Глава 3. Сны вещие и не очень
Между тем новый гость, прибывший к ним, был – во всяком случае, для герцога Лонгодримского – куда дороже и желаннее предыдущего. Небольшой отряд закованных в латы всадников еще только въезжал на двор, а Вильгельм Лонгодримский, вовремя поставленный в известность о прибытии в его пенаты главы ордена храмовников, великого магистра Фредерика Герконского, уже спускался с порога со всей поспешностью, которую только мог позволить при своем статусе.
Появление магистра Фредерика оказалось обставлено с куда меньшей пышностью, чем можно было бы ожидать, зная о занимаемом им положении. Не было ни фанфар, ни пышного кортежа, ни расцвеченных конских попон. Великого магистра сопровождали четверо рыцарей, каждый из которых имел по двое оруженосцев. Фредерик Герконский, ехавший во главе отряда, выделялся среди прочих паладинов разве только тем почтением, которое ему оказывали остальные. Латы великого магистра, тщательно вычищенные песком и доведенные до блеска мягким войлоком, покрывали не гравировка и не травленые узоры, а зарубки от клинков противников. На белом полотнище стяга, плещущегося над отрядом, были изображены крест и меч. Девиз храмовников с момента основания ордена не менялся и звучал так: «Кротость духа, скромность слов, весомость дел». При нынешнем магистре этот завет исполнялся едва ли не с большим рвением, чем при его предшественниках.
Стоило Фредерику Герконскому только придержать коня посреди двора, как двое слуг герцога уже подхватили скакуна под уздцы. Великий магистр спешился и шагнул навстречу Вильгельму Лонгодримскому.
- Добро пожаловать в эти скромные стены, милорд, - почтительно склонил голову тот. – Вы оказываете большую честь вашему покорному слуге.
- Ах, полно, дорогой друг, - сказал великий магистр. – Я безмерно рад видеть вас в добром здравии. До моих ушей дошли известия о том несчастье, что постигло западные земли Лонгодрима. Увы, все мы ходим под Богом, тьма коварна и вездесуща, но коль требуется вам помощь, мои воины хоть сегодня готовы отправляться к стенам вашего замка. Уверен, ни одно порождение ночи не устоит против их мечей и молитв.
И то верно, остро наточенные мечи в полторы руки, которые имели при себе храмовники, выглядели весьма внушительно. Польщенный Вильгельм Лонгодримский отвесил магистру Фредерику глубокий поклон.
- Я ценю ваше участие, сударь, но, право, не стоит так беспокоиться. Я как раз хотел сообщить вам радостную новость – Лонгодримского зверя больше не существует.
- Не существует? – озадаченно переспросил великий магистр. Казалось, его сильно удивили слова герцога. – Вы в этом уверены?
- Более чем. И у меня есть весомое доказательство. Немногим позже, когда вы отдохнете с дороги, я с удовольствием покажу вам его.
- Если вас не затруднит, мой дорогой друг, я бы хотел увидеть это прямо сейчас… Чтобы мое сердце было спокойно.
- Как пожелаете, милорд, - Вильгельму Лонгодримскому тоже не терпелось похвастаться трофеем. – Пойдемте. Оно в подвалах у Милтона. Полагаю, этот нетопырь уже испытал на нем одну из своих адских смесей.
Герцог распорядился, чтобы свите магистра Фредерика показали их комнаты, а сам, прихватив два факела, повел гостя вниз по деревянной лестнице, притаившейся за неброской дверью в самом неосвещенном углу просторной прихожей.
Вотчина чучельника Милтона – что в старом замке, что в новом, временном пристанище Лонгодримского двора – было одним из наиболее редко посещаемых мест. Вечно темные, угрюмые, как сам их обитатель, затхлые подвалы, где свежие шкуры превращались в чучела, не отличимые от живых зверей, вызывали у окружающих подспудный страх. Даже сам герцог Вильгельм старался бывать там как можно реже, про остальных же и говорить нечего. По замку вполголоса поговаривали, что Милтон знается с нечистой силой, а его «чертовы твари» начинают оживать, стоит только повернуться к ним спиной. Впрочем, до сих пор ни один человек в поместье от милтоновских чучел не пострадал.
