ГЛАВА 9. Мои серые стены: первые трещины

Я проснулся легко, как будто и не засыпал. Казалось, мой мозг работал всю ночь, не переставая, и я с трудом сумел осознать, что наступил новый день.
Новый день…
Я сел в постели, машинально расправляя огромное тяжелое одеяло, под которым оказался, и оглядел комнату. Сквозь зашторенное светлыми занавесками окно лился холодный дневной свет. На краю кровати спиной ко мне сидела растрепанная Фэйт. Скрестив ноги по-турецки, она хрустела тостами и методично щелкала каналы на широкоэкранном телевизоре, подвешенном над камином.
Я снова обвел взглядом комнату.
Темная дорогая мебель, ворсистый ковер, стены, затянутые плотной бардовой материей с затейливым рисунком.
Я глубоко вздохнул, закрыл глаза, снова открыл.
Высокий шкаф с множеством створок, тумбочка на изогнутых резных ножках, небольшой письменный стол в углу.
И все.
Фэйт взяла с подноса большую кружку, до краев наполненную кофе, и продолжила переключать каналы.
«А может мне это все просто приснилось?..».
Я зажмурился. Воображение тут же нарисовало лицо склоняющейся надо мной женщины, так подробно, как только я сумел запомнить. Большие глаза, напоминающие двух черных блестящих скарабеев, и белков почти не было видно. Капля крови собирается на уголке неровного старого шрама, как будто в том месте снова был порез, падает на мою постель и медленно исчезает, не оставив и следа на белой простыни. Женщина нависает надо мной все сильнее и сильнее, и вот я понимаю, точнее, я вижу – понять это невозможно - как она отрывается от пола, поднимается в воздух.
Я вздрогнул всем телом и открыл глаза, ожидая увидеть все что угодно. Но вокруг меня ничего не изменилось. Фэйт продолжала монотонно переключать каналы.
«Нет, такое присниться точно не могло».
Ведь уже перед тем, как снова заснуть - здесь, в другой спальне - я снова видел женский силуэт. Она не просто стояла, прислонившись к стене, но была не одна. Рядом с ней находился низенький полный мужчина с невыносимо белым лицом, выделяющимся ярким пятном на темном фоне.
Я бросил взгляд на то место, где они стояли. Обшитая тканью стена, рядом камин. Ничего сверхъестественного, ни намека.
«Или все-таки приснилось?».
Я вдруг понял, что просто ищу подтверждения тому, что все это был сон. Плохой сон, ночной кошмар. Потому что, признать, что это было на самом деле… Что я… Нет это уже слишком.
Фэйт допила кофе и поставила пустую чашку на поднос. Встав и медленно потянувшись, она зажмурилась на несколько секунд, а когда открыла глаза, наконец-то заметила меня.
- О, Мэтью, ты проснулся, - Фэйт широко зевнула, - О-очень хорошо! Выспался?
Я рассеянно кивнул. Что-то мешало мне просто ответить на этот незамысловатый вопрос. Только через несколько секунд я сообразил, что понял, о чем меня спросили.
- А я думал, вы не знаете французский… - неуверенно пробормотал я.
- Ну, как видишь, это не совсем так, - беззаботно ответила Фэйт, накидывая халат поверх смешной полосатой пижамы.
Странно. Вчера я был уверен, что она даже близко не знакома с этим языком. Хотя, с другой стороны, по сравнению с «вчера», сегодня я уже ни в чем не уверен. И на то имеются веские причины.
Фэйт забралась на кровать и уселась рядом со мной, прислонившись к высокой деревянной спинке.
- Мэтью…
Я едва сумел сдержать улыбку. Точно таким тоном ко мне обращался школьный психолог во время плановых бесед с учащимися.
- А вот скажи, ты помнишь… - чрезмерно добродушно продолжала Фэйт, - Что тебе снилось?
На мгновение я растерялся. Но потом ответил слегка охрипшим голосом:
- Нет.
И я не соврал. Или соврал, но самую малость, и только потому, что сам еще не определился, что было сном, а что нет. И было ли вообще.
- Правда? – казалось, Фэйт почти обрадовалась такому повороту, - А помнишь, как проснулся ночью?
У меня пересохло в горле. Все это напоминало плохо замаскированный допрос.
- Н-нет, не помню… А что было?
Радостный блеск в глазах Фэйт быстро потух.
- Не помнишь? Эрик перенес тебя в нашу спальню. Ты этого тоже не помнишь?
- Нет, - уже тверже ответил я, решив, что если уж симулировать ранние приступы склероза, то от начала и до конца.
Фэйт задумчиво посмотрела на меня. На миг между ее тонкими бровями прорисовалась складка, но она почти сразу разгладилась, а взгляд снова стал теплым и беззаботным.
- Ну и хорошо! Тостик будешь? – она протянула мне тарелку с тостами. Помедлив, я кивнул и взял один, но есть не стал.
- А где Эрик?
- О-о, - Фэйт звонко рассмеялась. – Дорогой, ты знаешь, который час? Эрик уже давно на службе.
Я скосил глаза на экран телевизора. Начинался двенадцатичасовой выпуск новостей. Диктор в строгом костюме зашевелил губами, и Фэйт тут же включила звук. Подсоединенные к телевизору колонки наполнили комнату быстрой, непонятной мне, речью. Брови Фэйт вновь сошлись на переносице, а взгляд мгновенно утратил всю беззаботность. На экране замелькали фотографии каких-то жилых домов, а после началась видеозапись. Запись была плохого качества, короткой и старой – в углу экрана была пометка «Record of 1989». Поначалу на записи были видны только старинные здания, окружавшие широкую, наполненную людьми, площадь. Затем совсем рядом с камерой пробежал человек в полосатой футболке, судорожно сжимая в руках большую фотокамеру. На целую секунду наступила полная тишина. А потом в центре площади, рядом с высокой колонной на постаменте, к небу взвились длинные языки пламени, в одно мгновение разделившее гигантскую площадь пополам. Где-то вдалеке раздался крик, и люди бросились в сторону от извивающегося огня.
Фэйт резким движением направила пульт на телевизор, но в этот момент видеозапись закончилась, и на экране вновь появился диктор, перешедший к другим новостям.
Еще несколько минут послушав репортаж невысокого худого мужчины, стоявшего на фоне громоздкого здания с развивающимися флагами, Фэйт все же выключила телевизор. По-прежнему хмурясь, она подошла к окну и взглянула на улицу.
Ее резко изменившееся настроение мне совсем не нравилось. По правде говоря, мне было очень приятно, что Фэйт улыбалась всякий раз, когда смотрела на меня. С самого начала эта девушка вызывала у меня двоякие ощущения. Она была хрупкой, раздражительной, немного нервной, но при этом излучала невероятную уверенность и силу, чем-то напоминая в этом Эрика, если не более того. Наблюдая за ней, я все больше укреплялся в мысли, что совсем ей не нравлюсь, что ее раздражает само мое присутствие. Но как только ее внимание обращалось ко мне, она чудесным образом менялась, становилась нежной, мягкой, улыбчивой.
Чувствуя, как необходимость в этой самой улыбке нарастает с каждой секундой, я быстро слез с кровати и тоже подошел к окну. За тонкими белыми занавесками было унылое небо и темная полоса дороги, заворачивающая за деревья. Я встал рядом с Фэйт, надеясь, что она посмотрит на меня и снова улыбнется.
Так и вышло.
- Ну что, пойдем завтракать? – Фэйт отвернулась от окна, слегка тряхнув растрепанной головой, и на ее лице опять заиграла долгожданная улыбка.

