Я сам смеюсь над собой!
Не правда ли, господа,
Сравнима только с чумой
Её язвящая красота,
Меня губящая красота?
Я так смеюсь, господа…

Анонимное

Клер, не стесняясь Робера, обняла на прощание погрустневшего Тибо, серьезного Франсуа и унылого Леофраста.
- Счастливой дороги!
Леофраст натянул повод:
- И вам, мадам, счастливо доехать до Бурж-сюр-Ом. Впрочем, с таким эскортом что с вами может случиться? Эти вас не упустят, не то, что … не то, что мы. Счастливой дороги!
- Счастливой дороги!
Трое пустили коней вскачь, быстро удаляясь от большого вооруженного отряда, выстроившегося на дороге. Клер подъехала к Роберу, пережидавшему расставание невесты с друзьями в стороне.
- Не понимаю, почему они не согласились проводить вас, - заметил он. – Я не имею ничего против них и всё равно решил пригласить их на свадьбу в Доннэ.
Клер ничего не ответила.
Робер продолжал рассуждать вслух:
- Даже то, что Леофраст убил де Куртенэ, ничего не значит. Наказывать преступников – не моё дело, пусть этим занимаются судьи и приставы. Бодуэн де Куртенэ не тот человек, о гибели которого я стану скорбеть. А ссора – обычный случай, они оба были пьяны так, что себя не помнили. Леофраста можно понять – он ускользнул из когтей Инквизиции, а это не шутки и происходит не чаще, чем Светопреставление. Леофраст напился от радости. Бодуэн напился просто потому, что он не в состоянии обойтись без вина. И всё же подвиг Леофраста достоин изумления и даже похвалы - я впервые встретил человека, способного изрубить в куски столь ловкого противника, как де Куртенэ, причем можно считать, что поединок был честным, поскольку оба бойца выпили одинаково много. Жаль, что Леофраст отказался поступить ко мне на службу!
- Вы пожалели бы ещё больше, если бы он согласился. У Леофраста слишком много гордости, чтобы заставлять свою честь терпеть службу у вас.
Робер пожал плечами:
- Я не прошу его мучить свою честь, если уж она ему так дорога.
Клер подумала про себя: «Верность Леофраста его рыцарской чести спасла мне жизнь. Но вы, Робер, этого никогда не узнаете…»
- Почему вы не рассказываете мне о ваших приключениях, clarissima? Где проходил ваш путь? По каким местам?
Клер огляделась.
- Я показала бы вам заставу Сент-Фуа, мимо которой мы проезжали в купеческом обозе, но до неё ещё далеко. Кстати было бы распорядиться о том, чтобы её отстроили заново. Кажется, там был пожар… После я блуждала по лесам, пока я и мои спутники не попали в Монкрийский монастырь Братьев Христовых.
- Неужели так просто? – задумчиво посмотрел на неё Робер. – Вы отзываетесь о проделанной вами дороге так, будто от Дьямона до Малера не более двух лье. Вы подвергались опасности, особенно на том берегу Брионы, когда ехали одни. До сих пор не понимаю, почему вас не нашли мои люди! Вы, по вашим словам, нисколько не таились и были всё время на виду.
Клер постаралась улыбнуться как можно более обворожительно.
- Не стоит напоминать о днях моего заблуждения, Робер. Я не хочу говорить об этом. Теперь мы вместе, - она взглянула на свой изумрудный перстень, надетый поверх тонкой замшевой перчатки, - и скоро будем связаны навсегда.
Мерным ходом лошади преодолевали путь, оставшийся их хозяевам до Кар-дез-Анжа, а после до Друа, пока не встанут над холмами шпили собора святых Петра и Павла и башни древнего королевского замка, оставленного Генрихом II ради нового роскошного дворца.
Малерский лес негромко шумел листвой, провожая оба отряда: большой, продвигавшийся на северо-запад к реке, и маленький, состоявший всего из трех человек, торопившихся на юго-восток, в Фо.
Фо – город неподалеку от столицы графства, где проживал сенешаль графства, сир Жермен де Вертадон. Впрочем, последние годы должность эта была необременительна и состояла только в том, чтобы участвовать в немногочисленных процессиях на Троицу и в день Михаила Архангела и торжественных выходах, которые граф Филипп всё реже и реже устраивал при своем дворе. Сенешалю граф не доверял, искренне считая его отличным военачальником, но слишком недалеким для управления графством человеком, дела в своих владениях вел сам, тщательно следя за исполнением отданных им распоряжений, и сир де Вертадон мирно дряхлел в своем маленьком феоде, где поддерживал видимость сохранения собственной власти тем, что громко кричал на слуг, часто бил их тем, что попадало ему под руку, и считал себя полным хозяином в Фо.
