Любишь ты её иль ненавидишь?
Сам себе устрой хоть раз допрос:
Искушенье или игры с жизнью,
Западня или огонь – всерьез?
Ты не рассчитал ни сил, ни сердца,
Ею твоя отыскана душа –
Сорваны замки; она невеста,
Но без обручального кольца…
Оградило крестное знаменье?
Дьявол и Любовь, гляди – сильней,
С рук не смыть её прикосновенье,
Даже вместе с кожей, даже с ней.

«Инквизитор» Анонимное

Факелы нещадно чадили. В воздухе, и без того спертом, летали частицы сажи и копоти. Палачи деловито перебирали свой инструмент, протирая железные части тряпицами, пропитанными маслом. В бадье уже мокли плети, кое-какие орудия пытки были отложены в сторону – вероятно, они могли понадобиться на сегодняшнем допросе.
В углу сосредоточенно пролистывал бумаги секретарь, закатав широкие рукава рясы. В подвале слишком жарко натопили, и по круглой выбритой тонзуре следователя струился пот. Заложив большие пальцы за веревку, опоясывающую его плотную фигуру, второй следователь, наделенный более обширными полномочиями, чем первый, прохаживался от стола к железной печи, где лежали раскаленные прутья и клещи.
Секретарь отыскал нужную запись и скучным голосом загнусил:
- По обвинению в ереси, колдовстве и идолопоклонстве - да простит нам Господь! – схвачена ведьма, назвавшаяся Жервезой из славного города Бурж-сюр-Ом. Вместе с ней, Божиим попущением, арестованы её сообщники по дьявольским – да простит нам Господь! – сходкам, именуемыми шабашами, числом три человека, один из которых выдавал себя за благородного рыцаря, сохраняющего свое инкогнито, а двое других назвались бродячими голиардами - да простит нам Господь! Все вышеозначенные злоумышленники ввергнуты нашим христианнейшим орденом в узилище до дальнейшего решения об их судьбе, кое не замедлим мы вынести. Аминь.
- Аминь! – одновременно перекрестились оба следователя, секретарь и палачи, выжидательно посмотрев на преступницу, стоявшую посреди камеры. Та не пошевелилась.
Грозно сдвинув брови, главный следователь приступил к допросу.
- Грешница! Я – брат Рене из Альби, инквизитор этого города, твой судья и прокурор . Ты находишься в святой обители Ордена Братьев Христовых в Монкри. Что можешь ты возразить на обвинения, предъявленные тебе? Но предупреждаю тебя: берегись отрицать свои проступки, ибо они доказаны и подтверждены столь же надежными свидетельствами, как если бы их давали против тебя серафимы и ангелы.
- Я смиренно уповаю на мудрость вашу и на милость Небес, господин инквизитор, - покорно произнесла Жервеза из славного города Бурж-сюр-Ом. – Однако имеет ли ваш трибунал полномочия хватать, сажать в тюрьму и судить кого-либо? Не была ли Святейшая Инквизиция упразднена государем нашим, королем Генрихом? По каким законам будете вы наказывать меня, если только найдете за мной вину?
- По законам Божиим, которые одни только и надлежит чтить и исполнять любому человеку, ибо он – творение рук Творца и Отца нашего. Не тебе сбить нас каверзными вопросами, хотя и говорит твоими устами могущественный Враг. Опомнись и покайся, пока ещё есть время для очищения от скверны.
- Скверны, господин инквизитор? – задумчиво повторила Жервеза. – Именно этого слова недоставало. Я вижу здесь очень много скверны, в вашем святом монастыре.
- Молчи, еретичка! – пронзительно взвизгнул второй следователь. – На дыбу её!
Брат Рене мягко возразил, с глубоким состраданием глядя на девушку:
- Вы забыли, достопочтенный брат мой, чему нас учит «Directorium Inquisitorum» отца Николаса? Мы должны терпеливо ознакомиться с делом и вынести справедливый приговор.
- Вы слишком мягкосердечны для слуги Божьего, достопочтенный брат мой! – запальчиво возразил второй следователь. – Пусть «boni viri» крючкотворствуют, а я не могу сомневаться, когда вижу перед собой наглую ересь, которую необходимо вырвать с корнем. На дыбу её!