***

Я сидел за кухонным столом, жуя слегка подгоревшую, но вполне съедобную яичницу, и думал, что все не так уж плохо. Даже, совсем неплохо. Погода за окном была не такая мрачная, как вчера, и кошмар прошедшей ночи уже не так давил на психику. В конце концов, сейчас я с облегчением признал, что кошмар был действительно «прошедший». Я сумел спокойно сидеть за столом, есть свой завтрак, и не оглядываться по сторонам со стремительно ускоряющимся сердцебиением. Мои глаза не шарили по темным углам кухни в поисках неизвестного. Ночные ужасы отошли на второй план, как бы смягчились - утренним светом, или осознанием того, что наступил новый день.
Фэйт пила из пакета апельсиновый сок, прислонясь к рассохшейся оконной раме, и периодически поглядывала на меня из-под полуопущенных ресниц. Через пару секунд она бросив пустой пакет в мусорное ведро. Пробормотав «Сейчас вернусь», она плотнее запахнула махровый халат и вышла в холл. Я услышал, как хлопнула дверь под лестницей. Что за ней было, я еще не знал, но планировал сегодня же выяснить. Честно говоря, я не особо представлял себе, чем буду заниматься в ближайшее время. Ну хорошо, сегодня можно заняться изучением дома, который на деле оказался намного больше, чем представлялся изначально. Это займет меня до вечера, а дальше? Что я буду делать завтра? Я обвел взглядом хмурую кухню. Это было, пожалуй, самое неуютное место в доме, из всех, в которых я успел побывать. Казалось, здесь никто никогда не задерживался дольше, чем на пять минут в сутки. На пустом столе образовался тонкий слой пыли, красивая фарфоровая посуда ровными рядами стояла за немытыми стеклянными дверцами буфета, а у раковины были оставлены две большие пластиковые чашки с недопитым кофе. В дальней части кухни - большое окно, занавешенное посеревшими кружевными занавесками. В другом конце, рядом с выложенной гладкими камнями входной аркой, была маленькая деревянная дверь с ржавой ручкой.
Разделавшись с яичницей и апельсиновым соком, я опустил грязную посуду в раковину. Мыть не хотелось ужасно, но я решил, что в первый же день предоставлять уборку Фэйт будет не comme il faut. Так что, включив воду, я взялся за губку. Вода лилась с трудом, то увеличивая, то сбавляя напор, впрочем, не лучше, чем в ванной комнате наверху.
За шумом разбивающейся о дно раковины холодной струи и летящими во все стороны брызгами, я даже не услышал, как на кухню вернулась Фэйт; только заметил промелькнувший в мутном кафеле силуэт.
Обернувшись, я открыл рот, что бы задать вертевшийся на языке вопрос, но стоило мне встать лицом к противоположной стене, как вопрос застрял в горле, так и не вырвавшись из моего открытого рта.

