Секретарь подал графине Прованской несколько запечатанных пакетов. Сверху лег украшенный печатью с ястребом в синем поле, конверт. Катарэна быстро схватила его, не дожидаясь, пока секретарь взломает печать.
После того как чтение было закончено, Катарэна выслала секретаря, встала и подошла к амбразуре окна. Следовало подумать, очень серьезно подумать над тем, что она только что узнала. Сенешаль графа Веритэ – упокой Господь его честолюбивую душу! – сир де Вертадон сообщал, что его сеньор внезапно занемог и вскоре после этого скончался. При торжественном погребении присутствовали лишь ближайшие вассалы и барон д’Оэн. Дочь графа не появилась, - скромно добавлял в конце своего письма сенешаль.
Отчего на похоронах графа Филиппа был д’Оэн, а Клер - где же была она? Она и барон находились порознь? Что это значит? Быть может то, что, когда д’Оэн узнал, что его будущий тесть при смерти, он заточил где-либо Клер, опасаясь, что, оставшись сиротой и избавившись от жестокой опеки отца, который непременно, любой ценой, хотел видеть её супругой барона, Клер даст д’Оэну решительный отпор?
Действительно, даже помолвка ещё не состоялась, никому не известно о том, что это брак намеревается состояться! Однако, получив некоторую свободу, вместе с тем Клер лишилась своего единственного защитника, и теперь она должна – если только она собирается поступить так – противостоять д’Оэну самостоятельно. Но она в плену у д’Оэна! А он поспешит закрепить свою власть над Клер, женившись на ней незамедлительно – разумеется, после того, как они оба выполнят все предписываемые законом обычаи.
Прежде всего д’Оэн и его невеста обязаны предстать перед королем и просить разрешения сочетаться узами брака, поскольку невеста – сирота, хотя и совершеннолетняя. Её, как дочь пэра королевства, должна выдавать замуж корона. Разумеется, его величество не станет чинить тому препятствий – но останется ещё положенный срок траура (его, впрочем, наверняка отменят, ссылаясь на то, что невесте необходим защитник и опекун) и, кроме траура, определенное количество недель между оглашением в церкви и венчанием, во время которых будут готовиться свадебные уборы и торжества.
Свадьба Клер… Её гибель! Как только король Генрих попишет эдикт о том, что графство Веритэ принадлежит отныне и на веки веков барону д’Оэну и его потомкам – есть множество способов стать вдовцом: падение с лошади на охоте, внезапная лихорадка, нападение разбойников в дороге… Жизнь женщины так ненадежна, её так легко оборвать!
А после смерти Клер куда обратит свой взгляд д’Оэн? На Прованс – Прованс, соединяющий его графство Веритэ на юге и его сеньорию Турель на севере. Вполне возможно, что барон заставит и Катарэну выйти за него замуж… если не захочет заполучить Прованс более простым, но и более хлопотным способом – убив Катарэну и приняв корону графов Прованских из рук короля.
Сколько Катарэна не бьется, но меч, зажатый в руке д’Оэна, постоянно занесен у неё над головой, и когда-нибудь этот меч опустится. Нельзя покорно ждать решения судьбы – Катарэна вступит в свою последнюю битву с высоко поднятой головой, как и полагается наследнице Прованса!
Она посмотрела из окна на город, который так любила с самого детства. Представила, как во двор Осэона въезжает смеющийся барон д’Оэн, спешивается, проходит по залам и галереям её дворца – как хозяин. Она упрямо сжала кулаки. Звоном маленького колокольчика, стоявшего на столе, вызвала пажа.
- Найди сира де ля Фербра и приведи его сюда.
Долго ждать не пришлось. Рыцарь вошел, весело напевая. Катарэна позволила поцеловать себя в губы, но настолько неохотно, что смущенный де ля Фербра отступил на шаг, словно был слугой, готовым выслушать приказание госпожи.
Катарэна взяла письмо, повертела его в руках и бросила обратно на стол. Что-то надвигается.
- Гильом, ты знаешь – граф Филипп умер, - обратилась она к де ля Фербра.
- Граф Веритэ?
- Да, отец Клер. Она осталась совсем одна, - Катарэна вздохнула, приблизилась к рыцарю, прижалась лицом к его груди. Де ля Фербра приобнял её за плечи, коснулся губами рыжих волос.
- Наедине с д’Оэном… Знаешь что, любимый? Пора нам отправляться в Доннэ, к королевскому двору.
- Для чего, любовь моя?
Она закинула руки ему за шею и всмотрелась в загорелое лицо.
- Помнишь, ты просил меня выйти за тебя замуж?
- Как я мог это забыть? – он печально склонил голову. – Ты сказала, что ещё не время.
Катарэна поцеловала его.
- Теперь я согласна. Мы испросим у его величества позволения вступить в брак.
Де ля Фербра молча опустился перед ней на одно колено.
В путь собрались быстро и ехали, нигде не задерживаясь, до Фербра, а оттуда вверх по реке поднялись до Друа. Катарэна не любила столицу, потому что, привыкнув с самого юного возраста всецело распоряжаться в Провансе, она не могла до конца смирить гордыню и своеволие и преклоняться перед Генрихом, своим сюзереном. Катарэна не видела в нем настоящего государя, которого она могла бы уважать за мудрость или истинно королевское величие. Прекрасно зная, что во Франсии все наиболее важные дела творятся лишь по слову д’Оэна, она относилась к королю как к мальчишке, который дурно играет свою роль правителя.