Палачи привычно подхватили Жервезу и быстро привязали к пыточному станку. Жервеза закусила губу. Палач по знаку второго следователя чуть повернул рычаг. Жервеза дернулась и побледнела. Брат Рене неторопливо перебирал пальцами. Палач положил руку на рычаг снова.
- Довольно! – лениво остановил пытку брат Рене.
- А вы, брат Ансельм, - обратился он к собрату инквизитору, - не увлекайтесь излишним рвением к перевоспитанию заблудших душ. После вас обычно уже нечего бывает спасать для Царствия Небесного.
Брат Ансельм наклонил голову, пробормотав:
- Виноват, брат мой. Отвязать допрашиваемую!
Жервезу отвязали и посадили на скамью. Она судорожно вскидывала голову, стараясь держать её прямо, но крупная дрожь била всё её тело.
Брат Рене по-отечески кротко спросил Жервезу:
- Раскаялась ли ты, богомерзкая ведьма?
- Я буду упорствовать, господин инквизитор, - отрезала хриплым голосом она, отирая с лица выступившую испарину.
Брат Ансельм вкрадчиво потер руки. Палачи придвинулись к Жервезе. Брат Рене одним жестом вернул их на место.
- Хватит на сегодня. Да просветит твою грешную душу Господь. Иди с миром, - и напоследок все участники допроса осенили себя крестным знамением. Жервеза сжала ладони.
Вошел смотритель тюрьмы и отвел её в полузатопленный темный подвал, где на выступах стен устроились Франсуа и Тибо, прикованные к кольцам, ввинченным в каменную кладку. Тюремщик прикрепил цепь Жервезы к свободному кольцу – ей пришлось стоять по колено в воде. Франсуа спустился и посадил её на своё место.
Тюремщик подступил к Тибо, снял с него оковы и увел. Жервеза проводила глазами поэта, показавшегося ей бледным в свете тусклого фонаря, который держал тюремщик. Франсуа даже не посмотрел на друга. Дверь захлопнулась, отделив черную яму с узниками от остального свободного мира. Потревоженная черная поверхность воды успокоилась, и в камере под монастырем Братьев Христовых разлилась тишина.
- Тебе больно?
- Выйди из воды, Жаворонок, иначе умрешь раньше времени.
- На костре меня согреют, не пожалеют дров… Тебе больно?
- Я потерплю. Но мне страшно, Жаворонок. Отцы-инквизиторы умеют добиваться своего. Что более позорно – быть сожженной как ведьма или быть запытанной насмерть? Мне страшно, Жаворонок, очень страшно!
- Почему ты не говоришь им?
- Не хочу. С Леофрастом едва не получилось наоборот. Здесь наши силы неравны. Я не буду рисковать.
- И погибнешь?
- Погибну. Это не самая худшая смерть из возможных.
- Смерть – всегда худшее из возможного.
- Я…
- Да?
- Нет, ничего. Как ты думаешь, что они успели сделать с Леофрастом?
- Что бы ни сделали, рыцарь получил по заслу…
Дверь распахнулась. Тюремщик стащил вниз по лестнице хохочущего Тибо, окунул трубадура в воду, накинул на него цепи и ушел. Тибо барахтался, не переставая смеяться.
- Что случилось? – выкрикнула потерявшая терпение Жервеза, ничего не видевшая в темноте. – Жаворонок, да подними же его!
Франсуа помог Тибо встать на ноги. Трубадур отфыркивался, подавляя смех:
- Только подумайте – тот тощий инквизитор, кажется, его зовут брат Ансельм, пытался склонить меня на блуд.
- С кем?
