Глава I.
Эликош.
Он назвал жеребенка Эликош, что на языке его предков означало «соскальзывающий».
Серебристая привела в тот год к Лунному Озеру двух жеребят. Старший, Тоюс так и назвал его - Старший, был крепким и сильным, он ловко скакал по камням, не боялся воды и громко фыркал, когда она попадала ему в нос, бегал по узкой, скользкой от ночной росы, тропинке ущелья с другими жеребятами, оскальзывался, но тут же вспрыгивал, цокая копытцами. Второй – Серебристая впервые привела двойню – худой и слабый, был ниже в холке на целую ладонь Тоюса, все время жался к матери, а когда она столкнула его в Озеро, не смог выбраться, долго колотил копытцами по воде, соскальзывал с мокрых, обросших водорослями камней, и Тоюсу пришлось зайти в воду и взять его на руки. Жеребенок дрожал и жался к его животу, а Серебристая волновалась, ей не нравилось то, что сделал Тоюс – нельзя трогать детенышей.
А когда табун уходил вверх по Лунной тропе, у младшего жеребенка Серебристой не осталось сил, и он, подогнув передние ножки, уткнулся розовым носом в россыпь маленьких камешков и затих, подрагивая от холода и слабости. Мать долго пыталась поднять его, толкала мордой, жалобно ржала и металась. И лишь когда туман стал съедать очертания ее старшего сына, резво скачущего навстречу луне, Серебристая жалобно ржанула, подзывая Тоюса, и толкнула жеребенка прямо в его подставленные руки. Фыркнула напоследок, обдав лицо Тоюса теплым дыханием, и, низко опустив голову, ушла вслед за табуном.
Тоюс стоял, прижимая дрожащего малыша к теплой меховой куртке, пока Серебристая не скрылась в облаках, набежавших вместе с рассветом.

Каждый месяц в ночь полной луны Тоюс приходил к Лунному Озеру, чтобы позвенеть в колокольчик, и только после этого из тумана Лунной тропы появлялся редеющий с каждым годом табун единорогов. Жеребят рождалось все меньше, все чаще он не досчитывался и взрослых – Озеро мелело. Каменистое дно обнажалось, делая берега все круче.
Раньше воды Лунного Озера питал мощный ручей, спускающийся межу складками Заоблачных гор, теперь ручей превратился в тоненькую струйку воды, которая иногда пересыхала на несколько дней, а то и недель. Люди, жившие некогда в поселке у Озера, ушли. Тоюс был тогда подростком, почти мальчиком. Он не ушел, он остался с дедом – ночным сигнальщиком, чтобы сменить его, когда наступит время. Настанет день - Тоюс верил в это - и кто-то придет из зеленой долины, чтобы сменить его, люди не оставят единорогов без присмотра, так было всегда, так и останется до скончания времен.

Он назвал жеребенка Эликош, что на языке его предков означало «соскальзывающий». И первые недели малыш действительно соскальзывал – временами Тоюс переставал надеяться, что сможет выходить его. Сигнальщик кормил его молоком белой козы - одичавшие козы так и не ушли от человеческого жилья - и каждый день выносил улицу почти исчезнувшего в густых зарослях поселка. Эликош робко вставал на тонкие ножки, делал несколько неуверенных шагов, и силы оставляли его, домой Тоюс снова нес малыша на руках. Припухлость на лбу жеребенка то увеличивалась, готовая прорваться витым рогом, то снова почти исчезала под слипшимися тонкими волосками серебристой гривы.
Но через месяц, когда пришла пора звонить в колокольчик у Лунного Озера, малыш смог дойти до изгиба тропинки, после которого открывался вид на молочно белую от взошедшей луны гладь воды.
Табун спустился к Озеру без Серебристой, Старший жеребенок тоже пропал. У Тоюса сжалось сердце – табун… какой же это табун одиннадцать взрослых и три малыша с едва пробившимися рожками? Это уже давно жалкая стайка испуганных единорогов. Он погладил по шелковистому лбу Эликоша:
- Да, малыш, тебе придется остаться со мной, твои родичи не в состоянии позаботиться о тебе, ты не дойдешь без матери до заоблачных вершин и не вернешься к Лунному Озеру через месяц.
Эликош ткнулся теплым носом в его ладонь и задрожал, он устал стоять, ему было холодно от ночного тумана, он хотел прижаться к густому меху куртки Тоюса, хотел спрятаться от … От чего? Эх, если бы Тоюс знал.

Глава II.
Переход.
Сколько дней они уже шли по ущелью Коаны? Три? Семь? Двадцать? Время как-то сбилось, потерялось. Дорога по камням выматывала, кроссовки превратились в … в непонятно что, и слова-то не подберешь. Скалы сдвинулись настолько, что если раскинуть руки, можно коснуться пальцами шершавых стен. Часто не видно было даже клочка неба, так смыкались темные вершины. Ночью, если бы не сияние, подаренное Ольге Коаной, идти было бы невозможно, а ночи все удлинялись и удлинялись. Лапы Принца кровоточили, шерсть лохматого свалялась, Трамонтана то и дело садилась на Ольгино плечо, а иногда и прямо на лоб Принца. Тот не спорил, сил на мелкие разборки, да что там, даже на разговоры, не оставалось. Где конец этой ДОРОГИ? И есть ли он вообще?
В одну из ночей появились тени, они скользили по стенам, едва заметные в слабом сиянии, исходящем от Ольги. Человеческие? Звериные? Нет, просто неясные пятна, подрагивающие на каменных изломах. Нишка вяло тявкнул для приличия и, опустив морду, забыл о них. А Ольгу тени обрадовали, ей подумалось, что это предвестники окончания пути или хотя бы передышки. А потом прилетели бабочки. Желтые, они летели стройной лентой прямо перед путешественниками, как огоньки невидимых свечек.
Скалы сдвинулись еще, теперь Ольга с Трамонтаной на плече шла впереди, за ней ковылял Нишка, замыкал вереницу Принц. Дорога шла под уклон, словно спускалась под землю, камни над головой сомкнулись (или это только казалось?), и ущелье образовало пещеру – узкую, как щель или трещина. Но идти стало легче – под ногами была гладкая тропинка. Но желтые проводницы вдруг ускорили полет и растаяли в темноте.
На очередном повороте уклон резко ухнул вниз, и Ольга, не удержавшись, заскользила, пытаясь уцепиться хоть за что-то, за ней кубарем катились собаки, даже Трамонтана, забыла взлететь, только крепче ухватилась за Ольгино плечо. Так кучей малой они и врезались в ледяную воду подземного озера, и сразу закружило и потянуло вглубь. Ольга пыталась поймать Нишку, да куда там, он как самый маленький и легкий первым втянулся в водоворот и был уже где-то далеко или вернее глубоко. А потом завертело так, что и мысли сбились в пузырьки, в пену. Одно желание – вдохнуть, воздух... Крутануло, еще раз, еще, еще … где верх, где низ… и вытолкнуло с такой силой, что брызги разлетелись фонтаном, но Ольга не видела - она дышала и кашляла, дышала и кашляла, и искала собак. А те уже отфыркивались и били лапами по воде, стараясь удержаться на плаву и не хлебнуть водички еще раз. Трамонтана, мокрая и перепуганная, летала над ними, бросаясь то в одну сторону, то в другую. Но берег был рядом, и чуть отдышавшись, все тут же поплыли, а через минуту с все еще колотящимися сердцами были на теплых прибрежных камнях.
Ольга лежала с закрытыми глазами, слушая хриплое дыхание собак и чувствуя щекой дрожание стрекозиных крыльев Трамонтаны, которая опять вцепилась в ее футболку. Воздух, какой славный воздух, им можно дышать, он теплый, он вкусный, он пахнет травой и ночными фиалками, водорослями и нагретыми за день ветвями деревьев, и чем-то еще, знакомым и добрым… лошади! Так пахнут лошади! Здесь, наверное, водопой, а где лошади… там могут быть и люди. Ночлег под крышей им бы сейчас не помешал, а еще бы супчик горячий, или не супчик, но горячий, и мыло и теплая вода и чистые простыни…и …
- Так размечталась, - вслух уже сказала Ольга. – Живы и хорошо.
Она оглянулась – небольшое горное озеро с обрывистыми каменистыми берегами, густые заросли кустов с кудрявыми листьями на другой стороне, дорога … они лежали прямо на куске горного серпантина, поднимающегося откуда-то из непроглядной темноты ночи и уходящего прямо к заснеженным туманным вершинам, освещенным полной луной. Луна была просто огромной, такой огромной, что, отражаясь в озере, превратила воду в молоко. Полное озеро молока. Такая большая чашка молока, для великана. Забавно. Искупались в молоке, почти в молоке. Ольга слизнула каплю, соскользнувшую с мокрой челки на губы – нет, обычная вода, пресная, холодная.
- Встаем, мальчики, встаем, а то замерзнем. Эх, жаль, вас не пошлешь за хворостом. Что ж, Нишка, сидеть, охранять, еще бы ты понял, Трамонтана, останься с ним, пожалуйста. Принц, со мной. В темноте страшно, будешь меня спасать, если что.

Разжигать пришлось прямо ладонью, протянула над кучкой растрепанного хвороста, закрыла глаза, и … вспыхнуло, только тепло от локтя до кончиков пальцев волной хлестнуло и тут же прошло, а огонь уже горит, живой, мягкий. Сразу сон навалился. Ольга накинула на плечи все еще мокрую куртку, свернулась калачиком, проверила Трамонтану – на плече, зевнула собакам и провалилась, отключилась, вырубилась, не чувствуя сбитых, гудящих ног, ноющей спины и мокрой тяжести джинсов. Псы осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, подползли и привалились теплыми боками – самим тепло и хозяйке на пользу.
Словно из ниоткуда прилетевший ветер высушил одежду, пробежал по волосам Ольги, дохнул на шерсть Нишки, тот дернул ушами, но не проснулся.

