Прибой тихо шумел в ушах, создавая иллюзию нереальности, давя громадой черного моря, когда поневоле начинаешь чувствовать себя частью всего этого. Массив воды подавлял, словно уводил прочь от своих мыслей, заставлял закрыться в себе. Пены волн то и дело доставали приливом до моих испачканных кровью ботинок, а я тем временем думал – так, было о чем поразмыслить на досуге.
Над головой надсадно кричали голодные чайки, темнота погружала в себя, теплотой летней ночи садилась рядом и липла к телу. На удивление было свежо. Я выкинул в морскую воду очередной окурок, смотря как он тухнет и шевелиться вместе с волной. В темноте он был словно белый росчерк на черной блестящей поверхности. Камни на берегу позвякивали, когда соленая волна отступала. Море шумело в такт, словно бьющееся сердце, и мне даже стало казаться, что это бьется мое сердце, что пряталось за страшным шрамом на груди.
Сзади себя я услышал шаги, неторопливые и плавные, такие размеренные, до безобразия, такие привычные слуху и знакомые до боли в конечностях, сломанных мне ни раз и в нескольких местах каждая, когда он меня учил.
- Здравствуй Смерть. – Послышался его пустой, не имеющий интонации голос из-за моей спины.
- Вообще-то у меня имя есть. – Выдавил я из себя вместо приветствия. Никогда ничего не мог с собой поделать, всегда нарывался на него, не смотря на то, сколько раз получал за это.
Его величество, товарищ Победоносный нарисовался справа от меня. Я посмотрел на него недовольно снизу вверх. « Интересно: он так и будет тут торчать, возвышаясь надо мной, давя меня своим мрачным взглядом как букашку?»
Тени сгущались вокруг него, бегали у его ног, словно выбирали себе место где можно остановиться и наконец замереть.
- Смотрю ты утомился? Отдыхаешь? – Ну все приехали, сейчас начнет докапываться, по глухому голосу чую – непременно начнет.
- Как видишь - загораю под луной, так сказать. Не хочешь присоединиться? – Я улыбнулся - не дай Бог, он действительно вздумает это сделать. «А теперь, послушай урод мои приколы».
Первый хмыкнул и продолжал.
- Я видел этого упыря, что ты вызвал. Сам же свои руки не захотел пачкать о тело вашей матери-земли? – Все тушите свет, сейчас начнется разнос по полной программе. Уже придрался к тому, что мой страж роет землю, пытаясь добраться до точки соприкосновения. Сейчас еще к чему-нибудь пристанет. Впрочем, ничего нового – все ему не то и все ему не так.
- Зачем как ты выразился пачкать ручки, если кое-кто другой это может сделать за меня? – Я вытащил сигарету, прикурил своим указательным пальцем, а наш МегаПравильный тем временем продолжал.
- Что там лежит? Точнее кто? – Он указал в сторону своим темно серым пальцем, что казался таким от бледного света фонарей у дороги.
- Люди. По крайней мере, в том, что их предками были обезьяны, я совершенно точно уверен. Правда, эти особи деградировали до пещерного человека. Но что это меняет, никто еще не отбирал у них право зваться человек - прямоходящий.
- Какие познания в области эволюции и развитий человечества, Дарвинской теории. Не ожидал от тебя Смерть.
- Ты много чего от меня не ожидал. – Я заглотил сигаретный дым, как кит воду, медленно выдыхая его сквозь сжатые зубы.
- Но я уже без тебя заметил, что это люди. Меня интересует больше другое – почему они мертвы. Кто их убил? Ты же знаешь тебе это запрещено. Я полагаю, ты об этом забыл? – Да уж забудешь, когда есть такие как ты, вечно напоминающие мои права и обязанности. Ты уже у меня в печенках сидишь, со своими едкими замечаниями.