«Это же… я думал, что… это…».

Над кухонным столом, зависнув прямо напротив моих глаз, плавал в воздухе круглый невысокий человек в длинном пиджаке и маленьких очках с блестящими линзами. Линзы блестели сами собой, так как никакого яркого источника света на кухне не было; казалось, они отражали какой-то невидимый глазу свет, исходящий со всех сторон сразу. Мужчина, скрестив в лодыжках короткие ноги, плавно крутился вокруг своей оси, чем-то напоминая уродливый воздушный шар. Провернув два полных круга, он неожиданно остановился и вперил в меня острый пронизывающий взгляд поверх блестящих линз.

…Где-то далеко был слышен шум воды. Уши, казалось, заполнились плотным сжатым воздухом, из-за которого любой звук приглушался в несколько раз, а осознать, что льющаяся в раковину вода находится прямо за моей спиной, у меня просто не хватало сил. Отчетливо я сейчас мог различить только одно – раздававшиеся в груди громкие удары сердца. Сердечная мышца билась стремительно, но время между ударами казалось мне невыносимо долгим. Было ощущение, что прошло несколько часов, прежде чем я смог отвести взгляд от парящей над столом фигуры и заполнить сжавшиеся от нехватки кислорода легкие воздухом. Вопрос, который я хотел задать целую вечность назад, неожиданно вырвался наружу, но полностью изменив свое значение:
- Кто вы?! – я слышал себя со стороны, и не узнал хрипящий надломленный голос, - Это… это же сон, мой сон, мой кошмар, и вас уже не должно здесь быть, потому… потому что я проснулся! Зачем вы… Зачем вы смотрите на меня, чего вы от меня хотите?!
Мужчина и бровью не повел. Казалось, он меня вообще не слышал.
«Конечно, он меня не слышал! Он же сон, фантазия… его нет…он… Он галлюцинация».
Эта последняя мысль заставила меня по-настоящему испугаться. Галлюцинация. Я знал, что не сплю, я понимал это так ясно, как никогда. Значит, это не могло быть сном. Это было наяву. И так же ясно, как и то, что я бодрствую, я понимал, что люди, средь была дня видящие то, чего нету, да еще и разговаривающие с «этим», страдают галлюцинациями, что… что они больны. Что я болен.
Вдруг зависший над столом мужчина поднес к губам указательный палец и впервые с момента своего появления отвел глаза. Его взгляд устремился куда-то вдаль, поверх моего плеча.
Я решил не отступать. В конце концов, когда на кону стоит моя нормальность, страх можно перебороть.
- Пожалуйста, ответьте. Ведь вы слышите, что я говорю. Может, вы не понимаете по-французски?

- М-Мэтью, милый… а с кем ты разговариваешь?

По лицу мужчины пробежало подобие улыбки; он прикрыл глаза и плавно повернулся, как от дуновения ветра. Когда он снова оказался лицом ко мне, его фигура вдруг стала излучать слабое свечение, растекающееся от его груди к длинным рукам, лицу, полному животу, на мгновение превратив его в подобие гигантского мотылька.
Но мгновение было недолгим.
Глаза полоснуло ослепительным белым светом, заполонившим кухню. Это было как бесшумный взрыв, заставивший ослепнуть на долгие доли секунды. А потом свет стал стягиваться в центр кухни, как в невидимую воронку, сжимаясь до размеров маленького, с яблоко, шара, зависшего над столом.
Шар мерно вибрировал, и звук от этой вибрации становился все сильнее - я чувствовал, как в моей голове нарастает низкий протяжный гул, и какой-то частью сознания, которая еще могла соображать, понимал, что чувствую, слышу, вижу все это только я. Как будто это происходит в моей голове, с моей бурно разыгравшейся фантазией, которая…
«Нет! Я не сумасшедший! Это все – передо мной, это все на самом деле…»
Я в ужасе уставился на пульсирующий шар. Точно такой же был внутри меня – бился стремительно, разрывая изнутри, разгоняя кров по венам, не давая вдохнуть, подкашивая дрожащие от страха колени.
Вдруг сквозь мембрану окружавшего меня вибрирующего кокона прорвался другой звук – земной, реальный, пронзительный, раздирающий тонкую невидимую оболочку.
Это был собачий вой.
В то же мгновение я увидел у своих ног источник звука – высокий черный доберман, оскалившись, смотрел на пульсирующий светящийся шар, и его вой перерастал в низкое утробное рычание.

Сияние, исходившее от шара, ослабло и мигнуло, как свет в перегорающей лампочке. Вибрация прекратилась, освобождая мою голову от низкого монотонного гула.

