Когда Сакина впервые увидела своего двоюродного брата после долгой разлуки, то едва узнала его.
 
Пожалуй, надо сделать отступление и кое-что пояснить. В сказках и легендах все эти счастливые пары двоюродных братьев и сестёр обычно связаны кровным родством. В случае Сакины и Жоржа всё обстояло с точностью до наоборот, более того - даже в графе "вероисповедание" в их документах стояли разные значения.
Дело тут вот в чём: Сакина была дочерью смешанного брака между мусульманином и христианской. У последней, в числе прочих родственников, была младшая сестра, которая пять лет назад вышла замуж за другого христианина. Жених был существенно старше её и женился не в первый раз, а от предыдущего брака у него был сын, и этим сыном был Жорж. Вот какое родство связывало его и Сакину..
Сакина и её мама поехали на свадьбу к тёте Филомене; там были музыка, песни, пляски, много гостей; женщины кружили вокруг невесты, разрисовывали ей руки хной, тётя Филомена смеялась, радовалась и немного плакала. Ради свадьбы гостьи нарядились в ассирийские костюмы, и Сакина с мамой тоже были в пурпурного цвета платьях, перетянутых тяжёлыми поясами-цепями, и таких же алых тюрбанах, вышитых металлическими цепочками в несколько рядов и увенчанных плюмажами из белых перьев. Волосы девочки мама заплела в две коротенькие и тонкие косички.
Там, на свадьбе у тёти Филомены, Сакина и познакомилась с кузеном Жоржем; ей тогда было одиннадцать, ему пятнадцать. На первый взгляд он не выглядел особенно примечательно – хмурый плотный круглолицый мальчишка с большими матово-чёрными глазами под длинными ресницами, более смуглый, чем белокожая Сакина. Он ёрзал, скрещивал на груди руки - в общем, всячески показывал, что не хочет быть там, где находится..
Сперва Сакина и внимания на него не обратила; но свадьба, как известно, длится несколько дней, и Сакине с мамой разрешили переночевать в доме мужа как близким родственницам невесты.
Первым, что девочка услышала, проснувшись на следующий день, была музыка. Как показалось ей тогда, то была прекраснейшая музыка, что она слышала в жизни, но, очевидно, подобное мнение разделяли не все - следом за звуками мелодии раздался разгневанный мужской голос - должно быть, отца Жоржа, поняла Сакина - потом ворчание самого Жоржа, потом снова голос дяди, ещё более разгневанный, потом музыка стихла.
Покинув комнату, где они с матерью спали, Сакина первым делом разыскала Жоржа. Это оказалось несложно - он ковылял ей навстречу с сонным и демонстративно недовольным видом по узкому тенистому коридору. На пыльных стенах и полу цвета охры лежали яркие прямоугольники солнечного света.
 - Что это ты слушал? - спросила у парня девочка, оглядываясь на комнату, где мама приводила себя в порядок.
 - Что?.. А... "Пинк-Флойд". Ты их не знаешь, - лениво ответил Жорж.
 - У тебя есть проигрыватель? - жадно поинтересовалась девочка.
 - Естественно, - удивился её новоиспечённый кузен.
 - Дай мне, пожалуйста... записи, в смысле.
 - Что?! Зачем?.. - удивился он ещё больше. - Ты же маленькая, тебе такое не интересно.
 - Но я должна это послушать! Я... - Сакина хотела что-то сказать, чтобы убедить Жоржа, но не знала, как. Ей было трудно уснуть на новом месте, она спала беспокойно и недолго, и от всего этого, а также от утренней жары, мучительно болела голова. От волнения, что сейчас улетучится последняя призрачная надежда припасть к настолько новой и прекрасной музыке, которую Жорж так демонстративно включил на весь этаж с утра пораньше, физическая боль только усиливалась, мешая думать и подбирать слова. И тогда вместо того, чтобы сказать что-либо вразумительное, Сакина попросту разрыдалась.
Вспоминать об этом случае позже было неловко, но, как ни странно, желаемого она добилась, сама того не ожидая. Поначалу Жорж перепугался, стал оглядываться, шёпотом заговорил:
 - Ну что ты, не плачь... - когда это не сработало: - Ну хватит, прекрати! - потом даже попытался прикрыть ладонью рот кузины, боясь, что его сочтут виноватым в её слезах, и наконец сдался:
- Ладно, слушай, сделаем так. Я дам тебе послушать "Пинк-Флойд", а ты сделаешь за меня французский.
- Почему? - теперь пришла очередь Сакины удивляться.
- Я уже знаю английский, мне лень учить ещё один язык, а в школе заставляют, - простодушно пояснил парень. - А у тебя ведь мама училась на переводчика с французского? - по-видимому, это Жорж запомнил со вчерашнего вечера, когда его представляли новым родственницам.
Сакина медленно кивнула.
 
