Обратно меня вели той же дорогой, по еще более пустой улице. К подвалу своему уже подходил, как к дому родному, тем более обстановки там прибавилось – на полу теперь небрежно валялась старая рваная телогрейка, мелочь – а приятно, и главное тепло. Через час мне принесли еду, естественно отвратную, но и ее я ел с удовольствием. Что я знал точно – людей на убой не кормят.
Я просидел довольно долго, возможно часов пять, и меня почти сморил сон, как в дверном проеме, освещенный узкой полосой света появился председатель, имени которого я так и не знал. Он закурил на свежем воздухе, и спустился ко мне, присел на телогрейку рядом.
- Ну, здравствуй, Денис. А я то уже заждался. Итак, ты действительно прибыл сам, это я знаю, ты такой же, как отец. Рассказывай, сколько у тебя человек, где штаб, сейчас держите связь, нет?
- Погодите, во-первых, вы упомянули отца, уже неспроста, во-вторых я думал, что меня будет допрашивать Совет и далее, и… хотя бы представьтесь.
Председатель затушил сигарету об пол, провел рукой по лицу, и на мгновение замерев, резко глянул на Дениса. – Константин Викторович Сухоруков, будем знакомы.
…и время тогда смутное было, пошлое, гнилое, да всего и не расскажешь, и не надо. У нас кто как выживал, кто приспосабливался – совесть, конечно уже боком, зато вроде живешь, или честный, такими все кладбища забиты. Мало кто все понимал, смотрели все, видели единицы. Отец твой ведь тонким человеком был, при всей своей напускной грубости и резкости, оказывался мягким и чувствующим, он же писателем был, а это сразу творческий человек, и к тому всему Родину любил. Ему все это разложение ножом по сердцу, а пытаться что-то кому-то доказать, показать, бесполезно, я уж не говорю изменить. Надоело ему все тут, взял и ушел. В то время, ну и до него, много войск наемных образовывалось, по их словам тогдашним для мирных целей, он туда и направился. Там имя сменил, что бы никаких корней, никакой памяти, Из Дмитрия Куринова в Милорада Курича назвался. А там и душа зарубцевалась, и совесть закостенела. Но природой данного у человека не отнять, харизматичный человек был, и четкий такой , прямой, даже в чужой армии хорошо шел, через пару лет уже другую страну родиной называл. А вернулся он через девять лет, уже командиром отдельного пехотного корпуса. Свой город родной он лично уничтожил, повешенные на каждом дереве висели, живых не оставляли. Вообще войска объединенной европейской республики, они раньше евросоюзом назывались, когда первые попытки к объединению устраивали, что бы весь центр захватить меньше месяца потратили, воевать то было не с кем, только дорога длинная до Столицы… Наши войска мобилизовать не успели, да и некому уже было, половина правителей наших уже который раз за жизнь продались, как привыкли, а те что почестнее и постыдливей, а ведь были и такие, бежать пытались на восток. А как только власть сбежала, так и на фронтах паника началась, маршалы, генералы тоже позиции бросали и на чем угодно, как можно дальше.
- Удалось?
- Одному удалось, в Совете сейчас сидит. Ну у Столицы попытались сопротивление организовать, да куда там… Конечно в город первым отец твой рвался. Вошел. А там хаос, люди простые, жители кто куда, кто в квартирах, домах своих оставался – не верили, что их предали так быстро, кто уйти пытался. Всегда у кого штыки – тот и главный, вот Дима то и стал главным. Потом верховное командование его официально восточноазиатским округом командовать поставило. Для нас европейская часть Родины, а для них – западная азия. А матери твоей он обещал вернуться, когда уходил, и вернулся, ее уже не спрашивал. А она вот кого воспитала, и вот ты здесь. Вообщем если ты действительно настоящий сын своего отца, то дальше у нас все пойдет правильно. Ты меня выслушаешь и, или согласишься, или отправишься на расстрел.
- Уже выбор…
- да, нас учили быть гуманными. Значит, первым делом тебя отпустят, ты восстановишь свои связи, начнешь работать со своим движением вновь. Совет я убедить смогу, и мы сделаем вид, что ты занимаешься организацией обеспечения порядка на свободных территориях. То, что для этого тебе понадобятся люди неудивительно, и подозрений не вызовет. Сейчас все вкратце, я тут тоже рассиживать не могу. – председатель замолчал, задумался, через некоторое время заговорил вновь, тише, не смотря собеседнику в глаза – Совет недееспособен, они надеются выторговать, выпросить, незнаю, как именно, мир у захватчиков, возможно пожертвовав еще землями, может быть людьми, они боятся войны. Когда ты наберешь сил, Совет отправится в отставку.
- Сам? Они не захотят ведь.
- Не захотят, ты отправишь. Когда Совет будет уничтожен, и последняя помеха освобождения Родины будет устранена, мы обсудим наши дальнейшие действия.
- Но это же нелепо – уничтожать Высший Совет, значит лишить последние свободные земли руководства! Я пришел, что бы победить захватчиков, а вы собираетесь стрелять своих!
- Не кричи, руководства никто не лишится, ты возьмешь на себя армию, я кое-как справлюсь со всем остальным. Я предоставил тебе выбор, будь добр им воспользоваться.
- Если это единственный путь…
- Именно, молодец, ты выбрал. Встанешь во главе, поведешь войска, ну а я скромно буду твоей правой рукой.
- Я левша.
- Тем более. Ладно – председатель поднялся, опираясь о стену. Подал руку Денису – вставай, тебя проводят к месту твоего обитания, а я направлюсь в Совет. Тебя скоро вызовут, будь готов.
Двое человек вышли из камеры, из застоявшейся сырости в промозглую свежесть. Старик уже собрался скорым шагом направиться в Зал Совета, как молодой окликнул его – Константин Викторович, погодите!
Старик обернулся, подождал пока Денис подбежит к нему.
- Константин Викторович – Денис наклонился к самому лицу председателя, и тихо заговорил – вы не сказали главного, откуда вы знаете отца?
- Это не для улицы разговор, совсем не для улицы, но все же я был его близким другом, почти до самого конца, остальное потом, иди, солдат проводит тебя к твоему дому.
Старик по лужам зашагал прочь.