёр его.
Из-за туч выползла полная луна. Её желтоватые контуры были размыты.
Когда третья лопата земли полетела в могилу, Додона опомнилась. Она вырвалась из рук матери, под недовольными взглядами прошествовала к центру событий, высоко задирая ноги, и огромным куском смёрзшейся глины долбанула по крышке гроба. И, вместо того, чтобы поскорее уползти назад, осталась стоять на месте и смотреть, как Павор работает лопатой.
Комья мёрзлой земли отскакивали от крышки и взлетали в воздух, но потом неизбежно падали вниз. Додона, как зачарованная, смотрела, как они пляшут.
Похолодало.
Без всякого предупреждения Додона истошно заверещала – второй раз за сегодняшний вечер. Её нарастающий крик волной прокатился по коттеджному городку и взволновал собак. Теперь они все лаяли.
- Додо, да ты задрала уже всех! – не выдержала Дементра.
Хоть они и были с Додоной одного возраста, Дементра справедливо считала себя, по отношению к ней, лет на пять старше. Ну и Дамаста – года на три.
- Там… там…, - заплетающимся языком попыталась выговорить Додона.
- Что там?! – набросился Дамаст.
Его Додона тоже достала.
- Там … «тук-тук»! – прошептала Додона и отбежала за спину отца, как маленькая, обхватив его поясницу руками.
- Сама ты «тук-тук», - хором огрызнулись близнецы, и замолкли.
Павор покачал головой, воткнул лопату в землю на три четверти штыка, как вдруг тоже отчётливо услышал этот звук:
- Тук-тук. Тук-тук.
И это не камни стучали. Это было что-то другое.
- Что случилось, Павор? Устал? Давай я? – предложил Леонард, забрал у Павора лопату, и услышал непонятный скрежет. Как будто замок отпирают ключом.
- Что такое? – к Леонарду подоспела Оливия.
- Тихо! – воскликнул Леонард и приложил указательный палец к губам.
На мгновение повисла тишина, а затем прогремел удар. Крышка гроба, присыпанная землёй, взлетела вверх на несколько сантиметров, но тут же упала обратно. Леонард схватился за сердце. Неужели… неужели…
- Анаксагор! – что есть сил, крикнул он. – Анаксагор!
Ещё один удар, потом ещё и ещё. Крышка подпрыгивала, земля летела в стороны. Внутри гроба сопели и тихо ругались.
- Покойники оживают! – крикнула Додо, и грохнулась в обморок.
- Наконец-то, - прошептали близнецы, а с ними Медея и Исмена.
Их все услышали.
Леонард Могилин находился в таком состоянии, что вот-вот рисковал присоединиться к Додоне. Он смотрел, как прыгает крышка, и не мог понять, что ему делать. Звать на помощь? Кричать? Принести ещё лопату? Что?
Пока он соображал, крышка откинулась настолько, что стало видно край белой простыни – она была порвана, а из дырки торчали руки. Рядом валялся ключ. Анаксагор барахтался в простыне, задыхался и плакал. Он не понимал, что ему удалось дать о себе знать.
- Анаксагор! Анаксагор, мы тебя видим! Я… я сейчас! Сейчас! – крикнул Леонард, и спрыгнул вниз.
Он чудом уместился в пространство между стенкой гроба и мёрзлой землёй, но запнулся и завалился вбок. Анаксагор не замечал его присутствия и паниковал всё громче и громче. На негнущихся ногах Леонард, опираясь о приоткрытую крышку гроба, поднялся. Он наклонился к барахтающемуся Анаксагору и, уклоняясь от его хаотичных ударов и взмахов ногами, стянул с него простыню. В тот же миг Анаксагор замер.
- Анаксагор… ты… ты…, - выдохнул Леонард. На его лице застыла невообразимая смесь ужаса и счастья. Счастья, потому что он жив, и ужаса, потому что они чуть не закопали его, живого!
Анаксагор открыл покрасневшие от слёз глаза. Увидев над собой лицо брата, он приподнялся, схватился за Леонардов рукав, уткнулся лицом в его плечо и зарыдал с новой силой.
- Анаксагор… не бойся, всё позади! Я… мы вытащим тебя отсюда!
- Я… я…, - Анаксагор пытался что-то сказать.
- Эй, помогите нам выбраться! Он живой! – крикнул Леонард, ни на мгновение не отпуская брата.
Поднялся шум, кто-то сбегал за лестницей. Ганимед, Идас и Влад, толкаясь и мешая друг другу, вытащили наружу сначала ничего не понимающего Анаксагора, потом Леонарда.
Анаксагор стоял на четвереньках, упёршись взглядом в свои замерзшие ладони, и тяжело дышал. Его лоб взмок, коричневая мантия была смята, зубы стучали от холода. Леонард расстегнул пуговицы своего пальто и набросил его на брата. Негнущимися пальцами Анаксагор придержал пальто, чтобы оно не упало с его широких плеч. Часы тикали. Зрачки Анаксагора бегали по радужке. Когда Леонард протянул ему руку, Анаксагор взялся за неё, попытался подняться, но у него не получилось. Леонарду пришлось буквально поднырнуть под него и поставить на ноги. Тяжелый Анаксагор стоял, навалившись ему на плечо, обхватив шею рукой.
- Анаксагор, - белеющими от холода губами прошептал Леонард.
На его лице светилась улыбка. Самая настоящая, искренняя. Анаксагор смотрел на эту улыбку и оживал.
- Всё хорошо, Анаксагор. Теперь всё в порядке, - шептал Леонард. – Ты жив. Теперь всё будет хорошо. Обязательно. Я обещаю.
Анаксагор кулаком утёр набежавшие слёзы, повернул голову влево, чтобы размять затекшую шею, и замер. Вокруг были люди. Анаксагор уставился на толпу, которая в свою очередь дикими глазами таращилась на него.
Минуту висела тишина. Никто не смел шелохнуться. Все стояли с застывшими лицами. Кирилл и Августина пребывали на грани обморока.
Первой очнулась Либитина. Она ударила Везувия по плечу, он тут же подхватил её и на себе дотащил до Анаксагора.
- Анаксагорчик!!! - Либитина бросилась ему на шею.
Анаксагор неуверенно похлопал сестру по плечу.
- На гробу, значит, решили сэкономить, - неподвижными губами прошептал он. – Ясно. А ужин будет?
Одна единственная мысль пронеслась по воздуху и стрелой пронзила каждого. На Анаксагора набросились все. Его обнимали, целовали, мотали из стороны в сторону, кричали что-то. Каждый хотел дотронуться до него, убедиться, что это действительно он, что он жив.
На кладбище творилось что-то невероятное.
Случилось чудо. Чудо, никак иначе. Фейерверк, запущенный где-то посреди коттеджного городка, пришелся как нельзя кстати. Небо озарилось яркими красками. Настоящий праздник!
Он вернулся!

______________________________________
с ОГРОМНЫМ трудом мне далась эта глава...
а далась ли?
______________________________________