Глава III.
Встреча.
Тоюс радовался, что Эликош резво скачет по камням, лихо размахивая хвостиком, и маленький, но крепкий витой рожок на его лбу светится в густом лунном сиянии. Наконец-то они смогут дойти до Озера вдвоем, наконец-то Тоюсу не нужно брать малыша на руки, когда тот устанет, да и не поднимешь теперь Эликоша – слишком большим стал его подопечный.
Даже летом в этих местах ночи всегда прохладные, а приближение осени и участившиеся дожди и туманы сделали воздух сырым и вязким, словно сливочный кисель его бабки. Эх, какой кисель был, он пробовал как-то сварганить нечто подобное - да куда там! И еще пироги – румяные, коричневые, из печки. Он хватал их немытыми руками, обжигался и взвизгивал, а бабка ворчала, что вечно его где-то носит, что мог бы и деда дождаться, а не хватать все прямо с огня. Но Тоюсу всегда было некогда, он всегда торопился, не успевал. У маленького Тоюса вечно была куча дел – то рыбалка в ледяной горной речушке, то пора было собирать большие желтые орехи, из которых зимой мать сбивала сладкую медовую густянку, то … да мало ли дел у босоногого мальчишки. Уже потом, когда Тоюс вытянулся настолько, что мать и бабушка стали казаться ему маленькими и слабыми, дед впервые взял его на Лунное Озеро. Подходить близко не разрешил, но Тоюс, скрытый тенью больших колючих кустарников с кислыми ягодами, язык от которых делался синим, как перья маленьких птиц, вьющих гнезда под крышей их дома, смотрел во все глаза, забыв закрыть рот, на табун единорогов, спускающийся с крутой ухабистой тропы прямо к молочной воде Озера.
Озеро и места вокруг него были запретными, никто, кроме сигнальщиков не мог приближаться к единорогам, иначе, так считали все в его поселке, единороги ушли бы – слишком уж пугливы они были. А почему? И тогда никто не знал, и теперь Тоюс оставался в неведении. Почему единороги исчезали? Куда?
Вот и сейчас, когда Эликош взбрыкивал тоненькими ножками, перепрыгивая через выступающие на тропинке камни, Тоюс думал: «А нужна ли будет смена, нужны ли будут сигнальщики? Кому сигналить-то?»
Когда люди решили покинуть горный поселок и двинуться к морю, где гораздо теплее и больше рек, что так важно для жизни даже маленького народа – можно вырастить много овощей и есть чем напоить животных, Тоюс уже стал сигнальщиком. Деду трудно было преодолевать дорогу к Озеру, только раз в году, в самые теплые ночи старик, кряхтя и охая, карабкался с корявой тростью по каменистой тропе, чтобы взглянуть на редеющий табун. И бабушка не встречала теперь Тоюса ни пирогами, ни киселем. Не было уже бабушки.
Мать с младшими сыновьями погрузила в повозку все, что только могла, обняла Тоюса, заплакала, понимая, что могут больше и не свидеться. Тоюс потрепал кудрявые головы братьев. А потом долго смотрел вслед каравану, покидающему родные земли. Дед не ушел, он остался с Тоюсом и единорогами, остался в родных местах. Навсегда.
Незадолго до смерти старика, Тоюс, чувствуя, что долго дед не протянет, принес бывшего сигнальщика к Лунному Озеру – попрощаться. Утром старик умер, и Тоюс похоронил его в маленьком углублении скалы, завалив его камнями.
Вспоминая прошлое, Тоюс не заметил, как миновали поворот, открывающий вид на Лунное Озеро, и опомнился, только учуяв запах дыма. Костер. Прямо на берегу, на больших, облизанных волнами валунах горел маленький костерок, и кто-то был рядом с огнем, но Тоюс не мог рассмотреть их из-за скачущих теней и бликов.
Ускорив шаги и подозвав расшалившегося Эликоша, Тоюс приблизился. У костра спала … женщина. Сигнальщик погрозил Эликошу, и тот притих в стороне, опасаясь подходить близко к огню. Ступая осторожно, чтобы не хрупнули под ногами камни, подошел, присел на корточки. Женщина, высокая и худая, даже истощенная, словно не ела много дней, под глазами темные круги, волосы слиплись, одежда грязная. Рядом, уткнув носы в лапы, спали два непонятных зверя, похожие на козлят или жеребят. Один – крупнее, с гладкой рыжей шкурой, другой – поменьше, лохматый, с закрученным хвостом . Оба зверя спали так же крепко, как и женщина, даже ушами не шевельнули. Тоюс протянул руку, прикоснулся к щеке женщины и сразу услышал глухой угрожающий рык. Это рыжий зверь поднял голову и, еще не совсем проснувшись, приготовился защищать спящую. Сигнальщик замер и осторожно, чтобы не разозлить неизвестного зверя, убрал руку. «Ну и зубы!» - мелькнула мысль, и тут проснулся лохматый. Хлопая сонными глазами, вскочил, встряхнулся и издал такие пронзительные и громкие звуки, что женщина зашевелилась, протерла обеими руками глаза, села и молча уставилась на него так, словно увидела что-то такое, чего просто не может быть. Так они и смотрели друг на друга под завывание маленького зверя. Эликош нервничал в стороне, малышу явно было страшно, но он не рискнул приблизиться к Тоюсу, чтобы найти защиту.
Плохо соображая спросонья (сколько там урвать-то удалось?), Ольга таращилась на незнакомца. Седые, соль с перцем, короткие волосы, широкие скулы и темные, очень большие, внимательные глаза. На нем была черная куртка без рукавов мехом наружу, плотные, какие-то домотканые (так Ольге показалось) штаны, и пронзительно синяя рубашка, рукава которой плотно облегали довольно крепкие, как у крестьянина, руки. Мужчина молчал и не двигался. И тут только Ольга услышала, что глухо, почти неслышно, рычит лежащий рядом Принц. Рычит, но не пытается наброситься, просто предупреждает.
- Тихо, Принц, - сказала Ольга и улыбнулась. – Привет.- А что она еще могла сказать.
И, конечно же, захихикала Трамонтана:
- Привет, - передразнила она. - Самое подходящее слово в данной ситуации.
Мужчина вскинул глаза, он только что заметил феечку, и просто раскрыл рот от удивления, так и не ответив на приветствие. Так бы он и сидел в позе недоумевающего младенца, но Ольга решила, что нужно как-то наладить общение:
- Знакомьтесь, это Трамонтана, - она кивнула в сторону крылатой насмешницы, это Принц, как вы уже слышали, а это Нишка, и она погладила, все еще лающего пса. Лохматый затих и прижался к ней боком. – А я, я Ольга, Ольга Коана. – а как еще? Не Колокольчиковой же ей представляться.
- Тоюс, меня зовут Тоюс, - медленно, как-то неуверенно произнес незнакомец, словно сам давно не слышал своего голоса.
И тут же затараторил:
- Вам нужно уйти, вам нельзя, здесь нельзя, они уже ждут, идите вниз, иначе, они не придут больше никогда.
Вот так. Куда же идти? Что там внизу? Кто такие «они», и где эти «они», что-то не видно? Ольга все же поднялась на ноги - вскочили и собаки - и, решив не спорить, уточнила:
- Вниз? – и она показала на тропу, в ту сторону, откуда пришел Тоюс.
Незнакомец (или теперь уже знакомец?) закивал головой, заулыбался и уже спокойнее объяснил:
- Надо спуститься с горы, там поселок, это близко. Или подождите, но там, - он указал на поворот, который делала тропа, огибая выступ скалы. – Я скоро, ждите там, на рассвете я приду.
Ольга видела, что он действительно волнуется, что-то его торопит, и решила, что расспросы подождут еще немного, она кивнула, подозвала собак и, обернувшись, чтобы идти, увидела… Кого? Жеребенка? Нет, не бывает у жеребят рогов. Рот у нее раскрылся, как совсем недавно у Тоюса, она замерла, снова повернулась к мужчине, хотела спросить, но передумала и, взяв Принца за ошейник, мало ли что, зашагала по камням, оглядываясь на непонятное существо. Трамонтана летела рядом, попискивая и похихикивая:
- Подумаешь, детеныш единорога, нашла чему удивляться.
Уже в тени скалы, присев прямо на камни, они услышали чистый, переливчатый звук, словно кто-то звенел в колокольчик.