Рычание добермана стало громче; животное пригнулось и стало подбираться ближе к столу.

Неожиданно шар вспыхнул, и в тот же момент кухню наполнил высокий холодный вой. Собака отпрянула и громко залаяла, сжавшись у моих ног. Завывания становились все выше, отдаваясь ледяным холодом во мне самом. Шар завибрировал вновь и, когда лай добермана уже сорвался на визг, сорвался с места и, сверкнув слепяще-белой полосой, исчез в арочном входе.

Все звуки тут же стихли.

Собака повернулась ко мне и, доверчиво смотря большими карими глазами, ткнулась мордой в мою ладонь.

А я не мог отвести взгляда от арки.
Под ней все еще стояла Фэйт, сжимавшая отведенную от уха телефонную трубку. Ее лицо было похоже на гипсовую маску, а в глазах, направленных на меня, читались удивление и… и что-то, неумолимо напоминающее страх.

- Мэтью, с кем ты сейчас?.. Здесь что, кто-то есть? Был?

Одно долгое мгновение мы стояли неподвижно, всматриваясь в лица друг друга. А потом это мгновение разрушилось. Я сорвался с места и пронесся мимо оторопевшей Фэйт, чудом не налетев на каменный косяк арки. Я бежал так быстро, что все вокруг смазывалось, превращаясь в неясные коричнево-серые пятна.
В голове тяжелым молотом стучала одна-единственная мысль: побыстрее выбраться из этого дома в нормальный, реальный мир.
Схватив тяжелую медную ручку, я потянул изо всех сил. Входная дверь поддалась и, скрипнув на петлях, тяжело приоткрылась. Я пролез в узкую щель и, едва не споткнувшись на ступеньках, выбежал на улицу. В лицо сразу же ударил холодный зимний ветер, а ледяной воздух, царапая горло, заполнил легкие. Я обхватил себя руками, чувствуя, как ко мне возвращается способность здраво мыслить, и нетвердым шагом побрел по щебневой дорожке в сторону голых разлапистых деревьев. Пальцы судорожно сжимали тонкую вязь свитера, кожу под которым неприятно покалывало от холода. Я шел медленно, наверно потому что у меня не было никакой конечной цели – мне просто некуда было идти. Единственным местом в чужой негостеприимной стране, куда я мог бы направиться, был дом, на который сейчас я не смел даже взглянуть. Поэтому я просто шел вперед, стараясь держаться узкой дорожки и смотреть только перед собой.
«Выйти за деревья на дорогу».
«По дороге дойти до жилых домов».
«Далековато».
«Но это ничего».
«Главное сейчас – выйти за деревья, заслоняющие от меня широкую проселочную дорогу. А дальше – прямо, прямо, прямо и налево…».
Я остановился, поняв всю нелепость своих рассуждений. «Ну дойду я до селения, и что?.. К кому я пойду? Кому там есть до меня дело?» Ощущение безысходности тут же усилилось в несколько раз. Я был настолько не готов к подобной ситуации, что находился на грани паники. Да, конечно, я часто попадал в неприятные истории, но никогда прежде не испытывал такого… отчаяния, опустошенности… одиночества. Я всегда знал, что вокруг меня люди, готовые в любой момент поддержать, помочь, заступиться. А теперь?..

- Постой! Мэтью, подожди… куда ты пошел без куртки?!

Я обернулся. Фэйт была уже в нескольких шагах от меня, в домашних тапочках, по-прежнему сжимая в руке радиотрубку.