Отнекиваться и говорить якобы это не я, я совсем не собирался, хватит ему жать меня, я такого не потерплю. Хотя я уже знал, чем все это грозит закончится, чьими телесными повреждениями. Я для него был словно муха, которую он прихлопнет газетой, при случае, не напрягаясь. Правда, такую муху как я не убьешь, но вот помучить - это он запросто, да с превеликим удовольствием. С другой стороны мог ли этот изверг чувствовать удовольствие, подлежало большому сомнению.
- Какая собственно уже разница, еще часок, другой и все. Скажите до свидания, Приехали. Станция ваша - конечная. Потухло небо, закатилось навечно солнце, земля ушла из-под ног - все как полагается - конец света по всем правилам. А ты мне пытаешься объяснить, что жизни кучки этих неандертальцев во всем величии Армагеддона да что-то значат?
- Правила одни, всегда, и какое из них и что значит, я уже заставил тебя выучить. Причем давно. Но ты неисправим.
- Это уж точно… А ты Победный наш, на наивного не тянешь, чтобы думать будто я не воспользуюсь сложившейся ситуацией. Да как тут не разгуляться, потешить тело, какая отрада для души, что давно в аду печется. В легкую замучить парочку хамов, что подвернулись под мои скучающие от безделья руки. Сколько ж я учился всей постепенности пыточный действий и движений, и такую возможность терять я отнюдь не собираюсь. Выходит, что все пригодится в смерти - ничего мне не давалось за это время зря и просто так.
- Если бы я решал, сейчас бы ты не говорил подобного - слишком много свободы тебе дали. Я бы твои посылы в этой области быстро пресек.
- Слава тебе Господи. – Я размашисто перекрестился. – Не ты у нас решаешь. Есть инстанции и повыше.
- Всего одна.
- Если уж на то пошло, то я ведь могу избавить тебя от своего общества, если уж так тебе мешаю. Могу уйти и не вернуться. Только дай мне выход. Всего делов то. – И сколько же я искал этот мигающий зелеными буквами «exite», с нарисованным рядом бегущим зеленым человечком, а все же не мог найти. Год от года пытался разгадать, как ушел прошлый Война, и все напрасно. Я перепробовал все. Я стирал себя в пыль и соединялся снова. Ломались кости, кожа превращалась в разорванную ткань - все мое тело было лишь заношенной одеждой, от которой я все никак не мог избавиться.
- Выход? Ты заговорил о выходе? Вроде один из наших общих – он подчеркнул это слово, - знакомых его нашел. Как я помню не так давно. И что же ты не узнал у него, где этот выход, который ты так настойчиво ищешь?
- Первый, ты же все прекрасно знаешь, - я задумчиво стал оглядывать практически не отличимый от черноты моря горизонт. - Он не мог сказать мне, каждый должен найти его сам. Дойти, как говориться своим умом до этого. Осознать, где же эта трещина позволяющая растаять в вечности, утопиться в нереальности. – Сколько раз этот разговор мы начинали вновь и он так и оставался незаконченным, ребус, над которым я бился, кроссворд с чересчур заумным словом.
- Ты сам ответил на свой вопрос.
Я опять заставил себя поглядеть на него снизу вверх, пытаясь определить, он это серьезно или просто издевается. Это что выходит - я тут сам с собой разговариваю?
- Что-то я тебя не понимаю. К чему ты клонишь? – Хотя пытаться закосить под дурачка перед Победоносным вряд ли удастся.
- Если ты не нашел его, разве это не означает, что время еще не пришло. Дорога твоя не закончена, ты еще не все сделал. - Свет от фонарей потускнел, а потом резко мигнул. Тень от первого легла на меня, словно укрыла повязкой глаза. Теперь казалось – стало темнее – быть может, только куда уж темнее и так хоть глаз выколи ни черта не видно.
- Ой, ли? Я и так сделал достаточно, даже где-то и перестарался. Ты не находишь? – И вот я начал как всегда с ним переговариваться.
- Поверь, как только в тебе отпадет надобность, держать тебя никто не станет. – «Рассказывай мне дальше, так я тебе и поверил».
- Так все же надобность отпадет или я найду свой выход? Просто в один прекрасный момент пойму как уйти?