- Какой уютный курятник! – сказал Тибо, впервые увидев издалека крошечный, игрушечный городок, казавшийся особенно незначительным по сравнению с размытой серой громадой крепостных башен и высокого вала Веритэ, темневшего позади Фо у самого горизонта.
Леофраст придержал лошадь:
- И здесь живет петушок, способный своим криком поднять всё графство? Это городок для стариков и старух, а не для воинов. Не ошиблась ли госпожа графиня?
Франсуа, продолжая рассматривать Фо, возразил рыцарю:
- Поверьте мне, мессир Леофраст – всё, что имеет хотя бы какое-нибудь отношение к её родному графству, она знает преотлично. Если бы она велела нам искать святого отшельника-чудотворца в разбойничьем вертепе, я бы поклялся спасением души, что он именно там. Ошибиться могли мы, но не графиня.
- Не очень бы я доверял клятвам Франсуа на вашем месте, мессир Леофраст – особенно когда он клянется спасением души. Давно всем известно, что душу Жаворонка уже ничто не спасет от осуждения на вечные муки, - слегка толкнул друга в бок Тибо.
Рыцарь не рассеялся и только задумчиво переспросил:
- Не другой ли это город?
- Это точно Фо, - уверенно ответил Франсуа.
- Поедем и спросим, - и Леофраст с места помчался вскачь. Трубадуры не отставали.
У ворот их проводила взглядом сонная, вялая стража, не окликнув и даже не пошевелившись при появлении всадников. Миновали несколько узких лиц и выехали на площадь перед замком сенешаля. Леофраст подозвал какого-то оборванца и спросил у него:
- Здесь живет сир де Вертадон?
Оборванец подобострастно склонился перед рыцарем, подтвердив, что благородные господа приехали туда, куда надо.
Леофраст направился к высокой стене замка и громко постучал в ворота. Окошечко, вырезанное в створе, распахнулось и показалось лицо сторожа:
- Что нужно? – проворчал он, но разглядев, что пожаловал рыцарь, поспешно поправился:
- Что угодно мессиру?
- Доложи обо мне своему господину. Скажи, что его желает видеть рыцарь Леофраст.
Сторож охнул и заторопился.
- Сейчас же доложу, мессир, сейчас же!
Леофраст обернулся к поэтам:
- Кто бы знал, что моё имя всё ещё на слуху. Благодаря ему, я надеюсь, нам не придется долго ждать у порога сира де Вертадона.
Спустя несколько минут ворота гостеприимно раскрылись, путники въехали во двор, где конюшие поддержали стремя Леофрасту, пока он спешивался, после чего увели лошадей, а оруженосец сира де Вертадона проводил посетителей в покои сенешаля.
Жермен Вертадонский, старик с орлиным носом, резкими чертами лица и живыми черными глазами, выглядел внушительно, сидя в кресле с высокой, украшенной гербами его рода и графства Веритэ, спинкой. Трое молодых людей поклонились.
- Рыцарь Тур Леофраст, а также мессиры Франсуа Мебон и Тибо из Шалона приветствуют славного сеньора Вертадонского, - Леофраст, с общего согласия, взял на себя роль главного в этом маленьком посольстве – нельзя было ожидать, что потомок древнего рода Вертадонов будет говорить на равных с трубадурами, как бы те ни были знамениты.
Старый сенешаль с любопытством рассматривал могучего человека в старых доспехах и тунике с гербом Леофрастов, полулегендарных владык Малера.
- Я слушаю вас, мессир Леофраст.
Леофраст сложил руки на груди и начал:
- Я послан к вам вашей госпожой, графиней Веритэ, которая, надеясь на вашу верность вассальной присяге, обращается к вам за помощью.
Сенешаль недоверчиво усмехнулся.