- Ну куда же ты? – она наклонилась ко мне и взяла за руку выше локтя, - Пойдем в дом.
Я покачал головой, но скорее для виду, прекрасно понимая всю бестолковость своих действий.
Фэйт наклонилась еще ниже, почти касаясь лица растрепанными волосами, а потом и вовсе села на корточки и притянула меня к себе.
- Мэтью, скажи, что случилось? Я уже ничего не понимаю… в чем дело?
«Если бы я сам понимал хоть что-нибудь».
Я снова покачал головой и вывернулся из ее рук, не позволяя обнять себя.
Фэйт вздохнула. Она смотрела на меня с нескрываемой досадой, но что-то в ее лице говорило, что сдаваться она не собирается. Еще несколько секунд поиграв в гляделки, Фэйт встала, но судя по решимости в глазах, это была временная мера.
Продолжая держать меня за руку, Фэйт твердым шагом направилось к дому. Оказалось, я успел уйти метров на двадцать, прежде чем она догнала меня. Сопротивляться этой девушке было бесполезно. Тем более, что я с трудом представлял себе, как вообще стоит с ней общаться, как себя вести, и что себе позволять. Эрика я знал – он почти никогда не показывал мне своего неодобрения; достаточно было один раз сказать мне, что ему не нравиться, и я сразу же, как по волшебству, впитывал в себя это замечание раз и навсегда. Его мне хотелось слушаться, наверно я просто не мог представить, что будет, если он по-настоящему на меня рассердиться, и очень боялся этого.
А вот Фэйт… Фэйт была новой, чужой, непонятной, но при этом… такой искренней, что ей хотелось верить. Однако я знал, что ни о каком доверии и мысли быть не может. Она появилась в моей жизни сутки назад. «Да кто она вообще такая?!». Я не хочу ей доверять, и не буду! «И не должен. То, что она живет с Эриком, еще не делает ее моим другом. Или хотя бы человеком, заслуживающим симпатии. Она мне никто, и я не собираюсь это изменять!».
Оставленная нараспашку входная дверь угрожающе скрипнула, когда мы поднялись на порог. Фэйт пропустила меня вперед и захлопнула дверь. На звук из проема кухни выглянула умная черная морда с карими глазами. Увидев меня, доберман вышел в холл и стремительно завилял хвостом.
- Так и не хочешь рассказать, что случилось? – спросила Фэйт из-за моей спины. Я чувствовал, как она внимательно осматривает меня с ног до головы.
Я вздохнул и отвернулся, делая вид, что с интересом разглядываю узор на обоях.
- А ты упрямый, - отозвалась Фэйт через несколько секунд общего молчания.
«Ты тоже» - мрачно подумал я, продолжая пялиться в стену.
- У тебя такая хорошая собака. Как ты ее назвал?
Я так удивился этому вопросу, что оторвал взгляд от обоев и повернул к Фэйт изумленное лицо.
Она вздернула брови и кивнула на стоявшего под аркой добермана.
- Твоя собака. Эрик сказал вчера, что подарил ее тебе на рождество, когда ты… эм… был в больнице.
Я перевел взгляд на добермана. «Когда ты был в больнице». Когда я был в больнице… Когда я был там, Эрик подарил мне маленького лопоухого щенка. С того момента прошло всего несколько дней, о чем она говорит? Даже если бы с того рождества прошел месяц, я бы ни за что не поверил, что эта собака, голова которой доходила мне до груди, была тем самым щенком. К тому же Эрик забрал щенка из больницы той же ночью, и с нами он не прилетал, очевидно, оставшись в Париже. «Чара» - мысленно сказал я. Собака вдруг звонко гавкнула, от чего по моему телу пробежала сильная дрожь, и подошла на пару шагов ближе. Понимая всю глупость ситуации, я сердито отвел глаза и снова уставился в стену.
Выждав еще некоторое время, и так и не получив ответной реакции, Фэйт, кажется, немного потухла.
- Ну хорошо, - пробормотала она неуверенно, - Чем хочешь заняться?
«Сесть на обратный рейс до Парижа».
Фэйт огляделась по сторонам с почти беспомощным видом, но тут же взяла себя в руки.