- С собой, разумеется! – Тибо снова во весь голос рассмеялся. – Он ухаживал за мной, словно за прекрасной пастушкой. Меня привели в пыточную, раздели до пояса и стали угрожать. Этот инквизитор представился и принялся уговаривать меня покаяться, отречься от дьявола и служения ему, и прочее, и прочее. Я отказывался, говоря, что невиновен ни в каких преступлениях против Церкви. Брат Ансельм сделал вид, что сочувствует мне, выслал посторонних якобы для того, чтобы принять у меня исповедь. Как только все удалились, святой отец подошел ко мне и обнял. Ничего более мерзкого со мной никогда не случалось! А брат Ансельм нашептывал мне в ухо слова страсти, и я должен признать, что у него отличный слог, а смешение проповеди и соблазнения может послужить основой для нового стихотворного жанра. Но когда руки монаха похотливо поползли по моему телу, я не вытерпел и ударил его. Он крикнул палачей, они ворвались и скрутили меня. Однако, - Тибо сделал многозначительную паузу, - я полагаю, что брат Ансельм не теряет надежды покорить моё сердце, потому что не позволил избить меня, несмотря на мою выходку с его священной особой.
- Ты, конечно, можешь веселиться, - мрачно оборвал смех друга Франсуа. – Но нас – меня и нашу даму - не оберегает любовь брата Ансельма. В то время как с тобой разговаривали ласково, других уже мучили. Прекрати же смеяться, или я рассержусь!
Трубадур из Шалона обиженно умолк.
- Я пытаюсь не отчаиваться, - проворчал Тибо чуть погодя. – Это всё из-за Леофраста…
- Неправда! - возразила Жервеза.
Франсуа не согласился с ней:
- Но это Леофраст отправился покупать ту алхимическую книгу! Если бы он не настоял на этом, мы благополучно миновали бы Монкри и наконец прибыли бы к вашему батюшке, мадам.
- Я слышу издевку, Жаворонок! Почему ты называешь меня «мадам»? Я - простая горожанка, и незачем обращаться ко мне столь уважительно. А рыцарь не виноват – неужели тебе не ясно, что весь город в руках Инквизиции и повсюду её шпионы? Братья Христовы тоскуют от безделья с тех пор, как у них отобрали их власть и их тюрьмы. Они захватывают всех, кого могут задержать: бродяг, нищих, сирот и набивают ими свои застенки, чтобы затем развлекаться, вспоминая прежние дни своего могущества и расцвета. Их упразднили слишком недавно, чтобы они могли забыть свой золотой век, и они устроили свой рай здесь, за оградой монастыря, в его подземельях. Здесь – их государство, а они – его правители. Неважно в чем нас обвиняют и где мы были схвачены – всегда это будет «ересь, колдовство, дьяволопоклонничество». Открой я им своё имя, они только обрадуются случаю спалить не безродную побродяжку, а знатную даму. Я бессильна помешать им убить меня, но я хочу бороться как смогу долго – ради своей гордости и достоинства. Отсюда нам не выбраться, Жаворонок, но наш костер, по крайней мере, будет не из самых скромных.
- Да, всё так, но я уверен, что вы не должны были отдавать Леофрасту тот изумрудный перстень, чтобы он обменял его на книгу. Драгоценность привлекла к нам внимание.
- Я хотела избавиться от этого украшения, Жаворонок. Ты знаешь, от кого оно получено, и что его могли узнать. Я надеялась, что в Монкри перстень удастся сбыть с рук незаметно, и он сгодится хотя бы на то, чтобы купить книгу, о которой меня просили. Леофраст – мой вассал, а сеньор обязан заботиться о благополучии поданного.
- Вы только что сказали, что вы – простая горожанка.
- Пока я нахожусь в тюрьме – да.
- Не вижу смысла в вашей беседе, - раздался голос Тибо.
- Мы проводим время, Тибо, и не даем себе думать о страшном.
- Жаворонок прав. Мы не подпускаем к себе темноту и ужас тем, что отвлекаемся от мыслей от них.
- Удачи вам! Я уже утонул во тьме.
Дверь в подвал открылась – вода на полу отразила красный свет факелов. На широкой лестнице, нижние ступени которой омывала вода, выстроились по чину несколько инквизиторов во главе с братом Рене.
- Встаньте! – визгливо провозгласил секретарь.
Заключенные не шевельнулись, только Тибо подмигнул брату Ансельму, стоявшему рядом с братом Рене с таким непогрешимым видом, словно уже получил разрешение отправляться в Эдем незамедлительно.