Глава IV.
В поселке.
Девять. Девять единорогов спустились в эту ночь по Лунной тропе. Семь взрослых и два жеребенка, чуть старше, чем Эликош. Они появились из тумана робкой вереницей, опустив морды и поблескивая рогами. Впереди, поминутно оглядываясь, шел старый вожак, который уже несколько лет водил табун на Озеро, где единороги набирались сил на целый месяц. Вода Лунного Озера излечивала болезни и раны, вливала в единорогов жизненные силы. Тоюс слышал от деда, что когда-то давно, еще до рождения его матери, прабабки Тоюса, ручей, питающий Озеро, был могучим потоком, а озерная чаща, переполняясь, изливала из себя реку, что водопадом приносила чудесную воду в поселок. Люди благодарили единорогов за такой подарок, охраняли их от пещерных медведей, которые некогда водились в этих местах, и других хищников. Так появились сигнальщики. Потом медведи исчезли, а обычай остался, и единороги, стоя в тумане Лунной тропы, всякий раз ждали звук колокольчика, который обещал им безопасность.
Девять. Их осталось только девять. Эликош – десятый.
Сейчас Эликош резвился в воде вместе с двумя пришедшими жеребятами. Взрослые единороги не подходили к приемышу Тоюса, фыркали, чувствуя запах человека, а малыши … дети как дети.
Тоюс наблюдал за единорогами, присматривал за Эликошем, не обидят ли, и все же постоянно оглядывался на выступ скалы, за которым, как он надеялся, его ждала неизвестно откуда взявшаяся гостья. Первая за столько лет.
С рассветом единороги медленно потянулись к заснеженным вершинам, Тоюс терпеливо дождался, когда они исчезнут в облаках, и как мальчишка, все-таки что-то от мальчишки в нем все же осталось, помчался, обгоняя даже Эликоша, к повороту тропы.
Женщина спала, прижав к себе громкоголосого лохматого зверя, а рыжий сидел у ее головы, видимо, охранял. Тоюс, помня размер его зубов, остановился в двух шагах и замер. Большой зверь, рыкнул, но как-то дружелюбно, что ли, и ткнулся черным носом в плечо хозяйки.
Проснулась она сразу, оглянулась, словно убеждаясь, что все на месте, и глянула на Тоюса такими измученными глазами, что у сигнальщика что-то екнуло в животе,
от жалости, наверное.
- Пойдем, здесь близко, поселок рядом, - Тоюс протянул руку, но рыжий зверь так рыкнул на него, что руку сама собой дернулась, и Ольге пришлось встать самостоятельно, а жаль, ноги-то уже двигаться не хотели.
- А что за поселок? – больше из вежливости, чем из интереса поинтересовалась Ольга, ей было уже все равно, лишь бы, наконец, оказаться под крышей, лишь бы дали выспаться.
- Был когда-то поселок. Давно, теперь я живу там один, остальные ушли, к морю, в зеленую долину, когда водопад иссяк, жить стало очень трудно – голод, много болезней, много смертей, много горя.
- Совсем один? Ты совсем один в поселке? Почему никто не остался с тобой? – спросила Ольга.
- Я сигнальщик. Я не мог уйти, нужно было позаботиться о единорогах, - и Тоюс погладил идущего рядом Эликоша.
Жеребенок не отставал ни на шаг от него, косился на незнакомку и ее зверей, но звери вели себя спокойно, даже не смотрели в его сторону, только женщина нет-нет, да и поглядывала на Эликоша, но вопросов не задавала.
Рассвет разогнал слабую дымку, висевшую вокруг, и Ольга увидела внизу, под горой, десятка два небольших домиков с круглыми крышами маленькими темными окнами. Поселок действительно оказался заброшенным – из изогнутых узких труб не вился дым, дорожки заросли высокой травой, а местами и чахлыми кустиками.
Тоюс остановился у крыльца серого домишки:
- Вот тут я и живу, вы заходите, а я отведу Эликоша.
За тяжелой деревянной дверью оказалась большая комната с круглым очагом в центре, у стен - деревянные лавки, накрытые шкурами и домоткаными одеялами, на стенах – полки с неказистой домашней утварью. «Не дворец, - подумала Ольга. – Ничего, прорвемся». Вернулся Тоюс, развел огонь, подвесил над очагом большой котел, принес воды. Ольга хотела помочь, но … что она могла сделать, только помешала бы. Поэтому присела на лавку, а через пять минут уже опять спала. Собаки сидели рядом: «кто его знает этого человека, пока еще не ясно - друг или враг».

Глава V.
Или они все-таки разные?
- Давно, когда не родился еще даже дед моего деда, на Землю упал огромный кусок одной далекой звезды, звезды же только кажутся маленькими, на самом деле они такие же большие, как наша планета, а может, и еще больше. Так вот этот кусок упал и взорвался. Взрыв был такой сильный, что горы сдвинулись с места, моря вышли из берегов, затопив леса, поля и поселки. Теперь такие места превратились в болота. Там, где воды не было, начались пожары. Горело все: деревья, дома, даже земля – все превращалось в пепел. Ураганы и смерчи подняли пепел в небо, и настала Великая ночь. Люди, которые остались живы после взрыва, наводнений и пожаров, умирали от голода и болезней, а кто-то просто от горя и одиночества, ведь нелегко бороться за жизнь, если все, кого любил, даже все кого знал, умерли. Когда пепел осел, воды отступили обратно в моря, а горы перестали выплевывать пламя и рушиться, маленькие кучки выживших собрались каким-то образом в уцелевших поселках. Сколько таких поселков на планете? Никто не знает, ведь все сообщения нарушены. Нет кораблей, способных переплыть море, нет кораблей, способных плыть по воздуху, как птицы – да, были и такие, нет таких штук, которые передавали голоса через расстояния – да и были ли? Может, все это выдумки напуганных людей. Знаете, как люди придумывают сказки, чтобы не думать о том, что их пугает, чтобы верить, что, хоть когда-то, все было так хорошо. Я не знаю. И вряд ли кто-то знает. Мы забыли. Если еще не совсем, то, пройдет не так много времени, и в эти сказки перестанут верить даже дети. Да и зачем?
Ольга слушала, затаив дыхание. «Я попала в наше будущее? Или в один из его вариантов? Или это совсем другая Земля?»- думала она.
- А дальше? Что дальше? – торопила она задумавшегося сигнальщика.
Тоюс помолчал немного, глядя на звезды, которые повисли над его домом, как напоминание о той катастрофе, что случилась за много лет до его рождения, и продолжил:
- А потом пришли единороги. Они спустились однажды с Заоблачных гор – большое стадо. Они хотели пить, они устали, словно шли много дней и ночей. И тут… с одной из скал обрушился поток, он за несколько дней заполнил круглую чашу, которая была то ли кратером небольшого вулкана, то ли вмятиной от одного из осколков, на который распался обломок звезды. Пришли и остались. А мы стали охранять их. Потому что ведь красиво. Да и вода, которая пришла вместе с ними, оказалась … чудесной. Она лечила и вливала силы во все, с чем соприкасалась: в людей, в животных, в растения.
Единороги спускались к Озеру только раз в месяц, в ночь полной луны, залечивали раны, купали жеребят. А потом снова уходили в облака.
Так и появились сигнальщики. После взрыва в горы пришли звери, которые спасались от наводнения и пожаров. Их было так много, что добыть пропитание удавалось далеко не всем. Началась охота не единорогов. Особенно страшны были пещерные медведи. Огромные, свирепые, с густым белым мехом, они смогли выжить даже на большой высоте. Боялись медведи только людей. Наверное, по привычке. Вот сигнальщики и проверяли окрестности Озера, а потом звонили в колокольчик.
Пока есть единороги, есть и чудесная вода. Так считали все в нашем поселке. А потом единороги стали пропадать, воды в Озере становилось все меньше…. А теперь я остался один во всем поселке. Вот такая вот история.
Тоюс потрепал лежащего на крыльце у его ног Нишку, который растянулся прямо на теплых, отшлифованных временем, досках, Принца не рискнул, слишком хорошо помнил его оскаленные зубы. И хоть Принц после ужина состоящего из одной жареной рыбы, кажется, решил, что чужой уже не совсем чужой, а все-таки немножечко друг, но держался все же поблизости от хозяйки – а кто его все же знает, надо быть начеку. Ольга, наконец-то чистая - Королевство королевством, а душ-то ей устроили все же в маленьком деревенском домике - в одежде Тоюса, которая хоть и была невероятно широкой, но так приятно пахла ветром и какими-то травами или цветами.
- А вы? Откуда пришли вы? Я же видел, как ты удивилась, увидев Эликоша, значит, вы спустились не с Заоблачных гор, тогда откуда? – задумчиво спросил Тоюс, продолжая смотреть на звезды.
Ольга глянула на него, укуталась поуютнее в тонкое тканое одеяло и рассказала и о карете, и о Королевстве Ветров, и о драконе, умолчала только о Коане и ее сиянии. Раз сигнальщик не видит его, значит, пусть и останется в неведении.
Тоюс слушал внимательно, но без удивления, словно знал о Дорогах между мирами, а может, просто не верил ей? А потом вдруг спросил:
- А твой мир? Он похож на наш? Твой мир и мой мир – это один тот же? Или они все-таки разные? – как будто подслушал Ольгины мысли.
Трамонтана уснула на ее плече, Нишка бил хвостом по крыльцу, ему снилось что-то хорошее, даже Принц тихо похрапывал за спиной у хозяйки. Только двое из разных (разных ли?) миров сидели рядом, глядя на далекие звезды.

Глава VI.
Город.
Утро было теплым и солнечным. Эликош радостно скакал впереди, Нишка пытался догнать жеребенка, но где там. Впрочем, лохматый не особо переживал, что было заметно по собачей улыбке и весело помахивающему хвосту. Трамонтана порхала, присаживаясь то на рог Эликоша, то прямо на нос к Принцу, который в недоумении мотал головой, подпрыгивал и чихал, но феечка уже летела к Нишке, чтобы подразнить и его, дернув за ухо.
Ольга и Тоюс спускались по широкой, прямой, словно вырубленной прямо в скале дороге со склона, на котором располагался поселок. Это была просто прогулка, самая обычная прогулка. Шли, болтали о мелочах и не очень, всего понемногу:
- А собаки? Ты так удивился, увидев их, у вас есть собаки?
- Не знаю. Может, были когда-то, может, и сейчас есть где-то, я никогда не видел таких зверей.
- А лошади?
- Лошади?
- Да, лошади. Они такие… как единороги, только крупнее и без рога. Лошади бывают черные, и рыжие, как Принц, и в яблоках.
- Нет. В яблоках… надо же… это как?
- Ну, это…как в веснушках, только белых, – и, увидев непонимающие глаза Тоюса, добавила, - Не заморачивайся, это я так.
- Не за-мо-ра-чивайся… смешно. А твой мир… в нем много людей?
- Много, даже больше, чем нужно, - усмехнулась Ольга.
- Это как? Кому нужно? – опять удивился Тоюс.
- Никому не нужно. Просто людей много, а планета маленькая.
- Не заморачиваться?
- Ага, не заморачиваться, - засмеялась Ольга.
Тоюс тоже заулыбался, и сразу подбежали Нишка, Принц и даже Эликош, как же без них что-то интересное происходит.
- А куда мы идем? В тот лес? – Ольга махнула рукой в сторону зеленой низины.
- Это не лес, это Город.
- Город?
- Да, Город. Это место где жили люди до взрыва. Теперь развалины заросли травой, кустарником, деревьями, но кое-что все же осталось. Я часто ходил туда, пока не появился Эликош.
У Ольги опять кольнуло в позвоночнике предчувствие чего-то. Чего-то странного, необычного … или знакомого? Она внимательнее стала всматриваться в темно-зеленые волны, стараясь разглядеть… что? Что она хотела увидеть?
Тоюс, искоса глядя на нее, думал о то же: «Что она хочет там увидеть? Что? О чем думает эта женщина со светлыми мягкими волосами – так хочется прикоснуться и проверить - и какими-то печальными глазами, темными, как кора больших смолистых деревьев». Когда-то Тоюс вырезал из этой коры лодочки, чтобы пускать их в лужах после дождя. Он немного робел перед этой Ольгойкоаной (ему казалось, что это длинное имя древнее, как развалины Города, в который они шли).
Ольга почувствовала его взгляд и слегка повернула голову, чтобы заглянуть ему в глаза, а потом, словно прочитав мысли Тоюса, пожала плечами:
- Не знаю, не знаю. Что я надеюсь там найти, только давай уже поторопимся. Мне кажется, что должно что-то случиться. И мне не терпится узнать что.

