Глава 6. Вой.

Отражение никогда не врет. Но если судить по моему отражению в запотевшем зеркале в нашей ванной – я довольно зыбкое, мутное и мелкое существо. Как говориться, Бог создал женщину... зверек получился злобный, но интересный. Так и я – ненавижу всех: Тэйлора, Вивьен, Саманту и чертового убийцу. Даже себя ненавижу, учительница же сказала, что у оборотней нет сердца и способности что-либо чувствовать, а я ей не поверила, сразу за грудь хвататься. Вот и что теперь делать с этими чувствами?
Интересно, что случиться, если я сейчас сигану через узкое окно в ванной, если конечно пролезу? Нет, только новых переломов мне не хватало – гипс только вчера сняли. Рука была синюшней и, казалось, будто я оторвала ее у утопленника наместо своей. Папа говорил, что если я вдруг захочу покончить со своей жизнью, мне надо будет найти самый высокий дом и прыгнуть с его крыши... раз двенадцать. Регенерация оборотней, чтоб она была неладна. У меня даже сложный перелом за две недели зарос.
Я уперлась ладонью в зеркальную поверхность и резко провела вниз. Лучше бы это не делала – увиденное меня не порадовало. Синяки на шее от пальцев Саманты хоть боле менее зажили. А так лицо сильно осунулось, щеки впали. Под зелеными глазами залегли мешки, как от сильнейшего недосыпа. Волосы спутались и разметались по плечами, больше смахивающие на воронье гнездо. Да уж, красотка, какую поискать надо.
-Был бы у меня свой ручной доктор Ватсон, он бы быстро мне бы сказал, кто орудует в этом Пэвансе. – Я присела на край бортика ванны.
Если Митчелл и мог мне попасть под горячую лапу, что очень прискорбно и вообще весьма сомнительно, то единожды увиденная в больнице девушка – это уже из разряда научной фантастики. Я же не перекидывалась в волка с того вечера в полицейском участке. Я задумчиво почесала макушку, пытаясь наскрести по стенкам черепной коробки хоть одну полноценную идею.
Папа строго-настрого мне запретил возвращаться – обстановка в Бухаресте обострилась. Как-будто у меня тут курорт! Хотя Саманта не пыталась больше на меня нападать, значит, она просто охраняла свою территорию. Но откуда тогда белая шерсть на трупах?
Застонав и обхватив голову, я начала заваливаться назад, как если бы сидела на диване. Ванна явно не диван. И как мне отсюда выбраться? Попыталась опереться на руки, но те предательски разъехались, и теперь я созерцала плиточный потолок.
Я почти не покидала стены собственной комнату вот уже две недели и убийства прекратились. Может кто-то хочет просто изжить меня отсюда? Тогда откуда у них моя шерсть? Обрили меня пока я дрыхла? У тебя паранойя, Ами. Настоящий психоз на почве неразделенной любви!
Да, как же я могла забыть об этом кровопийце. Я конечно в чем-то Тэйлора понимаю. Со мной его явно занесло. Влюбиться за пару дней невозможно. Даже если бы он серьезно мной увлекся, то попытка самоубийства Вивьен все перечеркнула. Я сама бы так поступила.
Я вспомнила как в больнице, сразу после наезда, Тэйлор дал слово, что никогда не бросит Вивьен, что всегда будет рядом. А я сидела рядом и успокаивающе гладила Вив по руке, приговаривая что все будет хорошо.
И вправду – сегодня ее должны были привезти домой. Бабушка с идиотской улыбкой на губах преподнесла мне эту весть сегодня за завтраком. Я ковырялась ложкой в каше, а она расписывала, как врачи в Пэвансе творят чудеса: подняли на ноги девушку за пару недель. Я же пробурчала, что с местными врачами чудо – Вивьен осталась жива.
В кого я превратилась? Из сильной, ехидной, гордой в жалкую, одинокую, зависящую от самовлюбленного принца. Нет, это не я. Человеческая маска, пропитанная ядом чувств, которую придется отдирать от лица вместе с кожей, крича от боли.