- Я тут кое-что делаю, когда есть свободное время. Что-то типа хобби. Хочешь посмотреть?
Я с безучастным видом продолжал гипнотизировать стену. Никакого желания проводить время в компании этой девушки у меня не было.
Видимо, Фэйт наконец это поняла: она слегка нахмурилась, но отстала. Положив трубку на ближайший столик, девушка медленно прошествовала мимо меня к лестнице и стала подниматься наверх.
Вдруг, неожиданно для самого себя, я весь напрягся. Пустоту и раздражение, образовавшиеся внутри меня, стремительно вытеснял уже знакомый страх. Рисунок на обоях стал как будто выпуклым, объемным, и все вокруг меня наполнилось тяжелой отталкивающей энергией. Стены, мебель… Сам воздух, казалось, можно было потрогать.
Я понимал, что происходит. По мере того как поднималась наверх Фэйт, страх остаться один на один с кошмаром, при одной мысли о котором меня бросало в дрожь, становился сильнее, натягивая нервы до предела, искажая пространство, не давая думать ни о чем другом.
- Подожди! – в ужасе воскликнул я, вдруг осознав, что это первое, сказанное мной Фэйт за все прошедшее с моего приезда время.
Девушка, уже наполовину скрытая полом второго этажа, спустилась на несколько ступеней и с видом легкой заинтересованности обернулась ко мне.
Я со всех ног бросился к лестнице и вздохнул спокойно, только оказавшись рядом с Фэйт. Ничего не сказав, она снова двинулась вверх по лестнице. Крепко сжав зубы, я бросил беглый взгляд через плечо – доберман гордой поступью приблизился к лестнице, провожая меня умным взглядом, и растянулся вдоль первой ступеньки.
Дойдя до второго этажа, Фэйт свернула направо и пошла прямо по коридору, минуя мою комнату и спальню Эрика. Дойдя до конца, она остановилась напротив ничем не примечательной двери и потянула за ручку.
- Входи, - беззаботно откликнулась Фэйт, чуть отойдя в сторону.
Я быстро вошел, почувствовав уверенность и спокойствие, стоило мне только переступить порог комнаты. Меньше всего это помещение было похоже на спальню. Больше всего – на мастерскую интересных поделок. На широком пространстве в хаотичном порядке расположились разномастные стулья, невысокий продолговатый стол, покусанная молью софа, узкая кушетка, высокие плетеные корзины с разными обрезками и незаконченными вещицами, старая швейная машинка на передвижном столике, толстые рулоны ткани и разметочной бумаги, прислоненные к стене, пара шкафов с выдвинутыми ящиками и высокий квадратный подиум, установленный в дальнем углу комнаты.
- Вот чем я занимаюсь, - с широкой улыбкой сказала Фэйт, подбросив в воздух рукодельного плюшевого медведя с пуговицами вместо глаз. Я легко поймал его и повертел в руках.
- Нравиться?
Я искренне кивнул и прошел вглубь комнаты, с интересом рассматривая разбросанные повсюду вещи.
Фэйт достала из большой цветастой коробки аккуратный сверток и стала раскладывать его на столе. По мере того, как разворачивался сверток, он становился все более и более причудливой формы; ткань вперемешку с шуршащей разлинованной бумагой.
Я осторожно дотронулся до гладкого переливающегося на свету пурпурного материала. Видимо, он был очень дорогим, я никогда такого раньше не видел. К ткани тонкими булавками были приколоты большие отрезки бумаги с надписанными размашистым подчерком обозначениями.
- И что это будет? – наконец спросил я, почему-то стараясь, что бы мой вопрос прозвучал как можно незаинтересованней.
Фэйт улыбнулась.
- Платье. Я шью его на заказ для одной знакомой. Поможешь? – она протянула мне ножницы и кусочек подколотой к бумаге ткани.
Я нерешительно взял струящийся в руках материал.
- А если испорчу?..
- Успокойся, не испортишь, - подмигнула Фэйт и, довольная, уселась на потертую софу.