Вскоре они уже приблизились к Городу настолько, что стала чувствоваться сырость густой травы, мха и не просыхающей земли. Под ногами зачавкало, словно шли по болоту. Ботинки из кожи козы на деревянной подошве, которые Ольге выдал Тоюс взамен развалившихся кроссовок, сразу намокли и отяжелели, на них налипла глина.
- Я пойду первым, а вы за мной, иначе можно угодить в какую-нибудь яму и нахлебаться воды, грязной, между прочим, - сказал Тоюс, и Ольга, подозвав собак, за которыми прибежал и Эликош, зашагала, глядя на спину сигнальщика. Холодок и покалывание в позвоночнике не проходили, даже, кажется, усилились.
Пока продирались сквозь кусты и высокую, по колено, мокрую, словно от только что прошедшего дождя, траву, ботинки, слава богу, очистились от тяжелой глины, но зато джинсы набрали столько влаги, что Ольга стала спотыкаться почти на каждом шагу. Да и капли, падающие с листьев высоких, раскидистых деревьев, что перекрыли доступ почти всем солнечным лучам, не добавляли энтузиазма. Заросли становились гуще, идти было все труднее. Трамонтана перестала порхать и дразнить собак - ее крылья тоже намокли – и устало присела на Ольгино плечо.
Едва заметная тропинка, которую угадывал разве что Тоюс, петляла и уводила все глубже в лес. Все это напомнило Ольге сказку о спящей красавице. Сколько же лет эти развалинам? И где они?
- Тоюс, а где … где Город?
- Сейчас, уже почти пришли, - Тоюс старательно раздвигал ветки в поисках одному ему известного пути.

- Вот, - прошептал почему-то сигнальщик.
- Что вот? – и Ольга тут же увидела ржавые металлические опоры, вросшие в землю настолько, что виден был лишь закругленный верх.
Тоюс подошел ближе и стал срывать мох. Под слоем голубоватого бархатистого мха обнаружились камни – ровные кубики, серые, с едва заметным рисунком, прорезанным на одной из граней. Часть кубиков была закреплена между металлическими опорами каким-то розоватым раствором, а часть была рассыпана вокруг, как детали детского конструктора. Ольга потянула один из них, камень с чавкающим звуком выскочил из земли. Ольга не смогла сохранить равновесие и села на моховую кочку.
- Черт, как всегда… а, ладно, все равно уж, и так вся хоть выжимай.
Он оттерла камень пучком травы, погладила его – резная поверхность была гладкой, словно камень был еще и отшлифован или покрыт каким-то составом. Держать камень было тяжело, и Ольга положила его прямо перед собой, она так и не встала с мокрой кочки. Узор, нет, не узор, иероглифы. Только… это совсем не те иероглифы, которые были знакомы Ольге в том мире. Похожи, но не те. Собственно Ольге не была специалистом, но … голову могла дать на отсечение – таких иероглифов нет и не было в ее мире.
И тут что-то толкнуло, или нет, не толкнуло, нахлынуло, как волна, горячая и сухая (даже ботинки, кажется, высохли). Рука Ольги сама собой потянулась и накрыла надпись. Ладонь засветилась, словно под ней кто-то зажег яркую, очень яркую лампу. И Ольга услышала, прямо в голове, как у шизофреников, услышала: «открыть проход».
Тоюс замер, он тоже почувствовал горячую струю воздуха, псы примолкли, Эликош от неожиданности присел как-то по собачьи, Трамонтана съехала с его рога и, забыв про крылья, плюхнулась в траву, но тут же взлетела и зависла над Ольгой.
- Скорее, скорее! – закричала Ольга. – Тоюс, доставай другие камни, они говорят, на них написано что-то про проход.
- Какой проход? – Тоюс не мог отвести взгляд от светящейся ладони.
- Не знаю, пока не знаю, мне нужны другие, мне нужны все камни. – Ольга кричала, но не замечала этого. Она смотрела на руку и боялась, что сияние исчезнет.
Тоюс, все еще не понимая, что же все-таки происходит, нагнулся и один за другим стал вытаскивать камни, одни поддавались легко, другие приходилось откапывать, выцарапывать из земли и опутавших ее корней трав и деревьев. Один за другим, в ряд, он ставил камни перед странной женщиной, женщиной, которая светилась, женщиной, с которой разговаривали камни Города.
Горячие волны шли одна за одной – Ольга перемещала ладонь, читала, переставляла камни, пытаясь из кусков сложить целое. Снова накрывала рукой, что-то шептала – Тоюс не мог разобрать что, и опять передвигала камни, кажется, даже не замечая их тяжести.
Волны высушили все: одежду, волосы, шерсть собак, листву, даже трава пожелтела, а Ольга все читала и читала. Наконец, камни, уложенные на тропе, выстроились так, как ей показалось правильно – фраза сложилась:
- Только единорог может открыть проход в неизведанное, ищи хрустальную стену – за ней другой мир, жди круглой луны, – прочитала Ольга и посмотрела на грязного запыхавшегося Тоюса.
- Единорог? Круглая луна? – прошептал сигнальщик.
- Да.
- Так вот почему они приходят в Ночь полной луны, они знают, как открыть проход. Значит, они были всегда?
- Да, - снова кивнула Ольга. – Что за хрустальная стена?
- Не знаю, сохранился только один кусок стены, но хрустальный ли он? Не знаю. Что такое хрустальный?
- Прозрачный, похож на лед, на стекло, - объяснила Ольга.
- Стена, которую я видел, дальше. Она вся затянута мхом и водорослями, я не проверял, что под ними, я не хотел, чтобы она рухнула. Ведь это часть нашего прошлого.
- Идем, - решительно приказала Ольга. – Я должна увидеть сама.

Глава VII.
Стена.
Тоюс опять шагал впереди. Только теперь он шел очень быстро, просто вламывался в заросли, ломая ветки и приминая траву, Ольга еле успевала за ним, Нишка скулил, Принц молчал, но дышал тоже тяжело, Эликош плелся в хвосте вереницы. Малыш явно устал, и Принц то и дело оглядывался – он принял единорога в стаю и должен был теперь защищать и его.
- Мы не успеем, нам придется ночевать здесь, в Городе, - ворчал Тоюс. – Я думал, это будет просто небольшая прогулка.
«Еще бы сказал – свидание», - усмехнулась про себя Ольга.
То и дело натыкались на развалины древних строений, а в одном месте вода промыла участок еще довольно прочной дороги из разноцветных отшлифованных плит. Деревянные подошвы опять промокших ботинок стучали по ним, словно отсчитывая время. Время, которое хранило тайны странного, почти исчезнувшего, но все же еще немного живого – да-да, Ольга чувствовала это - Города.
Когда промокли все до самой последней ниточки, Тоюс, раздвинув ветви кудрявого кустарника, усыпанного маленькими черными ягодами с пыльным налетом, сказал:
- Всё, пришли, - и, придержав колючие ветки, пропустил Ольгу вперед.
Большая глыба, поросшая синим мхом и увитая тонкими нитями желто-зеленых водорослей, торчала прямо на тропинке. «Если это не хрустальная стена, то … зачем же тогда были эти иероглифы, и почему они прочитались?» - подумала Ольга.
Она медленно подошла к глыбе и, словно решившись идти до конца, стала срывать с нее растительный нарост. Мох снимался легко, отваливался сразу большими пластами, только водоросли, как крепкие нейлоновые нити держали небольшие ошметки. Тоюс достал нож и стал помогать Ольге. Вскоре часть стены, которая была обращена к ним – а то, что это была стена, Ольга уже почти поверила - но на поверхности держался еще слой земли и грязи. Ольга взялась оттирать все это, срывая пучки мокрой травы. Поверхность, гладкая, очень гладкая. Жаль, что нет солнца. Хотя… Ольга протянула руку – опять ударило теплом от локтя до кончиков пальцев – и на ладони засветился небольшой, но очень яркий шарик. С минуту Ольга удивленно смотрела на «фонарик», а потом прильнула лбом к прохладной гладкости стены. Стекло. Или хрусталь. За толщей прозрачного хрусталя Ольга увидела корни. Корни и нитки водорослей. Они нашли, нашли. Они нашли стену, которая открывала проход. «Фонарик» погас так же внезапно, как и появился. Тоюс уже не удивлялся, только подумал: «На какие же чудеса еще способна эта женщина, пришедшая из ниоткуда? Или она сама чудо? А впрочем, не важно, надо очистить другую сторону».
Забыв про усталость, Ольга и Тоюс снова взялись за работу. Собаки в недоумении бродили вокруг. Трамонтана, усевшись на верхний, неровный слом, о чем-то задумалась. Только Эликош стоял у самой стены, и тонкие ножки его почему-то подрагивали от волнения. Ольга то и дело посматривала на него: «Неужели он тоже чувствует? Только единорог может открыть проход в неизведанное, - думала она. - Сможет ли Эликош?»
Когда сумерки уже готовы были превратиться в ночь, стена, очищенная от многолетнего - многовекового? - нароста, наконец-то стала совсем прозрачной. Нет, не совсем. Ольга опять «вызвала» «фонарик». На стене, точнее на ее обломке, размером чуть выше человеческого роста и чуть шире метра, вились то ли трещины, то ли линии, словно границы государств на карте, а участки между ними – большие и маленькие – были разных оттенков. Едва заметно, совсем чуть-чуть, но Ольга была уверена, что не ошиблась.
Пока Ольга рассматривала линии Хрустальной стены, а то, что они нашли именно ее, не сомневался уже никто, Тоюс наломал хвойных лап, утоптал мокрую траву и застелил место ночлега. Идти обратно в темноте было небезопасно.
Эликош так и стоял у стены, казалось, он собирается проткнуть ее рогом, но почему-то не решался. Ольга пыталась увести его, но малыш упирался, и она оставила его в покое – пусть стоит, кто знает, что он видит в этой хрустальной темное, вдруг он разглядел другие миры.
Только присев на лапник, Ольга поняла, как же она устала. Ныла спина, гудели ноги, голова раскалывалась, словно по ней стучали молотком. Она успела подумать, что спать в такой сырости – рискованное мероприятие, можно и воспаление легких подхватить, что нужно бы постараться вызвать эту горячую волну или хоть костер разжечь, но не успела – глаза сами собой закрылись, и вот она уже видит сон. Ей снилась музыка, как когда-то давно, может, еще в детстве. Музыка, и что-то еще, о чем она, проснувшись, сразу забудет. И ладно, сны должны оставаться снами – неуловимыми, как ветер, или предчувствие.

