Ба́ба-Яга́ — персонаж славянской мифологии и фольклора (особенно волшебной сказки) славянских народов, старуха-чародейка, наделённая магической силой, ведунья, оборотень. По своим свойствам ближе всего к ведьме. Чаще всего — отрицательный персонаж.



В славянском фольклоре Баба-Яга обладает несколькими устойчивыми атрибутами: она умеет колдовать,



летать в ступе,



живёт в лесу,



в избушке на курьих ножках, окружённой забором из человеческих костей с черепами.



Баба Яга обладает способностью уменьшаться в размерах - таким образом она и перемещается в ступе. Она заманивает к себе добрых молодцев и маленьких детей и зажаривает их в печи (Баба-Яга занимается каннибализмом).



Своих жертв она преследует в ступе, погоняя её пестом и заметая след помелом (метлой).



Согласно крупнейшему специалисту в области теории и истории фольклора В. Я. Проппу, выделяются три вида Бабы-Яги: дарительница (она дарит герою сказочного коня либо волшебный предмет);



похитительница детей;



Баба-Яга-воительница, сражаясь с которой «не на жизнь, а на смерть», герой сказки переходит к иному уровню зрелости.



При этом злобность и агрессивность Бабы-Яги не являются её доминантными чертами, но лишь проявлениями её иррациональной, не детерминированной натуры. Подобный герой есть в немецком фольклоре: фрау Холле или Берта.



Двойственная (амбивалентная) природа Бабы-Яги в фольклоре связана, во-первых, с образом хозяйки леса, которую надо задобрить,



во-вторых, с образом злобного существа, сажающего детей на лопату, чтобы зажарить.



Этот образ Бабы-Яги связан с функцией жрицы, проводящей подростков через обряд инициации. Так во многих сказках Баба-яга хочет съесть героя, но либо накормив, напоив, отпускает его, давая с собой клубок или некие сокровенные познания, либо герой убегает сам.



Происхождение образа
В древности умерших хоронили в домовинах — домиках, расположенных над землей на очень высоких пнях с выглядывающими из-под земли корнями, похожими на куриные ноги. Домовины ставились таким образом, чтобы отверстие в них было обращено в противоположную от поселения сторону, к лесу. Люди верили, что мертвецы летают на гробах. Покойников хоронили ногами к выходу, и, если заглянуть в домовину, можно было увидеть только их ноги, — отсюда и произошло выражение «Баба-Яга костяная нога». Люди относились к умершим предкам с почтением и страхом, никогда не тревожили их по пустякам, боясь навлечь на себя беду, но в трудных ситуациях все же приходили просить помощи. Так, Баба-Яга — это умерший предок, мертвец, и ею часто пугали детей.



По другим сведениям, Баба-Яга у некоторых славянских племён — жрица, руководившая обрядом кремации мёртвых. Она закалывала жертвенный скот и наложниц, которых затем кидали в огонь.



Мифологический архетип Бабы-Яги
Женский образ Бабы-Яги связан с матриархальными представлениями об устройстве социального мира.



Хозяйка леса, Баба-Яга, — результат антропоморфизма - наделение человеческими качествами животных, предметов, явлений, мифологических созданий.



Существует и иная трактовка. Согласно ей, Баба-Яга — персонаж не исконно славянский, а заносной, привнесенный в русскую культуру солдатами из Сибири. Первым письменным источником о ней служат записи Джильса Флетчера (1588)



«О государстве русском», в главе «О пермяках, самоедах и лопарях» :

Что касается до рассказа о Золотой Бабе или Яге-бабе, о которой случалось мне читать в некоторых описаниях этой страны, что она есть кумир в виде старухи, дающей на вопросы жреца прорицательные ответы об успехе предприятия или о будущем, то я убедился, что это простая басня".

Согласно этой позиции, имя Бабы-Яги связано с названием определённого предмета. В «Очерках Берёзового края» Н. Абрамова (СПб., 1857) есть подробное описание «яги», которая представляет собой одежду «наподобие халата с откладным, в четверть, воротником. Шьётся из тёмных неплюев, шерстью наружу… Такие же яги собираются из гагарьих шеек, перьями наружу… Ягушка — такая же яга, но с узким воротником, надеваемая женщинами в дороге» (аналогичное толкование в тобольском происхождении даёт и словарь В. И. Даля).



Еще одна гипотеза происхождения имени Бабы-Яги. На языке Коми, слово яг означает бор, сосновый лес. Баба - это женщина (Нывбаба-молодая женщина). Баба яга можно читать как женщина из бора-леса или лесная женщина.



Есть еще один персонаж коми сказок Ягморт (лесной человек).

Однако эта позиция противоречит данным современной научной этимологии, согласно которым имя Бабы-Яги никак не связано с тюркским названием одежды «яга», восходящим к јаɣа/jaka — воротник. По мнению Макса Фасмера, Яга имеет соответствия во многих индоевропейских языках со значениями «болезнь, досада, чахнуть, гневаться, раздражать, скорбить» и т. п., откуда вполне ясен первоначальный смысл названия Бабы-Яги.



