И так, Господа, приветствую Вас в третьей главе. Читаем, обращаем внимание на детальки. Нещадно лупим тапочком, иначе придется долго ждать выхода пятой главы ;)

Глава третья. Во всех смыслах непредвиденные обстоятельства.

Дверь за ее спиной грустно скрипнула, привлекая к себе внимание. Бессильно опустившись на холодный линолеумный пол коридора, пустого и от того особенно большого и одинокого, она прислонилась к стене щекой и плечом, закрыла глаза. Ведь теперь уже для нее вселенная потеряла свои краски. Уже она не могла думать ни о чем другом, кроме того, что она сделала. Она обещала себе не убивать и снова преступила эту черту. Самое страшное было не в самом факте преступления, а в том, что ей это нравилось. Нравилось быстрым изящным жестом обрывать жизнь, пришедшую ниоткуда и уходящую в никуда. Нравилось наблюдать, как стекленеют глаза, отпускающие на волю душу. Ей доставляло особое наслаждение использовать «Объятия Смерти». Ласково обнимая жертву, вонзать клинок под левую лопатку, ощущать своим телом как сталь разрывает тонкие ткани, как запинается уже мертвое сердце, как медленно захлебываются собственной кровью легкие. Мышцы становятся будто тряпичными, и уже мертвое тело, опустится на пол – немое и холодное. Ее завораживал этот танец останавливающейся жизни. Завораживал своей запретной притягательностью, властью над самой вечностью и жизнью, властью над тем, что не было подвластно еще никому. Как же она ненавидела себя за это. Ненависть выжигала ее изнутри, медленно прожигая кровь, плоть, беззащитную перед самой собой. Тонкие пальцы конвульсивно сжимались глубоко впивая ногти в нежную кожу ладони. Словно током во много тысяч вольт била ее ненависть к самой себе, к той половине ее души, которая только что так наслаждалась содеянным. Ее трясло и буквально выворачивало наизнанку, от того что она посмела снова преступить эту проведенную для самой себя грань. От того, что она оказалась слишком слаба, чтобы отказаться от убийства. Слишком слаба, чтобы переступить через свои желания. Слишком слаба… Все шло прахом. Те долгие годы тренировок, убивающих чувства, промораживающих душу до таких глубин, что бы не смогло пробиться ни одно желание, ни одна сторонняя потребность или привязанность. Она так стремилась избавиться от чувств, от этой ненужной шелухи, бесполезно покрывающей жизнь, сковывавшей человека по рукам и ногам. И оказалось что напрасно. Она больше не может больше быть такой льдисто-холодной как раньше, теперь в ее стальной броне появилась брешь. Грудь судорожно вздымалась, рукава свитера задевали тяжелые стальные браслеты, на которых держались кинжалы. Внезапная решимость, граничащая с одержимостью овладела ей. Она стащила свитер через голову, и замерла рассматривая широкие стальные полосы, тускло поблескивающие в неверном дневном свете. Слегка выгнутые они сильно врезались в кожу. Простые гладкие, очень прочные полосы синевато-узорчатой дамасской стали, они плотно обхватывали кожу. Небольшие ушки для цепей – по одной на каждом. Цепи длинные, и тоже очень прочные. Глубоко вздохнув, она сосредоточилась, положила руку на один из браслетов. Резкая боль пронзила руку от плеча до самых кончиков пальцев. Кровь широким шлейфом хлынула из под острых краев браслета. С маниакальным упорством она продолжала вырывать из своей плоти так глубоко въевшуюся сталь. Браслет дошел до определенного упора, и боль стала просто невыносимой. Она забыла, что на изнанке браслетов были штыри, вживленные в кость. Ну и пусть, подумала она, может, удастся распилить его потом? Одержимая внезапно вспыхнувшей идеей она взялась за второй браслет. Когда до того же самого предела оставалось совсем немного, она потеряла сознание. Безвольно упавшее худое, почти девичье тело было подхвачено сильной мужской рукой.