Завидев неожиданных гостей, старик почтительно поклонился.
- Мое почтение, сударь, - прошамкал он великому магистру.
- Здравствуй, Милтон, - благосклонно отозвался тот. – Как твои кости? Больше не беспокоят?
- Никак нет, милорд. Та мазь, что вы мне дали в прошлый раз, оказалась поистине чудотворной.
- Что ж, я рад этому.
- Милтон, покажи-ка нам того красавца, что привезли сегодня днем, - приказал Вильгельм Лонгодримский.
- Конечно, милорд. Вот же он. В неизменности и сохранности.
Милтон похромал в дальний угол комнаты, ловко протиснувшись между шкафом с полками, заставленными колбами разных размеров, и столом, заваленным свитками пергамента, связками трав и корешков и еще какой-то дрянью, не поддающейся пониманию. Добравшись до цели, он с гордостью сдернул грязное покрывало, сквозь которое проступал непонятный округлый предмет.
- Благодатная Мария, смилуйся, - прошептал пораженный магистр.
Вильгельм Лонгодримский, довольно улыбаясь, наблюдал за удивлением храмовника. Милтон поместил доверенную ему голову зверя в глубокую стеклянную чашу, наполненную янтарной жидкостью, и сейчас, подсвеченная трепещущим факельным пламенем, она была хорошо видна. Фредерик Герконский протиснулся поближе к чаше и провел ладонями по стеклу, недоверчиво качая головой. В выпуклой стенке сосуда, расплываясь и искажаясь, отразилось загорелое лицо магистра со светло-русой с проседью клинообразной бородкой. Точно почуяв поблизости чужое присутствие, плавающая в неизвестной жидкости звериная голова слабо дернула ухом.
- Невероятно, - восхищенно сказал Фредерик Герконский. – Что за герой сделал это?
- Один оборванец, - недовольно поморщился герцог. – Я даже не запомнил его имени.
Здесь Вильгельм Лонгодримский несколько отступил от истины. Прозвище «Ворон» он запомнил очень хорошо, а забыть же ему хотелось то утреннее происшествие, из которого, как что-то ему подсказывало, победителем вышел не герцог Лонгодримский, а безродный охотник. А потому герцог, как мог, постарался замять эту тему и увести магистра прочь под предлогом необходимого ему совета.
Что за совет требовался Вильгельму Лонгодримскому и о чем был их с храмовником дальнейший разговор, состоявшийся в библиотеке за запертыми дверями, пересказывать слишком долго. К Лонгодримскому зверю это имело весьма слабое отношение, а потому, пожалуй, куда интереснее для читателя будет другое: под вечер, когда начало смеркаться, великий магистр еще раз посетил подвалы Милтона. Стоило высокой, облаченной уже в темные неброские одежды, а не в порубленные латы, фигуре Фредерика Герконского появиться на пороге, как старик разом забросил распятую на препаровальной дощечке лягушку и склонился в подобострастном поклоне. Магистр, мимоходом взглянув на согбенного в три погибели чучельника, сразу же направился к столу. Лягушка со вспоротым брюхом и аккуратно расправленными потрохами еще слабо раздувала горло.
- Что ты делаешь, Милтон, - неодобрительно нахмурился Фредерик Герконский. – Это же божья тварь, почто ее мучить?
- Милорд, я всего лишь…
Магистр, недослушав, вынул кинжал и рассек напополам несчастное животное.
- Никогда не глумись над творениями Господа нашего, Милтон. Ни одно из них не заслуживает такой судьбы.
- Ваши слова для меня закон, сударь.
- Закон един для всех – это заповеди Творца, - строго сказал великий магистр. - Слушать надо, прежде всего, их. Как я погляжу, ты успел обжиться здесь. Видать, надолго собрался задержаться?
- И то верно, милорд. Зверь-то казался грозным, мало кто желал померяться с ним силой.
- Однако же один безумец нашелся. Покажи-ка мне еще раз свой сосуд.