Тоюс невероятным, ведомым только людям далеким от цивилизации способом, развел все-таки костерок и теперь сидел, глядя в огонь, ворошил прутиком красные угольки, взбивая летучие яркие искры, исчезающие в темноте. Ему не спалось. Он думал. Думал о далеких мирах, о единорогах, которых его народ спасал много лет, для того только, чтобы эта женщина нашла проход и … и ушла, ушла навсегда. А то, что она уйдет, Тоюс понял сразу, сразу, как только увидел ее, еще тогда, у Лунного Озера.
Трамонтана, которая за весь этот трудный день не проронила ни слова, вдруг присела на руку Тоюсу:
- Так бывает, Тоюс, так бывает.
- Я не знаю, как бывает, - огрызнулся сигнальщик.
- Единороги, - продолжила феечка. – Ты должен думать о единорогах, о том, как спасти их.

- Я не знаю, как спасти. Я думал … я хотел… подняться к Заоблачным далям… однажды… вместе единорогами. Но идти туда одному… а если… кто тогда будет звенеть в колокольчик?
- Теперь ты не один, – и Трамонтана упорхнула, снова уселась на осколок Хрустальной стены и, кажется, заснула.
Тоюс еще долго сидел, смотрел на огонь и думал. Но усталость взяла свое, и под утро уснул и он. Ему снились… что? Что это было? Что-то страшное, холодное, огромное, это что-то несло угрозу всем, но в первую очередь единорогам.

Глава VIII.
Болезнь.
Тоюс очнулся от своего короткого и страшного сна. Костер, конечно, погас, и разводить его вновь не имело смысла, нужно было возвращаться в поселок. Он глянул на Ольгу. Она тяжело дышала, в груди у неё что-то клокотало и булькало, словно каша на огне. Сигнальщик наклонился над женщиной и почувствовал жар, щеки женщины пылали. Тоюс дотронулся до лица, забыв даже про зубы Принца, Ольга была горячей, такой горячей, как будто долго сидела у огня. Нишка и Принц, проснувшись, тоже заволновались – они чуяли запах болезни. Тоюс легонько тряхнул женщину за плечо, она открыла глаза, удивительные темные глаза, тяжело вздохнула, попыталась сесть, но тут же откинулась на хвойный настил:
- Не могу, не могу встать. Голова чугунная, болит, дышать трудно.
Подлетела и Трамонтана:
- Придется нести, сама не дойдет, и оставлять здесь нельзя, такая сырость убьет кого угодно.
- Да-да, конечно, нужно нести, - засуетился Тоюс.
Он поднял Ольгу, сделал несколько торопливых шагов, а потом вернулся:
- Нет, не донесу, слишком далеко, - он опустил женщину, которая, кажется, уже была без сознания, на лапник, развернулся и нырнул в заросли. Принц кинулся за ним, а Нишка остался, привалился теплым боком к хозяйке – хоть что-то.
Сначала вернулся Принц, а через минуту из кудрявых кустов выбрался Тоюс, он нес длинные тонкие побеги какого-то растения. Тут же на привале острым ножом сигнальщик срезал два тонких деревца, очистил их от ветвей и стал плести что-то вроде носилок. Работал он быстро, то и дело оглядываясь на больную. Ольга не шевелилась, только временами что-то шептала, но так тихо, что Тоюс не мог разобрать слов. Он торопился, и вскоре получилась достаточно крепкая конструкция. Осторожно переложив женщину, он укрыл ее своей курткой и надежно привязал к носилкам.
Принц сосредоточенно наблюдал за Тоюсом, то и дело показывая зубы, – «не навреди хозяйке, незнакомец». Нишка суетился, бегал кругами и жалобно подвывал, но Тоюс не слышал и не видел ничего. Он взялся за носилки и быстрым шагом, не оглядываясь на собак и Эликоша, которые тут же поспешили за ним, двинулся по тропинке.
Тоюс очень старался тянуть равномерно, но густая трава все же тормозила движение, носилки дергались, и Ольга всхлипывала, словно ребенок, а сигнальщик вздрагивал, как будто ему самому становилось больно.
Когда вышли из Города, носилки все-таки не выдержали, зацепились за камень, раздался слабый треск – это переломилось деревце. Тоюс развязал Ольгу, закинул ее на плечо и понес в поселок.

Ольга пришла в себя только через несколько дней. Все это время она металась в бреду, то шепча нечто неразборчивое, то вскрикивая, то совершенно отчетливо произносила «единороги… жди круглой луны… другой мир». Тоюс ухаживал за ней, как мог: поил отваром из ягод зимнего дерева, укладывал на лоб размятые в ступке плоды голубой штеры или просто держал за руку. Собаки тоже не отходили от хозяйки: Нишка поскуливал, а иногда просто плакал, как человек. Принц молча сидел рядом, кажется, он не спал даже ночью. Трамонтана принесла какие-то мелкие беленькие цветочки и велела Тоюсу положить их под голову больной, сигнальщик не спорил – он готов был на все, что угодно, лишь бы помогло, лишь бы выжила.
Ольга открыла глаза, в голове еще шумело, обрывки странных снов все еще бродили в тяжелой голове, словно тени, но сознание было ясным. Рядом, держа ее за руку, дремал Тоюс. Принц, увидев, что хозяйка проснулась, кинулся лизать ей лицо. Он разбудил Нишку, лохматый сразу понял, что беда миновала, и хвост его весело застучал по деревянному полу.
Услышав возню, проснулся и Тоюс. Он взъерошил и без того растрепанные волосы, потер покрасневшие от нескольких бессонных ночей глаза и улыбнулся:
- Есть хочешь?
- Нет, - улыбнулась в ответ Ольга.
- А будешь, - и Тоюс вскочил, засуетился, забегал по комнате.
Вскоре в круглой печи уютно потрескивал огонь, булькала, закипая, вода, голодные собаки облизывались, видя, как Тоюс бросает в котел разные вкусности, на краю плиты, подальше от жара, томился в глиняной кринке настой из душистых трав и таинственных ягод.
А после, когда собаки, довольные выздоровлением хозяйки и вкусным завтраком, убежали по своим делам, Тоюс завернул больную в меховое одеяло и вынес на крыльцо. От свежего прохладного влажного после прошедшего ночью дождя воздуха у Ольги закружилась голова, но все равно было так хорошо снова чувствовать ветер, запахи промокшей травы, так хорошо, что страшные сны, которые снились ей во время болезни, распались на тысячи осколков и улетели вместе с легким порывом ветра.

Глава IX.
За единорогами.
- Мне нужно вернуться к Хрустальной стене, - стала просить Тоюса Ольга, как только головокружение, шум в ушах и предательское дрожание в коленках, после десятка шагов по лужайке у крыльца. прошли.
- Смотри, тучи идут в сторону Города, - отшучивался Тоюс. – Не хотелось бы снова тащить тебя, больную, на пушинку, прости, ты мало похожа.
Не хотел он возвращаться. Стоило только вспомнить об этой прозрачной гладкости, которая должна была забрать навсегда неожиданную гостью. И ужас, ужас холодного, ледяного, сна, приснившегося ему в ту ночь, пробегал по всему телу. И сразу же приходила мысль о единорогах. В нем зрела решимость – надо идти, – зачем он ждал столько лет? Почему не сделал этого раньше? Надо идти, вот только Ольга немного окрепнет. Надо. Не может же Эликош остаться единственным.
Когда бока новой луны округлились, приближая полнолуние, Тоюс и Ольга снова сидели на крыльце, глядя на конопато-звездное небо. Только ночи теперь были уже не просто прохладными – трава к утру седела от инея, скопившаяся в углублениях вода подергивалась хрустящей корочкой льда.
- Я собираюсь идти… - начал было Тоюс и замолчал.
- Куда? В Город? – вскинулась обрадованная Ольга.
- Нет, я пойду вместе с единорогами… если хоть кто-то еще остался. Поднимусь к Заоблачным вершинам. Я должен узнать… я должен найти их.
- Ты думаешь … они еще живы? – осторожно спросила Ольга.
- Не знаю. Я ничего не знаю, - Тоюс опустил голову.
- Я с тобой.
- Нет, - решительно мотал головой Тоюс.
- Я иду с тобой, - и, видя, что сигнальщик снова собирается протестовать, повторила.- Я иду с тобой. И это не обсуждается.
- Но кто придет к Лунному Озеру с колокольчиком, кто останется с Эликошем, если … если я не вернусь?
- А некому будет слушать твой звон, и … и мы пойдем все вместе.
- Но Эликош …
- Эликош родился там, он пришел оттуда, он помнит … не может не помнить, - Ольга вздохнула. – А возможно, и знает, где его брат и мама.
- Я хочу уйти на рассвете, следом за теми, кто придет – если придет – к Лунному Озеру, так что не важно, знает малыш что-нибудь или нет… Останься. – Тоюс быстро взглянул на женщину и тут же отвел глаза.
- Нет. Я чувствую. Мы должны идти все. И Эликош … нам не обойтись без него. Я чувствую, - уверенно повторила Ольга и замолчала, словно прислушиваясь к чему-то недоступному Тоюсу.
- Тогда … У нас всего три дня на сборы, - решился Тоюс. – Ты точно сможешь дойти? Камни, холод, снег – это не легкая прогулка в Город. А ведь ты и …
- Смогу. Надо, чтобы смогла.