- Мессир, вы явились словно из рыцарского предания – я промолчал, не оспаривая истинности ни вашего имени, ни вашего, будем так считать, наследственного титула (потому что рыцарским званием может облечь только король – да хранит его всеблагой Бог!). Вы привели с собой не свиту, а двух виршеплетов, одного из которых я имел честь вывезти за пределы нашего графства по личному приказу графа Филиппа с тем, чтобы мессир Дрозд…
- Жаворонок, дорогой сир, меня называют Жаворонком, - спокойно поправил сенешаля Франсуа.
Тот только поморщился:
- Не всё ли едино? Гораздо важнее то, что мой сеньор граф Веритэ велел вам никогда более не появляться на его землях.
- Граф Веритэ умер, - отчетливо сказал Франсуа. – А будущий граф Веритэ мне покровительствует.
Сенешаль залился скрипучим смехом, указывая на трубадура пальцем.
- И кто же этот ваш покровитель? Не его ли светлость барон д’Оэн, обрученный с нашей графиней? Ваша жонглерская труппа, мессир, - обратился он к Леофрасту, - изрядно посмешила меня своим кривляньем и неразумными речами. Но берегитесь: обманывать меня мнимыми приказами от госпожи графини – неслыханно! Пожалуй, придется мессиру Жаворонку снова покинуть Веритэ, на этот раз, не обессудьте, верхом на паршивой кляче, сидя лицом к её хвосту – такова была воля графа Филиппа.
Леофраст взглядом упокоил Франсуа, у которого готово было сорваться грубое слово, и произнес с достоинством:
- Мы не лжем, мессир сенешаль.
- А чем вы можете доказать, что ваши слова правдивы?
Леофраст снял с шеи крошечную ладанку из серебра и передал её сенешалю. Тот взял вещицу в по-стариковски загрубевшие ладони, приблизил к глазам. Внезапно он встал с кресла, дрожа.
- Да… Это веское доказательство, у меня не осталось сомнений. Я сам подарил эту ладанку, содержащую несколько пречистых волосков святой Аньес, её светлости графине, когда она, тогда ещё младенец, была представлена по обычаю всем баронам Веритэ. Я слушаю, что повелевает мне моя молодая госпожа? Прошу вас, садитесь, мессиры, и простите мне грубый прием.
Все сели. Старик не выпускал из рук ладанку – его почти лихорадило.
- Вы, как мы поняли, уже слышали, что вскоре графиня обвенчается с бароном д’Оэном, - сказал Леофраст.
- Я слышал от самого барона, что свадьба состоится при королевском дворе, как только окончатся сроки малого траура по графу Филиппу, - откликнулся сир де Вертадон. – Дай Бог молодой чете счастья!
- Графиню принуждают к этому браку. Барон д’Оэн готовит ей смерть, как только он, в качестве её супруга, вступит во владение графством.
Сенешаль сдвинул брови:
- Как?! Этот предатель хочет умертвить её? Но по смерти графини он ничего не получит – Веритэ должно перейти детям графини, или никому – иными словами, достаться казне и стать королевским доменом.
- С тех пор как Веритэ стало пэрством, - вмешался Франсуа, - оно должно принадлежать тому, кто является его пэром. Если король посвятит д’Оэна в пэры, он по закону будет волен им распоряжаться.
Сенешаль крикнул зычным голосом:
- Не бывать этому! К оружию, Веритэ! У графини есть преданные ей вассалы, которые смогут защитить её жизнь и права! Veritas vincit!
Леофраст успокаивающе поднял руку:
- Тише, не нужно криков. Это всё необходимо пока держать в тайне. Дослушайте до конца и крепитесь, сир де Вертадон.
Старик, тяжело дыша от ярости и возмущения, опустился в кресло.
- Я готов выдержать все вести, которые вы соблаговолите сообщить мне.
Леофраст стал рассказывать:
- Когда графиня узнала о смерти отца, она находилась в Монкри – не спрашивайте меня, что она там делала, это сейчас не имеет значения. С ней были мы трое и барон д’Оэн. Графиня решила не ехать в Веритэ, а сразу же отправляться в Доннэ, где собиралась готовиться к свадьбе. Тогда она многого не знала и хотела только упрочить своё положение, выйдя замуж за барона – иначе, неизвестно, чем обернулось бы дело с её наследством, д’Оэн мог отобрать у графини все земли – для него, к сожалению, во Франсии мало невозможного.
Старый сенешаль согласно закивал.
