Два года до кризиса Обливиона.
Риэль.
Над горами Джерол полыхал рубиново-красный закат. Последние лучи солнца окрашивали бледно-розовым заснеженные ели, обледенелую дорогу и воздушные арки эльфийских руин, стоящих на пологом склоне. Это место было одним из тех блаженных уголков Сиродиила, где хочется остаться навсегда и не возвращаться назад, в несправедливый мир. Риэль помнил много таких мечтателей и отшельников, очарованных красотой гор… и нашедших в них свою смерть. Кто-то заблудился в хитрых лабиринтах руин, кто-то замёрз до смерти, на кого-то упал камень… Горы и руины не хотели, чтобы люди и меры нарушали их покой. Горы и руины были жестоки, как только могут быть жестоки древние камни. Горы и руины были терпеливы, как может быть терпелива холодная Вечность. И всех, кто нарушал их покой и не уходил, ждала смерть.
Тот, кто сейчас прятался в глубинах Риэля, был горд и владел магией, но что значат жалкие фокусы людишек и остроухих в сравнении с древней мудростью камня и чародеями древности? Горы помнили их, но они ушли. Ушли и люди, понимавшие камень. Они все уходят, а камень их помнит…
По выбеленной снегом дороге простучали копыта, и к руинам вылетел серый в яблоках конь, нёсший всадника в чёрном плаще с капюшоном. Всадник был молод, весел и глуп. Но с ним была смерть, и она защищала его. Горы не могли причинить незваному гостю вреда. Горы могли лишь наблюдать.
Человек слез с лошади, огляделся по сторонам и направился ко входу в руины. Риэль ждал. Ждал, как хищник, спрятавшийся в засаде. Риэль знал. Знал, что гость идёт убивать. И Риэль смеялся. Смеялся молчаливым смехом камней.
Гость исчез в тёмной дыре, некогда бывшей парадным входом. А что произошло в руинах, знали только они.
Текли минуты, растягиваясь в часы. Закат догорал, на небе показывались холодные и равнодушные звёзды. А под толщей камней, в холодной затхлой глубине, сражались человек и эльф. Воин и маг. Убийца и жертва. И жертва победила.
Человек с трудом выбрался из руин, одной рукой держась за стену, словно нащупывая себе дорогу, а другой закрывая лицо, страшно обожжённое. Он ослеп.
Горы молчали. А человек всё шёл и шёл, вперёд и вперёд. На краю обрыва он остановился, постоял секунду и сделал шаг. Последний.
Раздался затихающий крик. Риэль поймал в каменные сети новую душу.
Звёзды сияли на чёрном бархате небес, а на земле отражением их света искрился снег. На белом фоне брызги алой крови казались диковинными цветами. На снегу лежало изломанное тело бледного тёмноволосого юноши с серебряными глазами, в которых отражалось ночное небо. На его обожженном лице застыла радостная и счастливая улыбка.
Снег обиженно захрустел под чьими-то сапогами. Подошедший к телу человек был одет в чёрный плащ с капюшоном, такой же, как у юноши. У него были короткие каштановые волосы и безумные светло-карие глаза. Человек наклонился над телом, и на его губах сверкнула злорадная улыбка.
- Теперь они ни за что не заподозрят меня!
Печальный чалый жеребец трусит по обледенелой дороге к Бруме, царапая лёд зимними подковами. Всадник придерживает чёрный свёрток, перевешенный поперёк седла, и нервно оглядывается по сторонам, но его не видит никто, кроме звёзд, лун, да затаившихся в кустах волков.
« Теперь никто не заподозрит, что за всеми этими смертями стою я. Я не мог подставить своего Глушителя. Я не мог предать Братство. Но подставил и предал. Тех, кто превратил мою жизнь в кошмар. Они заплатят. И Лашанс – прежде всего.»
Мэтью Белламон холодно рассмеялся, заставив волков в кустах взвыть. Чалый панически заржал и взвылся на дыбы. Уведомитель натянул удила, и направил коня по дороге. Надо было успеть добраться до Брумы до полуночи.