- Подозрения в ереси, колдовстве и ведовстве, участии в шабашах и летании по воздуху, служении черной мессы и глумлении над обрядом святой нашей матери Церкви подтвердились. Посему…
Франсуа отвлекся и перестал слышать голос секретаря – Жервеза смотрела мимо брата Рене и брата Ансельма на верхнюю ступень лестницы, где в тени толпились младшие братья-инквизиторы, опустив головы в надвинутых на лица капюшонах и засунув руки в рукава сутан.
- Есть ли у осужденных – о коих скорбим мы, видя их заблуждения и закоснелость в грехе - просьбы к суду? – отразили стены эхом вопрос, заданный, по обычаю, братом Рене.
- Есть, господин инквизитор! – повысила голос Жервеза, чтобы её было хорошо слышно. – Скажите, сгорели ли Экуаские леса?
Инквизитор растерялся.
- Нет, насколько мне известно.
- Не случилось ли с Экуаскими лесами других бедствий, приведших к их гибели?
- Да нет же, я ни о чем таком не слышал! Да и зачем тебе это знать? На твоем месте я бы умолял Господа о прощении и исповедовался бы духовнику.
- Если Экуаские леса живы и растут как прежде, то я не собираюсь умирать, господин инквизитор.
Инквизиторы зашептались:
- Это ведьминские козни!
- Она ждет помощи от Врага!
- Сожжем её немедленно!
Один из младших братьев спустился к брату Рене, наклонился к его уху. Инквизитор города Монкри выслушал и кивнул. Младший брат незаметно выскользнул из камеры.
- Наш долг – спасти грешника даже вопреки его желанию, - обратился к своей свите брат Рене. - Жервеза из славного города Бурж-сюр-Ом! Ты сейчас же перечислишь свои проступки нашему брату-исповеднику, для чего тебя отведут в монастырскую церковь святой Мадлены.
Жервеза с готовностью встала:
- Сделайте милость!
Тюремный надзиратель снял с неё цепи и, поддерживая под локоть, помог подняться по скользкой от плесени лестнице. Оказавшись лицом к лицу с инквизитором из Альби, Жервеза присела в изящном поклоне. Брат Рене нехотя поднял руку в благословляющем жесте. Жервеза уклонилась от креста, начертанного в воздухе над её головой. Она вышла вслед за судебной процессией, и трубадуры остались одни.
- Ты что-нибудь понимаешь, кроме того, что послезавтра нам устроят аутодафе? – спросил тихо Тибо – он был единственным, кто внимательно прослушал собственный смертный приговор от начала и до конца.
- К сожалению, понимаю. Она ушла выручать нас из тюрьмы. Уже второй раз за столь короткую жизнь… Но я предпочел бы сгореть заживо, чем получить помощь от него, - добавил про себя Франсуа.
Жервеза торопилась. Быстрым шагом, чуть не впереди стражи, она пересекла внутренний монастырский двор, вошла под своды церкви, украшенной статуями и рельефами и залитой солнечными лучами. Свет резал глаза – Жервеза прикрыла их рукой, а когда отняла от лица ладони, увидела, что её оставили одну.
У алтаря стоял священник в черном и наблюдал за ней. Капюшон его сутаны был опушен.
- Не знаю никого, кому одежды монаха подходили бы меньше, чем вам.
Священник продолжал стоять неподвижно.
- Да снимите же наконец этот капюшон! Вы в нём похожи на нахохлившегося черного ворона.
Он послушался, но так и не произнес ни слова.
А у Клер их в запасе имелось предостаточно:
- Чего вы от меня ждете? Извинений? Унижения? Мне всё равно, только вызволите меня от этих полоумных братьев. Мне несказанно хочется оставить их в дураках. Говорите - я разрешаю вам.
- Clarissima…
Клер подбежала к нему, заглянула в лицо.
- Странно – при таких холодных глазах… Знаете, я видела звезды – точь-в-точь как ваши глаза. Я даже подумала, что это вы нашли меня в Малере. Наверное, я втайне желала, чтобы вы меня нашли…
- Вы бессовестно лжете, чтобы спасти себя.