- Подумай.
- А я что, по-твоему, делаю, лишь только этим и занимаюсь постоянно.
Он театрально ухмыльнулся, как тот, кто обладает приоритетом и демонстрирует свою осведомленность. Как же он меня достал своим видом, что словно говорил: «я знаю побольше вашего».
Он поднял лицо к небу, чернеющему, словно море в шторм, что можно было даже их перепутать. Так что я на мгновение представил, что сижу на берегу неба, а над моей головой вздымаются гребнями волны.
Всегда Победоносный не упускал случая блеснуть своим всезнанием, своим пытливым умом, что выродился в такой спустя тысячи и тысячи лет его существования, со времен, когда ни один мир еще не населяли ни люди, ни их потомки и даже ни их производные.
- Разницы нет – это как одну и ту же мысль выразить разными словами.
- Когда я отдам все, меня отпустят… Это прям как каторга какая-то, в которую ты меня закинул перед всем этим... – Я бросил на него гневный взгляд, да удружил он мне тогда, вот уж действительно - попал как говориться из огня да в полымя. Это и было начало моего пути, проверка на прочность, чтоб ее к такой-то матери, но что сделано, того не воротишь, на то и ошибки, чтобы на них учиться. – Значит мы заключенные, а ты надзиратель?...– Я закусил бескровную губу, что сразу треснула как надкушенное яблоко. - Так получается?
- Такая трактовка меня бы вполне устроила, но все совсем не так, точнее не совсем так. Я не ограничиваю вас и в частности тебя. Хотя, на мой взгляд, это стоило бы делать. Что уж говорить о том, что ты сам пользуешься своим положением, а потом пытаешься мне пожаловаться, как оно тебя не устраивает и насколько противно.
- Нет, не противно, противно мне было, когда ты пинал меня, вдалбливая, что и как я должен сделать, чтобы стать подобием тебя. Противно было, когда я подыхал в шахтах, того мира, где ты обещал мне покой и близкую смерть. – Действительно было такое время, самое поганое в моей жизни, точнее ее конец, обставленный трагическими сценами и увитый траурными лентами на могилах сотен тысяч, если не миллионов. – Противно было, когда ты заставил меня пройти через нее и вытереть об нее ноги. Когда ты объяснял мне – что мы высшие создания, не ровня тем, кто якшается внизу, поглощенные своим недолгим бытием. Что мы не должны знать, как чувствовать, и вообще что-то чувствовать. А сейчас, сейчас просто длинная серая линия впереди и позади меня, что смыкается в круг, по которому я хожу уже тысячи лет, точнее две тысячи. Говорят у людей две полосы в жизни черная и белая, но в смерти, и у Смерти она одна – абсолютно серая.
- Много воды в твоих словах. Обвинений, вечных ссылок на свою незаслуженную долю, карающий перст судьбы, коснувшийся твоей, как ты пытаешься мне объяснить – невинной головы. Мы все это уже проходили, не обманывай себя. А сейчас я думаю, пойди проветрись, нужно разбить последнюю точку – четвертую. Чем ты и займешься сейчас. – Как же я долго и нудно бил бы его, пока не стер с его лица эту вечную ухмылку – он никогда не улыбался. Чудища носящие обличья человека не могут улыбаться, они так и останутся чудовищами, сколько бы времени не прошло. Возможно, у меня и нет души, но след ее остался, а у него не было и этого и поэтому, он в очередной раз продемонстрировал, как ему не горячо не холодно от моих внутренних терзаний и желании. Ну что-то я расклеился, не по мне это. Это его пагубное влияние на меня так действует. Прав был Ли, он нагоняет тоску, пора бы от него избавиться. Но так просто сдаваться я не собирался, я ему тут шестерить не намерен.
- А ты сам что же? Я вроде свою точку открыл. – Скелет уже скреб на самом дне огромной ямы похожей на котлован, такой вполне бы мог расковырять бульдозер.