Кое-как выбравшись из ванны, я снова встала напротив зеркала, пытаясь отыскать хотя бы намеки на прежнюю Амиру. Собственное лицо стало ненавистно. Размахнувшись, я со всей дури (потому что разумом тут и не пахло) врезала кулаком по зеркалу. Салют осколков и горячая струйка на запястье. Вместе с зеркалом разбилась и моя глупая любовь, стерлась в порошок. Мое сердце восстановлению не подлежит. Осталось только вымести мусор из души.
Черт, а больно-то как! Да уж знамо, что не щекотно! Оторвав от рулона туалетной бумаги большой кусок, я замотала им порезанное запястье. Надеюсь, бабушка не подумает, что я вены еще и резала.
Морщась от тянущей боли в руке (такими темпами мне скоро их совсем ампутируют), я пошла вниз, вдруг, по каким-то неясным причинам, у бабушки на кухне заваляется бинт и йод. Шона сидела за столом и с гробовым выражением лица раскладывала пасьянс. На меня она не смотрела – обиделась, что я не говорю, почему у меня мировая скорбь. А я просто не хотела обсуждать Тэйлора с бабушкой. Я Тэйлора вообще не хотела обсуждать.
-Тебе машину из Румынии привезли. – Знаю, как долго она разучивала эту равнодушную интонацию голоса перед зеркалом, для непослушной меня. Ведь знает, что я сразу начинаю чувствовать вину. – Прости, что не сказала раньше. Я боялась входить тебе в комнату, ты там и так мебель крушишь.
Машина? Очень вовремя. За окном моросил дождь, настукивая, только ему одному ведомую, мелодию по крыше. Снова пасмурно! Да сколько можно? Почему нельзя порадовать мою израненную душу солнечным теплом.
-Там холодно, одень! – свернутая комком кофта ударила меня в голову, уже, когда я была на пороге. Бабушке бы в бейсбол играть, с такой-то подачей. Меня бы снесло в сторону, если бы я не уцепилась за косяк двери. Я хотела проворчать что-нибудь обидное, но из-под глубокого капюшона не была видно серого грустного неба. Хоть что-то.
Моя любимая! Они тебя не обижали? Оказывается, чтобы перевезти машину из Бухареста в Пэванс надо намного больше времени, чем для перевозки человека в металлической птице с немахающими крыльями. Но шоколадного цвета «порш 911 турбо» выглядел как новенький, без единой царапинки. Машина, словно частичка Румынии, родного дома. Похрюкивая от удовольствия, я прыгнула на водительское сидение, не открывая дверцы. Потянувшись к приборной доске, я сразу начала закрывать крышу, не хватало еще, чтобы дождевая вода натекла в салон.
-Амира! Ух ты, это твоя машина? – нет-нет-нет! Это была Вивьен в обнимку с Тэйлором, который просто лучился счастьем, словно фосфора нажрался. Правда, увидев меня, он немного стушевался, общение со мной его заметно не вдохновляло на подвиги. Это только Вивьен, удостоверившись, что Тэйлор ее не бросит, искала со мной дружбы. Даже несколько раз звонила домой, пока я находилась в добровольном заточении.
-Я же в ней сижу. – Грубить не хотелось, как и разговаривать. Уставившись в одну точку на асфальте, через лобовое стекло, я ждала, что блондинка мне еще скажет.
-А я уже соскучилась по твоей грубости. – Слава Всевышнему, она не поднимала тему о том поцелуе, из-за которого она собственно и попала в больницу. Делала вид, что ничего не произошло.
-И что, я должна кинуться тебе на шею? – пробубнила я, не отрывая глаз от очень интересной трещинки в дороге.
-Амира, не надо. – А его голос мне противнее вдвойне, как скрежет ногтей по школьной доске. Меня даже коробит.