Милтон доковылял до шара и сдернул с него покрывало, поднеся факел поближе. Магистр Фредерик задумчиво пригладил бородку.
- Надо же… Признаюсь, я и вправду удивлен. Мало кому под силу в одиночку одолеть ленкара. Жаль, что мы разминулись – хотелось бы мне взглянуть на этого смельчака. Кто он таков, Милтон, ты же его видел?
- Мельком, сударь, когда благородный герцог вызвал меня забрать трофей.
- И что же?
- Да как вам сказать… Самую малость посимпатичнее этого, - Милтон кивнул на плавающую в янтарной жидкости голову.
- Имя, дорогой Милтон. Имя. Я хочу знать, кого мне искать.
- Точно не скажу, сударь. У нас по углам и коридорам шепчутся о каком-то Вороне.
- Ворон… - великий магистр задумчиво выстукивал на столешнице ритмичную мелодию. – Мне доводилось уже слышать об этом человеке. Хотя существенная часть рассказов больше походила на выдумки бродячих менестрелей, чем на правду. Право, он меня интересует все сильнее… Отчего ты смеешься, Милтон?
- Воля ваша, сударь, да только я бы его человеком никогда не назвал. Глаза у меня, может, стали не теми, что прежде, но нюх все так же остер. От охотника, что приходил сегодня, несло тьмою с той же силой, что и от этого ленкара. Он тоже из ночных отродий, хоть и говорит человеческим языком.
- Вот как? Что ж, если ты прав… Это, конечно, ничего не меняет, но становится вдвойне интереснее. Можешь ли ты сказать еще что-то?
- Нет, сударь, я же с ним не разговаривал.
- А кто-нибудь разговаривал? Кроме благородного герцога, конечно.
Милтон долго мялся.
- Юная Эвелин, - признался он под конец.
- Юная Эвелин? – вопросительно вскинул бровь помрачневший магистр. – Кто затеял разговор? Он или она?
- Не знаю, милорд. Святым крестом клянусь, не знаю. Коль угодно, спросите лучше у нее сами.
- Непременно спрошу. А ты, Милтон, старайся не призывать без надобности в свидетели святыни. Празднословие тоже грех, хоть и не смертный.
Старик вновь согнулся в поклоне, торопливо бормоча извинения и исподлобья таращась на удаляющуюся широкую спину Фредерика Герконского.
Великий магистр недолго собирался для исполнения своего обещания. Меньше чем через четверть часа в дверь Эвелин постучался их старый дворецкий Патрик.
- Сударыня, господин Фредерик спрашивает позволения видеть вас.
- Скажите господину Фредерику, что для меня он всегда желанный гость, - ответила Эвелин, немного удивленная столь поздним визитом.
Патрик степенно поклонился и исчез за дверью. Фредерик Герконский вошел почти сразу и преклонил колено перед дочерью герцога Лонгодримского. Эвелин, как того требовал этикет, встала, сделала реверанс и вновь уселась на обложенный вышитыми подушками стул. Теперь магистр Фредерик тоже имел право встать и присесть напротив собеседницы, но, как правило, он этого не делал, продолжая общаться с Эвелин с почтительностью вассала. Нынешний вечер не был исключением. Мэри и Анна, сплетавшие в углу шелковые нити с золотыми, готовя работу назавтра, вовсю делали вид, что заняты делом, но от любопытных взглядов в сторону коленопреклоненного рыцаря удержаться не могли.
- Я благодарю небо за то, что оно дозволило мне вновь увидеть вас, юная леди, - сказал Фредерик Герконский. – Право, вы расцветаете с каждым днем, как роза под благодатными лучами солнца.
- Вы льстите мне, милорд, - ответила Эвелин, отметив про себя, что храмовник мало изменился с момента их последней встречи. Разве что серебристых нитей прибавилось в густых, длиною до плеч, светло-русых волосах, да загар на лице стал гуще, отчего синие глаза магистра кажутся еще пронзительнее, чем прежде. – Я тоже рада видеть вас целым и невредимым. Мне говорили, что вы лишь недавно вернулись из Савалойи, а ведь южные земли очень опасны.