Образ Бабы-Яги связан с легендами о переходе героя в потусторонний мир (Тридевятое царство). В этих легендах Баба-Яга, стоящая на границе миров (костяная нога) служит проводником, позволяющим герою проникнуть в мир мёртвых, благодаря совершению определённых ритуалов.



Ещё одним вариантом прототипа сказочной старухи можно считать и одетые в меховые одежды куклы-иттармы,



которые устанавливаются ещё и в наши дни в культовых избушках на опорах.


С точки зрения сторонников славянского (классического) происхождения Бабы-Яги, немаловажным аспектом этого образа видится принадлежность её сразу к двум мирам — миру мёртвых и миру живых.



Известный специалист в области мифологии А. Л. Баркова трактует в связи с этим происхождение названия курьих ног, на которых стоит изба знаменитого мифического персонажа: «Её избушка „на курьих ножках“ изображается стоящей то в чаще леса (центр иного мира), то на опушке, но тогда вход в неё — со стороны леса, то есть из мира смерти.



Название „курьи ножки“ скорее всего произошло от „курных“, то есть окуренных дымом, столбов, на которых славяне ставили „избу смерти“ небольшой сруб с прахом покойника внутри (такой погребальный обряд существовал у древних славян ещё в VI—IX вв.).



Баба-Яга внутри такой избушки представлялась как бы живым мертвецом — она неподвижно лежала и не видела пришедшего из мира живых человека (живые не видят мёртвых, мёртвые не видят живых). Она узнавала о его прибытии по запаху — „русским духом пахнет“ (запах живых неприятен мёртвым)». «Человек, встречающий на границе мира жизни и смерти избушку Бабы-Яги, продолжает автор, как правило, направляется в иной мир, чтобы освободить пленную царевну. Для этого он должен приобщиться к миру мёртвых. Обычно он просит Ягу накормить его, и она даёт ему пищу мёртвых.



Есть и другой вариант — быть съеденным Ягой и таким образом оказаться в мире мёртвых. Пройдя испытания в избе Бабы-Яги, человек оказывается принадлежащим одновременно к обоим мирам, наделяется многими волшебными качествами, подчиняет себе разных обитателей мира мёртвых, одолевает населяющих его страшных чудовищ, отвоёвывает у них волшебную красавицу и становится царём».



Благодаря текстам сказок можно реконструировать и обрядовый, сакральный смысл действий героя, попадающего к Бабе-Яге. В частности, В. Я. Пропп, исследовавший образ Бабы-Яги на основе массы этнографического и мифологического материала, обращает внимание на очень важную по его мнению деталь. После узнавания героя по запаху (Яга слепа)



и выяснения его нужд, она обязательно топит баню и выпаривает героя, совершая таким образом ритуальное омовение. Затем кормит пришедшего, что тоже представляет собой обрядовое, «покойницкое», угощение, непозволительное живым, чтобы те случайно не проникли в мир мёртвых. А, «требуя еды, герой тем самым показывает, что он не боится этой пищи, что он имеет на неё право, что он „настоящий“. То есть пришелец через испытание едой доказывает Яге искренность своих побуждений и показывает, что он-то и есть действительный герой в отличие от лже-героя, самозванца-антагониста»



Эта еда «отверзает уста умершего», считает Пропп, убеждённый в том, что сказку всегда предваряет миф. И, хотя герой вроде бы и не умер, он вынужден будет временно «умереть для живых», чтобы попасть в «тридесятое царство» (иной мир). Там, в «тридесятом царстве» (загробном мире), куда держит путь герой, его всегда поджидает немало опасностей, которые ему приходится предвидеть и преодолевать. «Еда, угощение непременно упоминаются не только при встрече с Ягой, но и со многими эквивалентными ей персонажами. …Даже сама избушка подогнана сказочником под эту функцию: она „пирогом подперта“, „блином крыта“, что в детских сказках Запада соответствует „пряничному домику“. Этот домик уже своим видом иногда выдает себя за дом еды».



Ещё одним прототипом Бабы-Яги могли послужить ведуньи и знахарки, которые жили вдали от поселений в глубине леса.



Там они собирали различные коренья и травы, сушили их и делали различные настойки, в случае необходимости помогали жителям деревень. Но отношение к ним было неоднозначным: многие считали их соратниками нечистой силы, так как живя в лесу они не могли не общаться с нечистой силой.



Так как в основном это были нелюдимые женщины, но однозначного представления о них не было.



М. Забылин пишет:
"Под этим именем почитали Славяне адскую богиню, изображаемую страшилищем в железной ступе, имеющей железный посох.



Ей приносили кровавую жертву, думая что она питает ею двух своих внучек, которых ей приписывали и услаждается при этом, пролитием крови.