-Ты давно не появлялась в школе. Все думают, что серьезно больна. – Глаза застлала кровавая пелена. Главное спокойствие, только спокойствие. Я же решила, что все в прошлом. Я теперь та Амира, которой на всех начхать с высокой колокольни.
-Через несколько дней у всего класса экскурсия к горам. Мы даже ночевать в лесу будем. Я бы хотела, чтобы ты пошла с нами. – Хочет она. А корпорацию «Microsoft» она не хочет?
-Я говорю вам свое окончательно и бесповоротное «может быть». – Ухмыльнулась я, вдавливая педаль газа до упора.
Я уже отвыкла от машины, и она немного петляла по дороге. В окно заднего вида, я видела, как удалялись фигурки целующихся Тэйлора и Вивьен. Ну и пусть целуются, мне же все равно.
Порш рассекал воздух по прямой дороге, распугивая прохожих и дворовых шавок. Из динамика магнитолы доносился женский голос:
I can see when you stay low nothing happens, does it feel right?
Late at night things i thought i put behind me hold my mind.
I just know there's no escape now once it set it's eyes on you.
But i the one to stare it in the eyes.
Я буду смотреть страху в глаза! Отличная песня. Я увеличила громкость, все набирая скорость. Некогда не думала, что Пэванс такой большой город. Я вообще ничего кроме леса, школы и собственного дома из этого города не видела.
Понемногу темнело, а дождь все шел. Мои глаза быстро привыкли к полумраку, я свободно различала дорогу. Но вот поворот не заметила.
В это время я думала обо все, что случилось со мной здесь, в этом лесном городе. Конечно, я думала о Тэйлоре и тех пяти месяцев, что мне придется провести здесь, зная, что он рядом.
Дорога вильнула вправо, а машина так и продолжала ехать вперед. Вивьен можно понять – она думала, что может потерять того, ради которого хочется есть, пить и встречать новый день. А что теперь... пустота. Может Тэйлор не вампир, а инкуб. Претворяется необычайной красоты парнем и сводит девушек с ума. По щеке скатилась одинокая слеза. Но я же хочу жить! Я гордая и никем не покоренная волчица, мне не нужен парень. Тогда почему я не пытаюсь остановить машину?
Порш вылетел за ограждение дороги, на мгновение повиснув в воздухе. С оглушительным грохотом, машина упала на землю, продолжая нестись вперед с умопомрачительной скоростью.
Почему-то мне вспомнились непонятные строчки, возможно вырванные моей цепкой памятью из фильма или книги про любовь:
И сердцем, как куклой, играя, он сердце, как куклу, разбил.
И свет в конце туннеля оказался табличкой: «Выхода НЕТ!»
Хотя о чем это я? Мне некто не разбивал сердца! Меня некто не бросал! Это я напридумывала себе счастливую мелодраму, всего один раз поцеловавшись. Может он вообще просто проверял, насколько я ему противна? Не вырвало от поцелуя, значит можно дружить. А я сразу любовь-морковь и счастье, в качестве приложения.
Дерево возникло как-то неожиданно. Вцепившись в руль, я пыталась объехать его, но машина лишь закружилась на месте, подняв кучу елочных иголок и земли. Но в дуб (или тополь, кто их в темноте разберет) я врезалась точно капотом.

***

Как больно! И почему так темно? Ой, я же глаза еще не открыла. Лежу на руле, а над головой проходит толстая ветвь. Повезло, нечего не скажешь. Где-то в небе ухнула сова. Глубокая ночь. Я подвигала сначала одной рукой, потом другой. Так, ничего себе не сломала и то хорошо.
Ай! Я что позвоночник сломала? Тогда почему так горячо и больно. Кости захрустели, словно меня ел какой-то тираннозавр. Только не здесь.
Дверь, как ни странно открылась легко, понадобилось лишь пару раз пнуть ее ногами. Сил стоять на ногах не было, я лишь каталась по земле, разрывая на себе одежду. Оборотень не теряет над собой контроль в полнолуние, но в момент сильного стресса или переживания зверь вырывается наружу. Из глотки доносился лишь животный рык, смешанный с поскуливанием. Землю взрывали уже когти, крепкие и острые, как ножи.