Так началось их знакомство. На свет быстро появился сложный план, из тех планов, изобретать которые под силу только детям и подросткам, когда им становится надо что-то провернуть за спинами родителей, для которых жажда общения, неожиданно вспыхнувшая между пятнадцатилетним парнем и одиннадцатилетней девочкой - а в таком возрасте разница в четыре года обычно ощущается непреодолимой пропастью - справедливо показалась бы странной. План этот включал в себя: тщательно продуманную ложь о том, как Сакине (а вовсе не Жоржу) требовалась помощь с учёбой; договорённости с домработницами в обоих домах; аудиокассеты, бережно спрятанные в сумках и портфелях, которые Сакина потом с трепетом проносила домой и ждала, пока обоих родителей не будет дома, чтобы послушать на освободившемся проигрывателе в гостиной, единственном во всём доме - в её комнате, в отличие от комнаты Жоржа, отдельного проигрывателя не было. В противном случае они слушали "Пинк-Флойд" - а потом и многих других музыкантов - у него, но тоже только после того, как оба родителя и другие старшие куда-нибудь уйдут.
Знакомство Жоржа и Сакины началось не лучшим образом, но со временем, как ни удивительно, оправдало себя. Допустим, идея заставлять пятиклассницу (кем бы ни была её мама) делать домашнее задание для девятиклассника была несколько опрометчивой, что Жорж понял довольно быстро; но всё равно они приобрели привычку делать домашнее задание вместе, и, пока ребята этим занимались, они постоянно находили, о чём поговорить - возможно, на удивление сами себе. Холодная, ленивая и высокомерная сторона, всегда присутствовавшая в характере Жоржа, никуда не исчезла, но в присутствии Сакины немного смягчалась.

Время шло, и дети взрослели; Жорж вытянулся, похудел, его лицо, в особенности скулы, обрело более резкие, но не лишённые привлекательности очертания, а в глазах появился живой, неясный, хрупкий блеск. Очертания лица и тела Сакины, напротив, стали более плавными и округлыми; теперь вместо светлых детских платьиц в цветочек она носила бретонские рубашки и миниюбки чуть ниже колена. Старшие всё чаще посматривали на них косо; их встречи, и без того редкие (в основном происходившие на выходных и семейных торжествах и на каникулах), становились всё реже - Сакина училась в средней школе, и учительницы всё больше и больше нагружали девочек работой, а Жоржу и вовсе нужно было готовиться к поступлению в университет в Америке. Несмотря на эту перспективу, из их разговоров как-то само собой исчезло будущее: до сих пор ребята, сидя в четырёх стенах (и только иногда, по вечерам, на крыше или в саду), неустанно фантазировали о странах, которые обязательно посетят, и блистательном успехе, которых их обязательно ждал, когда они вырастут. Теперь же при попытке представить будущее перед ними словно вставала глухая стена. Ребята знали, что им надо отучиться, после чего им - или Жоржу, во всяком случае - найдут какую-нибудь работу, а сами они выйдут замуж или женятся и, наверное, произведут на свет детей. Но всё это было лишь пустыми словами, а помимо них на горизонте не было совершенно ничего. Ребята не понимали, что стоит за понятиями "выйти замуж" или "жениться", а когда пытались задуматься, то почему-то ощущали очень сильную боль в груди.