***

Так прошел весь день. Я устроился рядом с Фэйт, забившись в угол софы, и старательно вырезал тонкую ткань по наметочным линиям. Занятие было монотонное и, так как я быстро наловчился, скучное. Действительно, ничего трудного в этом не оказалось, и через некоторое время я уже смело орудовал большими портными ножницами. Фэйт пару раз неуверенно попросила меня быть осторожней и сказала, что только вчера наточила лезвия… но я нагло пропустил ее слова мимо ушей. «Все взрослые одинаковые, вне зависимости от того, в какой стране живут».
Мысленно я поклялся себе, что когда у меня будут свои дети, я ни за что не стану доставать их такими глупостями. Потом я вдруг сообразил, что такое понятие как «ребенок», вообще не вписывается в теперешние обстоятельства: конечно, когда у меня будут свои дети, я не стану опекать их, как сейчас Фэйт меня, но все же, это совсем разные вещи. Фэйт мне никто, и я уж тем более не ее ребенок. Так что я даже не должен обращать внимания на ее внимание и опеку: ненужные или же вовсе показные. Хотя, насчет последнего я сомневался – некоторые люди просто не созданы для того, что бы претворяться, и я решил, Фэйт была одной из них.
Пару раз Фэйт останавливалась и предлагала заняться чем-то другим, но я понимал, что она это делала только из-за меня, стараясь развлечь, а я совсем не хотел прекращать это занятие. Пусть оно уже порядком наскучило, но именно благодаря ему я сумел отвлечься навязчивого страха, разросшегося внутри меня до небывалых размеров и в рекордное время. Я никогда и ничего так не боялся. С моей неудержимой любовью в авантюризму, часто выходящему за рамки разумного, я еще давно научился управлять своими эмоциями и не позволять всяким глупостям заполнять мою голову. И конечно, я никогда не испытывал такого… такой… паранойи. Даже не думал, что когда-то испытаю, даже предположить себе такого не мог. За последние сутки я пережил такой ужас, что сейчас даже не мог толком понять, что было бы хуже: невероятные галлюцинации, порождение моей разыгравшейся фантазии, или реальность всего происходящего. «Никто этого не видит» - в который раз подумал я, тщательно обрезая торчащие нитки – «Ни Эрик, ни Фэйт, только…». Перед глазами появился расплывчатый силуэт высокого черного добермана, скалящего зубы на пульсирующий шар, излучающий холодное призрачное сияние.
С трудом отделавшись от этого образа, я набрал в грудь воздуха и повернулся к Фэйт.
- Скажи… - я запнулся, не зная, как продолжить. К щекам тут же прилила кровь. О, как я ненавидел такие моменты!
Фэйт подбадривающе улыбнулась, нетерпеливо похлопывая подушечкой для иголок по колену.
«Вторая попытка» - подумал я.
- Скажи, а почему ты думаешь, что та собака моя? Что это та собака, которую мне подарил Эрик?
Фэйт вновь изогнула брови.
- Ну, потому что так оно и есть.
- Нет, это не так.
Ее брови поползли выше, а растерянность сменилась задумчивостью – она сосредоточилась на моем лице, как будто боялась что-то упустить.
- Почему не так, Мэтью?
- Эрик подарил мне совсем маленького щенка, а это уже взрослая собака.
- Она не такая взрослая, как кажется, - совсем «по-эриковски» улыбнулась Фэйт.
- Да, я понимаю, - эта знакомая покровительственная улыбка сбила меня с мысли, - Я имею в виду… Она слишком крупная. Она не могла так вырасти за двое суток!
- Почему ты так думаешь? – недоуменно поинтересовалась Фэйт, как будто то, что собака вырастает за считанные часы, было само собой разумеющимся. Я даже растерялся – что на такое ответишь.
- Мэтью, это особенная порода и…
- Это обычный доберман, я знаю.
- Неужели? – Фэйт звонко рассмеялась и, протянув руку, потрепала меня по голове. Я машинально отпрянул назад и провел рукой по растрепанным волосам.
Фэйт перестала смеяться и серьезно закончила:
- Это не обычный доберман, это помесь…, и таких сейчас очень мало. У одного из сослуживцев Эрика появилось трое щенков этой пароды. Эрик взял одного для тебя и договорился со своим другом, что когда тот поедет в Лондон, то завезет нам щенка. Он был у нас сегодня ночью. Так получилось проще при оформлении документов… для транспортировки, - уклончиво завершила она свои объяснения.
Я задумался, ища, к чему прицепиться, но потом решил оставить это дело и сделать вид, что Фэйт меня убедила. В конце концов, у меня осталось еще слишком много вопрос, что бы заострять внимание на одном из них. И, раз уж я начал задавать свои вопросы, надо переходить к следующему.
- А кем работает Эрик? – выпалил я и замер.
Фэйт вся напряглась и так сильно сжала подушечку для иголок, что уколола себе палец. Собравшись, она подозрительно покосилась на меня.
- Эрик тебе разве не рассказывал? – осторожно спросила Фэйт. Я сразу же почувствовал лживые нотки в ее голосе. Проверяет, что я знаю, что бы потом правдоподобней соврать! И почему все делают из этого такую тайну?!
Нет, я совсем не против тайн, даже наоборот – я их обожаю! Но, только когда сам нахожусь в кругу посвященных.
Меня с силой огромного магнита тянуло ко всему неизвестному, загадочному. Как я любил смотреть фильмы про сыщиков, мультики про путешественников, про трудности, возникавшие у них на пути и то, как легко они с ними расправлялись. Я стремился к этому, я мечтал об этом. В каждом ничем непримечательном дне я искал приключений. Только не тех, с которыми сталкивался обычно – в школе, дома, на улице, - а других, из фильмов и мультиков, из комиксов и толстых старых книг, которые я пока что не мог осилить полностью, и пролистывал, вбирая в себя только самое интригующее, захватывающее, то, чего со мной произойти никак не могло. Мадам Марэй называла меня неугомонным фантазером, а Месье Марэй устраивал нешуточную взбучку всякий раз, когда моя тяга к приключениям переходила невидимую черту его терпения.
«Например, как пару дней назад».
Эрик же просто не был в курсе большей части моих затей, а те, о которых он знал, оставлял без особого внимания, делая вид, что ничего «криминального» в них не находит.
«Впрочем, последний случай стал исключением».
Наверное, это так и влекло меня в Эрике. Он был необычный, не такой как все. Казалось, он был выше мелких будничных передряг, не обращал внимания на многие устоявшиеся общественные порядки, но при этом, всегда был собран, сдержан, сосредоточен… Казалось, у него были более важные занятия, чем соблюдение никому не нужных правил. И это было так здорово!
С самого раннего возраста я пытался разгадать личность этого человека, и всегда приходил в тупик.
Редерик Нортон – если задуматься, я не знал о нем ничего. Он мало что мне рассказывал о себе, ограничиваясь только расплывчатыми фразами, или же совсем избегая подобных тем. Он выглядел молодо, без морщин и седины в темных, почти черных волосах, но я всегда думал, что он старше двадцати восьми лет, а столько ему было на самом деле. Он редко когда одевал светлую одежду, и даже, когда был в джинсах и свитере, сверху всегда накидывал черный пиджак строгого пошива. Он чисто говорил по-французски, но я знал, что он переехал во Францию семь лет назад. И теперь вернулся на родину.
И уж конечно, Эрик Нортон никогда не рассказывал мне о своей работе. И я был почти уверен, что даже мои приемные родители, с которыми он был дружен всю мою сознательную жизнь, не были посвящены в подробности его строго засекреченной, почти замкнутой, жизни.
А вот теперь мне представился такой шанс. Нельзя его упустить. Пожалуй, это даже дело чести…