Спустя минуты три, я деловито встала на четыре лапы и отряхнулась. Принюхавшись к ночному воздуху, я потрусила в глубь леса. Какая-то лесная живность следила за новым хищником издалека, лишь глаза поблескивали где-то в чаще. Пару раз пришлось гавкнуть на слишком смелого кабаненка, который решил испробовать молодые клыки на матером звере. Обиженно завизжав, тот скрылся в буреломе. Затем раздался многозначительный хруст веток – кажется, кабаненок позвал мамочку. Я сорвалась с места и остановилась лишь, когда хрюканье за спиной стихло. Вот и бегай по этому лесу, когда каждый норовит шкуру на прочность испробовать. Неблагодарные, тьфу на вас!
-О, смотри! – нет, не смотри. Мужчины с ружьями пусть лучше отвернуться. Всего их было пятеро и все довольно оскалились, увидев белоснежного волка. Они же всего лишь фотоохотники и ружья у них игрушечные, чтобы воров отпугивать? Ну почему мне так не везет?
-За шкуру такого крепыша нам много отвалят! – и ведь не боится. Дуло двуствольного ружья уперлось мне почти в лоб. Я прижала уши и грозно зарычала. А чтобы мои намерения, не дай бог, спутали с мирными, я распушила шерсть, став сразу еще в два раза больше.
-Тебе будет совсем не больно. – Успокоил. Я рванулась вперед, будто хотела ранить человека. Тот вскрикнул и закрыл лицо руками, я же с места стартанула влево.
За спиной раздался громогласный лай – они спустили собак. И немаленьких, если судить по громкости лая. С камня сиганула в довольно глубокую лужу, сделавшись как давешняя хрюшка. Мутная вода ручьями стекала по длинной шерсти на пузе, оставляя кляксы на земле. Пара черных, как смоль, волкодавов уже показались в поле зрения. Глаза налиты кровью, на груди белая пена и клыки в палец толщиной. Что-то мне захотелось домой. В кроватку, под одеяло. Мама!!
Собаки быстро сокращали расстояние между нами, а где-то уже слышались голоса охотников. Люди упрямы, они не упустят столь лакомую добычу. Только после смерти оборотень примет человеческий облик, и я стану местной городской легендой. Не дождутся!
Не знаю, как он меня обогнал, может уже ждал в засаде, но человек в темной куртке и с ружьем выскочил прямо перед носом. Прогремел выстрел. Охотник стрелял в упор, с такого расстояния невозможно промахнуться. Но он ошибался. Я перемахнула через него, за долю секунду до выстрела. Пуля попала в какую-то из собак, послышался полный боли визг.
Я же, не оборачиваясь, продолжила ночной забег. Наверно, со стороны я похожа на призрака леса – белый размытый силуэт стрелой несется между деревьев. Все же мне суждено войти в легенды, в качестве неуловимого хищника.
Человек остался позади, но собаки и не собирались отставать. Правда, их стало на одну меньше. Черные тени мелькнули справа и слева. Сволочи, берут меня в клещи. Гонят, небось, к какому-нибудь обрыву, где у меня не будет выхода и я, отчаявшись, брошусь на противника, превосходящего числом. Висеть мне, тогда как охотничий трофей на стене или пылиться чучелом в музее естествознания.
Так-с, это дерево подходит. Волк, как и собака, из-за строения своего позвоночника не может взобраться на дерево, чем всегда пользуются более ловкие в этом плане кошки. Оттолкнувшись от рыхловатой земли задними лапами, я взлетела по стволу, хватаясь за ветки уже человеческими руками. Успела подтянуться, чувствуя пятками горячее дыхание псов. Их человеческим обликом не обмануть, они чуяли во мне волка и беспомощно прыгали внизу, захлебываясь лаем.