Ее разбудило не солнце. Просто было так хорошо, как давно не было. Почему, то не трогало, то, что она наверняка проспала на работу, не болели руки, на душе было тепло и спокойно. Уютный теплый кокон плотно окутывал ее с ног до головы. Просыпаться окончательно не хотелось, но пришлось. За несколько секунд до того, как она открыла глаза, кто-то толи поцеловал, толи лизнул ее в губы и кокон распался, оставив частицу тепла где-то глубоко в душе. Она лежала на диване, укрытая теплым пледом, который она раньше никогда не видела. На кухне разрывался от неприятного дребезга телефон. Пара метров до тумбочки с телефоном показались ей марафонской дистанцией, пол раскачивался и посекундно уходил из-под ног. Глаза нещадно болели, ныло сердце. Схватившись за тумбочку, как утопающий за обломок корабля она подняла трубку и с четвертой попытки приставила ее к уху.
- Где тебя черти носят?
- Странный вопрос, ведь вы звоните на домашний. Хозяин был в явном бешенстве, раз позвонил сам. Лично.
- Э-э, да? А, точно. Сути дела не меняет, по ходу, ты попала. Сильно. Если менты тебя не найдут, то получишь от меня. Так что лучше тебе не попадаться ни мне, ни блюстителям порядка на глаза. Поживешь дня три у меня на даче. Машина уже у подъезда. Думаю, как скрыться, тебе объяснять не надо.
- Да хозяин.
- какой я тебе на* хозяин? Я же тебе говорил!!!
Эх, опять переезжать. Хоть на три дня, но все же… Ну и слава богу, твердила одна половина сознания, отдохнешь, развеешься. Другая же половина звала улечься здесь же, на полу и заснуть, заснуть до следующей весны. Решение было принято в пользу первого. Быстро переодевшись в кожаную куртку и штаны, она заправила волосы под мотоциклетный шлем с темным стеклом. Хладнокровно засунула упирающегося кота в черный объемистый рюкзак. В затягивающуюся горловину сверкнули алыми угольями глаза.
Плюхнувшись на заднее сиденье неприметной серо-белой девятки, она обнаружила, что за рулем никто иной, как ее старый знакомый – рыжий, подвижный оптимист–отравитель.
- Почему ты?
- Аналогичный вопрос тебе.
- Ладно, свезло тебе, однако. Три дня на берегу моря, на даче шефа.
- Не очень-то и хотелось.
Машина мчалась по объездному шоссе. Девушка лежала на заднем сиденье автомобиля и молча смотрела в потолок. Выпущенный из рюкзака кот утробно мурлыкал, лежа у нее на груди и, положив страшную лысую голову на плечо. Иногда он поднимал нос и тыкался в прохладную бледную щеку. В салоне уже несколько часов висело тяжелое, будто виноватое молчание. Первым заговорил он.
- почему ты скрывала, что у тебя есть мужчина?
- ЧТОООО? От неожиданности девушка подскочила, больно ударившись о жесткую крышу машины. Кот отлетел к стеклу и зашипел как попавшая на раскаленный утюг вода.
- Это запрещено! Да и ты ведь знаешь что я никого, слышишь, никого на этой земле не могу полюбить! Я просто не способна на это чувство!
- А вчера мне показалось, что тот мужчина как минимум твой муж.
- Какой мужчина? Ты о ком вообще говоришь? Я была абсолютно одна! Хотя… Добавила она уже намного тише.
- Что «хотя»?
- Обещай, что не расскажешь хозяину. В общем, вчера я пыталась снять браслеты, но совсем забыла, что они вживлены в кость.
Ошарашенный парень остановил авто и повернулся: «Продолжай»
- Я пыталась их снять, но ничего не вышло, от боли я потеряла сознание. Точно помню, что тогда я сидела в коридоре, на полу, и помню, как кровь заливала линолеум, а проснулась я на диване.
- А ведь крови я не видел…
- Как не видел?
- Да вот так.
И вновь повисло молчание.
- Послушай, а что еще ты видел?
- Я зашел к тебе, принес кошачьи принадлежности, увидел, что дверь открыта, в квартире тихо и сумрачно. Тебя не было ни на кухне, ни в коридоре. Я зашел в комнату. Вы лежали на диване, он обнимал тебя так – Парень запнулся, взглядом выразив, как именно обнимал ее тот мужчина – Ты спала на его груди…
Девушка оборвала словоизлияния рыжего.
- Про кого ты все время говоришь?
- Мужчина, высокий, смуглый или сильно загорелый, волосы очень длинные, белые. Черты лица правильные, вообще даже меня зацепило, хоть я и не гей. В его голосе послышалось явное презрение к самому себе.
- И, да… почему я подумал, что вы давно вместе: он был абсолютно обнаженным, а раскиданной в спешке одежды нигде не был видно. Вообще не похоже было, что он только что зашел. Да и ты так доверчиво к нему жалась. У тебя точно никого нет?