- Нет, Эрик ничего мне не рассказывал, - спокойно ответил я и добавил тем же тоном, - Но если ты соврешь, я все равно рано или поздно узнаю, и тогда…
Уголки губ Фэйт дрогнули, ее глаза лукаво блеснули.
- И что тогда?..
«Действительно, что тогда?». Я нахмурился, злясь на свою глупость.
- Тогда… не будет ничего хорошего, - я воинственно выставил вперед узкий подбородок, искренне надеясь, что Фэйт не рассмеется сейчас мне в лицо.
Фэйт закусила нижнюю губу, отчаянно борясь с тянущимися вверх уголками губ, но не засмеялась.
- Ладно, - сказала она через пару секунд, - Раз тебе так интересно, слушай.
Последнее слово она произнесла таинственным шепотом, перегнувшись через пухлый диванный валик, что бы оказаться ближе. Я инстинктивно сделал тоже самое, и навострил уши.
- После школы Эрик поступил в… в некую… ну, скажем условно, Академию. Это такое очень серьезное учебное заведение, и попасть в него невероятно трудно. Академия совсем небольшая, но считается одной из самых значимых… в определенных кругах. Родители Эрика не хотели, что бы он там учился. Его родители считали, что с тем образованием, которое они ему дали – а Эрик закончил одну из лучших английских школ, - он может и должен сделать блестящую карьеру в… светском обществе. Но, когда настало время для выбора места дальнейшей учебы, его родителей уже не стало. Опеку над Эриком получил брат его отца, который был совсем не против будущей профессии своего племянника. Так Эрик и оказался в этой Академии. Дальше… его судьбы складывалась довольно прозаично. Первые три года в Академии учат теорию, а в последний, четвертый год, переходят к активной практике.
Фэйт вдруг замолчала, над чем-то задумавшись, и продолжила только через пару секунд.
- После четырех лет обучения Эрик получил неплохую должность в Париже и временно переехал туда.
- Временно – на семь лет? – удивленно спросил я.
Фэйт грустно улыбнулась.
- Ну да.
Я встряхнул головой, заставляя себя вспомнить, с чего начался этот разговор.
- Ты ведь так и не сказала, где он работает.
Кажется, Фэйт была недовольна таким поворотом.
«Ну конечно, думала, от меня так просто отделаться».
- И что это за Академия такая? Что там преподают?
- Мэтью, я думаю, если бы Эрик хотел тебе рассказать, - смущенно ответила Фэйт спустя несколько минут, так и не отведя задумчивого взгляда от вытертого ковра у нас под ногами, - он бы сам это сделал. Боюсь, я не в праве… И вообще, что суешь свой нос в дела взрослых, - попыталась пошутить она, но я не купился.
- Потому что хочу знать.
- Ох, какой ты у нас любознательный, - раздраженно пробормотала Фэйт, обводя взглядом комнату, - Если я скажу тебе, что место работы Эрика – это служба в очень-очень секретной и очень-очень важной организации, ты оставишь меня в покое?
Я скептически поднял бровь, подражая американскому полицейскому из фильма, и спросил:
- Если это место такое важное и секретное, почему же ты о нем знаешь?
Фэйт вздохнула и окинула меня досадливым взглядом.
- Потому что я раньше сама там работала. И училась вместе с Эриком в… Академии. Мы там и познакомились.
Вот тут мне пришлось ей поверить. И, надо признать, нашим разговором я остался более чем доволен. Наконец-то я смог подобраться ближе к этой загадке. По телу разлилось приятное чувство победы, пусть это и не была победа в той степени, в какой я хотел. Это легко исправить.
- А когда вернется Эрик? – живо спросил я, поглядев на маленький пластиковый будильник, стоявший рядом с недоеденными бутербродами. Уже пол пятого.
- Милый, очень поздно, - раздражение Фэйт улетучилось так же быстро, как и появилось, - Ты уже будешь спать.
- Почему ты так в этом уверенна?!
«Еще чего! Если она думает, что в девять часов вечера я, как хороший мальчик, лягу спать, то она сильно ошибается!».
- Потому что Эрик действительно будет поздно. И не вздумай его ждать.
- Поздно, это во сколько? - не унимался я.
- В начале первого.
- Ночи, - добавила Фэйт. Как будто я и так не понял.
- Ну и не так уж и поздно, - протянул я, чувствуя, что в моем голосе нет ни капли убедительности, - А что, Эрик всегда будет так поздно приходить?
- Да, милый, - печальное выражение ее лица окончательно вытеснило из моей головы радость от недавней «победы». Не победы, а так, открытия. Я даже особо и не старался.
- А выходные? – вдруг сообразил я и огляделся в поисках календаря. Со всеми этими событиями я совсем потерялся во времени.
- Боюсь, не получиться, милый, - с досадой ответила Фэйт, взглянув на большой отрывной календарь на подоконнике. На нем жирным черным шрифтом было выведено: «Friday 27th of December, 1996», - Ближайшие пару месяцев Эрик будет работать без выходных.
- И я все это время буду сидеть здесь, с тобой? – не подумав, бросил я. Сообразив, что ляпнул, я торопливо добавил:
- В смысле, мне же нужно будет чем-то заниматься…
- Конечно. Мы с тобой чуть-чуть позанимаемся английским, что бы ты освоился, а потом подадим заявление в местную школу. Она совсем неплохая, познакомишься с тамошними ребятами…
Я не совсем это имел в виду, но после слов Фэйт впервые всерьез задумался: а ведь мне и впрямь предстоит пойти в новую школу. И это было проблемой. Я же здесь никого не знал, да и по-английски не мог и двух слов правильно связать.
«Н-да, это будет что-то…» - мрачно подумал я и вновь взялся за ножницы.