- По пути кортеж, сопровождавший её и барона, остановился заночевать в одной из придорожных крепостей при Малерской дороге. Там к графине пришел Бодуэн де Куртенэ…
- Святой Боже! – перебил Леофраста сир де Вертадон. – Какие проходимцы окружают её светлость графиню!
- Не прерывайте меня, - строго сказал Леофраст. – Де Куртенэ был сильно пьян и признался графине, что граф Филипп был убит – отравлен, из-за чего он и заболел. Яд действовал очень медленно, и его действие все принимали за обычное недомогание. Вестью о болезни отца графиню выманили в Веритэ, чтобы граф Филипп благословил дочь на смертном ложе и передал её судьбу в руки барона д’Оэна. Намерение д’Оэну не удалось – графиня сбежала от него по дороге, а сам он поспешил в Веритэ, где сообщил отцу о пропаже дочери. Этого известия граф не выдержал и умер. Однако воля барона так или иначе исполнилась – свадьба состоится, графиня не сопротивляется больше. Вернее, не сопротивлялась – пока не узнала всей правды.
Сенешаль растерянно переводил взгляд с одного гостя на другого. В глазах у него стояли слезы.
- Как же так, мессир? Мой сеньор… Отравлен… Подло убит…
- И её светлость графиню пытались убить. Бодуэн де Куртенэ, рассказав ей эти страшные секреты барона, напал на неё с ножом и едва не зарезал.
- Графиня невредима? – в волнении воскликнул сенешаль.
- Не беспокойтесь, сир де Вертадон – это де Куртенэ уже нет среди живых. Неужели вы думаете, что д’Оэн простил бы слуге покушение на свою невесту? Теперь как никогда он будет беречь свою добычу – Веритэ лежит перед ним, осталось только протянуть руку и сказать «Согласен!» священнику. Что д’Оэн сделает с женой после поучения титула графа Веритэ, не знает никто, кроме него самого.
Сенешаль наморщил лоб, стиснул подлокотники кресла:
- Мессиры, нас вынуждают воевать – иного способа отбить у барона д’Оэна свою госпожу я не вижу. Вы приехали ко мне за такой помощью?
Леофраст встал и отчеканил:
- Графиня Веритэ повелевает своим вассалам поднять мятеж в подвластных ей землях…
Рыцарь посмотрел на старого воина. Тот понял намек и хитро прищурил глаза:
- Свадьба не состоится, пока наш край не будет замирен, и представители недовольных и их повелительница не поклянутся в присутствии короля, пэров светских и церковных соблюдать договор о послушании. Для этого в Доннэ съедутся все бароны и рыцари нашего графства со своими свитами и приближенными и предстанут перед нашим государем, где во всеуслышание они подадут ему жалобу на беззаконие барона д’Оэна, которого они не хотят иметь своим сеньором. Хотя король и боится барона, но позора он испугается больше. Брак убийцы отца с его дочерью станет невозможным, даже архиепископ Доннэский откажется венчать их. Графиня вернется сюда, в Веритэ, а мы сумеем её защитить от д’Оэна. Решено и скреплено печатью, как говорил мой добрый покойный господин, - хлопнул ладонями по подлокотникам кресла сир де Вертадон. - Бросим клич нашему воинству собираться – если бунтовать, то от всей души. Первым делом необходимо захватить нашу столицу. Вперед, Веритэ!
Тут заговорил Франсуа:
- Д’Оэн не мог не оставить здесь своего собственного наместника – он будет противодействовать вам, мессир сенешаль.
Сир де Вертадон возразил трубадуру:
- Вы вовремя напомнили мне о шпионе, но здесь он не значит ничего. Никто не отнимал у меня сенешальского жезла, и, согласно старинным кутюмам графства, я, даже разбитый немощью или лишившийся ума, имею право приказывать всем и всему, поскольку я являюсь управителем, воплощая в себе волю своего господина. Граф Филипп был очень властным и строгим человеком – он приучил вассалов повиноваться ему беспрекословно. Таким образом, в отсутствие графа я – хозяин всего Веритэ.
Франсуа вполголоса бросил Леофрасту:
- Я же говорил, что она прекрасно знает своё графство и своих людей.
Рыцарь весело пожал плечами.
- И мне предстоит узнать их, коль скоро нам предстоит сражаться вместе.
Сир де Вертадон встал, словно в мгновение помолодев – казалось, он рад снова принять участие в битве, ощутить в руке тяжесть меча.