- Опасности – истинные или мнимые – никогда еще не останавливали рыцарей нашего ордена. Однако беда зачастую подкрадывается исподтишка и бьет в спину. И худшая новость настигла меня уже здесь, в Мерлене. Это была весть о случившейся с вами беде.
- Нам очень дорого ваше участие, милорд. Но беда развеялась, как исчезают с неба тучи после дождя. Я полагаю, отец уже рассказал вам, что зверя, поселившегося в нашем замке, убил нанятый им охотник?
- Да, благородный герцог показал мне свой трофей. Однако он не говорил об охотнике. Речь шла о каком-то бродяге.
- Бродяге? – лицо Эвелин вспыхнуло румянцем. – Право, это слишком. Отец несправедлив. Я не спорю, по одежде тот охотник походил на простого человека, но бродягой он вовсе не был.
- Вы говорите с такой уверенностью, сударыня, точно успели с ним хорошо познакомиться.
- Нет, конечно, но… признаюсь вам, милорд, я разговаривала с ним. Дело в том, что отец заплатил за убитого зверя ничтожную сумму – всего двадцать монет, да к тому же был очень груб… Мне показалось, что та опасность, от которой нас избавили, заслуживает куда более достойной оплаты. Я хотела дать охотнику еще денег…
- И что же? Он взял их?
- Нет, не взял.
- Вам не кажется, что это очень странно для «простого человека»?
- Что вы желаете сказать этим, милорд?
- Пока не знаю, сударыня. Мои подозрения слишком туманны, и я не хотел бы говорить о них вслух. Но… раз вы беседовали с ним… признайтесь, каков он вам показался? Не сложилось ли у вас мнение, что перед вами совсем не человек?
Мэри в своем уголке воспрянула, разом забывая про нитки. Вездесущая служанка уже открыла рот, желая что-то сказать, но вовремя спохватилась, покачала головой и прижала пальчик к губам. Эвелин нахмурилась. Она прекрасно поняла, что именно имеет в виду магистр. Она и сама продолжала бы так думать, не случись того разговора на лестнице. Ей вспомнилось странное лицо охотника, его желтые кошачьи глаза… и ровный, мягкий голос. Быть может, магистр Фредерик прав. Но, кем бы охотник ни был, не всякий гость лонгодримцев мог сравниться с ним по доброте и учтивости.
- Мне он показался учтивым и благовоспитанным ЧЕЛОВЕКОМ, - уверенно заявила Эвелин Лонгодримская.
Магистр Фредерик внимательно всматривался в лицо девушки.
- Что ж, я вполне доверяю вашему решению, - сказал он наконец. - В таком случае, спокойной ночи, юная леди. Разрешите откланяться. Надеюсь, что Лонгодримский зверь не будет больше вас беспокоить ни наяву, ни во сне.
- Благодарю вас, милорд, - вежливо ответила Эвелин на столь странное пожелание.
Словно сглазил ее глава ордена храмовников… Стоило отчаянно зевавшим служанкам, помогавшим Эвелин раздеться и расчесать волосы перед сном, покинуть комнату, унося с собой свечи, как темные волны сновидений вновь увлекли дочь герцога Лонгодримского в их старый замок, в ту грозовую ночь, когда зверь появился впервые. Вновь, сидя в кровати, Эвелин с дрожью слушала разносящиеся по коридорам визг и вой. Что-то тяжелое ударилось в дверь ее спальни, потом раздалось царапанье – так скребутся собаки, умоляя, чтобы их впустили, затем утробное ворчание, и вновь удары, еще более сильные.
- Уходи, - простонала девушка, прижимаясь к обитой гобеленом стене. – Уходи, пожалуйста!