Тоюс собирался сосредоточенно, проверял все по нескольку раз: шипы на ботинки, если тропа окажется покрыта льдом, кожаные ремни – каждый растянул, промазал каким-то белым жиром из глиняного горшочка, ножи, куртки …
Ольга занялась провизией: сушеные кусочки овощей и фруктов, ягоды, вяленая рыба и козье мясо.

Единороги пришли. Семь. Семь единорогов. Теперь всего семь. Ни одного жеребенка. Они вышли из тумана не сразу, пофыркивающие. Сбившиеся в кучку, испуганные скитальцы.
На рассвете – Ольга совсем замерзла, дожидаясь в зарослях – взбодренные чудесной водой Озера единороги потянулись по Лунной тропе.
- Пора, - сказал Тоюс, и Эликош, оглядываясь на сигнальщика – не отстал бы – пристроился к остаткам родного табуна.
Шли молча, держась на небольшом расстоянии, чтобы не нервировать и без того испуганных единорогов, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о камень. Не запнуться о пучок чахлой сухой травы или неизвестно откуда взявшийся корень давно погибшего дерева.
Сначала туман был густым и липким, оставлял на одежде крупные холодные бусины росы, пропитывал сыростью. Но вскоре облака остались позади, внизу, солнце взошло, и снежные шапки заиграли бриллиантовыми переливами, пуская в чистое небо тысячи маленьких ярких радуг. Ольга поскользнулась, но Тоюс успел схватить женщину за руку и удержать от падения. Вскрикнула Трамонтана, сидевшая в кармане Ольгиной куртки:
- Осторожно!
- Остановимся, - прошептал он. - Нужно привязать шипы, дальше будет еще больше ледяных участков. Мы догоним, я быстро.
Он усадил женщину прямо на холодный камень и ловко притянул к ботинкам острые костяные шипы, потом так же быстро справился со своими, и заторопился:
- Быстрее, они уже далеко, держись за меня, тут очень крутой подъем, сама не справишься. Скоро перевал, мне кажется, уже близко.
Собаки быстро догнали единорогов, а Ольга и Тоюс, запыхавшись, карабкались по неровной, усыпанной камнями тропе. Но зато согрелись. Ольге даже стало жарко от такого забега.
На перевале лежал уже недавно выпавший снег. Единороги замедлили шаг, вот-вот откроется то, что до сих пор срывала от глаз огромная махина горы. Ольга заволновалась, неизвестность пугала, но и любопытство не дремало. Что же там?
За перевалом была огромная цветущая долина, изрезанная мелкими речушками и поблескивающая маленькими озерками. Но чтобы попасть в долину, нужно было пройти по тропе мимо голой, покрытой льдом скалы, напоминающей перевернутую сосульку. Вдоль сосульки шла узкая трещина, а в ней чернота. Ледяные наросты не таяли и выглядели так странно среди сочной зелени и ярких крупных пятен цветов.
Единороги зафыркали и как-то боком, косясь на трещину, торопливо обогнули диковинную скалу и стали спускаться в благоухающую чашу долины. Лишь Эликош приблизился к разинутой пасти разлома, потянул носом, чихнул и шагнул в черноту.

Глава X.
Морозильник.
Принц заволновался, ему явно не хотелось идти за Эликошем, но свою стаю нужно охранять, а Эликош теперь свой, и пес, глухо рыча, двинулся за единорогом. Тоюс и Ольга переглянулись:
- Ты думаешь…?
- Не знаю. – Тоюс пожал плечам.
Желоб, по которому пришлось спускаться, был покрыт волнистым слоем льда, словно гигантская улитка проползла, и если бы не шипы на ботинках, пришлось бы туго. Эликош сразу потерял равновесие, присел и стал съезжать вниз как с горки. Нишку Ольга успела ухватить, а Принц, тормозя когтями, устремился вслед за единорогом. Только спустя некоторое время Ольга догадалась зажечь «фонарик», и чернота трещины осветилась мягким желтоватым огоньком.
- Думаю, проще последовать примеру Эликоша, чем пытаться цепляться за лед, - предложил Тоюс.
- Пожалуй, - согласилась Ольга.
Прижимая к груди лохматого и ухватив за ошейник Принца, она стала скатываться по желобу. Присевший Тоюс догнал их, и все кучей, заваливаясь на поворотах, заскользили по ледяной трубе. «Просто аквапарк какой-то! – успела подумать Ольга. – Только замороженный».
Спуск длился несколько минут, становилось все холоднее, и, наконец, труба вынесла их в огромный зал. Ольга усилила свет «фонарика», подняла руку, и увидела, что они находятся в большой куполообразной пещере: пол затянут инеем, над головами гроздья сосулек-сталактитов, она поежилась – а если одна из них сорвется? – а стены…стены…
Тут вскрикнул Тоюс, он тоже увидел … Единороги, взрослые и совсем малыши, были вморожены в прозрачно-ледяные стены, как муха в кусочек янтаря. Сколько же их? Ольга, чувствуя, как в животе все скорчилось, скрутилось от ужаса и жалости, медленно двигалась вдоль стен и, касаясь рукой прозрачно-ледяной - гробницы? холодильника? Мертвы они? Живы?
Эликош так и сидел, как собака подогнув ноги, он чуял своих, видел их и не понимал, ему было страшно, так страшно, что он даже забыл, что можно прижаться к Тоюсу лбом, прося защиты.
Под ногами хрустели кристаллы инея, а Ольга не могла оторвать глаз от кошмара, в который они попали. Что за чудовище сотворило такое!
- Это Серебристая… и Старший, - хрипло прошептал Тоюс, останавливаясь перед замершей парой единорогов.
Ольга вздрогнула – так резанул тихий голос давящую тишину пещеры. И тут взвыл Нишка, а следом … поджав обрубок хвоста, вжимаясь в колени хозяйки, как-то по-щенячьи, запищал Принц, бесстрашный защитник. Опомнился и Эликош – вскочил на свои тонкие, подгибающиеся от страха ножки и кинулся к сигнальщику. Трамонтана, смотревшая из кармана Ольгиной куртки, всхлипнула и, забыв про холод, вылетела и закружилась вокруг придавленных ужасом и жалостью спутников.
И тут - нет, Ольге не показалось – глаз Серебристой вздрогнул, зрачок заметался, и, боясь обмануться, женщина увидела слезу, которая выкатилась и сразу замерзла, маленькой бусинкой зацепившись за нижнее веко.
- Живы! Они Живы! – закричал Тоюс, достал свой нож и ударил по ледяному стеклу. Лезвие скользнуло по стене и, тоненько звякнув, отскочило, оставив лишь едва заметную царапину.