Мелкие камушки все еще летели, на холм гальки рядом с нами. Какой у меня вышел упорный скелет, прямо ни дать ни взять трудоголик.
- Прогуляйся. А я пока подожду нашего соучастника. – Смешно было слышать его определение нас. Как будто мы тут три убийцы-головореза встретились и собираемся по мокрому делу.
Вообще речь Первого была странной, необычной по крайней мере для нас, и для вас наверное тоже. Его слова со старого лексикона плавно вплетались в новые, что были набраны из множества миров и времен, образую причудливую паутину, в которую можно было легко попасть и запутаться. Так наш первый хорошо умел уводить с мысли, ставил словесные капканы, где ты сам же и забываешь, а к чему ты все это только что говорил.
- Прогуляйся сам. Я тут удобно устроился и местечко себе нагрел.– Вспыхнул я, как обтерся кремень о серу. Хотя, что я мог нагреть, мое тело имело температуру ниже окружающего воздуха.
- Хорошо. – Он сел рядом со мной. Я почувствовал себя не комфортно, очень, как будто я мальчик, а добрый дяденька, что уселся рядом, будет сейчас манить меня конфеткой. Неприятное предчувствие зависимости от обстоятельств. - Тогда ответь мне где Лиден? – Первый резко сменил тему разговора, он всегда предпочитал это делать, как и перебивать, чувство такта ему было ничуть не знакомо, туда можно отнести и остальные чувства. Он слушал, только что ему было интересно, а остальные не нужные детали он игнорировал и сразу переходил к сути дела, не терпел виляния вокруг да около. Также с ним практически невозможно было вести нормальный диалог или беседу, он перескакивал с одного на другое, возвращался к третьему, потом начинались вопросы вообще не в тему, в общем трудно было проследить за его мыслью, а еще сложнее понять чего вообще он от тебя хочет услышать. Что-то наподобие перекрестного вопроса.
Меня же взбесило и начало распирать изнутри, как будто меня надули воздухом: «это почему это Меня можно звать – Смерть, а его Лиден». Какие фамильярности. А Войне такая честь – к нему обращаются по имени, да еще б и с отчеством, если конечно оно у него вообще имелось. Там откуда он вылез вряд ли, да и того самого «там» уже давно не было, он его своими же руками, объединенными с нашими это самое «там» «разложил на атомы», «распылил на протоны с нейронами», да по-простому - убил, уничтожил.
- Купается. Если бы ты еще к нему присоединился, было бы вообще замечательно.
- Не учи меня, что я должен делать. Кто из нас учитель ты или я? – Да пошел бы ты. Сейчас начнет свое занудство. – Я же объяснял тебе, что в первый день, как солнце треснет по диагонали и небо засверкает молниями, гневом Божьим, ты должен прийти на самое жгучее в твоем соз… - Вот блин, он меня доконал. Вот заладил – мы ж не на уроке истории приходской школы.
Я вскочил, что-то пробормотал и удалился, навстречу зову в сознании, что точно нам показывал, где определенные точки для уничтожения мира – которые соприкасались с вечной пустотой, ничьим пространством.
Мы словно дергали мир и упокаивали его в ничто. Были разные способы очистить или убить миры, но мы изначально пользовались проверенным – то есть этим. Все зависело от объекта то бишь мирочка, что надо было утихомирить на веки вечные. Мог конечно справиться и один Всадник, если ему хватило бы сил. Обычно для полного комплекта нас как полагается должно быть четверо, но мой сынуля - Голод, пока еще не дорос до взрослых похождений в миры, поэтому сейчас был я за него. Да и пора было действительно растрястись что ли, а то от своей лени, скоро и шаг мне будет вломы (напряжно) сделать.
Я услышал только хмык Победоносного, адресованный в мою спину. Уверен, он даже не оборачивался, как же он умеет вывести из себя кого угодно. Впрочем, что уж скрывать я всегда был нервным, жизнь довела, ну а смерть только усугубила дело.