Таким образом, разговоры между Сакиной и Жоржем становились всё более редкими и несодержательными, и в конце концов он сам однажды, по сути, прогнал её, безо всякого вмешательства со стороны родителей. Однажды они лежали рядом на полу, склонившись над одним учебником; Сакина о чём-то рассуждала вслух, затем обратилась к Жоржу с вопросом. Поначалу он как будто не услышал, рассеянно глядя чуть пониже лица Сакины и, казалось, думая о чём-то своём. Когда она повторила вопрос, Жорж внезапно содрогнулся, будто ошпаренный, резко и невпопад буркнул "Не знаю" и отвёл взгляд от девушки, будто чем-то обиженный. Сакина испуганно замолчала и продолжила читать. Спустя минуту или около того Жорж тяжело вздохнул, заёрзал и неожиданно сказал:
- Послушай, ты не могла бы уйти?.. Ко мней сейчас должны прийти друзья, я только что вспомнил.
До этого момента он не говорил ничего о каких-то друзьях, и раньше подобных накладок не получалось. Сакина и Жорж оба прекрасно об этом знали, и девушка настолько была уязвлена такой очевидной ложью, что тихонько пробормотала "да, конечно", собрала вещи и без лишних слов вышла, оставив Жоржа лежать на полу. В гостиной она позвонила домой, чтобы Шафика - домработница семьи - её забрала.
После этого Сакина и её двоюродный брат, можно сказать, не виделись - во всяком случае, наедине. Лишь один раз они пересеклись на семейном торжестве, и тогда Жорж вёл себя с девушкой так, будто и не было этих трёх лет общения между ними, обмениваясь дежурными фразами и молча большую часть времени. А потом Жорж уехал учиться в Америку, как и планировалось. На тот момент ему было восемнадцать, Сакине - четырнадцать.

Сакина не знала, куда писать Жоржу, да и не знала, что именно или зачем; мысль о светловолосых иностранках, в окружении которых теперь, несомненно, жил её сводный двоюродный брат, необъяснимо терзала её, но делать было нечего. Однако в следующем июне неожиданно пришло письмо от Жоржа на её пятнадцатый день рождения, где он ограничился дежурным поздравлением, почти ничего не сообщив о себе. Зато на письме был обратный адрес, благодаря чему Сакина смогла написать ему на Рождество - такими же дежурными словами.

У Жоржа день рождения был в марте - ему исполнялось двадцать. И тогда Сакина совершила нечто безрассудное, о чём пожалела, стоило ей отправить письмо. Вместо обычного поздравления она написала, частично - прозой, частично - стихами, послание - недлинное, но полное околичностей, намёков, иносказаний, молений и заверений в искренности. Отправив этот опус по указанному адресу, девушка принялась ждать ответа, дрожа от ужаса.

Ответ не приходил. Жорж не поздравил её с днём рождения, когда тот наступил; он не писал ей всё лето, весь сентябрь, весь октябрь... пока в самом конце ноября, когда девушка уже перестала дрожать и бояться, решив, что Жорж не напишет никогда, неожиданно не пришло письмо, такое же короткое, как его предыдущие письма. В нём говорилось только:

"Сакина,
Прости, что так долго не писал. У меня выдался очень нелёгкий год.
Запоздало поздравляю с прошедшим днём рождения.
Спасибо за твои добрые слова. Ты обладаешь исключительным поэтическим талантом.
С наилучшими пожеланиями,
Жорж".