Когда кортеж графини Прованской приблизился к южной заставе Сен-Ксавье, навстречу ему выбежали уже предупрежденные стражники и приветствовали графиню. Высокомерно кивая солдатам, Катарэна осведомилась, где посланный от короля Генриха, который обязан по придворному обычаю встретить её и проводить до её особняка на улице Клош-д’Ор, как раз напротив старого покинутого королевского замка. Ей ответили, что из-за приготовлений к маскараду в Праздник шутов его величество не успел никого назначить на эту почетную должность.
Катарэна задернула занавеску на окне дормеза и продолжила путь без королевского провожатого. Очутившись в особняке, она долго и придирчиво осматривала комнаты, проветренные и вычищенные к приезду хозяйки
- Гильом! – окликнула она следовавшего за ней повсюду рыцаря. – Завтра же мы едем во дворец – я уже отослала своего слугу с письмом. Король согласен нас принять.
Ужинали они наедине. Катарэна задумчиво пила темно-красное вино, почти не притрагиваясь к еде. Вскоре она слегка опьянела, что ещё усилило её мрачное настроение. Вдруг она схватила кубок со стола и швырнула его в ярко полыхавший камин. Де ля Фербра вздрогнул. Катарэна подняла на рыцаря зеленые, странно блестевшие глаза.
- У меня сегодня так тревожно на душе. Успокой меня, любимый, - Катарэна протянула к нему руки.
- Я никогда тебя не оставлю!
- Не сомневаюсь, Гильом…
Ночами становится страшно всем: и вельможе в его большом доме, и бродяге, жмущемуся к ступеням паперти – и на того, и на другого смотрят одни и те же безжалостные всезнающие звезды, которым всегда смешно наблюдать за тем, как несчастные безумные люди копошатся внизу, на земле, пытаясь выжить, отдалить неизбежную смерть. Всё, что есть у них – это не знание, но предчувствие бесполезности того, что они делают.
Изредка, для своего собственного удовольствия, звезды позволяют людям увидеть в смутных образах будущее – отчего-то никогда звездные предсказания не бывают добрыми и благоприятными, всегда они сулят гибель, муки и кровь.
И в ожидании гибели, мук и крови люди, безрассудные люди, хотят растратить сразу всё, что у них есть, чтобы не было жаль, что остались у них ненужные теперь никому сокровища, которые исчезнут вместе с их обладателями. Когда с неба срывается чья-то звезда и, падая, увлекает за собой человеческую судьбу, тяжесть ложится на сердце, словно не легчайшая алмазная пыль разбившейся звезды осела на душу того, над кем она сияла, а тягчайшее предвиденье Рока накрывает человека.
И тогда руки обвивались вокруг рук, и становилось жарко, будто совсем рядом, вокруг, горел адский, но такой неистовый, такой уютный и такой неукротимый огонь, какой бушует на Солнце, и от прикосновения которого возникает жизнь. Болезненно саднили и начинали кровоточить губы от поцелуев – и это было только начало…
На колокольне собора Петра и Павла пробило два часа ночи. Король Генрих, проводив до потайной двери свою любовницу, приближенную даму его покойной матери, Анжелу де Шандеврие, лег в постель и глубоко задумался. Уже сегодня, во время утреннего приема, он даст ответ графине Прованской, который решит судьбу её замужества. Разумеется, госпожу богатого и цветущего Прованса можно было бы выдать за принца королевской крови или владетельного вельможу, недаром герцог Миланский когда-то сделал Катрине предложение, но был отвергнут.
Вспомнив о герцоге Миланском, король украдкой усмехнулся - незадачливый муж достался бы тогда графине и бестолковый правитель – графству. Катрина верно рассуждает – лучше не столь знатный супруг, но надежный союзник и мудрый сеньор. А де ля Фербра – древняя фамилия, об их предке, кстати, тоже Гильоме, по прозвищу Короткий Нос, даже сложили весьма красивую поэму. И, наконец, зимой так скучно – никаких праздников, кроме Рождества Господа нашего и Нового года, а свадьба Катрины и её рыцаря состоится никак не раньше конца ноября, а если устраивать церемонию с подобающей пышностью, то ещё позже – в середине декабря… Вот и повод дать роскошный бал и несколько турниров, вместо того, чтобы томиться в полутемных покоях дворца, вспоминая веселые осенние охоты.
Забавно! – королю доложили, что графиня и де ля Фербра открыто живут под одной крышей, словно их уже обвенчали. Следовало бы прочитать им проповедь о грехе прелюбодейства, но… Король потянулся в постели и вдруг заметил на смятом одеяле золотую сережку с грушевидной жемчужиной – её потеряла Анжела. Генрих взял вещицу на ладонь, слегка подбросил…
В сущности, не его это дело – мешать чьей-либо страсти, и тем более поучать других, когда его собственная совесть отягощена сходным преступлением. Но разве это преступление? Правильнее назвать это сладостным грехом. Вот именно!
Он приветливо примет графиню Прованскую и её избранника и поможет им соединить свои руки перед алтарем… А свои тела на брачном ложе, - прибавил Генрих, уже засыпая и сжимая в руке памятку, оставленную любимой женщиной, - они соединят и без его помощи…