Под влиянием христианства народ забывал своих главных богов, припоминая только второстепенных и особенно те мифы, которые имеют олицетворенные явления и силы естества, или символы житейских потребностей. Таким образом баба-яга из злой адской богини превратилась в злую старуху колдунью, подчас людоедку, которая живёт, всегда, где нибудь в лесу, уединенно, в избушке на курьих ножках. … Вообще, о бабе-яге остались следы только в народных сказках, и её миф сливается с мифом ведьм."



Апология Бабы-Яги

Неразрешимая для Вл. Проппа загадка многогранной личности Бабы-Яги (как соединить в одном существе «три формы», то есть функции дарительницы, воительницы и похитительницы) разрешается, если мы проследим, каким образом эти «грани» её характера проявляются и взаимодействуют друг с другом.



В монографии «Наследие Бабы-Яги» Анна Наталия Малаховская пишет о том, что в тех случаях, когда одна из этих форм становится доминирующей и проявляется как функция Бабы-Яги, две остальные не исчезают вполне, а присутствуют в сказочном повествовании как бы в тени, в роли рецессивных признаков. Роль рецессивных признаков исполняют такие параметры повествования, как путь к дому Бабы Яги, внешность её дома, внешность её самой, её характер и то, как она обращается со своими гостями.



Если бы сказочное повествование развивалось по законам логики, то путь к дому Бабы-Яги в тех случаях, когда она является в роли дарительницы (Малаховская отождествляет эту роль с функцией богини любви и плодородия) был бы подобен райскому саду, её дом был бы похож на домик-пряник, а её внешность не была бы пугающей.



Путь к её дому в тех случаях, когда она исполняет роль похитительницы (отождествлённой с функцией богини смерти), должен был бы быть соответственно трудным и полным преград.



Но на самом деле в сказках всё наоборот.

Так, например, в сказочном сюжете «Гуси-лебеди», где сама Баба-Яга выступает в роли похитительницы (богини смерти),



на пути к её дому героиня сказки встречает существа, место которым в райском саду: это яблоня, печка с хлебом и молочная река с кисельными берегами (уже само это выражение явно свидетельствует о принадлежности этой реки к волшебной стране изобилия, к той стране фей, о которой часто сообщается в фольклоре кельтских стран).



Эти три существа берут на себя роль испытателя-избавителя от беды, они испытывают героиню и спасают её от беды, когда она соглашается принять причастие (вторая ступень обряда инициации) – то есть исполняют сразу две функции: богини-испытательницы и богини любви и плодородия. В других сюжетах, где Баба-Яга играет подобную роль, рудименты этого райского изобилия воплощаются в подробностях архитектуры её дома (дом бывает подперт пирогом, с крышей из блина или домик-пряник). В сказках, где Баба-Яга выступает в роли дарительницы (избавительницы от беды, богини любви и плодородия),



путь к её дому, наоборот, является суровым испытанием (зачастую в железных сапогах, с каменным хлебом – функция богини-испытательницы), а её внешность говорит о том, что она сама – богиня смерти. В тех случаях, когда она ведёт себя как воительница и выступает в роли богини-испытательницы,



берущей на себя проведение обряда инициации, признаки богини смерти воплощаются в том, как выглядит сам её дом и его окружение: лишь в этих случаях вокруг её дома видим черепа на заборе, а вход в дом – это рот с острыми зубами: очевидно, что «есть» вступающих под её кров собирается не она сама, а её дом, в согласии с требованиями обряда инициации, как он описывается у Проппа.



В то же время внутри этого страшного снаружи сооружения героиня сказки обнаруживает «изобилие во всём» (признак дарительницы или богини любви и плодородия – из сказки «Василиса Прекрасная»).



Лишь в этих сказках Баба-Яга летает (в ступе над лесом или облетает вокруг света на волшебной кобылице) – как и полагается воительнице, которую западные исследовательницы матриархальных религий относят к воздушной сфере и называют богиней небесного царства.



Поэтому Бабу-Ягу, в отличие от распавшихся на отдельные ипостаси богинь древней Греции, можно с полным правом назвать первой троицей, единой в трёх лицах.

То, что в русских сказках помощь попавшим в беду оказывает не красавица-фея, а страшная на вид старая женщина, оказало неоценимое влияние и на русскую литературу (особенно на амбивалентность героев и героинь у Достоевского), и на российский менталитет в целом. Дихотомия западно-европейского сознания, связанная с продолжавшейся пять веков охотой на так называемых «ведьм», в российском менталитете не играет такой центральной роли.

Какова же Баба-Яга как Богиня? В отличие от Бога-Отца, все качества которого доведены до абсолюта, она могучая, но не всемогущая, мудрая, но не всезнающая. Поэтому попавший в беду могут обращаться к ней за помощью с чистой совестью, не подозревая её в том, что она сама явилась источником его страданий (в отличие от, например, библейского Иова). Таким образом, проблема теодицеи (оправдания Бога) отпадает. И её помощь действительно срабатывает. Но в каких случаях она оказывает помощь? Опять-таки в отличие от Бога-Отца в 72% сказочных сюжетов она помогает вернуть утраченную любовь (в Новом Завете к Богу по такому поводу ни разу не обращаются).