Наверху, устроившись в развилке двух толстых веток, я сжалась в комочек, подтянув к груди колени. Густая листва давала мне отличную маскировку. Люди подбежали и оттащили собак от дерева, постоянно целясь в пустую тьму вокруг. Поднять голову они так и не додумались.
-Мне только кажется или я магнит для различных неприятностей. С любым другим оборотнем это бы никогда не случилось. Все же сама осторожность! – свесив ноги, я спрыгнула. Подушечки лап спружинили о землю, смягчив удар от падения. Я даже не успела прийти в себя, совершив два обращения за отрезок менее пяти минут. Так и себя потерять можно, оставшись с половинчатым разумом.
Тучи, наконец, разошлись, обнажив кругляшек луны. Необъяснимая тоска зажала душу в железных тисках. Низкая, слегка рокочущая нота родилась среди безмолвия, выросла, зазвучала, потом поднялась выше, выше и закончилась резким, хрипловатым воем. Минута, другая тишины и снова несется по лесу угрюмая волчья песня. Где-то из глубины мне отозвались другие волки. В этой маленькой музыкальной фразу, сливаясь в непонятное звучание, слышаться гнев и страдание, и вызов, и ужас. Звучит волчья перекличка и, взлетая над черным лесом, поднимается к безответному ночному небу. Никто не откликнется... И снова из темноты несется протяжный зловещий голос. Какая-то странная потребность, какая-то непреодолимая сила рвет эти звуки из горла зверя; словно нет другого выхода для накипевшего на душе волка. И все это выливается наружу в этих тоскливых, берущих за душу звуках, будоража лес и его обитателей.
Далекий огонек привлек мое внимание, заставив оборвать песню. Кажется, костер. Рот наполнился слюной – ветер донес аромат горячей пищи. Я не думала сейчас, что огромный волчара может напугать тех, кто сидит возле костра. А если это те охотники? Хотя они остались далеко позади, с другой стороны.
У костра некто не сидел. Его трепещущий огонек лишь освещал бок синей палатки. Значит спят. И то хорошо! Подкрадываясь, почти ползя на брюхе, я подобралась к кастрюле, что висела над огнем. Подцепив когтем крышку, я обнюхала влажным носом всю поверхность, тщательно облизанной еще до меня, кастрюли. Вот, жадины, не оставили голодной волчице даже поджарок.
Палатка была застегнута не до конца. Просунув сначала в нее нос, а потом и всю лобастую голову, я тщательно осмотрелась. Всего лишь один парень и тот крепко спит, разбросав в разные стороны руки. Протиснулась во внутрь, оставив на молнии палатки клочки шерсти. Рюкзака с припасами я не отыскала, что меня озлобило. Есть хотелось очень сильно, из моего нутра доносились утробные звуки – желудок требовал еды.
В другой конец палатки я нагло перешла по парню. Тот протестующе застонал и открыл глаза. Боже, как он орал. Были бы у меня пара лишних лап, обязательно зажала бы уши. Схватив зубами что-то темное и напоминающее одежду, я сделала лапы от этого истерика. Ну и волк, чего пугаться-то? Как-будто я хотела его съесть!
Когда истошный вопль «пострадавшего» хоть немного умолк, я остановилась. Уже руками распутала слегка покусанный моток тряпок. Это оказалась просто необъятная черная толстовка, которая опустила до колен. И кроссовки толстовке в тон. Руки опять тряслись. Нет! Унять волчью ипостась, находясь в душевном беспорядке, почти невозможно. А так и загрызть кого можно. Вытащив из одной кроссовки шнурок, я туго обвязала его вокруг шеи. Так обычно делала Александра, когда наступала ломка по человеческой крови. Это как наркотик, а сестра решила завязать с убийствами всего несколько месяцев назад и жутко мучилась. Теперь обращение остановит боль от удушения шнурком. До дома я доберусь на своих двоих, пусть и в ужасном настроении.
Так. А теперь вопрос на повестки дня... то бишь ночи. В какой стороне дом?