А потом случилось то, чего наяву не происходило. Дверь с хрустом распахнулась … Эвелин зажмурилась, не в силах даже крикнуть и позвать на помощь, и вдруг ощутила на лице дыхание свежего ночного ветерка. Девушка приоткрыла глаза: она стояла посреди выложенной отесанным булыжником площадки, залитой лунным светом. Только это был уже не Лонгодрим, а совершенно незнакомый ей замок. На противоположном конце площадки, в черной тени от стены сарая, что-то копошилось и урчало. Перепуганная Эвелин бросилась прочь. Каменная крошка так явственно резала ее босые ноги, что казалось – все происходит на самом деле. Девушка не оборачивалась, но отчего-то знала, что за ней гонятся и вот-вот настигнут. Взбегая по крутой лестнице, она запуталась в подоле ночной рубашки и с жалобным криком рухнула на ступени, закрываясь руками.
А зверь, огромный, косматый, с перепончатыми гусиными лапами, оказывается, был еще довольно далеко. Он бежал медленно, натужно хрипя, словно его задерживали невидимые оковы. Вот он встал на дыбы, присел и вдруг прыгнул вперед. В воображении Эвелин разом нарисовалась натянувшаяся и лопнувшая цепь. Освободившийся зверь с торжествующим воем помчался огромными прыжками прямо на беззащитную девушку, когда на ступени вдруг пала черная тень, в лунном свете полыхнуло лезвие клинка, и оскаленная голова зверя покатилась по булыжникам, нелепо подпрыгивая и оставляя за собой россыпь черных капель.
- Не бойтесь, юная госпожа, - сказал ее спаситель. – Он не страшнее многих других, что ходят по земле.
- Вы? Это вы?
Перед ней стоял тот охотник, с которым она недолго беседовала сегодняшним днем. Только сейчас на нем была не скромная поношенная одежда, а латы, почерневшие и будто бы обгоревшие в огне.
А с замком творилось нечто неладное. Земля содрогалась и дыбилась, сквозь нее прорастали острые пики черных скал, по стенам строений бежали трещины. Ступени, на которых все еще лежала Эвелин, сотрясала мелкая дрожь. Часть крепостной стены скрылась в облаке серой пыли, сквозь пыль зловеще полыхнуло алое пламя.
- Скажите, умоляю вас, что здесь происходит? – в ужасе воскликнула девушка.
- Рушится дом, потерявший хозяина, - отвечал охотник, опустившись перед Эвелин на одно колено и протягивая ей скрытую латной рукавицей руку. – Юная госпожа, вам нельзя здесь оставаться. Доверите ли вы свою жизнь исчадию ада?
Эвелин, даже не желая вдумываться в страшный смысл этих слов, вложила дрожащую руку в холодную твердую ладонь охотника, а тот подхватил ее и оттолкнулся от земли. С шелестом распахнулись над ними исполинские кожаные крылья, унося дочь герцога Лонгодримского и странного охотника все выше и выше, в грозовые тучи. Земля далеко внизу шла трещинами, из разломов вырывалось пламя, незнакомый замок и город вокруг него рушились на глазах. Насмерть перепуганная Эвелин вцепилась в плечо своего спасителя и ощутила под ладонями костяные шипы. Озадаченная происходящими в ее спутнике переменами, девушка подняла глаза, еще не чуя беды, и остолбенела. На нее, изогнув длинную шею с жесткой лошадиной гривой, смотрело существо даже более жуткое, чем встреченный в замке зверь.
- Я бы не хотел пугать вас, сударыня… - проскрипело существо.
Эвелин отчаянно завизжала… и уселась на кровати, лихорадочно отбиваясь от спутавшего ее пухового одеяла. Вокруг было сумрачно и тихо. За узким оконцем едва начинало светать. Они в Кевтике, и здесь нет зверя. Его вообще больше нет, он никогда не вернется и не потревожит ее. Разве лишь в дурном сне, но сны безобидны, они только и могут, что оставить после себя неприятный осадок.
Эвелин Лонгодримская вновь откинулась на подушки, глядя в темный полог балдахина над кроватью. Дремоту словно рукой сняло. Стоило девушке закрыть глаза, как из мрака опять выплывала отвратительная морда существа, притворившегося ее кратковременным знакомым. Теперь в этих чертах и вовсе не осталось ничего человеческого, теперь лицо «охотника» куда больше походило на исполинский череп, покрытый ороговевшей кожей с шипастыми наростами. Ужасно…
Эвелин промаялась до рассвета, так больше и не заснув. И когда Мэри явилась пожелать госпоже доброго утра, девушка была уже на ногах, ожидая служанку, чтобы приступить к утреннему туалету. В отличие от хозяйки дочка виночерпия отлично выспалась и была в великолепном настроении.