Девушка я явном ступоре рассматривала окрестности. Внезапно она подскочила как ужаленная и принялась сдирать с себя куртку и свитер. Бросив смятую одежду куда-то вниз, она вскинула руки к лицу и замерла. Лицо ее выражало крайнюю степень недоумения и страха. Широкие гладкие стальные полосы, глубоко въевшиеся в кожу, длинные цепи с кинжалами – ничего этого не было. На молочно-белой, нежной коже переливались всеми оттенками голубого и белого, другие браслеты, более широкие, закрывающие раны от предыдущих, целиком, выточенные вернее всего из лунного камня. Идеально отшлифованная поверхность отражала лица порядком озадаченных молодых людей.
- Как они сюда попали?
- Говоришь, ничего не помнишь? Посмотри на меня. Он поднял ее лицо за подбородок. Прежнее холодно - отстраненное выражение исчезло. Теперь на него смотрела просто испуганная привлекательная девушка, лет 25. Ее глаза метнулись куда-то за его плечо.
- Только этого еще не хватало. Менты! Как будем выкручиваться? Юноша окинул взглядом стройное гладкое тело: «Кажется, я знаю…». Водительское сидение откинулось до упора, прошуршал отстегиваемый ремень безопасности.
Милиционер – мужчина лет 50-ти, в тихом шоке стоял возле неприметной российской легковушки и не мог оторвать взгляда от происходящего там, за стеклом. Такую страсть он видел впервые – двое сплетались телами на неудобном, ограниченном пространстве. Полуобнаженное тело девушки резко выделялось на темной куртке того, кто так нежно обнимал ее сейчас. Ее руки расстегивали молнию куртки, сжимали ярко рыжие волосы юноши. Полу прикрытые, подернутые дымкой похоти глаза. Пленительные изгибы тела.
Сотрудник ДПС, сглотнув, деликатно постучал в стекло. Парень неохотно оторвался от губ партнерши: «Проблемы?»
- Да нет. Только вы, ребята «аварийку» включите, чтоб у проезжающих вопросов не возникало. Хитро подмигнув, милиционер уполз обратно к себе в машину, припаркованную совсем недалеко, в кустах.
- Все, он ушел. Можешь отпустить меня.
- А если я не хочу? Прошептал юноша и с новой силой впился долгим поцелуем в теплые губы. Его руки твердо свели ее локти за спиной. Зрачки девушки расширились от страха, собрав последние силы, она отчаянно пыталась освободиться от крепкого захвата.
- Я всегда хотел тебя… И я… не… упущу… шанс…
внезапно салон прочертила длинная красноглазая молния. Кот взметнулся с сидения и в считанные секунды превратил лицо отравителя в сплошную кровавую ссадину. С молчаливой сосредоточенной яростью он полосовал всеми четырьмя лапами отдирающие его руки, обнаженные шею и грудь. Юноша неистово завывал, с лоскутами кожи выдирая острые как бритвы когти. Кот молча, сосредоточенно добирался до глаз и сонной артерии.
Девушка бросилась наперерез, подставляя под удары свои руки, перехватив кота поперек туловища, она оттащила животное на безопасное расстояние и замотала непокорного в куртку.
Неудавшийся насильник шипел от боли. Кровь широкими лентами струилась, заливая кожаную темную куртку и светло-серое сиденье автомобиля. Механически поднимая и опуская правую, относительно целую руку, он пытался остановить бурный алый поток. Внезапно раздался оглушительный вопль телефонного сигнала.
- Да шеф. Нет, еще на шоссе. Хорошо. Повисла недолгая пауза. «Тебе повезло. Ты нужна шефу» - добавил он, с ненавистью глянув на Фемиду, которая невозмутимо натягивала на себя свитер. В сердцах плюнув себе под ноги, он стартовал так резко, что шины завизжали, подписывая свой собственный некролог. Где-то через четверть часа они были на месте.
Дача шефа оказалась небольшим уютным домиком, недалеко от берега моря. С одной стороны была небольшая бухточка, обломанных очертаний. С другой – редкая лиственная роща. Все это воистину волшебное великолепие с трех сторон огораживали невысокие скалы, похожие на туловище свернувшейся змеи, половина колец которого тонула в море.