По-видимому, Жорж тактично сделал вид, что предыдущее письмо было не признанием, а литературным упражнением и предпочёл выйти из положения, не сказав ни "да", ни "нет". Сакина решила, что фраза про "нелёгкий год" - прозрачный намёк на то, чтобы она его больше не беспокоила - в любом случае, не беспокоила такими письмами, а ограничивалась дежурными поздравлениями. Что ж - и то верно.
Она не знала, стоит ли писать Жоржу на Рождество, а если да, то что, и раздумья Сакины затянулись так надолго, что в конце концов она не написала совершенно ничего: в декабре её отец взял отпуск, и они с матерью поехали в гости к его маме, бабушке Сакины - как раз в то время, когда христиане празднуют Рождество.
Бабушка жила в чудесном маленьком городке посреди гор; он был окружён скалами и зелёной, как изумруды, растительностью, а вдоль узких улочек выстроились небольшие, словно шкатулки, домики с красными крышами; в одном из таких жила госпожа Саида, грузная седая дама, закутанная в чёрное.
Встретив семью, она сперва раскритиковала отца за то, что он растолстел, затем его жену за то, что та красится в светлое (оба улыбались всё время, выслушивая ценные замечания); затем поставила перед собой Сакину, критически осмотрела её, осуждающе поцокала языком и сказала:
- Такая красивая девушка - это опасно. Дай я дам тебе амулет, - и достала из ящичка нить из синих, белых и голубых бусин, которую венчал ярко-синий камушек с нарисованным голубым глазом**. - Можешь носить на себе, или повесь над кроватью - он тебя защитит.
Нить была слишком коротка, чтобы вешать её на шею, и, поблагодарив, Сакина повязала её на запястье, как браслет.
- А маме вы тоже дадите такой? - спросила она у госпожи Саиды. Почему-то повисло неловкое молчание.
- Это для молодых и хорошеньких девушек, - бесцеремонно объяснила бабушка, - он защищает от сглаза и недобрых духов, а то твои волосы, голые ноги и округлые руки привлекут и то, и другое. Хотя, конечно, - спохватилась старушка, - конечно, дам. Иди сюда, моя хорошая, - кисло сказала она неловко улыбавшейся матери Сакины, и невестка тоже получила свой амулет, пока отец семейства молчал.
Дом был достаточно большим, чтобы Сакине в нём нашлась отдельная небольшая комната на втором этаже; она была рада, что не придётся ночевать в одной комнате с матерью. Заснула девушка легко, но ночью её разбудил пронзительный, совершенно чудовищный звук. Сначала она застыла, не понимая, что происходит и где; потом увидела, что лунный свет на полу разбит тёмной тенью, и резко села на постели.
Тенью оказалась всего лишь птица, севшая на открытое окно, и Сакина поняла, что её разбудил крик совы. Мгновение они с животным смотрели друг на друга, потом сова взлетела и исчезла.
Сакина всё же закрыла окно и легла спать. Однако уснула она лишь под утро, и проспала всего около часа, после чего нужно было вновь подниматься.
Теперь, когда пришла зима, погода днём была не опаляюще жаркой, а всего лишь тёплой, мягкой и лишь иногда дождливой. Но тот день выдался ясным, и поэтому было решено пойти прогуляться по городу. Значительную часть дня Сакина и её мама с папой кружили по местным улочкам, сопровождая бабушку, которая засиделась в четырёх стенах и была очень рада чужой компании. Большая часть всего, что она говорила и делала, заставляла Сакину чувствовать неловкость, а её родителей - тихо скрежетать зубами, но даже эта мелочь не способна была лишить городок его очарования.
 В очередной раз свернув на одну из улочек, семейство услышало звуки музыки, доносящиеся издалека, и захотели подойти послушать. Как и ожидалось, во дворе одного из домов играли свадьбу, на которую, разумеется, пригласили музыкантов - и музыкантш: две певицы посреди двора пели весёлым дуэтом. Сакина, её родители и бабушка остановились послушать. Кто-то из слуг принёс бабушке табуретку.
Первая певица, с высоким, нежным и женственным голоском, вопрошала:

"Куда уходишь, Ахталь*, от меня?
Ты у меня не пробыл ведь и дня,
Чем я не угодила на тебя?
Ах, неужели я не хороша?"

Вторая, голос которой был заметно ниже и глубже, а манеры - грубее и проще, отвечала, видимо, за мужчину:

"Пойду я к женщинам из нашей стороны,
Они пригожи, и добры, и веселы,
А правоверные мне нынче не милы,
Ты, как вы все - холодная ханжа", -

На что первая отвечала:

Ты пожалеешь о своих словах,
Моя рука сотрёт тебя во прах,
Узнает, что такое Божий страх,
Твоя гнилая, чёрная душа!"