- Хорошо ли вам спалось, сударыня? – щебетала Мэри, расчесывая длинные волосы Эвелин. – Не привиделся ли вам юный красавец на белом коне, увозящий вас в свой замок?
- Что? – удивилась та. – Видит бог, я тебя не понимаю, Мэри.
- Так ведь ночь-то с четверга на пятницу была. Говорят, что сны сегодняшние вещие и обязательно вскорости сбываются. Ох, простите, госпожа, я сделала вам больно?
- Нет, Мэри, ты не виновата, - успокоила ее вздрогнувшая Эвелин. – Но мне сегодня снились страшные вещи… Я совсем не хочу, чтобы они сбывались.
- Ой, так это ж все старухи болтают, - разом пошла на попятную служанка. - А они много чего порасскажут, лишь бы их слушали. Мне вот, верите ли, на той неделе аккурат в ночь на пятницу, да еще под самое утро, снилось, будто выехали мы из замка и до Шелтми добрались. А там праздник какой-то… И смотрю я, выходит в круг наш Милтон, да как начинает отплясывать – ровно лет тридцать с плеч долой.
- И что?
- Так не сбылось же! – звонко расхохоталась Мэри. - А вот магистр Фредерик все-таки благоволит вам. Правда-правда, со стороны все видно. Жаль, что храмовники, как монахи, дают обет безбрачия. Он ведь еще не слишком стар, да к тому же добр и смел. Он был бы хорошим мужем.
- МЭРИ!!!
- Ай, молчу-молчу. Но неужто вам самой сердце ничего не говорит?
- Господин Фредерик для меня, как отец, - твердо сказала Эвелин.
- Так у вас уже есть отец, госпожа. К чему вам еще один? Про запас, что ли?
- Ах, Мэри, ну, что тебе за радость вновь и вновь заводить одни и те же разговоры? Ведь от наших слов ничего не переменится. Магистр Фредерик дорог мне, как друг, на которого всегда можно положиться в трудную минуту. А кроме него я и вовсе не вижу вокруг никого, кто нашел бы отклик в моей душе.
- А что вы думаете о Витовте Ваппурском?
- О князе Витовте? Как я могу что-то думать, если я вовсе его не знаю. А отчего ты спрашиваешь?
Мэри подозрительно оглянулась по сторонам и, склонившись к уху хозяйки, прошептала:
- Отец рассказал мне вчера вечером… Он носил вино в библиотеку вашему отцу и господину Фредерику, когда они там уединились. Благородный герцог испрашивал у магистра совета. Я так поняла, что ваппурец сватается к вам, и герцог Вильгельм совсем не против этого брака. А вот господин Фредерик сомневался и советовал не торопиться с решением.
Эвелин опустила глаза.
- Кому, как не отцу, знать, что хорошо для дочери, - медленно произнесла она. – Герцог Вильгельм никогда не желал мне зла, и коль он полагает, что князь Витовт станет достойной парой для его Эвелин, значит, так тому и быть. Полагаю, он сам сообщит мне о своем решении. Подождем, Мэри. Все разъяснится со временем.
Эвелин Лонгодримской было неполных пятнадцать лет. Ее мать в этом возрасте уже находилась замужем и ожидала первенца, однако герцог Вильгельм не торопился расставаться со своей любимицей, основательно изучая метивших к нему в зятья соседей. А желающих было немало – о красоте младшей дочери герцога Лонгодримского в округе ходили легенды, да и приданное должно было оказаться немалым. Впрочем, на тот момент, о котором идет речь, все попытки владельцев близлежащих земель отыскать подход к суровому и вспыльчивому Вильгельму Лонгодримскому оставались неудачными. Возможно, что он всего лишь ожидал какой-то лучшей партии.