Глава XI.
Они возвращаются.
Тоюс усердно, с каким-то даже остервенением бросался с ножом на стену еще и еще, но ему так и не удалось отколоть даже маленького кусочка льда, только едва заметные царапины – вот и весь результат невероятных усилий и желания освободить несчастных.
Эликош метался по замороженной пещере, замирал на секунду возле неподвижных матери и брата и снова бросался по кругу, оскальзывался, поднимался и опять бежал, как карусельная лошадка, потерявшая опору и сбившаяся с пути. Иней хрупал под копытцами, словно лопались личинки каких-то отвратительных насекомых. Ольге стало тошно: от этого звука, от воя собак, от вида обезумевшего Тоюса, от мельтешения Трамонтаны, от холода, от искрящегося опасностью льда – от всего. «Фонарик» на кончиках ее пальцев мигнул и погас, и сразу накрыло тишиной, нет, тишина – это что-то приятное, успокаивающее, а в этом безмолвии была угроза. Ольга почувствовала - не слухом, не кожей, а чем-то еще - что за толстыми ледяными стенами, которые держали в плену удивительных, чудесных, но таких несчастных единорогов, кто-то ворочается, копошится, сворачивается в клубок, шевелится. Кто-то? Или что-то? Огромное, больше пещеры, в которой они находились, страшное, как кошмарный сон, голодное и беспощадное. Оно рядом, оно чувствует их, оно хочет их: их кровь, их жизнь, их мысли. Оно сожрет их без остатка, если сможет, а оно сможет, оно уже готово к броску, готово к обеду.
«Бежать, надо бежать, - мелькнуло в Ольгином перепуганном сознании. – Но… но… как же? как же? Как же единороги? Нет, она не может. Не сможет, ни за что не сможет бросить их тут, в огромном морозильнике чудовища».
Сияние, которое минуту назад было лишь призрачным облаком, выплеснулось, вспыхнуло с такой силой, что закружилась голова, потемнело в глазах, заложило уши, как перед обмороком. Пытаясь удержаться на ногах и удержать сознание, Ольга протянула руку в надежде опереться хоть на что-то. Рука коснулась скользкой холодной страшной стены и … вошла в нее по локоть. Лед сдался, растаял, отступил. Дальше! А что дальше?
Тоюс, не отрываясь, смотрел на женщину – она светилась! Лучи, яркие, теплые, живые, расходились по кругу, проходили сквозь собак, малыша, Трамонтану, сквозь него, наполняя невероятной силой, и, натыкаясь на стены, свивались в огненные жгуты, которые проникали в лед и плавили его, резали, крошили. Под ногами захлюпала вода, иней скорчился, потемнел и раскис, а вода прибывала и прибывала. Стены размякли и оплывали, в пещере стало жарко, как в солнечный день в июле.
Единороги оттаивали – кто-то уже дергал ухом, кто-то мотал головой, а некоторые рвались на свободу: еще наполовину скованные льдом, они толкались грудью, а кто-то и передними ногами, отламывали куски, крошили их копытами, бились, натыкались на острые сколы – лопалась кожа, кровь смешивалась с ледяной кашей, превращая ее в розовый коктейль.
Глаза Ольги были закрыты. Ей не нужно было зрение – она и так все чувствовала: чудовище паниковало – пища вырвалась на свободу, еда убегала от него, и злилось – кто посмел?
Единороги – те, кому уже посчастливилось вырваться – вставали кольцом, опустив головы и нацелив витые, местами все еще покрытые льдом рога, на уже почти сдавшуюся ледяную стену. Они держали оборону, она знали, про чудовище, они тоже чуяли его.
Вода, холодная, обжигающе холодная, уже дошла до колен, но никто даже не почувствовал этого. Единороги, большие и маленькие, оттаивая, выстраивались в кольцо, теперь им не было страшно, теперь их много, они вместе. Это не по одному, внезапно, незаметно.
Тоюс держал на руках Нишку, который уже не мог стоять сам - вода скрыла бы его с головой. Передними лапами в его бок упирался Принц, его тоже захлестывало водой, которая все прибывала и прибывала, закручивалась крохотными воронками и звенела волнами с ледяным крошевом. Эликош прижался к матери и, как вся его семья, направил свой рожок навстречу опасности, Старший – теперь не крупнее брата – тоже был рядом с Серебристой.
Когда последний пленник достроил и без того плотное кольцо своих сородичей, вмешалась Трамонтана:
- Выходите, скорее, выходите, оно приближается! – и, вцепившись в мокрое ухо Эликоша, так отчаянно захлопала крыльями, словно хотела оторвать малыша от земли. Коротко и резко ржанула Серебристая, и жеребята один за другим, прикрываемые взрослыми единорогами, вспенивая воду, зашлепали к выходу. Матери подталкивали малышей на подъеме. Хорошо, что скользкий желоб растаял, обнажив песчаное дно, иначе пришлось бы совсем туго.
Тоюс, все еще с Нишкой на руках, двинулся за спасенными. Он боялся оставить их хоть на минуту. Он был хранителем. Он хотел увидеть их свободными. Хотел увидеть огромный табун, про который он слышал лишь от деда, да и то считал, что это сказки.
Единороги, его единороги вернулись, теперь вернуться и люди, Лунное Озеро наполнится водой.
Ольга так и стояла в центре пещеры, в холодной воде с закрытыми глазами, но сияние уже начало гаснуть. Сначала поблекли свитые в жгуты лучи, рассеялось излучаемое тепло, и вот уже осталось чуть заметное облако туманного света, окружавшее Ольгу со времени встречи с Коаной. Принц ухватил неподвижную хозяйку за край меховой куртки и потянул к выходу – стало заметно холоднее, вода, много холодной воды – это плохо. Ольга очнулась и, вздрогнув от обжигающего холода, почти бегом ринулась к выходу.

Глава XII.
Чудовище.
Сидеть среди ярких цветов, в запахе сочной благоухающей травы и греться, греться под таким нужным, таким родным солнышком. Ольгу знобило, то ли от ледяного холода, пропитавшего ее насквозь, то ли оттого, что в голове до сих пор урчали мысли голодного монстра. В нескольких метрах от нее сидел Тоюс, он старался согреть мокрого испуганного Нишку, завернув в свою голубую рубашку, которая невероятным образом осталась сухой. Только Принц чувствовал себя хорошо, он почти высох и снова был на посту - присматривал за вернувшимися единорогами. Взгляд напряженный и уши настороже, словно тоже слышал или чувствовал это мерзкое движение под землей, чувствовал и боялся – за всех.
Единороги сбились в кучу, большую, белую, переливающуюся разными оттенками, клубящуюся гривами, поблескивающую рогами толпу. Казалось, они держат совет – что им теперь делать, как быть, ведь монстр жив, он хочет есть, он готов снова начать охоту, а добыча так близко, добыча так уязвима, добыча не может уйти – ее место здесь на горных лугах. Только здесь, среди солнца, чистого воздуха, травы, зеленеющей круглый год, и могут выжить эти таинственные, необыкновенные, пришедшие из древних сказаний и легенд существа. Существа, которыми придумало питаться, ужасное ледяное нечто. Нечисть, словно взявшаяся из преисподней, нет, из обмороженной, лишенной даже капли тепла, глубины. Чудовище, с ледяным нутром, с выстуженной душой, не знающее сострадания и добра, желающее лишь есть, есть, есть - вытягивать жизнь из всего светлого, что попадается на пути его голода.
Первой дернулась Серебристая, за ней весь табун повернул головы в сторону ледяной пещеры. Мелкое крошево острых, сверкающих на солнце, льдинок облаком накрыло тропу, по которой единороги спускались к Лунному Озеру. Резкий, какой-то птичий крик взорвал тишину цветущей долины, под землей заворочалось, и мощные удары тряхнули горный луг изнутри. Ольга вскочила, ее качало, уши заложило от все усиливающегося писка. Обернувшись, она увидела длинное узкое щупальце, вынырнувшее из пасти пещеры. Оно извивалось, подрагивая мышцами, которые легко просматривались сквозь абсолютно прозрачную кожу. Усыпанное чашечками маленьких пульсирующих присосок, похожих на студенистые тела медуз, щупальце шарило вокруг - ощупывало траву, камни тропы. Оно искало добычу.
Одна за другой прозрачные длинные змеи выползали на свет. Видимо, они были настолько холодными, что, соприкасаясь с теплым воздухом долины, образовали туманную завесу, колышущуюся, клубящуюся, источающую острый, какой-то больничный запах, словно внезапно открылась дверь аптеки. Туман наползал на траву, и она жухла, скорчивалась, скукоживалась, чернела, как будто ее залили кислотой.
Единороги заволновались, и переливающийся табун рассыпался, выстроившись колючим каре. Витые рога нацелены на дымящийся вход в пещеру. Тоюс и Нишка не успели даже вскочить, так и остались сидеть в траве, молча и неподвижно. Принц встроился в табун, наклонил голову и оскалил свои, так пугающие Тоюса, зубы.
- Надо закрыть вход! – кричала Трамонтана. – Ольга, не стой, используй силу Коаны!
Что случилось после, Ольга помнила только обрывками, кусками картинок. Кажется, она почувствовала, как тугая волна силы, исходящая от единорогов, толкнула ее в спину. Кажется, она не смогла устоять на ногах и упала лицом в почерневшую траву. Кажется, исчезли все звуки, словно кто-то щелкнул пультом. А еще, подхваченная этой силой, она поднялась, и руки… Нет, не руки – сияющие (аж, больно глазам!) лучи, горячие, обжигающие лицо, пульсировали, выстреливая в туманное, копошащееся щупальцами, варево, в черную глубину, таящуюся за ним, прозрачно-голубые волны. Кажется, щупальца испарялись, сначала разваливаясь на куски, которые капали на землю студенистыми лепешками, а потом съеживались и рассеивались без следа. Ледяная оболочка скалы-сосульки слезла с каменного основания, как лопнувшая от ожогов кожа. И сразу после этого камень покраснел, потек, превращаясь в лаву, скала просела и ухнула, похоронив под грудой расплавленной породы голодную нечисть, угрожающую единорогам.
Руки опустились, лучи исчезли, пузырящаяся лава затихла, темнея на изгибах, покрываясь зернистой корочкой. Но этого Ольга уже точно не помнила - она была без сознания. Единороги подходили к неподвижной женщине, прикасались кто теплым носом, кто острием рога – говорили спасибо за спасение? хотели поделиться силой? Тоюс наконец-то выпустил Нишку и бросился к Ольге. Она дышала. Какое счастье! Она дышала! Она жива! Только… словно снова вернулась та ночь, когда он, Тоюс, нашел ее на берегу Лунного Озера, также темнели круги под глазами, та же бледность, та же усталость, лишь губы потрескались, видимо, от жара.
- Ничего, ты справишься. Я донесу тебя. Все будет хорошо, – шептал сигнальщик, приподнимая голову Ольги, чтобы подложить свою еще мокрую меховую куртку. – Все будет хорошо.
- Дай ей воды, и отойди, единороги все сделают сами, ей просто нужно немного сил и … «все будет хорошо», - не удержалась все же и съязвила подлетевшая Трамонтана.
«И снова единороги, единороги, единороги… Или это только сон? Тогда кто же дышит ей в лицо, кто фыркает, кто вливает воду в пересохший, какой-то обугленный даже, рот? Кожу саднит. Что это ожоги? Откуда? Пожар? Дома? В музее? Ее спасли? Она в больнице? Откуда в больнице единороги? Пришли ее навестить? Да, все так просто. Это ведь у всех по-разному: кого друзья, кого родственники, кого коллеги, а ее вот посещаюсь единороги. И ей это нравится!» - Ольга не слышала голосов, звук еще не включился. Тоюс напоил ее, и обморок сменился простым сном. А единороги все подходили и подходили.