Я проскрипел подошвами по камушкам, ненавязчиво заглянул в яму, где все еще чего-то копошился мой Ерик.
- Вылезай. – Скомандовал я ему. – Нечего ему тут подсоблять, обойдется. Если бы ты конечно с таким остервенением ему могилу копал, я бы только подбодрил, а так… - Скелетик вылез, гремя пластмассовыми косточками, и бешено вращая красной глазницей.
- Слушаюсь хозяин. – Только еще не хватало добавить: «Чего изволите?» - На сегодня достаточно. – Констатировал я факт. Сцепил пальцы в замок, хрустнул ими, и скелет тут же осыпался кучкой мела, который сдул наглый ветер и понес как пыльцу.
Пластмассовая черепушка с глухим стуком шмякнулась о камни. Я с довольной улыбочкой, представляя возмущенную рожу Победоносного (лишь в моих мыслях, жаль, что его лицо не выражало мимику) я подхватил ее и спрятал в карман. Карман же стал топорщиться, пришлось погладил по ткани в том месте, где нагло выпирало, тут же черепушка уменьшилась - надо было лишь представить что я хочу. Вот такое исполнение желаний, которые тебе уже не нужны. Все это уже надоело и приелось: повелевание, подгон под свои стереотипы, все по плану, все как положено - все это меня достало.
Человек всегда хочет все что не доступно, но когда получает не задумывается о цене, а цена как правило, намного выше. Никакая власть не стоит вечности, не стоит серых будней, изо дня в день, где я вижу маски смерти, искаженные агонией лица, и голос Победоносного, что резал мой слух снова и снова. Его слова, что будто огромным плакатом были вывешены у меня перед глазами до сих пор: «Ты хотел всем им смерти, ну так теперь смотри на нее, хотел видеть, как они мучаются – так наслаждайся». Все приедается, все надоедает. Когда ты видишь смерть постоянно, ты становишься к ней безразличен, а Смерти и пристало, быть таким. Я это и заслужил, этому то меня и учили одну-другую сотню лет.
Все благоговение перед последним вздохом прошло, весь ужас и страх, когда застывает весь этот организм, где столько частиц питает ткани, мышцы, кровь разносит кислород, белые тельца в крови сталкиваются с красными. Где столько микроорганизмов, веществ и бактерий. Где чтобы организовался один процесс он прошел эволюцию в миллионы лет. И ты понимаешь, что все это ничего ровным счетом не стоит, абсолютно, ты ушел, тело лишь пустышка после тебя, оболочка, смятый фантик, вышедший из строя бытовой прибор, а сердце насос, что остановился. И ничего, остается лишь сама суть всего этого – душа.
Пока мои мысли блуждали по длинным коридорам психологических выводов и логической цепочке от простого к сложному, я уже успел дотопать до лестницы, чтобы наконец покинуть пустынный пляж, где нашли свое последние пристанище несколько когда-то людей. Я бы их конечно назвал зверями, пожирающими себе подобных, что ищут слабого и уничтожают его, пусть это не лес, а они не волки, но сам факт остается. Тот же закон выживания – слабый лишь пища, корм для дальнейшей эволюции, а здесь я к своей циничной удовлетворенности я наблюдал полный упадок.
Я кстати сказать весьма наблюдательный, поневоле этому учишься когда столько пошлого и примитивного разнообразия вокруг, а по большей части мне с таким и приходилось иметь дело. Разве было что-то прекрасное в Содоме и Гоморре, так что можете себе представить, когда целые миры им уподобились, вот в такие-то места мы и захаживали. Залихватски карая их и отправляя опять к самому истоку или вовсе стирая полностью, дабы Господь смог нарисовать новыми красками этот холст заново в масштабах мира, вселенной.
Погрузившись в свои постоянные думы и размышления, я и не заметил, как меня кто-то окликнул. Послышались частые шажки, цоканье каблучков по асфальту, меня кто-то сзади потянул за куртку, так слегка, но настойчиво. «Ну что на этот раз? Может меня все-таки оставят на сегодня в покое?»