Клер нахмурилась и улыбнулась одновременно.
- Нисколько! Вы же и так пришли за мной. Ради меня.
- Я считаю палачей Инквизиции никуда не годными – они не могут так истязать тело, как умеют мои мастера. Я очень зол на некую даму, убежавшую от меня и доставившую мне много неприятных хлопот. Теперь наступил её черед расплачиваться. Я удивляюсь уже тому, что не придушил её сразу же, как только смог дотянуться до её нежной девической шеи.
Клер в раздражении топнула ногой, не переставая, однако, улыбаться.
- Не сердите меня, вы явились не мстить. Вы выдали себя обращением! Первым словом, обращенным кол мне.
- Неужели?
- Этого достаточно, чтобы меня не испугали никакие ваши мнимые угрозы. Вы без ума от радости, что успели сюда до того, как мою отягощенную многими богопротивными поступками душу толкнули в костер. Поэтому не изображайте из себя мстителя, иначе я не выдержу! Хватит, слышите? Мои испытания закончились, я не хочу больше опасностей и риска. Пожалуйста, Робер!
Клер выжидательно смотрела на него, но на лице статуи не появилось никакого выражения. Клер отвернулась.
Внезапно Робер взял её за руку:
- Я боялся за вас! Я с ума сходил – зачем вы убежали?
- Это было предсказано мне, Робер. Я просто ошиблась, потому что тогда ещё не доверяла вам.
Робер был в недоумении:
- Вот как? Объясните.
- Я подслушала ваш разговор с Бодуэном де Куртенэ о том, что вы собираетесь сделать со мной после свадьбы.
- Я… я думал так раньше, а теперь я не тронул бы вас – если вы подслушивали, то должны были услышать и это.
Клер покачала головой:
- Я не дослушала – заточение в монастырь было последней каплей. В здешней тюрьме я долго размышляла над тем, не припугнуть ли инквизиторов вашим именем и не потребовать ли освобождения – но они дали бы вам знать о том, что я нахожусь у них в Монкри. И вдруг я вспомнила пророчество мэтра Гайара – когда-то я прочитала его второпях и невнимательно. «Будет словом ранена неверным, будет рана прочь от в том виновных гнать…»
- Да, то слово было неверным, сlarissima. А Экуаский лес ещё жив, не сгорел и не случилось никаких других бедствий, приведших к его гибели … Он жив, мой Экуаский лес.
- Как и мой Малерский, Робер.
- Хотите узнать, как я нашел вас?
- Это было бы любопытно.
- Среди братьев-инквизиторов у меня есть свои люди, которые сообщают мне о происходящем в ордене. Неожиданно ко мне приводят какого-то монаха, утверждающего, что у него важнейшие вести. И этот монах протягивает мне ваш перстень, столь схожий с моим - а его отлично знают все мои слуги, как я уже рассказывал вам некогда. Я не мог допустить, чтобы вас осудили за такие пустяки, как колдовство, и я явился за вами.
- И не только за мной, Робер. Я путешествовала в сопровождении моих трубадуров и рыцаря Тура Леофраста.
- Уж не потомок ли он того самого Леофраста, о котором написана баллада?
- Да, Робер.
- А я так переживал, что вы скитаетесь в одиночестве, clarissima. Даже в Малерском лесу вы сумели набрать себе целую свиту.
- Дочери графа Веритэ не пристало совершать путешествие одной.
- Да, дочери графа Веритэ… Сlarissima, вы, вероятно, интересуетесь здоровьем своего отца?
Клер перестала улыбаться. О взбалмошном высокомерном отце, к слову, она давным-давно совсем не вспоминала – у неё хватало и собственных забот. Но Робер принес какие-то важные известия.
- Говорите скорее, Робер!
- Ваш отец… граф Веритэ… умер и уже похоронен в графской усыпальнице. Я сам устраивал погребение.
- Как?..
- Он скончался на моих руках, сlarissima, когда узнал, что вы бесследно пропали, и вас нет со мной. Я полагал, что вы поедете прямиком домой, и сразу отправился к графу Филиппу в Веритэ. Я неосторожно рассказал ему о вашем побеге.
- Робер…