Приветливые стены из круглых бревен, теплая, терракотового оттенка черепичная крыша. Слепые окна бессмысленно пялились на новоприбывших, ведь они так редко видели людей, других людей, кроме Хозяина. Небольшая огороженная терраса выходила аккурат на море. Сухие доски, с очень приятным сосновым запахом, радостно поскрипывали под осторожными легкими шагами. Было такое ощущение, что цивилизация еще не дотянулась до этого уголка своими цепкими детскими пальчиками. Но тут же, взгляд натыкался то на провода электроснабжения, несмело тянущиеся к крыше, то на какие-то провода, исчезающие в глубине стен, то на забытую стеклянную бутылку из-под коньяка. Чувствовалось терпко-соленое дыхание моря. Солнце, неяркое, но очень теплое, окрашивало все вокруг в великолепные золотисто-медовые тона. Теплый чуть уловимый ветер, кутал ноги в вихрь из красноватой листвы, едва начинавшейся осени. Белые, искрящиеся, барашки медленных волн чесали пушистые спины о песчаный откос.
Отравитель бросил ключи хрупкой дочери Евы, она не глядя, единственным точным движением поймала их и исчезла в темноте дома.
Едва тяжелая спортивная сумка, с облегчением сброшенная с плеча достигла пола, девушка облегченно вздохнула, и заперла дверь на все возможные найденные замки. Осторожно и абсолютно бесшумно пройдясь по дому, она убедилась что действительно одна. Холод встречал ее всюду, где бы она ни проходила. В общей сложности насчиталось три комнаты, ванная, кухня и та самая терраса, выходившая на море. Во всех комнатах царил ужас запустения. Пыль лежала почти сантиметровым слоем, на всем за что зацеплялся глаз. Неверный свет из окна скрадывал углы. Пахло плесенью и морем. Абсолютная тишина давила на уши, привыкшие к городскому шуму. Так же бесшумно вернувшись и усевшись на пол, она стала распаковывать вещи. Выпутанный из куртки кот полинялой тряпкой повис в руках. Девушка сидела на коленях и рассматривала единственное живое существо, которое теперь было с ней в этом безлюдном доме. Ей всегда хотелось, что бы рядом был кто-то, кто мог утешить и выслушать. Внезапно рассмеявшись, она прижала страшноватую животину к груди, и, покачиваясь из стороны в сторону, запела старый романс, который пела еще ее бабушка, которой у нее никогда не было. Медленный, плавный распев песни резал тишину, кутавшую дом уже много лет, как нож рассекал плоть. Тишина спадала клочьями, как обгоревшее горькое покрывало, как рассветная дрема, прерванная механическим треском будильника. Постепенно дом оживал, разбуженный набирающей обороты песней. Послышалось шуршание деятельных мышей в подполье, невидимый сверчок, вспомнил что он жив, и завел свою незамысловатую уютную песенку. Казалось, что сами стены начали создавать какую-то тонкую энергию, обволакивающую, домашнюю очень спокойную и уверенную.
А она все пела и пела. Закончив один напев, сразу же начинала другой. Низкий голос далеко разносился по дому, отвыкшему от песен и женщин вообще. Выпустив кота из рук она поднялась и обвела взглядом свое новое, хоть и временное жилище. Затопив камин в одной из комнат, она вышла на террасу. Села в глубокое кресло качалку и стала смотреть на море. Иногда ей овладевало состояние близкое к трансу. Вот и сейчас сердце замедлялось повторяя ритм волн. Пропуская их через одну. Глаза бессмысленно блуждали по облакам, перемещаясь плавно и неуловимо. Человек, посмотревший сейчас в ее лицо, мог бы посчитать, что она мертва. Бледное лицо, остановившиеся глаза, неподвижное холодное тело. Но она еще никогда не была так жива. Ее душа еще никогда не была в такой гармонии и спокойствии. Ледяное спокойствие, такое знакомое и удобное, заново поселилось в ее душе. Треснувший было внутренний панцирь, быстро затянул свои раны. Чуть слышно она шептала и ветер слегка касаясь ее тонких губ превращал в небытие произнесенные имена. Сильные, изящные пальцы до боли сжимали полированное дерево подлокотников. Едва было произнесено последнее имя: «Сергей Лидотанов», она глубоко несколько раз вздохнула и направилась обратно, в тепло еще не прогретой комнаты. Присев на диван она неожиданно поняла, как все-таки она устала за прошедшие годы. Мышцы нещадно ныли, голова раскалывалась, сердце противно и болезненно сжималось. Окунувшись в тяжелый, сон без ощущений и сновидений, она нашла в нем успокоение.
