За окном тихо растворялась в лужах фригидная зима. Нездоровое солнце восьми утра таяло в холодном славянском небе. По улице куда-то мчались, бампер к бамперу, автомобили, оставляя в зеркале заднего вида меня и мою жизнь. Я лежала у себя на диване и наблюдала за ними в отражение в китайской люстре. Начинался очередной день из ромашковой гирлянды моей судьбы.

Кстати, я никогда не умела просыпаться в восемь часов утра. В неоновой пыли моих утренних сновидений он был самим собой. Он снился мне каждую ночь, и я все о нем знала. Знала, как вздрагивают от обиды его тонкие губы, как он смеется и грустит, знала, от какой шутки он улыбнется и на взгляд каких глаз обратит внимание. Я могла прочитать любую книгу и знать совершенно точно, на какой странице он ее захлопнет и бросит. Я помнила запах его волос. Даже то, что он забыл, потерял и выбросил из своей жизни, сохранилось в моей. Там, в этих снах, он предлагал мне уехать далеко-далеко и жить где-нибудь у ручья. Я соглашалась и обещала умереть с ним в один день. Так – планомерно, параллельно – мы проживали наши жизни, фактически не существуя друг для друга. Но это не мешало ему сниться мне каждую ночь.
Потому я никогда не умела просыпаться в восемь часов утра. Потому я всегда прятала свои сны под подушку и опаздывала в институт.
На часах было полдевятого. Я сидела на кухне и пила кофе. Передо мной лежал тетрадный листочек. Я всегда писала по утрам рассказы, чтобы было что почитать утром. Сегодня я начала так: «За окном тихо растворялась в лужах фригидная зима. Нездоровое солнце восьми утра таяло в холодном славянском небе». Дописывать было некогда. Листочек остался спокойно лежать на кухонном столе. В институт я отправилась пешком. Институт, кстати, был мной нелюбим, и даже призираем. Там я ничему не научилась, и даже многое забыла. Напоминал он картонную коробку, до отказа набитую зефирными лицами и правильными, как кубики льда, мнениями. И все это упаковано в псевдоинтеллектуальную изысканность, и украшено литературной мишурой. Одним словом, это было не то место, куда хочется ходить каждое утро. Особенно сегодня. Сегодня было так приятно просто идти, дышать и глотать глазами весеннее небо. Не вспоминать о проблемах. Забыть о вчерашней ссоре с Кириллом, о своей глупости и его ревности. Наверное, стоило позвонить и извиниться. Но я этого делать не стала. Я села на лавочку и закурила. На часах было десять. Ко мне подсел молодой человек. Обычный парень с обычными глазами и обычной улыбкой. Мы познакомились. Чаще всего, когда меня переполняют мысли и ощущения, я не настроена на общение, особенно с незнакомцами. Но такие одноразовые разговоры на лавочке в сквере сводятся к монологу одного, другому достаточно понимающе улыбаться и вовремя кивать головой. Что я и делала, - а сама думала, как помириться с Кириллом. Молодой человек говорил о Набокове, весне, войне в Иране, о своей любви к девушке, которая ему снится каждую ночь. Потом перешел на философские темы. Я решила, что лимит моего терпения исчерпан – он говорил уже полтора часа.
- Ты так спокойно рассуждаешь о смерти и говоришь, что ее не боишься. Но это неправда. Все бояться смерти. Даже преподаватели религии и философии, даже священники. Я тоже боюсь. Человеку очень трудно смириться с конечностью своего бытия, с тем, что его «я» превратиться в горстку праха…
- Ты не веришь в бессмертие? – спросил он спокойно.
- Верю. Для человека бессмертие – это возрождение в своем потомстве.
- Может быть. Но я все равно не боюсь смерти. Это же так глупо и просто: умереть. Мне, например, через пять минут переходить дорогу. Я стану переходить – а на меня несется автомобиль с неисправными тормозами. И тут вдруг девушка из моих снов крикнет: «Вернись!» я остановлюсь, чтобы обернуться. Всего пять секунд – мгновение. Так просто и глупо… Но вовсе не страшно.
Я поняла, что мне попался очередной шизофреник с весенним обострением. Он собрался уходить. На прощание протянул какой-то тетрадный листочек: «Это тебе на память». И спокойно ушел, даже не обернувшись.
Но все-таки я не зря потратила два часа. Монотонное гудение этого типа помогло разрешить противоречие между любовью и гордостью. Я взяла Мобильник, позвонила Кириллу и извинилась. Затем спокойно пошла по направлению к институту. Почему-то захотелось посмотреть на листочек, оставленный тем парнем. Я развернула его. Там было всего две строчки. Две первые строчки рассказа, который я собиралась написать, чтобы было что почитать вечером. Я все поняла. На часах было десять утра. Я обернулась и крикнула: « Вернись!» Он переходил дорогу. Раздался скрежет тормозов…
Я знала, что теперь научусь просыпаться в восемь утра. В перспективе у меня лежала вся жизнь. Вся жизнь минус два часа…