- Я займусь этими делами немедленно, мессиры. Пока на башне моего замка развевается знамя Веритэ, я не отступлю и не сложу оружия, не буду знать ни отдыха ни срока.
Над крышами Фо собирался дождь, клубились бледно-серые тучи. Но тем ярче в небе, на высоко вознесенном шпиле замка сенешаля блестел вышитый серебряными нитями на фоне своего собственного темно-синего шелкового неба ястреб Веритэ.

Клер с досадой отвернулась от флага, изображавшего черного дракона – она вдруг увидела, что её окружают эмблемы баронов д’Оэн: на одежде рыцарей, на доспехах, на попонах лошадей.
«Ему осталось поставить клеймо только на меня, - подумала она, незаметно поджимая губы. – Барон д’Оэн, сеньор Туреля тащит свою добычу! Смотрите, люди! Герольды, восславьте сей подвиг!»
- Вы так печальны, clarissima.
Клер одарила Робера холодной улыбкой.
- Я? Ничуть. Я весела, словно зяблик.
- В таком случае, - он, очевидно, решил побороть её своей кротостью, - зяблику пристало называться вороном и жить на кладбище. Я всё же напрасно отпустил ваших друзей – мне кажется, вы без них скучаете.
Клер усмехнулась:
- Конечно! С таким эскортом – или мне следует сказать: под таким конвоем?- я еду будто в ссылку, в изгнание, а не на собственную свадьбу. Где радость, торжественность, нарядность? Даже прокатившиеся в повозке палача к эшафоту испытали больше удовольствия, чем я. А вы, Робер? Судя по выражению вашего лица, я женю вас на себе насильно, и, будь на то ваша воля, вы сбежали бы от меня на край света.
Робер растерянно произнес:
- Ваши обвинения нелепы! В особенности последнее. Но у вас самой такой сердитый вид, что я боюсь даже заговорить с вами, clarissima.
- Боитесь заговорить – так спойте, - сквозь зубы процедила Клер, с ужасом чувствуя, что начинает ссориться с Робером. Но остановиться она уже не могла. - Не забывайте, что при дворе вам придется изображать влюбленного – пусть даже только приличия ради.
Робер проявил терпение.
- Будьте уверены, clarissima, влюбленного изображать мне не придется. Нет нужды играть то, что чувствуешь на самом деле.
Клер покачнулась в седле – уже не раз Робер наносил ей такие неожиданные удары, которые усмиряли её гнев, как бы велик он не был. Однако Клер никогда не могла до конца поверить в то, что его слова – правда. Слишком невероятной эта правда была.
- Я знаю, - снисходительно обронила она, причем её голос прозвучал гораздо теплее.
Робер наклонил голову, чтобы она не заметила его улыбки.
- Я как раз вспомнил одну неплохую песню – это complainte. Её авторство приписывают Снежному Королю, и в ней говорится о том, как его сердце заледенело.
- Это не та история, которую следует рассказывать к ночи, - заметила Клер. – Прошу вас, спойте – мне стало донельзя любопытно. Как называется песня?
- «Когда я понял, что пришла Зима». - Робер несколько минут молчал, пытаясь сосредоточиться и припоминая мелодию:
- Когда я понял, что пришла Зима?
Я принял снег за цвет весенних яблонь,
Но он был холоден и нежностью не пах.
Перед моим лицом метель прошла,
И разум понял: что-то здесь неладно,
Коль лёд рассек улыбку на устах,
И вышла кровь.

Когда я понял, что пришла Зима?
Я принял голос бурь за птичье пенье,
Но он был яростен и радости не нёс.
Мою дорогу замела пурга –
Весь белый свет явился в озареньи
И шествовал за смертью под откос.
Взмахнули ветры лезвиями кос,
И вышла кровь.

Когда я понял, что пришла Зима? –
Из тонкой цепи грустных соответствий,
Но я был горд и скорбь не показал,
А чтоб и впредь тоска была нема,
Не слыша одиночества приветствий,
Я грудь подставил под вьюги кинжал,
И вышла кровь.

Тебе, Догадливой, пошлю свою загадку:
Я с именами здесь играю в прятки,
Твоё я имя холодом обрек –
Им мне был дан безжалостный урок.

Шуршали знамена с черным драконом. Шептался сам с собой Малерский лес. Клер слушала этот шепот, вторивший жалобе.