Бабушка Сакины слушала с явным удовольствием, мать и отец стояли, оцепенев, Сакина ощущала глубокую неловкость.
Сама собой ей вспомнилась совсем другая свадьба, которая, казалось, была тысячу лет назад - свадьба тёти Филомены. Тогда на свадьбе двух христиан собрались, кажется, представители всех вер и национальностей их маленькой разношёрстной страны, все пожимали руку жениху, а оркестр музыкантов-алавитов играл суфийские песни. Лев возлежал рядом с ягнёнком, а главное - всё это воспринималось как нечто само собой разумеющееся, как будто иначе и быть не может. Как всё изменилось с тех пор.
От этих нелёгких дум мысли девушки перешли к Жоржу, которого она впервые встретила именно там. И в тот же миг, как по волшебству, стоило её взгляду чуть скользнуть в сторону, Сакина увидела самого Жоржа во плоти и крови.
Точнее, сначала, как уже было сказано, она его не узнала. Теперь двоюродный брат Сакины носил длинные волосы, забранные в пучок, очень похожий на причёску, которую носила она сама; под его глазами залегли тени, он несколько дней не брился. Да, с первого взгляда в нём было трудно узнать того Жоржа, которого помнила Сакина, но всё же различить знакомые черты не составило больших усилий. Он стоял чуть поодаль от её семьи, очевидно, не замечая их, и, оцепенев, смотрел на представление.
- Куда ты смотришь? - немедленно спросила Сакину её мать и, не дожидаясь ответа, нахмурилась, тоже увидев сводного племянника.
- Жорж, - окликнула его Сакина. Он оглянулся и вздрогнул, распахнув глаза.
- Здравствуй, - неохотно поприветствовал он девушку и потом, словно вспомнив, кивнул её родителям, нахмурившимся ещё больше: - Здравствуйте, дядя, тётя.
- Это моя мать, госпожа Саида, - с недовольным видом указал ему отец на бабушку. Жорж поздоровался и с ней.
- Ты что тут делаешь? - спросила мать Сакины. - Я думала, ты учишься в Америке.
- Долгая история. Меня отчислили.
- Отчислили?.. После всего, что отец для тебя сделал?! - мама Сакины раздражённо щёлкнула языком. - А здесь ты какими путями?
- Я приехал повидаться с вами, - неубедительно ответил Жорж. Всё выглядело так, будто он не ожидал, что, помимо Сакины, ему придётся разговаривать ещё и с её роднёй. - Вас не было дома, и мне было сказано, я могу найти вас здесь. В этом городе, - быстро уточнил он.
- Ты даже не предупредил нас! - возмутилась мама Сакины.
- Простите. Это всё произошло очень быстро. В смысле, меня исключили очень быстро, и я не нашёл ничего лучшего, чем вернуться домой. А, вернувшись домой, почему не навестить родственников?.. - повисло неловкое молчание. Очевидно, Жорж никого не убедил.
- И что нам теперь с тобой делать? - спросила мама Сакины.
- Да, сынок, - встряла госпожа Саида, - нам и положить тебя некуда - все комнаты заняты.
- Ничего, я найду жильё где-нибудь.
Было почти видно, как после этих слов механизмы в головах старших членов семейства заработали ещё сильнее, чем прежде. На них уже некоторое время заинтересованно оглядывались, а, возможно, и подслушивали. Очевидно, всех (или почти всех) устроило бы, если бы Жорж действительно нашёл жильё "где-нибудь" - но ведь он был, как-никак, родственником. И люди смотрели. И слушали.
- Ты ведь родственник, - неохотно признала госпожа Саида, - нельзя же оставить тебя ночевать на улице! Но на крыше-то у нас спать нельзя, крыша покатая.
- Есть веранда, - предложил отец Сакины.
- Там ведь холодно ночью!.. - возразила бабушка.
После недолгого обсуждения было решено всё-таки положить Жоржа на веранде и оставить ему тёплое покрывало и печку. Жорж согласился без дальнейших уговоров - вид у него был усталый. После этого все, скрепя сердце, направились домой.
Зимой темнело рано, и после ужина все очень скоро разошлись спать.
Когда в доме всё затихло, Сакина как можно тише попыталась прокрасться на веранду. Попытка оказалась успешной. Над верандой ярко светила луна; Жорж неподвижно лежал под одеялом, как будто спал, но, услышав её лёгкие шаги, моментально приподнял голову.
- Привет, - сказала девушка, не зная, что ещё сказать.
- Привет, - Жорж протёр глаза и провёл руками по лицу. - Ты что-то ищешь?
- Нет, я просто... Хотела тебя увидеть. Потому что мы давно не виделись, и... - она не знала, что сказать так, чтобы это не прозвучало неудобно. - Я беспокоюсь за тебя.
- Не беспокойся. Всё будет в порядке, - бесцветно отозвался он.
- Почему тебя отчислили?
- Ну... - он усмехнулся. - Если коротко, я оказался не так умён, как думал. Это со многими бывает. Ты считаешь себя самым умным в мире, едешь в большой дорогой университет, и оказываешься... среди десятков таких же самых умных в мире, как ты.
- Мне очень жаль, - искренне сказала Сакина. Затем неожиданно для самой себя она развязала свой браслет с амулетом и, подойдя поближе, сказала: - Дай-ка руку.
- Зачем? - спросил было Жорж, но тут же осёкся, видя, как она завязывает амулет на его запястье. Уже в процессе этого действия Сакина поняла, что ей просто нужен был повод прикоснуться к Жоржу и остаться на веранде подольше; она могла лишь надеяться, что это не слишком заметно.
- Счастливого Рождества, - сказала она, закончив.
- Спасибо, - после некоторого молчания ответил её кузен. - У меня такое чувство, будто я затонувший корабль, - продолжил он, ложась на спину, и стал разглядывать амулет, приподняв руку над головой. - Стоило мне затонуть, как меня со всех сторон сразу облепили ракушки суеверий... предрассудков... и ненависти.
Он вздохнул, заложил руки за голову и замолчал, глядя вверх.
Сакину словно обожгло это сравнение её подарка, пусть мелкого и поспешного, с "ракушками суеверий и предрассудков". Расстроившись, она направилась в дом.
- Идёшь спать? - негромко спросил Жорж. - Спокойной ночи.
Она не ответила. Направляясь в свою спальню, девушка почти пустилась в бег, но вовремя опомнилась и умерила шаг. К счастью, Сакине удалось никого не разбудить, она вернулась в спальню незамеченной и упала на кровать. Ей немного хотелось заплакать, но, с другой стороны, не было сил.