Глава XIII.
Ты все же уходишь?
- Ты все же уходишь? – спросил Тоюс, за три дня до полнолуния.
- Да. Я не могу остаться. Не знаю, почему. Но чувствую, что надо, что не могу остаться. Иначе, зачем мы нашли Хрустальную стену? Это продолжение, продолжение Дороги, – пыталась объяснить Ольга, а сердце сжималось, и в голове образовывалась такая пустота. Нет, мир, в котором она родилась, покидать было куда легче. Здесь… здесь ей было хорошо. Так хорошо. Так хотелось остаться – подниматься к Лунному Озеру, встречать и провожать единорогов. Теперь их много. Не так много, как было когда-то, но табун, можно назвать табуном, а не маленькой испуганной стайкой.
Когда уходили с горных лугов, единороги прощались, прощались, понимая, что навсегда. Они уже знали, что решит Ольга, хоть сама она в тот момент и не была ни в чем уверена, да она и не думала об уходе. Тоюсу, конечно, не пришлось ее нести. Единороги привели женщину в чувство, но сил было так мало, что, если бы сигнальщик не поддерживал ее все время пути, а временами все-таки почти тащил, Ольга ни за что не добралась бы до поселка. Только окунувшись в воду Лунного Озера, она окончательно пришла в себя - туман в голове рассеялся, ноги перестали предательски дрожать и подгибаться, и оставшийся путь она прошла сама.
Весь месяц они старательно избегали разговоров о Хрустальной стене, о ее уходе. Просто гуляли по каменистым тропинкам окрестностей поселка, валялись в желтеющей осенней траве, собирали темно-синие кисловатые ягоды с колючих кудрявых кустов, купались в холодном водопаде. Да, озеро наполнилось, и водопад, пока еще жиденький и слабый, заструился, наполняя поселковый пруд. Люди могли возвращаться.
Тоюс сказал, что с наступлением зимы болотистые места замерзнут и можно будет попробовать дойти до моря, где должен был обосноваться его народ. Только как же единороги? Кто позвенит в колокольчик, кто просигналит им, что путь свободен и безопасен? Эликош? Но малыша страшно оставлять одного, в поселок могут зайти горные кошки – большие пятнистые. Они бродят зимой в округе в надежде поживиться козленком или даже взрослой козой, по глупости отбившейся от одичавшего стада. А ведь Эликош лишь чуть больше взрослой козы. Ему и так придется одному возвращаться из Города, ведь Ольга уходит в Ночь полной луны, когда Тоюс должен быть у Озера. И это огорчало Тоюса еще больше, но он не мог не пойти, и внутри у него все рвалось и бунтовало.
Оставалось только три дня. Сейчас на крыльце, под осенними звездами, в разлитой после дождя свежести, он опять молчал, глядя в небо, он искал какой-нибудь выход и не находил. А остальное… к чему говорить об этом, если … если и так все понятно … ей понятно, ему понятно … и она все равно уйдет, потому что так надо. Что там говорит Трамонтана? «Так бывает, иногда так бывает».
Ольга словно услышала его мысли, ткнулась лбом в его плечо:
- Не надо, Тоюс. Ты же знал, что я уйду, сразу знал. Ты же видел сияние. Это не дается просто так, мне нужно идти. Я не знаю, куда. Туда, куда приведет меня эта сила. Все это не зависит от меня… или пока не зависит, может, потом я научусь … или нет … Мне нравится твой мир, но … он не мой, мой – я должна найти. Думаю, тогда и закончится моя Дорога, не раньше.
- А какой он ТВОЙ МИР? Как ты узнаешь, что ТВОЙ? – Тоюс наконец-то оторвался от угрюмого созерцания неба, развернул Ольгу и посмотрел в ее темные глаза. – Как ты узнаешь?
- Я узнаю, Тоюс, я узнаю. Так как ты узнаешь, что это ТВОЁ. Ведь сейчас ты знаешь это? Откуда? Вот и я, когда попаду однажды в МОЙ МИР, почувствую – МОЙ! Я всё время жила не чувствуя этого, я с детства была уверена, что МОЙ МИР не здесь … и что он найдется.
- Найдется. Обязательно найдется, - вздохнул Тоюс. – Пойдем спать, завтра так много дел, нужно собрать тебя в Дорогу.

Оставшееся дни прошли в мелких хлопотах, которые отвлекали (или это только казалось?) от мыслей о расставании. Тоюс даже улыбался и шутил, но Ольга видела в его глазах, в его опрокинутом взгляде, что он все еще ищет выход… и не находит.

Глава XIV.
Я найду тебя.
Тоюс стоял на Лунной тропе, в сумерках Ольга не видела его лица, но знала, что глаза, его большие темные, чуть раскосые глаза, смотрят только на нее. Кожаная сумка-рюкзак, которую собрал ей Тоюс, давила плечи – сигнальщик постарался и уложил туда все, что только мог, включая ножи, шипы, одежду для смены, запас еды для нее и собак, какие-то травы – он долго рассказывал, как и зачем их используют, но Ольга ничего не запомнила и, вообще, считала, что это лишнее.
- Тоюс, мне нужно идти, скоро взойдет луна, а до Города не близко, – сигнальщик не двигался. - Тоюс, тебе тоже пора, ты не успеешь, единорогам придется ждать.
- Я успею, - и опять замолчал.
Ольга понимала, что нужно просто повернуться и пойти – первой, но тоже не могла отвести глаза от темного сумеречного силуэта. Навсегда. Она уходит навсегда. Еще чуть-чуть. Но сколько ни стой, сколько ни смотри, момент расставания все равно уже наступил. И они оба понимали это.
- Тоюс… иди ты, пожалуйста.
- Да, сейчас.
- Пожалуйста, я не хочу, чтобы ты смотрел мне вслед.
Тоюс сделал шаг к ней, и она уже тоже дернулась ему навстречу, но … он вдруг развернулся и быстро, почти побежал, вверх по тропе. Ольга смотрела на исчезающую в темноте горной ночи тень, а когда, все же, опустив голову, отвела взгляд, услышала:
- Я найду тебя. Я обязательно найду тебя. Я не прощаюсь. Ольгакоана, – он так и называл ее, как послышалось ему в ту, первую встречу.
Эликош ткнулся носом в ладонь – давай, надо идти. Ольга верила, что малыш помнит дорогу к Хрустальной стене, потому что она-то уж точно заблудится среди едва заметных тропинок Города. Нишка прыгал, предчувствуя большую прогулку, Принц, кажется, тоже был рад. «Собаки-путешественники», - усмехнулась про себя Ольга.
- Пора, - Трамонтана осторожно присела на плечо. – Мы снова в Дороге, мы все. Так бывает. И потом… он же найдет тебя, он же обещал.


Глава XV.
Сквозь Хрустальную стену.
Когда дошли – удивительно легко и быстро – до Хрустальной стены, «круглая луна», как и говорили камни, висела над зарослями Города, словно огромный электрический фонарь. Свет ее отражался в хрустале, проходил сквозь него, выхватывая то ли тени темных ветвей на другой стороне, то ли тени других миров. Ольга даже не стала зажигать огонек, так было светло. Извилистые линии, которые она увидела еще в первый раз, проступили ярче (или это только казалось?).
Ольга зачем-то погладила стену и почувствовала, что некоторые участки теплее, она стала сравнивать – а вдруг это что-то да значит. И тут подошел Эликош, оттолкнул ее мордой и замер, снова упираясь рогом в хрусталь. Ольга отошла, она чувствовала, что малыш лучше знает, что нужно делать. «Только единорог может открыть проход в неизведанное».
Ждать пришлось долго. Принц заволновался, Нишка уснул в мокрой траве, а единорог все стоял и стоял. Как будто слушал звуки разных миров, как будто выбирал. Ольга вглядывалась в прозрачную твердь стены, но что можно увидеть в темном окне?
И вдруг гладкая ровная поверхность дернулась, и сначала едва заметные, как рябь на воде, потом все усиливающиеся, все учащающиеся волны заскользили по хрусталю, заволновали прозрачность. Эликош очнулся, покрутил головой, оглянулся на Ольгу и кивнул (или показалось?). Нет, точно кивнул. И она поняла – пора. Подошла к малышу, погладила его кудрявый лоб, заглянула в синие-пресиние глаза:
- Спасибо, малыш. Прощай. Береги Тоюса, - и женщина поцеловала Эликоша.
- Нишка, Принц. Трамонтана, мы уходим, прощайтесь.
Собаки бросились к единорогу, закружили вокруг него, Принц подпрыгивал, пытаясь лизнуть его, но Эликош уже был готов к тому, зачем и пришел сюда. Наклонил голову и, кивнув в последний раз, проткнул рогом один из участков покрытой рябью стены.
И все - сразу исчезла и рябь, и волны, и сама стена – проход был открыт. Что же за ним?
Ольга заглянула в темноту – кажется, лес. Темно, силуэты деревьев, пахнет смолой.
- Идем? – обратилась она к своим спутникам.
- Идем, - ответила ей Трамонтана. – Это наша Дорога.
Она нырнула в проход и сразу исчезла в темноте. Следом прыгнул Принц, не оглядываясь, не сожалея - он шел с хозяйкой, он должен охранять ее, должен быть рядом. Ольга хотела подхватить Нишку, чтобы шагнуть в неизвестность вместе, но лохматый вырвался и отскочил в сторону.
- Нишка, не время играть, нам пора, луна скоро зайдет. Надо торопиться, - уговаривала его Ольга.
Нишка присел в паре метров, он виновато опустил голову: «Прости, хозяйка, я должен остаться, – говорил весь его вид. – Мне было хорошо с тобой, но … прости, прости, теперь мой мир здесь. Я уйду с Эликошем, кто-то ведь должен позаботиться и о нем, пока Тоюс будет искать свой народ. Я не могу бросить его».
Все это Ольга увидела в его глазах, в прижатых ушах, в поджатом хвосте и поняла, что уговаривать бесполезно, бессмысленно, он уже все решил. А как же она? Ольга заплакала. Нишка, ее Нишка, ее лохматый. Как же теперь без него? Пес подошел к ней уткнулся в колени, словно успокаивая, подсунул голову под руку – погладь, на прощание. Ольга присела, потрепала, обняла, что-то прошептала на ухо, а слезы катились и катились.
- Всё, - встала, наконец, она. – Прощай, Нишка, прощай Эликош.
И, закрыв ладонями лицо, чтобы удержать, загнать обратно непослушные капли, сделала шаг.