А огонь все танцевал свое вечное танго. Сам с собой. Бесшумно и легко. Он кружился и смотрел на ту, которая так беспомощно и беззащитно спала в неудобной позе, на старом, пыльном диване. Так страстно желавшую любви и не признающейся в этом даже себе. Желавшая доверия и разучившаяся доверять. Такая сильная и легко ранимая, словно изящный цветок, закованный в лед безысходности. Умерший от безразличия. Загнавшая себя до предела, оглушительно юная и уже натворившая столько бед.
А огонь все танцевал свое бесшумное танго, освещая два нечетких человеческих силуэта.
Ночь сжималась вокруг притихшего дома. На круге поднебесной зажигались первые несмелые звезды. Ветер мягкой лапкой скребся в стекло и оно дрожало от внезапно подкравшегося холода, как девушка, продрогшая в напрасном ожидании свидания, прячущая маленькие посиневшие ладошки в рукава тесного пальто. Пытающаяся согреться и от этого только больше мерзнущая.
А люди идут мимо. Спешат куда-то. Расстаются даже не успев узнать друг друга. Толкаются, пытаясь первыми пролезть в ранний автобус. Устраивают настоящие битвы за свободное место. А девушка все так же стоит на остановке. В наивных глазах боль сменяется ненавистью, и спокойные озера превращаются в холодную сталь. И вот еще одна покалеченная душа скрывается в толпе. Вы больше ее уже не увидите. Никогда. А может тот, кого она так преданно и долго ждала в беде? А может в объятиях другой? Смеется и обнимает молодое здоровое тело? Вы этого никогда не узнаете. Как, в общем, и судьбу той несчастной, которая так медленно и печально уходила с места несостоявшейся встречи. У которой теперь так ныло разбитое вдребезги сердце, чьи плечи неуловимо вздрагивали от непереносимой боли, она держит ее в себе и так боится отпустить на волю.
А огонь все танцевал свое страстное танго на раскаленных углях, вбирающих в себя все печали и беды и от того постепенно чернеющих. Языки пламени сжигали всю накопившуюся боль и отпускали ее на волю, истаивая. Распыляя все тяжелые мысли в ничто, сливаясь с ничем. Вечность застыла и прислушалась к ее сердцебиению, склонясь к тяжело вздымавшейся груди. Улучая момент, когда можно будет присоединить к себе еще одну мятущуюся душу. Освободить ее от оков больной плоти, увести за собой, по зыбкому млечному пути, дать ей забыть обо всем, дать все, о чем она хотела, о чем просила и молилась. Покой – то о чем она только грезила, на самом краю сознания. Гаснущего, но еще существующего. Ломкая нереальная тень подрагивала, истончаясь, стараясь дотянуться до отчаянно хотевшего жить сердца. Оно просто хотело жить, поэтому так отчаянно сражалось с медленно подступающим холодом.
Внезапно вечность отпрянула, как вспугнутая с места, задремавшая птица, рванулась в последней тщетной попытке, отдернула твердую руку, забилась, ища выход, и ускользнула, фениксом растворившись в огне.
А спасенное сердце все стучало, набирая обороты. Оно просто хотело жить…
Рассвет подобрался так незаметно, как этого никогда не делал в городе. Усилившийся с вечера ветер пел свою монотонную, чуть унылую песню. Теплые лучи блуждали по деревянному полу, описывая только им одним понятные знаки. Ажурная паутина их расползалась постепенно по всей комнате, заполняя собой не только пол и стены, но и все воздушное пространство. В воздухе все так же танцевала пыль, превращая потоки света, рвущиеся в открытое окно, в драгоценную ткань. Ветер, забегал иногда, касался ее разгоряченных щек. Она проснулась от такого касания. Сразу и без раскачки. С кристально ясным сознанием, осознанием времени и пространства. Первое на что упал ее взгляд, была высокая фигура в просторном черно-белом одеянии. Длинные абсолютно белые волосы закрывали спину. Холеные пальцы были сомкнуты в замок за спиной. Мужчина стоял к ней полу боком и наблюдал рассвет. Он словно спиной почувствовал, что она открыла глаза. Он обернулся и ласковая, чуть насмешливая улыбка озарила его суровое лицо:
- Я ждал тебя, Рада…