***
Когда на следующее утро Сакина проснулась и спустилась вниз к завтраку, среди родственников сидела незнакомая женщина. Она была одета как цыганка-танцовщица: длинное тонкое платье, под ним - шаровары; на поясе повязан широкий шарф, блестящие и густые чёрные волосы заплетены в косы. Наряд её имел благородно-серый цвет и пестрел тёмными узорами; на шее в несколько рядов висели ожерелья, одним из них был серебряный медальон на цепочке с выгравированным на нём странным изображением - змеёй с головой льва. Женщина была фантастически красива: пышные формы сочетались с тонким и гибким телом, орлиный нос - с большими чёрными глазами. Незнакомка выглядела как актриса или красавица из сказки, но все домашние делали вид, будто ничего необычного не происходит, и она каждый день здесь сидит.
- Сакина, - обратилась к ней мама, - познакомься с нашей гостьей. Она ищет талантливых девушек. Ты же хотела стать певицей?
О да - стать певицей и уехать в Египет, чтобы сниматься и записывать закадровые песни для кино, было самой заветной мечтой Сакины.
- Привет, - улыбнулась девушке незнакомка. - Поедешь со мной?
- Да, конечно! - радостно ответила девушка.
- Тогда ни к чему затягивать - пойдём ко мне в машину, - предложила гостья.
Сакина оглянулась на свою семью. Все выглядели совершенно спокойными, как будто даже были рады, что она уедет. Единственным, кто выглядел недовольным, был Жорж, но Сакина заметила, что браслета у него на руке уже не было. Тогда она со спокойной совестью направилась вслед за гостьей на улицу. Над босыми ступнями незнакомки, вокруг её тонких смуглых щиколоток звенели браслеты в такт её раскачивающимся бёдрам.
- Я отвезу тебя к моему сыну, - сказала женщина Сакине, когда они сели на заднее сиденье автомобиля, стоявшего у ворот дома. Сакина не успела заметить, кто сидел за рулём. - Он - повелитель иллюзий.
- Он работает в кинематографе? - спросила девушка.
- Ну... - женщина открыла коробочку, висевшую вокруг её шеи на цепочке. Внутри был какой-то порошок - табак?.. - ...не совсем.
Незнакомка дунула зелёным порошком Сакине в лицо. Та онемела, и всё вокруг пропало, а в следующее мгновение девушка уже неподвижно лежала на земле, в траве, среди цветов. Она не видела неба над головой и не видела, какого оно цвета - насколько хватал глаз, всё над ней заслоняли великанские кусты роз, поднимающиеся ввысь.
- Мой сын - великий дракон, - торжественно и как-то печально произнесла женщина, стоявшая над ней. - Добро он способен изобразить злом, а зло добром; единство раздором, а раздор единством. Он собирает девушек - такие розы, как ты - ибо ты ему угрожаешь. Невинность не воспринимает иллюзии; невинность подрывает их.
Стебли роз оплетали тело Сакины. Она хотела пошевелиться, но не могла.
- Со временем, лёжа здесь, ты тоже превратишься в розу, - продолжала женщина, - именно это мы делаем с тебе подобными. Некоторые девушки чудом ускользают от нас - Марьям, Фатима, другие; но это лишь побуждает нас прилагать больше сил, чтобы ловить и беречь других.
С этими словами женщина превратилась в сову, взмахнула крыльями и улетела.
Стебли роз кололи Сакину, впивались в её тело, обвивались вокруг её нежной груди, стесняя дыхание. Девушка испытывала боль, но и наслаждение; стебли роз причиняли боль, их божественный аромат - наслаждение; и наслаждение только делало боль сильнее. Сакина сделала последнюю попытку вырваться... и проснулась.

***
Вздрогнув, Сакина села на постели. Она тяжело дышала, её сердце билось, как барабан Она снова была в комнате, где ложилась спать, дом бабушки был совершенно тих, сквозь окно пробивался свежий свет прохладного утра.
Странно, но окно было открыто, хотя Сакина могла поклясться, что закрывала его вечером. Она встала, чтобы снова закрыть окно, и вдруг увидела на своей подушке рябое, серо-коричневое птичье перо*** и несколько розовых лепестков.
Неровным шагом девушка подошла к окну и опасливо выглянула. Но за окном не было ничего необычного - пустая улица, синее небо, яркое солнце, зелень, соседние дома, в окнах которых уже начинали мелькать просыпающиеся жители. Пели птицы, но никаких сов, разумеется.
Приведя себя в порядок, Сакина выскользнула из комнаты... и натолкнулась на Жоржа в пустевшем коридоре.
- Доброе утро, - поспешно сказал он. Девушка заметила, что браслёт всё ещё был на нём.
- Доброе утро, - сказала она.
- Я просто хотел сказать - извини за вчерашнее. Я был расстроен и очень сильно устал с дороги. Вообще, я приехал сюда ради тебя. Хотел повидаться с тобой, но не думал, что встречу вас в городе всей семьей.
- И что ты хотел?
- Я... - он развёл руками. - Я просто очень скучал по тебе, честно.
Сакина не знала, что сказать, и, пока она придумывала, к горлу подступили слёзы, и, сама не заметив, как, девушка разрыдалась, совсем как тогда, при первой встрече.
Она бросилась Жоржу на шею; тот сначала растерялся, держа руки в воздухе, точно не в силах решить, стоит прикасаться к кузине или нет; но наконец он сдался, обнял её и прикоснулся губами к её волосам.
- Ты сегодня хотел уехать? - прошептала она.
- Да. Не волнуйся... Я ещё что-нибудь придумаю.

Примечания:

* Аль-Ахталь - арабский поэт-христианин 7-8 вв. н. э., живший на территории современного Ирака и слагавший стихи при дворе мусульманских владык; в памяти потомков остался благодаря пристрастию к вину и женщинам; существует апокрифический рассказ про то, как халиф предложил поэту перейти в ислам, но аль-Ахталь в не очень куртуазных выражениях отказался, сославшись на то, что не сможет тогда пить.
Имел ли он связь с мусульманкой, подобную той, что описывается в песне тут - неизвестно (хотя, учитывая вышесказанное, почему бы и нет); сама песня тоже не является аутентичной - она моего собственного сочинения :-) Аль-Ахталь тут используется как символ, который в эпоху раздора превращается в образ врага.
** Подобный амулет, который называется ещё "назар", считается (как я выяснила уже после написания этого эпизода) в первую очередь частью турецкой и других тюркских культур. То, что назар носят в арабских странах, я знаю точно; ограничивается ли его ношение только людьми турецкого происхождения, или арабы и другие национальности внутри этих стран тоже перенимают эту традицию, сказать уже труднее. В любом случае, даже если таким образом я случайно наградила Сакину (точнее, её отца и бабушку) частично турецким происхождением, ситуация всё ещё остаётся в рамках правдоподобия: Левант - очень мультикультурное место, и нет никаких причин, по которым бабушка Саида не может быть турецкого происхождения.
*** Не уверена, все ли поймут, что сова = Лилит, а дракон (змей с головой льва) = Йалдабаот. Не уверена также, что это важно, но, в общем, теперь вы знаете наверняка.